In other worlds

Кайло Рен не умеет говорить спасибо. Не то чтобы он жалел об отсутствии данного навыка, но иногда, очень и очень редко, ему хочется сказать это «спасибо». Прошептать, прихватывая губами краешек уха, провести по нему кончиком языка и посмотреть, как покраснеет генерал от такого почти не интимного жеста. Вместо этого он вталкивает генерала в подсобное помещение и отсасывает ему так, что собственные ноги Хакса отказываются его держать. Слова не идут, не желают срываться с языка, застревают где-то в горле, а потому Рен всегда предпочитает словам действия. Это более красноречиво. И их особая прелесть в том, что эти действия приводят его в каюту Хакса, после отбоя, разумеется. Есть нечто мистическое во всем этом, когда двери закрываются за его спиной, и за ними остаются все нормы морали и приличий, неуместная робость или злость и все накопившееся за день. Внутри остаются только он, и Хакс, и невесомая нить доверия, протянувшаяся между ними. Одежда остается на полу, отмечая путь до кровати. Кайло не спеша раздевается, потому что Хакс смотрит, любуется, жадно скользит взглядом по обнаженной коже. А сам генерал уже давно только в брюках, и есть в этом такая незримая привлекательность, что в груди наравне с заинтересованностью шевелится азарт и что-то странно похожее на опьянение. Это не игра, хотя оба они что-то находят во взаимном флирте и подколках, но не сегодня. Эта ночь только для жадных рук и губ, для болезненных поцелуев и тихих стонов. Хотя Рен, конечно, не сдерживает себя и стонет громко, особенно когда Хакс вгоняет в него член по самые яйца, трахая так, что у магистра потом будут стерты локти и колени о жесткий, неудобный ковер. Рена ведет от переполняющих его эмоций и ощущений, от разделенного на двоих удовольствия и от того, как Хакс, кончив в него, перетаскивает обмякшее тело магистра на кровать, от того, что целует его, Рена, ладони, и что совсем не против смены ролей в постели. Хакс умеет получать то, что хочет, а хочет он Рена — всего целиком и в разных позах, раскрасневшегося, податливого, доверчиво льнущего к рукам. Хакс никогда не скажет и даже не подумает о такой глупости, как чувства — ну какие между ними чувства? Зато он тоже считает, что поступки говорят лучше любых слов, особенно когда оставляет собственническую метку у магистра на шее. Эта пагубная страсть между ними не имеет никакого отношения к высоким материям, но кому они нужны, эти светлые чувства, когда после бешеного секса Рен остается спать в кровати Хакса, обвив того руками и ногами, а утром чуть слышно ругается, не сумев отыскать все предметы своего гардероба или запутавшись в них, а каждое такое утро генерала начинается с ласкового, но очень собственнического поцелуя. Магистр Рен не умеет говорить спасибо. Он краснеет, хмурится, закусывает губу и сжимает руки в кулаки. Предпочитает не встречаться глазами или вовсе пялится в пол, злобно (но на самом деле весьма забавно) сопит и даже краснеет ушами перед тем, как наконец выдавить из себя чуть слышное «спасибо». Ему, как никому другому, известно, что благодарности Хаксу и даром не нужны. Но это такой удобный предлог. Тем более, когда слова им обоим не нужны тоже.