Обеденный перерыв напоминал снятие блокады в крупном городе, откуда толпами валили изголодавшиеся озлобленные жители. Они забирались в автомобили, опускали до предела окна или включали кондиционеры, прилагая все возможные усилия для борьбы с изнуряющей и иссушивающей все тело жарой, и мчались в ближайшие кафе, рестораны быстрого питания или домой, если фортуна улыбалась во все тридцать два. На парковках ни сантиметр асфальта не проглядывал меж машинами. Удивительно, как они вообще умудрялись не задевать друг друга и не соприкасаться боковыми зеркалами. Перекличка сигналов авто напоминала сирену после атомного взрыва, а эпицентр самого атомного взрыва находился прямо здесь, посреди чахнущих от солнца улиц.
Томас, пожертвовавший обедом ради замены моторного масла, расправлялся с последними каплями остывшего кофе из уличного автомата и рогаликом, купленным в пресловутых «Булочках Стива». Начинку в него, кажется, вводили на четверть заполненным шприцом, потому что от выпечки почти ничего не осталось, а до сгущенки парень так и не добрался. Желание развернуться и заявиться в кафе с претензиями удалось кое-как перебороть, и Томасу оставалось только ждать, пока пробка сдвинется на очередные пару сантиметров. Он редко покидал магазин в обеденное время — не нужно было блистать навыками дедукции, чтобы понимать, чем это чревато, — но поскольку большая часть автомастерских закрывалась на час раньше книжного, приходилось изворачиваться. И ощущать, что постепенно превращаешься в чернослив в салоне собственной машины.
Автомобильная очередь поползла вперед. Томас зажал губами рогалик, изнутри которого на язык вытекло несколько капель сгущенки и, чудом удерживая стаканчик кончиками пальцев у руля, надавил на педаль газа. Он не остановился через секунду, как то происходило ранее, а неостановимо двигался дальше, пусть и не быстрее прогулочного шага. Оставалось только повернуть направо на следующем перекрестке, нагло высунув капот на вторую полосу, где никто никогда не хотел уступать, и проехать еще метров триста. Дальше — полчаса ожидания и бесцельного собирания пыли обувью и обратный путь, который наверняка затянется еще на добрых полчаса. Хозяину книжного это не понравится: он обязательно изнасилует Томасу уши непрекращающимися нотациями и пригрозит вычесть из оклада оплату за опоздание, но в итоге не сделает, как обычно, ничего.
Жара, не желающая ослабевать и покидать салон даже при включенном кондиционере, отчаянно плавила темную крышу, приборную панель и сидения, обжигала кожу, как раскаленный уголь, и вызывала навязчивое желание снести ограждение на ближайшем мосту и слететь вместе с автомобилем в реку. Томас неустанно вертел затекшей и липкой от пота шеей, боясь пропустить нужное здание, красной каплей обозначенное на экране телефона. Спутник твердил, что ехать оставалось не больше метров десяти, и Томас однозначно проехал бы мимо, если бы краем глаза не углядел выцветшую вывеску с нечитаемым названием (о том, что перед ним оказалась именно автомастерская, можно было судить по нарисованным на той же вывеске шинам и улыбающемуся автомобильчику, явно сползшему со страниц детской раскраски).
Непримечательный узкий въезд оканчивался гаражом, казалось бы, уходящим нескончаемым туннелем без выхода куда-то вперед. Железные двери, по размеру и массивности способные потягаться только с амбарными, были увешаны инструментами, шлангами, запчастями типа крыльев, бамперов и каких-то деталей из-под капота. Они были широко распахнуты и придерживались вбитыми глубоко в землю железными трубками, на которые кто-то навешал несколько слоев испачканных маслом, пылью и чем-то подобным тряпок. Томас выполз из машины, запоздало заталкивая остатки рогалика в рот и вжимая ладонь в кнопку сигнала на руле, и с прищуром огляделся. Общий вид местечка оставлял, конечно, желать лучшего, и парень отныне побаивался, что вместо масла здесь зальют кофе или кока-колу.
Из глубины гаража послышался грохот попадавшего на пол железа, чья-то ругань и, кажется, смех, практически неразличимый за остальными звуками. Незнакомый басовитый голос прорычал грозное «Посмотри, кто там!» и снова принялся извергать ругательства, сопровождаемые редким позвякиванием все тех же железяк. Томас, не переставая пережевывать рогалик, провел ладонью по стеклу и с досадой отряхнул о шорты бахрому пыли, оставшуюся на коже. Шаркающие шаги со стороны гаража свидетельствовали о приближении пока что невидимого человека, и Томас поспешил стереть с губ вытекшую изо рта сгущенку. Грязь с подушечки пальца подмешалась к сладкой субстанции и, вместо того, чтобы счистить ее с кожи, оставила отчетливую темно-серую полоску, уходящую до ямочки на подбородке. Томас, чей рот все еще не был способен воспроизвести ни звука, полез в машину за салфетками, и через секунду в поле периферийного зрения угодила голая по пояс фигура, старательно натирающая тряпкой правую руку.
— Здравствуйте! Чем могу по… — человек вскинул голову, перекладывая замасленный лоскут материи на левое предплечье, на мгновение нахмурился и затем засиял приветливой улыбкой. — О, давно не виделись, Томми!
Томас, не успевший расправиться с грязью на подбородке, вылез из салона. У капота, скрупулезно заматывая предплечье тряпкой, замер Ньют, которому хватило одного беглого взгляда на лицо брюнета, чтобы глумливо фыркнуть. Блондин упер руки в бока — ткань на предплечье, затянутая недостаточно туго, при этом сдвинулась, словно нарочно показывая Томасу последнюю цифру года. Цифру. Не «икс».
Томас, яростно натирающий тыльной стороной ладони раскрасневшуюся кожу, кивнул в ответ на радостное «давно не виделись» и даже что-то промямлил, но совершенно невразумительно и практически неслышимо. Ньют, несомненно, упоминал, что работает в автомастерской, но ни слова не сказал о том, насколько близко она находится к книжному магазину. И на предплечье Ньюта уже обозначался год — это было единственное, что особенно привлекло внимание Томаса и заняло его мысли. Возможно, Ньюту удалось встретиться с соулмейтом десять или двадцать — кто знает? — лет назад, но Томас не хотел в это верить. И, пожалуй, если бы взгляд его не приковался к руке Ньюта, последний не поднял бы ткань и не затянул потуже, слегка настороженно поглядывая на брюнета и злясь на вмешательство в те вещи, о которых не хотелось беседовать. Томас до сих пор не сказал ни единого толкового слова, а после увиденного кусочка даты его словарный запас, кажется, уменьшился до группки односложных междометий.
— Ты что-то хотел? — мышцы на животе Ньюта заметно напряглись. Парень посмотрел на Томаса, чуть сдвинув набок голову и переводя глаза с брюнета на его авто.
— Я? Ах, да, — Томас громко хлопнул дверью. — Масло поменять надо.
Ньют закусил нижнюю губу, опуская глаза куда-то на бампер. Он словно раздумывал, есть ли на это время в его загруженном донельзя графике. Простоял так несколько секунд под пристальным оценивающим взглядом Томаса и резко оглянулся на снова раздавшийся из гаража звук гремящего железа.
— Кто там, Ньют? Что надо? — из полумрака со светящимися под потолком сферами лампочек вышел тучный мужчина — по всей видимости, хозяин мастерской, — чьи руки покрывали орнаменты различных татуировок, уходящих хвостами змей и драконов вверх по шее. В ладони он сжимал большой гаечный ключ и какую-то мелкую деталь (Томас краем глаза успел заметить перечеркнутую жирной линией дату на предплечье — сердце от этого сжалось, словно само испытало нечто подобное). Он бегло оглядел Томаса и перевел глаза на молодого подчиненного, выжидающе вскинув брови.
— Масло сменить надо. Справлюсь, — Ньют опустил наконец руки и махнул в сторону гаража. — Первая дверь с левой стороны. Подожди с полчаса. Можешь погулять, конечно, если хочешь.
Но Томас последнюю часть реплики Ньюта не дослушал и направился прямо в кажущуюся объемной темень гаража. Нащупал дверь, скользя пальцами по шершавой краске непонятного цвета, ввалился внутрь тесной комнаты со спертым воздухом. Руку царапнуло зазубренными листьями высокого растения в горшке, под ногами шуршал ворсом старый коврик, на котором отчетливо были видны прожженные сигаретами круги. В центре помещался прямоугольный кофейный столик, неказистый и выползший, кажется, из музея девятнадцатого века. На нем кто-то разбросал журналы со спорткарами на обложке, датированными началом двухтысячных, и оставил кружку с кофейными кольцами на грязно-бежевых (наверняка они раньше были белыми) стенках. Томас приземлился на отдающее все той же древностью кресло-мешок, которое выплюнуло в воздух облачко пыли, сверился со временем и взял со столика первый попавшийся журнал с согнутыми на некоторых страницах уголками. Некоторые строки с характеристиками тех или иных авто были жирно подчеркнуты, некоторые фото разрисованы на мультяшный манер — машинам подрисовали усы, глаза и улыбающиеся рты. Томас совершенно не обращал внимания на напечатанное и только разглядывал оставленные людьми узоры и каракули.
Томас просидел с журналом в руках добрых минут пятнадцать, пока ноги, согнутые в коленях чуть ли не до уровня подбородка, не начали затекать и отдавать слабой ноющей болью. Он вытянул их, упершись ступнями в нижнюю полку кофейного столика, сверился со временем и уже начал представлять, как начальник звонит через минуту после окончания обеденного перерыва и начинает напоминать Томасу о его обязанностях. Казалось, обещанные полчаса истекли уже давным-давно, и брюнет нервно закусил костяшку пальца, снова глядя на часы.
Из-за двери послышался глухой, басовитый кашель человека, выкурившего явно не менее десяти тысяч сигарет, начиная чуть ли не с младенчества. Он подползал к двери, делаясь все громче и не прекращаясь, словно нечто живое, и Томас запоздало узнал в обрывках пробивающегося сквозь болезненные выдохи голоса того самого мужчину, который ругался в унисон звону падающего железа. Босс Ньюта. Татуированный донельзя и грозный на вид, но, если верить Ньюту, снисходительный и испытавший одну из самых больших потерь своей жизни.
Дверная ручка потянулась носиком к полу, дверь слегка приоткрылась, и за ней все еще слышались хрипы, не дававшие, видимо, мистеру Гилмору зайти. Он стоял снаружи и продолжал откашливаться (дверь при этом то открывалась шире, то почти захлопывалась). В комнату просочился запах пота, старого гаража и поломанных машин вперемешку с крабовыми чипсами. Томас отбросил журнал на столик. Правая рука его, сгибая и разгибая пальцы, локтем уперлась в подлокотник и постоянно норовила оправить задиравшуюся к пупку футболку.
Мистер Гилмор вошел только спустя минуту. Не поздоровался, не извинился — только приземлился на кресло напротив, со скептически презрительным видом оглядел блестящий черный спорткар на обложке ближайшего журнала, пробормотал что-то про чемоданы на колесах и пытливо взглянул на Томаса. Над его губами была заметна щетина, пробивавшаяся после недавнего бритья. Он шевелил ртом, издавая странные звуки, обычно присущие старикам лет восьмидесяти, и все не снимал глаз с сидящего напротив парня, словно ожидая, что тот окажется телепатом и ответит на задаваемый мысленно из раза в раз вопрос.
— Ньют сказал, что закончит минут через десять. Я дал ему пару заданий проверки ради. Ты же не против, если он поразглядывает содержимое капота твоей малышки?
Томас помотал головой, сам едва понимая, утвердительно он отвечает или отрицательно. Мистер Гилмор наконец опустил взгляд обратно на журналы.
— Он упоминал о тебе, кстати, — Томас неестественно дернул головой. Мистер Гилмор на его движение хмыкнул, утягивая правый уголок губы в сторону. Он наклонился, запустил пальцы, едва проходившие в узкое пространство между полочкой и потертым истоптанным ковром, под столик. Вынул оттуда две смятые, но закрытые банки колы. Из-за грязи, покрывавшей пальцы мужчины на две фаланги, красный покрылся черными полосами. Одну банку Гилмор протянул Томасу, ничуть не обидевшись на слегка брезгливо сморщившееся лицо, и мгновенно открыл свою, ловко подцепив указательным пальцем кольцо и дернув за него так резко, что часть жидкости выплеснулась. — Имени не назвал, но я почему-то сразу понял, что это ты, — он дал Томасу сделать первый глоток, стереть выкатившиеся на кожу капли и снова поднять на себя глаза. — Хотя бы потому, что у вас даты одинаковые.
Кажется, трюк с банкой был провернут специально, чтобы Томас закашлялся, давясь напитком, и забрызгал шорты, а мистер Гилмор, смеясь, откинулся на спинку изъеденного молью кресла, поднимая облака пыли, и с выражением самого искреннего самодовольства сделал еще пару глотков.
Не то чтобы для Томаса новость оказалась особенно удивительной, ведь он далеко не один день считал это возможным (пусть и сомнительно возможным), но слышать в открытую, что твои предположения верны и имеют смысл, всегда кажется хотя бы самую малость ошеломительным. Ньют его
соулмейт.
Ньют, мать его, его, Томаса, соулмейт. Ньют, который не верил в соулмейтов, не разрешал прикасаться к себе и вообще поначалу показался Томасу серийным убийцей, его соулмейт. Человек, которого Томас искал с шестнадцати лет. Немыслимо.
Томас посмотрел на мистера Гилмора и впервые за последние несколько минут решился раскрыть рот:
— Вы меня разыгрываете.
— Вовсе нет, — мужчина вытянул правую руку, демонстрируя зачеркнутую жирной линией дату. — Люди с
такими числами над другими обычно не шутят. Я бы промолчал и дал вам обоим самостоятельно до всего додуматься, но, увы, совсем не умею держать язык за зубами иной раз.
Гилмор, наверное, был безобразно горд собой в эту минуту. Весь спектр оторопелых эмоций на лице Томаса радовал его, как ребенка — покупка новой игрушки, и он, кажется, готов был произнести еще что-нибудь этакое, лишь бы понаблюдать за бесплатной пантомимой еще немного. Он заметно напрягся. Подался слегка вперед, сцепляя руки в замок вокруг сплющившейся еще больше банки, и приглушенным голосом, как у замышляющего нечто совершенно противозаконное хитреца, продолжил:
— И, может, это и не мое дело, но я очень хотел бы, чтобы Ньют понял наконец, насколько сильно ошибается со всем своим неверием в соулмейтов. Не мне об этом судить и не мне пытаться исправить его, ведь это неправильно — менять кого-то, — да? Просто я, наверное, как человек, потерявший свое счастье, слишком фанатично желаю его другим, как будто для нас счастье значит определенно… одно и то же, что ли…
Если бы Томас не потонул в роящихся в черепе мыслях, он, может, и не пропустил бы сказанное мимо ушей, не кивнул лишь приличия ради, разыгрывая внимательного слушателя, и задумался о более глубоких вещах. Но внутренний голос визгливо произносил одно и то же слово в миллионный раз, заглушал любые звуки, поступающие извне, и не позволил нескольким важным, произнесенным с практически отеческой обеспокоенностью и серьезностью словам, дойти до адресата и усесться в подсознании, вставая в очередь на переосмысление. Может, мистер Гилмор догадался об этом, потому как отбросил банку в урну (она ударилась о бок и откатилась в сторону), поднялся, пыхтя на манер паровоза, дабы поднять ее, и не стал возвращаться к своему креслу, а молча направился к двери. Положив руку на ручку, пачкая ту мазутом и маслом, он обернулся.
— Ты… это, — ему удалось-таки обратить внимание Томаса на себя, — не потеряй свой шанс.
Томас только дернул головой вверх-вниз (по правде говоря, это мало походило на нормальный кивок). Мистер Гилмор попытался было сказать еще что-то, но умолк, на первом затянувшемся «эм» и выглянул в гараж, где полумрак проглотило освещением лампочки, болтавшейся под потолком на длинном проводе. Ньют насвистывал нечто фальшивое по правую сторону, но видно его не было. Томас тут же опустил правую руку на ручку сидения.
— Ты закончил? У человека вообще-то нормированный рабочий день! — мистер Гилмор окликнул подчиненного, вытягивая шею наружу. Ньют возник перед ним словно бы из воздуха мгновением позже, уперевший руки в бока, слегка вспотевший, но отчего-то очень довольный. Он что-то коротко ответил и глянул на Томаса, поднимаясь на цыпочки и пытаясь оказаться выше широкого плеча мистера Гилмора.
— Ты в курсе, что у тебя датчик уровня топлива неправильно работает?
— Знаешь, до этого момента даже не догадывался. Ты там ничего не накосячил часом? — Томас сощурил глаза. — Но времени на это у меня в любом случае нет. Мне нужно ехать. Нет, даже не ехать. Лететь.
Протискивающегося между дверным косяком и Гилмором Томаса Ньют остановил предупредительным тычком пальца в грудь.
— Давай ты оставишь мне свой домашний адрес и номер телефона. Ну, и ключи от машины, конечно. Я все сделаю и пригоню ее к дому. Права у меня есть, можешь не бояться. Английские здесь прекрасно действуют.
— Я не могу, Ньют. Там куча волокиты со страховкой. Если тебя остановят копы, несдобровать нам обоим.
Ньют подошел к Томасу вплотную и насмешливо, будто объясняя нечто до неприличия очевидное, процедил:
— Я бывший байкер, Томми. Улепетывал от копов столько раз, что тебе и не снилось. Все будет нормально. Доверься мне, — Томас вытянул еще одну паузу, раздумывая. — Да ладно тебе. Мне нужна дополнительная практика. Я же учусь, помнишь? Все будет нормально.
Томаса буравили два карих глаза, отныне выглядящих слегка иначе (ладно, совсем иначе) и кажущихся неожиданно близкими и вместе с тем далекими: никто не отменял упрямо и терпеливо выстраиваемую Ньютом дистанцию между ними. И недовольный опозданием босс, и боязнь отдавать свою машину человеку, которого знал совсем недолго, и прочие надоедливые формальности, что постоянно мешают принимать самостоятельные решения, отошли на второй план. Подбородок словно гирей потянуло вниз, и Томас кивнул несколько раз подряд, добавив в конце ломкое «Да», умудрившееся сократиться до одной согласной из-за внезапно скопившейся в горле немоты. Ньют встретил его согласие сияющей ярче самого Сириуса улыбкой — по крайней мере, в глазах Томаса это выглядело именно так — и упомянул словно бы вскользь, что времени до конца обеденного перерыва у парня не так уж и много, нужно идти. Томас ради подтверждения его слов сорвался с места, мгновенно забывая обо всех чувствах и эмоциях, которые испытывал секундой ранее.
***
— И ты поверил ему? — если бы Минхо фыркнул еще раз, Томас точно записал бы его на скачки в качестве лошади. — Томас, да мало ли что этот старикан мог наплести! Ты же сам говорил, что он постоянно прячет руку под чем-нибудь, откуда этому дядьке знать?
— Ну, не знаю, он же его босс или типа того. Ньют не настолько же зацикленный на своем, чтобы ходить с перемотанной рукой постоянно.
— Откуда тебе знать?
Томас держал у рта нарост микрофона на проводах наушников, пялясь на сменявшие друг друга носки мокасин. Голос Минхо тараторил в ушах, перекрывая пробивавшееся даже сквозь плотно прилегавшие к ушам амбушюры многоголосье большого города и спешащих вернуться домой с работы людей. В спину светило вечернее солнце, еще довольно горячее и приятно греющее будто бы обмороженную искусственным холодом шею. Глаза самопроизвольно щурились, как обычно бывает у людей с плохим зрением. Томас беспрестанно оглядывался, чтобы не замедлиться слишком сильно и не впечатать спину кому-нибудь в нос, вспоминал направление поворота в сторону дома и между делом выдавал безучастное «угу» на большинство извергаемых Минхо реплик, на что азиат нарочито дулся. О том, что отдал Ньюту машину, решил умолчать, чтобы не оказаться посмертно в каком-нибудь списке феерических идиотов, который у Минхо был наверняка где-то припрятан.
Все рассказы и размышления Томаса о Ньюте вынуждали Минхо только насилу сдерживать недружелюбные хлесткие фразы и ограничиваться каким-нибудь театральным закатыванием глаз или цоканьем. Зависело от ситуации. Иной раз, когда азиат терся у прилавка в книжном, он оглядывался на дверь в одно время с Томасом, если над ней звякал колокольчик, засекал на лице у приятеля странное разочарование и отчего-то напрягался, будто готовясь к близкой стычке. Любое упоминание о блондине буквально сигнализировало, что пора пускать в ход все свое остроумие и едкий, неприятный сарказм и выдавать нечто из этого разряда в необъятных количествах. Но Томас уже привык и приноровился не обращать на такое внимание.
Даже сейчас, охваченному ощущением, близкому к эйфории, которое растекалось от сердца к ладоням, нагревая их до покраснения, к ступням, которые хрустели пылью и камешками, и к ветреной, плохо соображающей голове, ему удавалось отталкивать нескончаемые попытки Минхо вселить в него сомнения, называемые азиатом «голосом разума». На каждый недоверчивый вопрос у него само собой находился вполне объяснимый ответ, и это в кои-то веки радовало.
— Прости, чувак, перебью, — стрекотня в трубке прекратилась, погружаясь в полное неистощимого раздражения — Минхо терпеть не мог, когда его перебивают, — молчание, — но я уверен на все сто процентов. Я нашел его. Что еще нужно?
Послышался вздох, затем — обрывистый звук непроизнесенного слова, больше похожий на заикание, и Минхо сдался, бурча «как знаешь, чувак, но смотри не накосячь». А спустя мгновение он и думать забыл о состоявшемся разговоре и отвлеченно затараторил о внеочередном милом событии с Терезой, которое Томаса заботило не больше, чем скорость движения частиц в Большом Адронном Коллайдере.
Он повернул за угол, несколькими метрами отделявшийся от знакомого многоквартирного дома, увитого плющом с южной стороны от фундамента до пентхауса. Минхо внезапно умолк, и оператор оповестил о том, что у абонента закончились средства на счете. Томас, до того изучавший ноги и трещинки в тротуаре, поднял глаза и остановился, словно ударенный в грудь мощным кулаком.
Черная «Хонда» прижималась к тротуару, будто ни разу не покинув привычное ей место. Она казалась чище прежнего, наверняка пережила пару малоприятных, но важных процедур, но на вид абсолютно целая и живая, не смятая в гармошку и не взорвавшаяся от одного лишь прикосновения. Неторопливо обходя авто по кругу, Томас не заметил ни одной царапины, и выдохнул протяжно, оттягивая ворот футболки.
В боковое зеркало на водительской двери кто-то виртуозно запихнул сложенную как минимум в четыре слоя бумажку. Томас вынул ее, оглядываясь и будто ища на улице вездесущих разносчиков флаеров, чья изобретательность никогда не переставала удивлять, и неторопливо развернул листок с ясно отпечатавшимися на белом черными лабиринтами отпечатков пальцев.
Почерк у написавшего послание был угловатый, сильно кренившийся в сторону. Некоторые буквы сплетались в один малоразборчивый, но в целом читаемый узор, над заглавными уходили вверх закорючки-пародии на каллиграфию.
«
Надеюсь, ты не придумал тысячу и один способ, как выступить против меня в суде, если бы я ее разбил. В любом случае благодарю за доверие.
— Н.»
Не будем говорить о том, что Томас перечитал записку раз …дцать, все еще взбудораженный словами мистера Гилмора: подобная реакция вполне очевидна. Он забежал в дом, перемахивая через две ступеньки, забыл передразнить сварливую собаку на третьем этаже, чуть было не поскользнулся на брошенной у одной из дверей бесплатной газете и едва не пробежал мимо входа в собственную квартиру. Там он поспешно отбросил ключи, телефон и все остальные неизвестно откуда взявшиеся в руках мелочи, в сторону и рухнул на диван, устремляя глаза в потолок.
Странно было осознавать, что его соулмейт рядом. Странно было ощущать это, радоваться этому, и тем не менее не знать, что делать дальше, и что может произойти. Но это ощущение совсем легкого, наивного и без труда развеиваемого приятными мыслями смятения нравилось Томасу до дрожи. Он хотел испытывать его еще больше, как наркоман хочет дозу за дозой.
Он безумно хотел сблизиться с Ньютом.
