Острое чёрное

Маркус то и дело бросает на меня пытливые взгляды, и это нервирует. Играю с Ореоном в шахматы, стараясь не замечать подозрительного поведения Маркуса… и боюсь, что подозрительно оно не только для меня, но и для Тезана. Какова вероятность того, что тот уже заметил? Дурак, какой же ты дурак, Маркус. Делаю ход и замечаю чешущему затылок Ореону: — Шах. — Черт, я скоро буду ненавидеть эту игру, — бурчит почти поверженный противник. Вздрагиваю, когда Тезан поднимается, и не дышу до тех пор, пока он не выходит из каюты. Ох, Вселенная, я было испугался уже, что он пойдет к Маркусу. — Мне надо поговорить с тобой. — Маркус садится рядом со мной на стул, и он в таком нетерпении, словно горит. — Нет, не надо тебе со мной говорить, — отрубаю и бросаю быстрый взгляда на навострившего уши Ореона. — И лучше отсядь подальше. — Он всё равно ушел, пойдем поговорим, — хватает меня за руку, и я вижу, как удивляется Ореон, якобы всё внимание уделяющий игральной доске. — Нет, — вырываю руку из его теплых пальцев и с взглядом стараюсь передать ему сигнал: «Забудь, забудь, забудь и не подходи, и не прикасайся ко мне». Кажется, он получает его, потому что опускает глаза в пол и поворачивается к столу. Отстраненно наблюдает, как я выигрываю партию. В каюту входит Ним и пробегается по нам взглядом. Ничего странного не находит и садится за стол, попутно вытаскивая из кармана брюк маленькую трёхмерную игру в шарики. Начинаем новую партию, когда возвращается Тезан, и вот он находит, за что зацепить внимание — я прямо физически чувствую, как ему не нравится сидящий со мной рядом Маркус. Чувствую этот негатив, но он садится в своё кресло и ничего не говорит. — Куда ходил? — Ним отвлекается от шариков и сразу проигрывает. — Спускался вниз предупредить, что сегодня никто развлекаться не будет. — Тезан говорит Ниму, а смотрит на меня. — Да брось, ребятки возвращаются домой, можно каждый день отрываться, — в азарте высовывает кончик языка, и это делает его похожим на ящерку. Тезан не отвечает и просто методично сверлит меня взглядом. Мне постепенно становится страшно, и потеют ладони, соображать уже мало что могу. — Я не хочу доигрывать, — поднимаюсь со стула. — Доиграй за меня, Маркус. — У меня не получится так хорошо, как у тебя, — улыбается и пересаживается на моё место. Да мне плевать, Маркус, получится у тебя или нет. Ты разбудил шестое чувство у хищника, а усыплять его придется мне. Скованно улыбаясь, подхожу к Тезану, чтобы сесть к нему на колени и обвить его плечи руками. Он не спешит меня поцеловать, и я нахожу это тревожным звоночком, от которого страх только нарастает. Прижимаюсь к нему поближе и чувствую наконец, как его рука обхватывает меня за талию. Целую в щеку несколько раз, прежде чем прижимаюсь своими губами к его. Неспешно проскальзываю языком ему в рот, и Тезан, спасибо Вселенная, оттаивает. Встречает мой язык своим, и все перерастает в полноценный нежный поцелуй, длиною в вечность и сладкий, как роса на цветке. Провожу ласково рукой по его щеке и укладываю голову ему на плечо. Ловлю быстрый взгляд Маркуса и чувствую, как холодные пальцы касаются шеи. — Болят? — водит подушечками прям по засосами, которые сам оставил вчера, будучи пьяным. Темно-бордовые и болезненные, я утром ужаснулся, увидев их в зеркале. Было такое чувство, будто я пережил нападение маньяка, хотя так оно и было. — Ноют, — беру его пальцы и подношу ко рту, чтобы медленно лизнуть один из них. Он наблюдает, как я облизываю его указательный палец и втягиваю в рот неглубоко, смотря в его темные глаза очень преданно. Стараясь так смотреть, честное слово. — За что ты извиняешься? — проводит кончиками пальцев по моим губам, — что ты натворил? — Ничего, — мотаю головой, и я же не вру, правда ничего не творил! — Значит что-то хочешь? — сам толкает в мой рот два пальца, чтобы, высунув их мокрыми, провести по моей нижней губе, — Что ты хочешь, Каин? Подтягиваюсь к нему поближе, краем глаза замечая, как Маркус следит практически не отрываясь. Ох, надо успокоить зверя внутри Тезана так, чтобы этот зверь не потрахал меня при всех и особенно при Маркусе. А это сложно. — Во-первых, я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — и Тезан сразу выполняет, страстно, жестко, как умеет только он. И завершает поцелуй укусом моей влажной нижней губы.— А во-вторых, — делаю глубокий вдох, — ты можешь рассказать мне про свою жизнь? С самого рождения. Улыбается, почти смеется, и отвечает: — Зачем тебе это? — Чтобы лучше понимать тебя… — залезаю рукой под его футболку, черт, какой же он еще юный. Давай же, соглашайся, мальчик. Мне необходимо знать про тебя как можно больше, чтобы понять, как выбраться из ловушки под названием «ты и мифические чувства». Но Тезан сомневается, я читаю это в его лице. Прекрасно понимает, что вряд ли я интересуюсь из праздного любопытства и уж точно, не чтобы угождать ему. Я так и знал, что он не захочет делиться со мной… — Ладно, я без прикрас и выдумок расскажу свое прошлое, — и усмехается, явно придумав подвох, — только и ты расскажешь мне свое. Хитрая молодая сука, а не особь. Я бы мог полноценно его ненавидеть, если бы он не обладал таким прекрасным лицом. Даже сейчас я восхищаюсь им, внутренне передергиваясь от омерзения, вызванного его расчетливостью. Такая чудесная внешность и такое коварное нутро. — Я сын не Императора, а Властителя мирной Ювенты, — ох, прости отец, что на мне свобода Ювенты и кончилась, — так что моя жизнь заурядна и до ужаса банальна, не считая последних лет… — Не собираюсь требовать рассказа о твоих детских друзьях или как тебя учили кататься на лошади, — трактует, чего именно хочет, — меня скорее интересует твоя прошлая сексуальная жизнь и ее чувственная линия. Кого любил, когда у тебя проснулось желание близости, когда ты первый раз его удовлетворил… я хочу знать любовную сторону, включая то, что происходило на корабле с уродом. — Зачем? — настала моя очередь интересоваться мотивами. — Чтобы лучше понимать тебя, Каин, — повторяет мои же ранее произнесенные слова, для того чтобы показать, как нелепо они звучали, и добавляет: — Хочу понять, правильно ли я бужу твое тело, будучи уверенным, что у тебя есть какая-то любовная драма за спиной. — Нет никакой драмы, — бесит, что он называет это так, — просто, как и у всех, у меня была ошибка. — Да… как соберешься с силами — расскажешь, — обнимает меня и поглаживает по голове, — и тогда я расскажу про себя, обещаю… Верить ли мне его обещанию? Он ведь особь, которая, если не захочет выполнять, не выполнит, и никто его в этом уличить не смеет. «А у тебя есть выбор, Каин?» * * * Смотрю, как он раздевается, сминая одежду в комок и запихивая его в шкаф, и понимаю, что не могу раскрыть ему мою душу. Потому что он тоже ее превратит в комок и запихнет в шкаф. Не могу вскрыть старые раны и перенести прошлое сюда, в настоящее. Но мне придется скинуть карты первыми, чтобы Тезан сделал то же самое. Ставки ведь повышаются. Я помню, как кричал ему, что отомщу, отомщу за Афарея и Нагеля, но пока без информации о нем, о моем враге и любовнике, я не знаю, где лазейка и куда бить. Ставки повышаются… стоит только вспомнить его угрозу о лишении меня разума, которая, возможно, не была пустой. Нельзя тянуть время и просто день за днем с ним ласкаться, постепенно привыкая. — Я хочу потрогать тебя, — говорит, прекрасно зная, что я не скажу «нет», — ложись на кровать. Что значит «потрогать» тебя? Разве он не трогал меня весь день? Разве я не сидел у него на коленях и не прижимался к его телу часами? Разве его руки не шарили под моей ювентой? — А я собрался с силами и решил рассказать тебе про свое прошлое, — ложусь на бок и смотрю на него. — Одно другому не мешает, — он забирается на кровать, и я вижу, что его член уже полувозбужден. Да уж, не мешает одно другому. А вообще он сегодня на редкость сдержан. Вчера был напористым и не знающим меры в удовольствии, а сегодня, хоть я и сидел у него весь день на коленях, он ни разу не переступил границу легких ласк. Я даже подумал, что надоедаю ему… или, быть может, он о чем-то размышляет? Иногда в глубине его глаз я видел что-то терзающее Тезана изнутри, но, быть может, мне казалось. Переворачивает меня на спину и начинает развязывать ленту. — Приступай к рассказу, — справляется с лентой и разворачивает меня в ювенте, как подарок, тело покрывается мурашками от беззащитности, — Я иногда буду задавать вопросы. — Хорошо, — нервно произношу и прогоняю от себя желание одеться обратно. Он вытаскивает из-под меня атласную ленту и ювенту, кидает на пол, а я все еще не знаю, как подступиться к рассказу о своей личной жизни. — Эм, мне было шестнадцать, первый день в академии… — Нет, — прерывает меня, — начни раньше… тебе дать выпить? Киваю, и Тезан поднимается, идет к бару. Пока он что-то мне наливает, я замечаю возле подушки баночку, для чтения темновато, но большая надпись прочитывается легко: «Масло». — Ты собираешься делать мне массаж тела? — Да, — возвращается в постель и протягивает мне бокал с бордовой жидкостью. Привстаю на локтях и выпиваю залпом. Тезан забирает пустой бокал и по старой привычке кидает в стену, которая тут же засасывает его. Ложусь обратно и понимаю, что бордовый алкоголь расслабляет меня сильно. Не до состояния желе, но мышцы прекратили быть напряженными, и тело перестало бояться собственной наготы. — Раньше… — повторяю его просьбу насчет рассказа, — раньше, это когда у меня проснулось физическое желание? — Именно, — Тезан открывает баночку с маслом, — и подробнее про свои переживания и ощущения. — Ох, мне было тринадцать, я от нечего делать гулял по замку, заглядывая во все комнаты и надеясь увидеть что-нибудь интересное, но, конечно же, ничего не находил. — прикрываю глаза, иначе собьюсь, — Спустился на первый этаж и выглянул в окно, отодвинув штору. Там был мой отец, дающий указания рабочим насчет ремонта, и … — рука ложится мне на живот, и, хоть она теплая, я вздрагиваю, — эти рабочие, они были в штанах, и без рубашек. Баха играл на их плечах, спинах, которые были слегка потными, потому что до этого неплохо поработали. Я знал, что они работали с самого утра, а тогда было уже почти три часа дня. Я совсем не смотрел на их лица, и просто был заворожен красиво очерченными мышцами. Знаешь, Тезан, — обращаюсь к тому, кто водит руками по моей груди и животу, — они были не такими сильными и мощными, как тодотейцы, но для ювентианцев они были очень хорошо физически развитыми. — И ты их захотел? — уделяет внимание моим соскам, пропуская их сквозь пальцы. Масло отлично скользит и пахнет океаном. — Да, но сам не понимал, чего именно от них хотел, — пытаюсь вернуть те ощущения сквозь года. — Я никогда не видел, как занимаются сексом, и понятия не имел, что это вообще такое. У меня просто сладко потянуло в паху, и мой член встал. Испугавшись, что какой-нибудь слуга увидит меня, я убежал к себе в комнату и не понимал, что мне делать с моей плотью. Я коснулся члена и от этого испытал восхитительное чувство, которое смешалось со стыдом. А я никогда не любил стыд. Поэтому я переборол себя, просто читая, рисуя, делая все что угодно, постепенно забывая о плоти, и в конце концов желание ушло. — Это насилие над собой, — усмехается Тезан и проводит горячими руками от моего плеча до запястья. — Дальше все было еще хуже. — мне приятно, что он нежно разминает каждый палец моей руки, — В одну ночь я проснулся от дикого приступа, горело все тело, а в голову будто кто-то мне напихал вату. Я катался по кровати, чувствуя, как сжимается анус и непонятно чего от меня требует. Сняв ювенту, которая добавляла только жара, я завел руку назад и аккуратно коснулся ноющего места. Я так испугался, почувствовав, что там влажно, и заскулил от неизведанного до этих пор запретного удовольствия. — Ты трахал себя в ту ночь? — приступает к другое моей руке. — Да, извивался в постели, насаживая себя на палец и стыдясь так, что слезы катились по щекам. — Выпитый алкоголь явно развязал меня язык. — Но я не мог остановиться, не мог прекратить самоудовлетворяться. Кончил я, только уделив внимание члену, и от испытанного я не смог больше заснуть. Рассказать кому-либо о том, что произошло, я так и не посмел, да и решил забыть о произошедшем, потому что больше такого не повторялось… У меня был друг, не так далеко живущий от меня, вот от него-то я немного позже и узнал про секс. — Можно подробнее? — берет еще масла и садится у моих ног. — Эм, в последних днях лета, когда мы с ним, с Проуком, были в саду, он сказал, что хочет встречаться с Алом, — Тезан обхватывает горячими руками мою стопу и кладет себе на колено, приступая к массажу, — Проук был старше меня на полтора года, и родители у него были не такие строгие, как мои. В общем, мой друг ясно понимал, чего именно хочет от Ала, и не преминул мне расписать. Он говорил, как хочет потрогать его твердый член, прежде чем насадиться на него до самого конца. А когда я удивился и спросил, зачем, он расхохотался. Начал спрашивать меня, не чувствую ли я желания в анусе, не встает ли у меня член. — А ты? — не прекращает массировать, и я плавлюсь, становясь все откровеннее в этот вечер. — А я, жутко покраснев, ответил, что «да», мол, было нечто подобное один раз. И Проук объяснил мне, что это нормально, что нечего стыдиться, и это вовсе не мерзко, а даже правильно. Он вытащил свой голлопроигрователь, подаренный ему на Год Оха, и начал показывать мне объемные картинки, в которых две особи то трогали друг друга, то один из них принимал в себя член другого. В тот летний день мой мир расширился до неузнаваемости, но от стыда, накатывающего, когда я получал удовольствие под одеялом, это не избавило. — Дальше… — руки принимаются за мои икры, разминая их сильными и чувственными движениями. — Дальше я годами, стараясь как можно реже, удовлетворял себя, ни о ком не думая и ни с кем не встречаясь. До тех пор пока не пошел в академию, и, как я уже начинал, мне было шестнадцать, и это был мой первый день, в котором я встретил его. Удивительно высокий для ювентианца, он сразу же привлекал к себе всеобщее внимание. Да… он был высокий и очень красивый. Его лицо казалось мне удивительно правильным и гармоничным, до него я никогда не встречал таких превосходных особей. Большие голубые глаза, светлые волосы, падающие на лицо… — Он красивее меня? — руки медленно подступаются в ласкающих движениях все выше. Красивее? У Тезана не глаза, а засасывающие черные дыры; ресницы длинные и густые, подчеркивающие омуты просто превосходно… совершенные брови, прямой нос, идеальная форма лица, красные губы… и очень светлая кожа, как восхитительный холст подчеркивающая всю красоту. «Нет, Тезан, намного красивее его — ты; но тебе тогда было лет шесть, и поэтому я не подозревал, что есть особи привлекательнее, чем Ленар». — Я не помню Ленара достаточно хорошо, чтобы ответить, — лгу для своего же блага. — В общем, я влюбился в него с первого взгляда. И не только я. Все нижние из нашей группы тяжко вздыхали и поглядывали на него... Я не знал, как к нему подойти, что ему сказать, поэтому время шло, а я все так же оставался от него в стороне. Потом он начал гулять с нижними, стали ходить слухи о том, где он был и с кем переспал. — И когда вы сблизились? — разминает мои бедра, и руки снова мало-помалу поднимаются выше. — На праздновании Года Оха, мы были на городском веселье всей группой, и в тот год я впервые попробовал горнолу. Конечно же, выпил немного больше, чем следовало, и меня неплохо повело. Мы все танцевали, и Ленар неожиданно поцеловал меня. Вышло умопомрачительно, с горечью от горнолы на губах мне просто голову снесло. После этого поцелуя мы еще потанцевали немного, прежде чем он схватил меня за руку и начал уводить с площади. Тезан кладет руку мне на член и неторопливо ласкает, приводя его в полную готовность. Толкаюсь в нежную руку, немного приподнимая бедра. — Так, эм, на чем я остановился? — мысли покинули мою голову, как только он начал мне дрочить. — На том, как вы убежали с площади, — подсказывает Тезан и оставляет член в покое, позволяя мне продолжить рассказ. — Да, ох, он привел меня домой, и его родителей там не было. Мы зашли в его комнату, которую я даже не успел рассмотреть, потому что Ленар набросился на меня с поцелуями и вскоре уже стягивал с меня ювенту и снимал свою. Я не очень хорошо помню ту ночь, возможно из-за алкоголя, возможно из-за волнения… — пытаюсь вспомнить подробности, — Помню мне было больно. Я не мог нормально расслабиться, отдаться ему, и Ленар, чувствуя это, всё время ругался сквозь зубы, а я стыдился себя все больше и больше. Он долго не мог кончить, а я так и не смог нормально возбудиться, в общем, полный провал. — Забавно, — смешок и Тезан переворачивает меня на живот. — Продолжай. — После произошедшего он сторонился меня, а я же наоборот тянулся к нему, как к Баху. Был уверен, что он моя судьба и закрывал глаза на то, что он уже гуляет с другими и спит с другими. Долго я перед ним унижался и признавался в любви, долго… но перестал, когда после занятий он увел меня в угол и сказал, чтобы я навсегда отвалил от него. Потому что я для него ничего не значу, и он захотел трахнуть меня лишь потому, что я будущий Властитель. Последней фразой, которую он произнес, для меня стала: «А еще ты бракованный», и я тогда не понял, что он имеет ввиду, — комок застревает в горле. — Конечно, я перестал его донимать, но сердце продолжало любить. Даже после этой гадости я не вытравил чувства к нему. Тосковал по Ленару почти каждую ночь, пока наконец не выпустился из академии, и судьба меня с ним не развела. — И что потом? — массирует мою спину как профессионал, только ласковее. — Потом два года отец учил меня тому, как быть Властителем, и я никого не любил, мне никто даже не нравился. Иногда перед сном я вспоминал Ленара, его привлекательное лицо и мечтал, что когда-нибудь он нагуляется и вспомнит обо мне. Конечно, это было глупостью, потому что «красивый» — это синоним слов «свободный», «неверный», «нелюбящий»… я осознал уже к двадцати, что от красивых надо держаться подальше, ведь они общие. — То есть, по-твоему, я тоже общий? — останавливается и добавляет масла. — Да, ты тоже общий. Так вот… в двадцать я стал Властителем, потому что оба моих родителя погибли в космическом корабле при посадке. Там возникли какие-то неполадки, и они взорвались, так и не опустившись на планету. — Как же больно теребить свое прошлое, хорошо, что руки Тезана отвлекают от ноющих вскрытых ран. — В общем, мне было не до любви, пока я не посетил больницу по случаю пожара на складе. Я приносил соболезнования пострадавшим работникам, и одним из них был Афарей, но ты вечно зовешь его уродом. — Потому что ты ни разу не удосужился поправить меня и назвать его имя, — разминает заднюю поверхность бедер. — В нем было столько отчаянья, что я не удержался и попросил его пойти работать во дворец. Он согласился, и мы проводили очень много времени вместе, у него прекрасная душа. Верная и искренняя. Мне захотелось попробовать переспать с тем, кто будет думать не о себе, а обо мне. И я затащил его в постель, не боясь отказа. С ним вышло намного лучше, чем с Ленаром. Было не больно, потому что Афарей воспользовался слюной, и очень приятно от его бесконечных ласк. Он терпеливо брал меня, боясь ненароком все-таки повредить, ведь слюна не имеет таких свойств, как смазка, и не является хорошим заменителем. — Когда ты понял, что течешь меньше, чем нужно? — спускается ниже и трогает щиколотки. — Афарей мне сказал после соития, но не поставил мне это в упрек. — обнимаю подушку покрепче. — Он был замечательным любовником, именно поэтому я взял его с собой на корабль, знал, что такого больше не найду. — Не верю, что я хуже его в постели, — кладет горячие ладони на ягодицы и начинает мять как тесто. — Я не знаю, какой ты в постели, мы с тобой не трахались, — и получаю за эти слова легкий шлепок. — Как долго вы были близки с уродом Афареем? — Почти восемь лет, — тяжко вздыхаю, — отличных восемь лет. — И до вашего побега как часто вы делили постель? — пальцы проходят по ложбинке между ягодиц, медленно и эротично. Бедра приподнимаются сами собой. — Пока мы были на Ювенте? Раз или два в месяц, когда как, — сжимаю в руках подушку, когда он проходится пальцами еще раз и намеренно сильнее проводит по входу. — Я не такой сексуальный маньяк, как ты, мне нужно не часто. — Последние слова коробят, вероятно потому, что они лукавые или точнее устарелые. — Ну да, — хмыкает и снова просто мнет ягодицы. — А на корабле, два года вы как часто трахались? — Примерно так же, хотя, быть может, немного чаще, — стону, когда пальцами одной руки он начинает ласкать и давить на мой вход, а другой отодвигать ягодицу, чтобы видеть. — Надо было прийти к тебе в спальню еще в наш первый прилет на Ювенту, — шепчет Тезан, и я смеюсь в подушку. — Тебе было лет тринадцать, ты был такой маленький, щупленький, молчаливый… — … девственный, — договаривает за меня, и я снова смеюсь. — А что ты подумал, когда увидел меня? Моего отца? О чем ты вообще думал, когда увидел наш корабль? Что чувствовал? — Страх. Страх за свою жизнь и жизнь моей планеты, за которую я нес ответственность, — ох, плохое было время. — Вы виделись мне саранчой, напавшей на поле, чтобы сожрать все. А твой отец виделся мне Императором саранчи, соответственно. — А я? — едва вталкивает в меня пальцы, массирует стеночки. — А ты… — прогибаюсь, приподнимаю зад и чуть не сбалтываю: «Черная Дыра, поглощающая все», но думаю, он не поймет и подумает, что это комплимент. А это вовсе не комплимент… это то, что пугает до застывших жил. — ты… просто, ах, пожалуйста, Тезан, я больше так не могу. — Что? — пальцы входят глубже и резко выходят, чтобы повторить… — Пожалуйста, я так хочу, чтобы ты меня по-настоящему трахнул, — раздвигаю бедра и приподнимаю зад еще лучше, подтверждая слова. — Я правда хочу узнать, каков ты в постели, Тезан. Он облизывает губы и громко сглатывает, не отрывая взгляда от моего ануса, выставленного напоказ. — Но я не вижу этого, ты не течешь так, словно хочешь, — вытаскивает пальцы и обводит колечко мышц, — ты смазываешься лучше, но недостаточно. — Даже если не видишь, ты же чувствуешь, что хочу… смажь меня маслом получше и трахай, — как же я хочу, чтобы он сделал это наконец, даже если это и будет первый и последний наш раз. Я больше не могу без члена внутри. — Пожалуйста… Смотрю на него через плечо, умоляющим взглядом, ясно давая понять, что не вру. Правда не могу, хочется так, что свербит… и я боюсь, что, если Тезан мне откажет, то я все же подставлюсь под Маркуса, просто ради члена, потому что правда нет сил… — Хорошо, Каин, — успокаивающе проводит рукой по моей спине, — Я трахну тебя, буду трахать часами, сколько ты захочешь, тебе будет очень хорошо… но только сперва… — Что сперва? — подсовываю под себя подушку, стараясь так, чтобы задница была как можно выше. — Давай возбудим тебя немного больше, а? — и снова пальцы на анусе, только раздразнивают лишний раз. — Как, — говорить от возбуждения уже трудно, а он все думает, как меня получше возбудить, — как больше? — Ты ведь знаешь, Каин… — становится между моих раздвинутых бедер, и сквозь желание начинает пробиваться страх. — Ты ведь знаешь способ… Он наклоняется, и я, кажется, догадываюсь, о чем он. — Нет, — в измождении отползаю, — нет, нет, нет, Тезан, не делай этого. — Почему? — он выглядит расстроенным, но я, черт, я расстроен еще больше. Ну почему он просто не может взять меня на слюну или масло?! Ну почему он так хочется видеть меня истекающим как дамаск?! — Потому что я не опущусь до этого, это омерзительно! — сажусь на постели и поджимаю коленки к груди, обнимаю себя. — Но ты ведь прекрасно знаешь причину, почему нельзя вылизывать нижнего, да? Ты ведь знаешь, почему у всех запрет на эту ласку, Каин? — Да, знаю, — возбуждение перерастает в злость, — потому что это аморально и неправильно. — А кроме кем-то выдуманных правил, ты знаешь причину? — он пододвигается ко мне, — Говорят, если трахать нижнего языком, то он становится распущенным и больше жаждет секса, Каин. Это то, что нам нужно, и я очень даже готов это делать. — А я совсем не готов, — поднимаюсь с постели, чтобы он не вздумал на меня наброситься, — И это все вранье, не заставит эта постыдная ласка меня больше течь. — Так ты знал это? И почему уверен, что вранье? Тебе кто-то так делал, Каин? Ты умолчал об этом в рассказе? — он заваливает меня вопросами так живо, что меня осеняет, — вот о чем он думал целый день, вот почему не заходил в ласках далеко. Чтобы вечером сделать мне массаж, и раскрутить тепленького на этот стыд. Какой расчёт. — Нет, мне никто так не делал, — поднимаю ювенту и просовываю руки в рукава. — Тогда почему ты уверен, что вранье, если не знаешь на своем опыте? — поднимается с кровати. — Ты боишься проверить? Ты боишься, что сработает и ты станешь течной шлюхой? Смущение ползет красным по щекам и шее, запахиваю ювенту и завязываю лентой. — Не бойся, — обнимает меня и шепчет, — не бойся, я никому не позволю тебя брать, только сам буду… — целует мою макушку, водит руками по моему телу успокаивающе. — Нет, — отталкиваю его, хотя по большей части получается что отталкиваюсь сам. — Я не дам тебе сделать это, Тезан, не дам. Никогда. И он меняется на глазах. Мягкий и нежный Тезан сжимает челюсть, разворачивает плечи, и вот в его взгляде уже не удивление и понимание, а самая настоящая ярость. — Дашь, как послушная сука, — его голос твердый и холодный, словно металл, — которой я тебя совсем скоро сделаю. Тезан в спешке одевается, а я не знаю, хорошо это или плохо. Куда собирается? Трахаться? Убивать? Выдумывать новые планы по достижению мерзких целей? Он оборачивается на меня, точно зверь, и уходит, оставляя меня, свою добычу дозревать.