Острое чёрное

— Это и есть то, что позволяет предметам быть в стенах? — смотрю на странный шар, такой светящийся и двигающийся внутри. — Да, это если не сердце, то уж точно печень корабля, — Ара хмыкает и занавешивает чудо-шар. Мы выходим из помещения, и они, Ара и Ореон, ведут меня в следующее, а я только и могу думать о Тезане. Он сейчас внизу вместе с Нимом, и там совершается сделка, именно поэтому он приказал провести мне экскурсию по кораблю и не пускать меня в нижний отсек. Будто мне самому хочется туда… нет, я в дела Тезана лезть не хочу, иначе испугаюсь, отступлюсь… и прощай голова Маркуса. — Это купальни дамасков, — Ореон открывает дверь, и я вижу комнату, выложенную белой плиткой. Здесь есть душевые кабины, и все полочки усыпаны разнообразными бутылочками, баночками… купальни большие и пробиты в полу — всё как должно быть. — Между прочим, здесь сейчас могли быть дамаски, — второй проводник, Ара, закрывает дверь, — вот бы визг поднялся. — Но никого же не было, чего ты нервничаешь, — пожимает плечами Ореон и нет, только не это, четвертая склока за час — я ее не выдержу. — А я и не говорю, что они были, я говорю, что они могли бы быть, — Ара злится, и мы проходим дальше по отсеку. — Там уже всё воинское. — Если хочешь, можем пойти сыграть с ними, — шепчет Ореон и уже гораздо бодрее повторяет, — я думаю, Тезан еще не вернулся. Мы идем до общей комнаты и, когда выходим в нее, видим, что воинов всего два. Они болтают на тодотейском, но, завидев нас, замирают. — В чем дело, Ара? — кивает один из них и поднимается. На вид он очень грозный. — А где все остальные? — Ореон садится с ними за стол и достает из-под стола шашки. — Отлеживаются после вчерашнего, — второй тодотеец поворачивается, и я узнаю его. Это Оскал, тот самый с плоской рожей, который спросил: «Эй, Ним, это и есть та самая шлюха, из-за которой весь сыр-бор?», когда меня тащили в одной простыне. — Поиграть с нами надумали? — грозный тодотеец как-то по детски улыбается и поднимает взгляд на меня, застывшего на входе. — Неужели Тезан разрешил ему спуститься? — Это вроде как экскурсия, — Ара слегка подталкивает меня, чтобы я прошел. Подхожу к столу и сажусь рядом с Ореоном, и теперь взгляд Оскала сверлит меня. — Приятно знать, что ты больше не ходишь в простыне, — и он заливается смехом, как у гиены. — Говорят, Тезан тогда стащил тебя с члена. — Кто говорит? — Ара хмурится и кладет руку на плечо грозного тодотейца с улыбкой ребенка, прежде чем сесть. — Конечно же, мой брат, — Оскал снова смеётся, и Ореон находит слова, чтобы его успокоить: — Когда-нибудь Тезан отрубит твоему брату язык и правильно сделает, — расставляет шашки, — Ним — невозможное трепло. Первую партию начинают разыгрывать между собой Ореон и грозный. — Меня зовут Агорноппон, — представляется грозный после первого хода, — но все зовут меня Гор. — Да кому ты это говоришь, Гор? — Оскал ухмыляется так же гадко, как его брат. — Ему нужно знать другие вещи, например, в какой позе Тезан любит больше всего. — А я Каин, — игнорирую Оскала как могу. — Это правда, что ты Властитель с Ювенты? — Гор, кажется, дружелюбный, тот самый случай, когда внешность обманчива. — Ну, сбежавший Властитель. — Да, это правда. — Я был вчера рядом, когда Тезан внезапно поднялся и сдернул моего братца Нима со стола, — начинает Оскал, — он сказал, что заметил тебя и этого нового типа, Маркуса, на лестнице, — усмехается, — кажется, кто-то вчера хотел потрахаться, да не вышло? Ним рассказал, что они появились как раз вовремя, Маркус чуть не насадил тебя. — Да заткнись, сукин ты сын, — Гор пихает фигового рассказчика локтем, и тот чуть не сваливается со скамьи. — Не твое дело, что у него с капитаном. — Я, пожалуй, пойду наверх, — поднимаюсь, а Гор хватает меня за ювенту но, слегка смутившись, отпускает и лепечет: — Останься, — поворачивается к Оскалу и толкает его еще раз, — а ты вали давай, никакого чувства такта. Оскал фыркает, и зыркнув на меня недобрым взглядом, удаляется в коридор с их каютами. — Я на Ювенте никогда не был, — Гор делает шашку «дамкой», — из экипажа «Грача» вообще мало кто был. Тезан и Нагель… — грустнеет на миг, чтобы уже с улыбкой добавить. — А с тобой, Каин, опасно иметь дело. — Да не с ним опасно, — Ара проводит пальцем по своему шраму на лице и не отрывается от наблюдения за игрой, — Каин нормальный, даже более чем, это с Тезаном опасно, и всегда так было. Ореон проигрывает партию и уступает место мне. — Тезан сейчас внизу? — ставит шашки на свои места Гор, он играет белыми. — Я чувствовал, что мы с кем-то состыковались. — С торгашами, и это очень надолго… — Ореон ставит локти на стол. — Тот пиратский товар оказался правда пиратским. — Пф, Тезана только ленивый не предупреждал, что не стоит иметь дел с пиратами, — делает ход Гор, — а он упорно с ними связывался, вот и вышло косо. И насчет Нагеля… не следовало ему лезть… Маркус еще жив? — Жив, только каюту не покидает, — Ара пристально смотрит за моими ходами. — Я думал, уже все… в космосе сам летает, ан нет, отозвался. — Избит? — Гор «съедает» мою шашку. — Фиг знает, ладно хоть живой… * * * Мы долго играем, и Гор удивляется моей везучести, попутно задавая странные вопросы для Ара и Ореона. Странные, на мой взгляд, потому что они такого плана: «С Про уже пригнали «Нил»?», «А дощёнки по-прежнему в полцены?» И большую часть времени Гор посвящает рассказу о доме, который строит. Сах обитаем почти на семьдесят процентов, и Гор выбрал себе место на границе этой обитаемости. Он любит охотиться. Уходим, когда желудок скручивает от пустоты, и Гор кидает: — Приходи завтра, у нас будет чемпионат по Тону! Насколько я помню, Тон — это особая игра, похожая на покер, но более распространенная в этой части Галактики. В управляющей каюте по-прежнему нет ни Нима, ни Тезана, поэтому Рахау приносит нам ужин на четверых. Маркуса тоже нет. После приема пищи я ухожу в нашу с Тезаном каюту, тихо надеясь, что он там. Но ошибаюсь. Включаю радио и сажусь в кресло. Очень надеюсь, что Тезан вернется, и вернется не злым; не злым на меня, не злым на торгашей. Очень надеюсь, что он захочет секса, и очень этого боюсь, потому что он может потребовать то, на что я вчера согласился. Решаю залечь в ванную, чтобы тщательно вымыться и расслабиться. Тезан возвращается, когда я уже голый лежу под одеялом, впав в ленивую дремоту от ожидания. Он ничего не говорит, и, когда снимает «латексный» костюм, я замечаю пятна крови на бедре. Вероятно, торгаши разозлили его, не видать мне ни секса, ни ласк, похоже, можно надевать ювенту для сна и засыпать. Раздевшись полностью, Тезан уходит в ванную и возвращается только минут через пятнадцать. Разминает шею, влево-вправо, до хруста и ложится в кровать. Я отворачиваюсь от него на бок и, действительно, почти мгновенно засыпаю, чтобы вздрогнуть, когда холодная ладонь ложится на линию позвоночника. Проводит рукой ниже, так, словно гладит кота, и останавливается на пояснице. — Чувствую, ты приготовился, — дыханием он щекочет мне плечо, и для меня неожиданно, что он так близко. Когда подвинулся? — Просто разделся, и… Тезан, ты обещал рассказать мне про свою жизнь, — после вчерашнего, конечно, это не лучшая тема для разговора, но я так боюсь, что он забудет, раз я упущу время, и всё, не слышать мне этого. — А ты обещал, когда был голым и заплаканным, что дашь мне сделать это, — смешок, — так что болтовня подождет. — Не подождет, — поворачиваюсь к нему, и он правда чертовски близко, — если не хочешь сейчас рассказывать, то когда? Никогда? — Позже, Каин, — мне кажется, это звучит высокомерно или просто властно, словно он подчеркивает, что правила всё же устанавливает он, — если тебе хочется поразговаривать, то спроси что-нибудь другое. Почему он так настырно не хочет делать то, что обещал? С его прошлым проблемы? Почему он тянет? Я же смог! Спросить… спросить про кровь, торгашей, про его день? Разозлит ли это его? Да и нужно ли мне это знать, если я догадываюсь, что было? Лишний раз огорчиться, отпихнуть его, получить затрещину и кончить униженным? Такие у меня планы перед сном разве? Хотя есть у меня несколько нейтральных вопросов, но думаю, спокойно найду время для них завтра. Если Тезан будет со мной, если нет, то я ведь и других спросить могу. — Ладно, позже, — прикрываю глаза, и мне по-детски приятно, когда он почти невесомо целует меня в веко. — Из нас двоих ты ребенок, это я должен тебя так целовать, — смеюсь, и ловлю себя на кокетстве (о, ужас!). — Хорошо, целуй, — и он прикрывает свои черные всевидящие очи, а я тяжко выдыхаю. Кто меня за язык тянул? Пододвигаюсь ближе, чтобы поцеловать, как пальцы обхватывают мою челюсть и сжимают. Это не больно, но пошевелить головой я не могу, так и застываю на полпути к нему. А он открывает глаза и темнота принимается вновь меня поглощать. — Что не так? — шепчу испуганно, не понимая, почему он сначала говорит «сделай это», а потом вот так вот останавливает. — Я не ребенок, — разжимает пальцы и поглаживает меня по щеке, — мне давно уже не тринадцать. — Хах, — убираю его руку и переворачиваюсь на спину, чтобы лицезреть темный потолок, — восемнадцать… для меня и это ребенок. Тезан должен сейчас что-нибудь пробурчать в свою защиту и расплакаться. Должен, если бы он правда был ребенком. — Дети не имеют такой власти над особями, которую я имею, — он нависает надо мной, так низко, что кончики его волос дотрагиваются до моего лица. — Особенно имею над тобой. — Ты сын Вельзевула, ты с рождения ее имел, но ты ведь не родился взрослым, — насмехаюсь, хотя очень страшно, когда он смотрит так, пытаясь что-то доказать. — Не надо меня дразнить, — наклоняется еще немного, и кончик моего носа чувствует его. — Сегодня мы должны подойти ко всему ответственно. — К чему ко всему? Вместо ответа он проводит языком по моим губам и целует. Это почти насилие, а не ласка, но боль окупает приглушенное постанывание Тезана. — Послезавтра, — отстраняется немного и кусает себя за нижнюю, такую яркую, как спелую, губу, — мы будем на Сах. Кажется, ему радостно от того, что будет послезавтра. А вот меня слегка морозит, тьма, я же скоро буду на Сах. Так быстро. — И что? — сглатываю слюну, подозревая, что не только мою, но и его, передавшуюся мне через поцелуй. — Мы должны лучше будить твое тело, — он наклоняется, снова хочет втянуть меня в поцелуй, но я уже слишком взбудоражен. — Почему? Что на Сах? Пойми, ты меня не разбудишь, это врожденное, — выгибаюсь, вытягиваю голову, чтобы он не дотронулся до моих губ и поцелуй приходится на шею. — Ты зря стараешься… Что будет на Сах, Тезан? — Потом, всё потом, — шепчет и прикусывает кожу, — расслабься, ведь на самом деле не «мы», а я, и только я должен быть ответственным, я должен будить, и только я должен думать. Больше он не нависает надо мной, упираясь руками в кровать, а ложится на меня. Тяжелый настолько, что возможно он сможет меня раздавить. Или, если я буду под ним час-другой, то легкие выбьются из сил, набирая в себя воздух, и в конце концов я задохнусь. Но, быть может, это не худшая смерть. — О-о-ох, — обнимаю его за плечи, когда он перестает выцеловывать мою шею, и телу так и хочется поизвиваться, но под ним это невозможно. Вылизывает мою ключицу и спускается ниже, чтобы кончиком языка дотронуться до моего соска… проводит несколько раз и кусает. Теперь уже я могу выгнуться, и, кажется, ломаю себе позвоночник. Он просто играет с моим телом. Иначе это не назовешь. Трогает где хочет, поворачивает меня по-всякому, целует, а я только и могу, что стонать, прикрыв глаза. Хотя, признаться, я не только это делаю. Я сам невесомо ласкаю его, поглаживая по плечам, зарываясь пальцами в его жесткие волосы… стараюсь трогать его как можно больше, потому что мне это нравится. Переворачивает меня на бок, и я кричу, когда он кусает меня за плечо. Сильно и очень возбуждающе. Прогибаюсь посильнее и утыкаюсь лицом в подушку, правда ненадолго, мне же нужно дышать. «Давай, Тезан…» — двигаю бедрами и, кажется, умру, если он мне не вставит. Вставляет, но не то, что я желаю, — трех пальцев слишком мало. Недостаточно полно, недостаточно много во мне Тезана. Почему жалкие дамаски получают всё? Почему Тезан не может хоть раз дать мне всё? Ах, да, я же недостаточно течный… хочется расплакаться, поэтому я снова утыкаюсь лицом в подушку. — Ну чего ты? — кажется, он замечает мое состояние, и от этого жарко шепчет мне в ухо. — Я хочу чле-е-ен, — ною, и наплевать, насколько жалко это звучит. — Пожалуйста-а-а. — Рано, — кусает меня за мочку и толкает пальцы поглубже, — пока еще рано. — Теза-а-ан, — шмыгаю носом от досады, — я никогда не смогу, пойми! Тебе всегда будет казаться, что «рано», на большее мое тело не способно. Сжимаю свой сосок и рвано выдыхаю. Сжимаю еще раз, и Тезан отстраняет мою руку, и начинает делать это сам. Сильнее, почти больно, и от этого я поскуливаю, подаваясь бедрами назад. Еще несколько толчков, и пальцы Тезана выхода из моего тела, и проводят несколько раз по судорожно сжимающимся мышцам ануса. Прогибаюсь, показывая, что снова готов их принять, но Тезан не спешит. Поглаживает, надавливает, вставляет один и вертит им там… Невыносимо. Вырываюсь и становлюсь на колени. Тезан абсолютно голый, неприкрытый лежит на спине и смотрит на меня с легким непониманием. Явно недоумевает, почему я выбрался из плена, и что я намерен делать. Подползаю и наклоняюсь над его пахом. Член отдает горькостью и заставляет мой рот наполняться слюной. Ласкаю языком по всей длине, присасываюсь губами и отстраняюсь, чтобы посмотреть, как тянется ниточка слюны. Поднимаю голову и вижу, насколько затуманены глаза у Тезана. Он поглаживает меня по голове, так странно успокаивающе… Беру в рот головку и млею. Языком поглаживаю щель, и горький вкус наполняет рецепторы сильнее. Тезан запрокидывает голову, и думаю, это сигнал. Сигнал, что можно. Отодвигаюсь, вытираю мокрый рот рукой и сажусь ему на живот. Седлаю, опираясь также на колени по обе стороны от него. Двигаюсь назад, и завожу руку за спину — обхватываю его член. Осталось дело за малым — просто вставить в себя, и можно умирать. Он смотрит на меня, сглатывает, видя, как я выгибаюсь и чувствуя, как головка его члена упирается мне в анус. — Нет, — хватает меня за бедра и препятствует тому, чтобы я начал насаживаться. — Давай, — шепчу, облизываю губы, и прогибаясь сильнее, — давай… Осознаю, как дешево я выгляжу в его глазах. Но ничего не могу поделать с распутным телом и уже, кажется, разумом — потому что он прикидывает, сколько шансов на то, что Тезан сдастся и сам подавит на мои бедра, усаживая на себя. — Ну давай же, — хнычу и двигаю бедрами. Толкает. Не член в меня, и не меня на член. Толкает меня с себя, и я чувствую под собой только холод простыни. Сжимаю ее в руках и хочу провалиться или просто исчезнуть. Я никогда так не предлагал себя, а когда предложил, меня отпихнули, если не сказать отшвырнули. — Я же сказал — рано, — кажется, он злится, но мне всё равно. Я не управляю своим телом больше, и Тезан этим пользуется. Ставит меня на колени, лицом утыкая в подушку. Развязная поза, открытая, сверхдоступная, будто мало ему моих унижений. — Но другого никогда не будет! — огрызаюсь от бессилия. Мне его не соблазнить… так что я делаю в его постели? Зачем ему тот, кто даже не соблазнителен? — Послушай, — шлепает меня по заднице и вставляет в меня три пальца. — Что послушай? — позорно выгибаюсь и подстраиваюсь под ритм, с которым он меня трахает. — Тс-с-с, — шлепает еще раз, и я перестаю тихо постанывать и обиженно сопеть. Что я должен услышать? Тишина устанавливается не сразу, и, вероятно, поэтому я и слышу не сразу. А, быть может, потому, что мне тяжело сконцентрироваться. А когда, наконец, доходит… шею и лицо сковывает жаром, только не стыда, а чего-то более волнительного. Потому что хлюпает. Смазки так много, что каждый раз моя дырка хлюпает, когда пальцы в нее погружаются на полную. Это так странно для моего тела, и в то же время… пальцы покидают меня с этим же бесстыдным звуком. Оборачиваюсь на Тезана через плечо, и вижу, как он ухмыляется. Так ехидно. — Ты очень хорошо сегодня течешь, — подносит пальцы к своему лицу, и я вижу, как они блестят от смазки. — Еще немного и будешь показывать свое возбуждение не хуже дамаска. Теперь я понимаю выражение его на лице и его ухмылку. Это не ехидство, это чистое самодовольство, от того, что он оказался прав, а я проиграл. Даже не проиграл, а просто сдал свое тело, будучи уверенным, что Тезан ошибается и от меня много не добиться. Я не чувствую возбуждения и разнеженности после ласк, я чувствую только страх. Такой силы, что тело потеет, страх даже в голове заставляет мои мысли хаотично метаться. А Тезан не сводит с меня взгляда, когда медленно слизывает смазку со своих пальцев. — М-м-м, — прикрывает глаза и широко улыбается, — думаю пора приступать к следующему этапу. Он наклоняется, руками жестко фиксируя мои бедра. Я пытаюсь отползти, но безуспешно — получается только вытянуться на кровати и упереться руками о спинку. Первое ощущение — это жар и … скользко. Тезан громко стонет и еще более охотно проводит языком по анусу. Я чувствую, как ему нравится, и от этого мне становится только страшнее. Это не нормально, это неправильно, и это не должно нравиться ему — разве он не считает это унижением? Он хлопает меня по ягодице и раздвигает мои бедра пошире. — Тезан, не надо-о-о, ах! — вздрагиваю всем телом, когда он надавливает, и язык погружается в меня. Двигает внутри, скользит, и я не могу не насаживаться. Еще один хлопок по бедру и Тезан отстраняется, чтобы вставить в меня несколько пальцев и резко подвигать ими. Меня пробивает дрожь, когда он возвращает ласки мокрым языком. И снова жарко, скользко и мало. Меня не покидает ощущение того, что я просто варюсь и не могу понять, как долго это длится. Как долго он ласкает меня то пальцами, то языком, как долго длится это наслаждение с таким грузом стыда и позора, что всё больше похоже на муку. Тезан периодически похлопывает меня по бедру, как в награду за послушность. А я не могу перестать сжиматься вокруг его языка. Моя дырка старается сдержать эту мягкую, горячую плоть, но она слишком скользкая и такая бойкая… нежная. Стоять на коленях невыносимо, поэтому то и дело я стремлюсь упасть на постель полностью, и потереться членом о простыни, но Тезан держит мою задницу на весу, всего одной рукой. И вот это рука отпускает меня и я наконец падаю. Два пальца всё еще двигаются во мне, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Тезана. Он дрочит, задрав голову, и стонет не тише меня. Интересно, как много ему приходится расходовать выдержки, чтобы не всунуть в такого доступного меня? Подползаю к нему, и, привстав, начинаю осыпать поцелуями его живот, а руками поглаживать бедра. — Трахни меня, — обнимаю его, практически висну на нем, — трахни… Не знаю, на что я надеюсь, но я явно не на то, что он снова оттолкнет меня. Опрокидываюсь на спину и кончаю, когда он залезает на меня. Черт, быть может он собирался наконец мне вставить. — Каин… — стонет и выплескивается мне на живот, смешивая мою сперму со своей. Он лежит на мне трупом, и у меня нет возможности отдышаться. Поглаживаю его по плечу и отпихиваю, выползаю из-под него. Встать с постели Тезан мне не дает. Обнимает меня сзади, целует в затылок, и вот в меня упирается уже снова твердый член. — Я не могу больше, у меня нет сил, — пытаюсь выпутаться из объятий, но сил правда нет. — Еще раз, — скулит Тезан и кладет руку на мою мягкую плоть, пытается возбудить, но это отдается болью. — Ты так сладко течешь, на вкус словно патока и так сжимаешься, пульсируешь… — кусает в шею. — Хотя бы еще раз… — Нет… — сбрасываю его руки, но безуспешно, поэтому начинаю ползти по постели, чтобы до края и рухнуть на пол. — Не хочу еще. — Ну Каин, — тянет меня к себе, не отпускает, — тебе же понравилось… — Не хочу, — отпихиваю его бедро и делаю рывок, но Тезан пользуется этим и притягивает меня к себе ближе. Осыпает поцелуями спину, трется об меня членом и похотливо стонет, так что у меня уши наливаются кровью от стыда. Делаю еще один рывок и агрессивнее и сильнее вырываюсь. Ползу, как червь, попутно отпихивая руки Тезана. — Ай! — падаю с кровати и больше подняться не могу. Меня поднимает Тезан. Кладет меня на кровать и подсовывает мне под голову подушку. Мне хочется выдать гневную тираду, в содержании которой он маньяк, а я жертва, как он уходит в ванную и возвращается уже с полотенцем. Влажное. Вытирает, очищает мой живот от подсохшей спермы и снова уходит в ванную, со словами: — Можешь спать. И я засыпаю мгновенно.