Острое чёрное

— Сдавай! Сдавай! — Грег, ты придурок! Сдавай! — У-у-у-у! Грег! — Сдавай, увалень! Раздается смех, и особь с шишкой на лбу бьёт себя по ней. Кажется, я понимаю, как он ее получил. — Да не мешайте! — рявкает мой последний не выбывший противник и так хмурится, что мне его жаль. — Ну хватит орать мне в уши! Но воины только больше начинают улюлюкать и хлопать Грега по плечу со всякими шуточками, в стиле «ну ты и идиот». — Черт! — Грег кидает карты. — Сдаю! Вашу мать, ну вы и твари! — поднимается и расталкивает всех, пока не берет одного за футболку и не притягивает к себе. — Хер я тебе каюту освобожу, когда тебе потрахаться приспичит. Все заливаются смехом, и Оскал тут как тут: — Номи, ну ты и скромник! Аха-аха, — какой противный у него гогот. — Все знали, что ты трахаешься по-тихому. Новая волна грязного смеха, и я вздрагиваю, когда мне на плечо ложится рука Гора, который единственный вероятно искренне за меня болел. — Каин — наш Чемпион по Тону! — И уже тише добавляет: — чемпион этой декады. Кажется, мне даже хлопают, и уж точно все улыбаются. Жаль, что не спустился к ним раньше, они вроде отличные ребята. Но пора уже идти. Я и так с самого утра тут пребываю и даже обед пропустил. Тезан приходил, настороженный моей пропажей, и, когда увидел меня с картами в окружении воинов, я побоялся, что он опустит меня и как дамаска уведет, но он лишь поцеловал меня в щеку и сказал возвращаться как выиграю. А я выиграл, значит — пора. — Ладно, я пойду, а то есть хочется, — поднимаюсь, но Гор усаживает меня обратно на скамейку: — Щас всё будет. Карты мгновенно убираются воинами и на стол ставятся большие кружки с чем-то тёмным. И тарелки с обычными сухариками. Это ужин?! — Нет, я правда хочу есть… — беспомощно оглядываюсь и понимаю, что Ореона, с которым я пришёл, и след простыл. Здесь не только воины, которые болтают друг с другом и сидят даже на столах, но и дамаски пришли. — Да ты выпей, знаешь, как вкусно! — Гор поднимает большую кружку и пихает мне в руки, так сильно, что этот темный с пенкой напиток проливается мне на ювенту. Отряхиваюсь, другой рукой держа кружку, и всё-таки делаю глоток. Горько, но очень вкусно. — И вот это ешь, сытно, — подталкивает мне сухарики и сам запихивает несколько себе в рот. Да, с ними еще вкуснее. Кружка опустошается мной быстро, и голода я уже не чувствую благодаря тому, что после каждого глотка засовываю в рот горсть сухарей. Становится очень весело. Напиток сильно меня пьянит, и всё вокруг кажется таким забавным. Даже Гор, он такой крутой и славный! И Оскал за соседним столом, чокающийся с воином кружками, тоже такой крутой! Как он круто пьет, как круто напиток проливается мимо его рта и стекает по его шее, и мочит футболку. Как круто он разбивает пустую кружку об пол! И так круто он снимает грязную футболку и кидает ее в осколки! Ух! — Эй! — кто-то машет передо мной ладонью, — ты в норме? И этот воин тоже такой крутой… ой, со мной что-то не так, но я киваю. — Слушайте, — обращаюсь я ко всем, кто слышит, а слышит даже проигравший мне Грег, — а зачем вам всё это? — взмахиваю руками. Вы же такие клёвые! Зачем вы воюете?! Странная тишина, и только Гор делает глоток из кружки, и морщится. — Ну понимаешь, — начинает Гор, и ему приходится говорить громче, потому что кто-то врубает радио с танцевальной волной, — в каждой планете есть что-то особенное, так? Поддакиваю и радуюсь, когда передо мной кто-то ставит еще одну кружку с темным напитком. Жаль только сухариков уже нет. — Но никто этим особенным делиться не хочет, — Гор досадливо хмыкает, — поэтому приходится отбирать. — Заче-е-е-ем? — делаю глоток, и на миг всё расплывается перед глазами, но вот моргаю — и проходит. — Ну, как же зачем, — воин сидящий от меня по другую сторону ставит локти на стол. — Вот у тодотейцев особенность в том, что мы мало спим. Но на наших планетах темно, без света нельзя! А когда мы узнали, что на Роного есть технология света, мы ее попросили… — Да не просили мы ее! — Грег грохает кружкой по столу. — Мы их завоевали, и на наших планетах стал властвовать свет! Просто все жадные! А когда наша Империя стала Империей, то нас уже не остановить! — Пф, — отмахивается Гор, — нам нужны войны и новые колонии, чтобы двигать наш прогресс вперед! А так… с Ювенты мы взяли наряды для нижних и… хлеб! — У вас что, не было хлеба? — мне даже жаль их, но жаль как-то по-пьяному. — Не было, — Грег качает головой, — и сухариков не было. — Но мы же, да я же, — мне хочется подняться, но что-то ногам не хочется. — Да я бы с вами так просто поделился! Я же был этим… ну, — наклоняюсь к Гору, чтобы он мне подсказал, а он не подсказывает, — Властителем! Тот, кто сидит рядом со мной, и не Гор, забрасывает мне руку на плечо и шепчет, так преданно заглядывая в глаза: — Ты такой добрый. — Хэй! — Гор сбрасывает с меня чужую руку. — Не боишься свою культяпку потерять! Между ними завязывается словесная склока, а мой мутный взгляд пробегается по залу. Вижу, как хихикают дамаски на чужих коленях, как льется в чужие глотки пьянящий напиток, как громко и задорно обсуждают всякие штуки между собой воины. Пора уносить ноги — вижу, как одного щуплого дамаска двое трахают по очереди. Насаживается сначала на одного, а потом пересаживается на член другого. Как же ему хорошо… черт, пора правда уносить ноги. — … получается, что воюем ради науки и процветания, — Гор толкает меня локтем под ребра, — хочешь сыграть? — Нет, я… — приподнимаюсь, чувствуя невероятную слабость в коленях, — мне надо… Не выдерживаю и плюхаюсь обратно. Смотрю на Грега и удивляюсь, когда из-под стола вылезает светловолосый дамаск и вытирает рот рукой. — Упрись в стол, — Грег, покачиваясь, встает, и дамаск ложится, как ему сказали. Зажмуривается, когда Грег ему вставляет, и стонет. Ох, смотрю на снимающего с себя майку Грега и понимаю, что начинаю течь. Это дико возбуждающее зрелище, когда все вокруг начинают понемногу совокупляться. «Уходи же, Каин!» Но я не могу. Слизываю взглядом наслаждение с лица дамаска, как он закусывает губу, когда Грег не дотрахав, отходит, и к нему пристраивается уже другая особь. Как этот дамаск привстает на толчки, как пытается держаться за заляпанный пролитым напитком стол… Хочу. — Гор, — шепчу я соседу, не в силах оторваться от зрелища, — Гор, мне надо идти. Чувствую движение рядом с собой и понимаю, что Гор встает, освобождая мне проход. Кое-как поднимаюсь и заплетающимися ногами иду к двери под лестницей. Мне нужно найти Тезана. Оборачиваюсь, чтобы еще, лишний раз, посмотреть на этих самцов, тонущих в пьяной похоти, и позавидовать разложенным по-всякому дамаскам, принимающим без конца. И как оттраханные они смеются… Открываю дверь, чуть ли не падая, и запинаюсь. Поднимаюсь по этому тяжелому коридору с кривым полом, и меня качает, кажется, почти от стены до стены. — Откройся! — кричу, а выходит почти шепотом, но дверь слушается. Мне трудно понять, что в управляющей каюте только Рахау и Ара. — Где Тезан? — Эм, — Рахау переглядывается с Ара, — Тезан вроде ушел к Ниму, пересчитывать товар перед выгрузкой на Сах. — Ох, тьма, — хочется привалиться к стенке. — Это вниз, да? Они кивают, и я понимаю, что мне нужно вернуться в общую комнату воинов. Тьма же! Возвращаюсь, и в уши сразу же льется этот поток стонов, под тихую музыкальную волну. Гор тоже трахается с дамаском, который попутно сосет у того, кто недавно положил мне руку на плечи. Открываю дверь и спускаюсь вниз, почти протрезвев, или мне хочется так думать. Прохожу первый зал, отрываю второй, в котором тогда состоялось происшествие с пиратами, и бреду в третий. После экскурсии я знаю, что именно в третьем отсеке держат весь товар, по крайней мере, мне так сказали. А еще сказали, что этот отсек самый огромный. Распахиваю дверь и понимаю, что тут трудятся, в отличие от тех, кто пьет и развлекается наверху. Воины таскают коробки, кричат друг на друга и ругаются. Считают, бесконечно считают: и мешки и бочки, и ящики, и их содержимое. — Ты чего тут делаешь?! — голос Нима, но я пока не могу его найти. Толчок в плечо, и я понимаю, что Ним уже по правую сторону от меня. — Где Тезан? — у меня такое жаркое дыхание, что приходится облизать сухие губы. Ним усмехается, верно истолковав мое состояние, и насмешливо так говорит: — Вы, похоже, с ним разминулись, он недавно ушел к себе, но сейчас, я уверен, что он уже в управляющией, — оглядывает меня с ног до головы. — Тебя проводить? Тело как назло покачивается, и мне очень не хочется идти с Нимом, но идти в одиночку нет сил. Киваю и чуть не заваливаюсь, спасибо Ниму, что толкает меня. — Пошли, — хмыкает и кричит уже тем воинами, что работают. — Я сейчас вернусь, только попробуйте устроить перерыв! Плетусь за быстрым Нимом, стараясь не отставать, но и поспеть не могу. — Так вот что тебя возбудило, — Ним смеется, когда мы поднимается наверх, и оглядывает совокупляющихся и веселящихся воинов. — Умница, что к Тезану идешь, он тебе поможет. Гадко ухмыляется, и мне так хочется ему сказать что-нибудь едкое, прям нахамить, но слов нет. А Ним толкает меня к двери и нет-нет, да поглядывает на оргию, и облизывается. Снова подъем вверх, икры ноют, и мне хочется остановиться хотя бы на пару секунд. Что я и делаю. — Идем! — Ним тянет меня за край ювенты, и я отдергиваю руку. — Тезан, он весь горит, — сдает меня Ним, сразу же, как только мы переступаем порог управляющей каюты, и дверь за нами даже закрыться не успевает, — внизу трахают дамасков, и кое-кто перевозбудился, — кивает на меня. Только вот Тезану не до меня. У его ног сидит кареглазый дамаск и поглаживает его колени. Я, кажется, видел уже это милое лицо с такими большими глазами… этот дамаск, это же тот самый дамаск, которого я видел в первый же день на корабле. После сна, я зашел в каюту, а он сидел на коленях Тезана, после чего обслужил ртом, и позже его трахнул Ним. Настроение и настрой — стухли. — Иди ко мне, — Тезан, улыбаясь, подзывает меня, а уже и не знаю, хочу ли к нему. — Нэк, — Ним хватает дамаска за руку и оттаскивает от Тезана, — пошли, Нэк. И не то чтобы Нэк хотел уходить, но Ним заставляет его. Тащит за собой как игрушку до самой крайней справа, а Нэк то и дело оборачивается на Тезана, который кажется и думать о нем забыл. — Иди же, — Тезан похлопывает по колену, как-то дружелюбно у него получается. «Каин, тебе лучше подойти к нему, даже если ты перехотел». Делаю несколько шагов, и уже более смело огибаю стол, за которым Ара и Рахау что-то обсуждают на своем диалекте. «Ты слишком многого хочешь, Каин, — не унимается внутренний голос, — и поэтому можешь ничего не получить. Радуйся, что Тезан вообще держит тебя у себя. Держит такого никакого, такого обычного, такого старого, нудного, трусливого… но... подожди, почему радоваться?!» — Ты сейчас упадешь, — Тезан хмурится и тянет ко мне руки, — быстрее. «Конечно радоваться, что он возится с тобой. Он ведь красив, сексуален, умен… да быть с ним это удовольствие, пусть и сверхвременное! Ты должен ценить каждую секунду, что он уделяет тебе, а свои собственнические чувства засунь куда подальше… ты же знаешь, Каин». Сажусь Тезану на колени и почему-то не смею обнять его. — О чем ты думаешь? — он ласково проводит по моим волосам и не перестает хмуриться. «Думаю… думаю о тебе, и в какую ловушку привязанности ты меня загоняешь». — Каин… — поворачивает меня к себе и устраивает на коленях поудобнее, — не молчи. И что будет если я расскажу? Разве это что-то изменит? Стоит ли мне быть с ним откровенным? Не могу выдержать его темный, долгий взгляд, поэтому предпочитаю смотреть поверх его плеча в космос. Сейчас Тезан мне кажется таким же холодным и далеким от понимания как наша Галактика. — Ты пропустил самое интересное, — Тезан разворачивает нас в кресле к управляющей панели и тоже устремляет внимание в космическое пространство, — мы едва не попали в метеоритный поток. — А если бы попали? — То вряд ли «Грач» смог бы выбраться из него живым, — усмехается, хотя я не вижу для этого повода. — То есть мы бы все умерли? — в моем голосе столько надежды, словно я и правда надеюсь на смерть. — Нет, — смеется над моей надеждой, — мы с тобой точно остались бы живы, просто пересели бы в один из спасательных кораблей и выбрались из потока, легко маневрируя. «Грач» слишком большой для этого, и не имеет такой скорости. Раньше у него было защитное поле, но оно вышло из строя уже давно и ремонту не подлежит. — Здесь есть спасательные корабли? Тезан теряет интерес ко всему, кроме меня. Он просто прожигает меня взглядом, и мне становится неудобно сидеть, дергаюсь, и тут же получаю не объятия, а железную хватку. Ребра заныли. — Есть, — он даже не моргает. Обнимаю его, утыкаюсь ему в шею, и очень боюсь, что учащенное дыхание выдает меня. Выдает мою быстро и судорожно заработавшую голову. Значит, здесь есть корабли. Была бы у меня возможность до них добраться, и фора хотя бы в час. Время, когда Тезан не особо смотрит за мной, это утро. У меня есть шанс сразу же, как только я проснусь, идти к кораблям… но я не знаю, где они. Тьма, знать бы, где они на этом «Граче», хм, если так подумать, то явно не наверху. Внизу? Там есть четвертый отсек? Мне бы знать наверняка, где… У меня осталось всего одно утро, всего одна возможность для побега, потому что завтра мы прилетаем на Сах, и что-то подсказывает мне, что с этой планеты нет просвета для моей свободы. Всего одно завтрашнее утро… …было бы счастьем сегодня ночью получить Тезана, ведь если удастся сбежать, я его никогда больше не увижу. Немного отодвигаюсь от Тезана, чтобы посмотреть в его прекрасное лицо, и меня коробит… коробит от того, как он улыбается. Словно он прочитал все мои мысли, все до единой. Решаю задать давно интересующий меня вопрос, ведь, вероятно, это чуть ли не последний мой диалог с ним. — Почему «дамаск»? Я имею ввиду, почему тех, кто служит рабами для утех, называют «дамасками»? Кто так назвал? Откуда это пошло? Я никогда не слышал об этом раньше. Тезан расслабляет немного руки, давая мне возможность дышать не так часто. — Чтобы тебе пояснить, мне придется рассказать очень долгую предысторию, кстати, об ювентианце. — Ювентианце? — что-то мне не верится, что предыстория будет правдоподобной. — Да, — кивает и так умиротворяется, что, возможно, забывает о том, что рассказал мне про корабли моего спасения. — В общем, это было давно. В те времена, когда наша небольшая Империя уже разуверилась в Теории Создания Жизни… — Теория Создания Жизни? — переспрашиваю, и уверен, что это мне делать придется еще не раз за время всего тезановского повествования. — Мы создавали жизни для облегчения нам существования. Всевозможные роботы, думающие механизмы, всё шло хорошо, но потом глобальную систему заклинило, это привело к неполадкам, и всё, что мы создали, начало вести себя угрожающе для нашей безопасности. Это было разочарование в Теории Создания Жизни, когда на протяжении нескольких лет, мы, тодотейцы, уничтожали всё, что сделали на протяжении нескольких веков. И пока уничтожали, выдвинули новую теорию, — останавливается и делает глубокий вдох, — Теория Познания. Все ученые, что до этого трудились над созданием, переквалифицировались. Мы хотели узнать нашу Галактику досконально. Какие особи, где живут, у кого какие особенности и прочее. — Для того, чтобы всех захватывать? — пользуюсь паузой. — Нет, для того, чтобы иметь полное представление насчет всех возможностей, которые имеет Галактика. Это как стремление к познанию смысла Жизни, только мы хотели знать возможности этой жизни. — А вы уже тогда вели войны? — Вели… но это был еще не расцвет Империи, — притягивает меня к себе поближе. — Группы ученых-исследователей заявлялись на разные планеты и собирали данные. И вот тогда тодотейцы впервые посетили Ювенту. — А второй раз когда был? — Во время твоего правления, — Тезан смеется, но явно не потому, что шутит. — Так вот, визит был обычным, узнали, что могли, и улетели, но, как говорят, один ученый, которого звали Пир, влюбился в ювентианца и предложил ему Церемонию. Ювентианца звали Ладон. — Неужели он согласился и улетел с этим ученым-тодотейцем Пиром? — вот уже не верится, нормальный ювентианец по доброй воле никогда не полетит в неведомые края. — Он был молод, хорош собой, как всякий нижний, и жаждал приключений, — оправдывает Ладона. — Быть может, но он не был ювентианцем, — в груди разгорается тоска по дому, — точно не был. — Ладно-ладно, — Тезан очевидно находит мое отрицание забавным, — после церемонии Пир перестал участвовать в этих экспедициях, и они жили тихо и мирно на планете Жало, самая близкая планета Империи к Баху по сей день. — И что же случилось дальше? — Как я уже говорил, это было время перехода, мы освобождались от одной Теории и перестраивались на другую. Те года были массовыми на колонии, и после захвата очередной мы выбирали особей на продажу. Слуги, няньки, учителя, если те имели знания нам необходимые, работники для шахт, которых не жалко… Обычно тодотейцы покупали их на организованных рынках, на этих же колониях, но ученым доставались они бесплатно. Чтобы те следили за ними, составляли очерки об этих особях, исследовали на дому, если говорить прямо. — Это всё так мерзко, — меня передергивает внутри от отвращения к чужой истории. — Пир взял себе одного с колонии Лилли. — Тезан поглаживает меня по спине. — Он взял его себе и слугой и объектом для исследования, его звали Терсит. Тут история начинает расходиться, потому что некоторые говорят, что Терсит был немой, другие, что он просто был чудовищно немногословен, но думаю, это и неважно. Дальше вообще полный провал, доподлинно известно, что уже через несколько месяцев Ладон и Терсит сбежали вдвоем. — Куда сбежали? — история ставит меня в недоумение. — На родную планету Ладона, на Ювенту, и стали там жить до конца дней своих. — Ну теперь я верю, что он ювентианец, — только вот всё остальное по-прежнему не понятно. — А супруг-ученый, Пир? — Был закопан в саду, — хмыкает. — Говорят у Ладона был отличный сад, и Терсит ухаживал за садом. — Ничего не понимаю… Кто убил Пира? Ладон и Терсит полюбили друг друга? И причем тут дамаски? — Эм, кто убил Пира, не известно. Быть может сам Ладон, быть может Терсит, или они вдвоем, — так легко размышляет об убийстве. — Была ли между Ладоном и Терситом любовь? Не ясно. Но история обрела огласку, и сначала ее пересказывали на Жало, а потом она вынеслась и за пределы планеты. Каждый пьяница рассказывал всё на свой лад не скупясь на выдуманные подробности. У некоторых Терсит взял насильно Ладона и влюбил в себя, но у других это Ладон склонил слугу к сексу. И вот вторая версия приобрела большую популярность. — Тезан задумывается, наверное подбирая слова. — Вообще интимные связи со слугами не были тогда редкостью, но их не афишировали. И вот первый инцидент, вылившийся в массы, инцидент подобного характера, как раз был про Ладона. Мол, именно он заставил Терсита спать с собой, а потом и вовсе с ним сбежал. — С чего ты взял, что инцидент реален? — Ладон не только сады любил, он занимался историей. В Имперском Архиве есть записи, веденные Ладоном с планеты Жало, и датированы они периодом с две тысячи сто второго года по две тысячи сто восьмой год. Именно столько, сколько они жили с Пиром. И работы Пира также есть, кстати, он уже посмертно получил награду за неоценимый вклад в науку, — он уверенно это рассказывает, не удивлюсь, если читал эти записи и работы. — Да уж… темная история… … и мягко говоря плохая. — Последняя работа Пира посвящена лиллианцем, и в ней он подмечал особую скупость на эмоции и неагрессивность. Причем последнее он отмечал как странность для верхних особей. — Терсит был верхним? — пытаюсь сложить эту мозаику, — то есть, я так понимаю, что в этой истории именно он выступает дамаском? Якобы являясь рабом для утех у Ладона? — Совершенно верно, — кивает Тезан, — ты смышленый. — Хм, значит верхние тоже могут быть дамасками… — озвучиваю свои мысли. — Значит Ладон влюбился в слугу Терсита, заставил его вступить с ним в половую связь, пользуясь своим положением, потом убил супруга, приказал Терситу его закопать и вместе с ним вернулся на Ювенту? — Не факт, что было именно так, но да, это самая распространенная версия, — передергивает плечами, будто снимает раздражение, — на деле мы имеем начало истории, и конец, когда Пир мертв, а они на Ювенте. Не знаю почему, но история возбуждает меня, не в похабном смысле, а эмоционально. Мне хочется вскочить и начать ходить кругами, пытаясь додуматься до истины в грязном белье давно умерших особей. — Но есть несостыковки, например: если он согласился на Церемонию с Пиром, то неужели разлюбил так, что пожелал убить? И почему Терсит улетел вместе с ним? — начинаю ерзать, и вижу, как Тезана забавляет мое состояние, он славно улыбается. — И всё же не понимаю, кто додумался назвать Терсита безвольным дамаском? Почему не просто рабом? — Когда мы употребляем «дамаск», мы подчеркиваем то, что особь является рабом именно для постели, — голос Тезана становится таинственным. — И как гласит легенда, один пьяница в баре, рассказывая эту историю заплетающимся языком, рассвирепел и залез на стол, чтобы все слышали его дальнейшие слова. Он сказал, что ему надоело раз за разом произносить «подневольная особь для постельных, интимных утех», и теперь он будет заменять эту конструкцию словом «дамаск». — Пьяному пришло на ум такое слово? — Ну, говорят, есть такой город, как раз город этого пьяницы. — Тезан хмыкает и добавляет: — Но я ни на одной планете не встречал такого. — Но планет тысячи, — мне верится в эту историю с пьяницей, по-моему это правильно, что такое дрянное определение далось от дрянной пьяницы из неведомого города Дамаск. — Так что, быть может, и есть… — Смотрю, эта история завладела твоим умом, — мягко посмеивается, и даже взгляд у него становится добрым. — Просто хотелось бы знать, как всё было на самом деле, — на сердце становится печально, что я никогда не смогу узнать правды. Мертвые ведь не придут и не поведают. — А еще я не могу не заметить, как хорошо ты мне рассказал эту историю. С фактами, датами… «Потому что в его голове не дырка, а расчетливо и пытливо думающий механизм» — всплывает в памяти фраза Нагеля. Тезан улыбается, снисходительно, как он любит. Разве это правильно, что такие истории ходят у тодотейцев? Почему я, ювентианец, ни разу не слышал о Ладоне? Ведь они вернулись, ах, да… я же ненавидел слухи, даже не верил, что где-то существует Империя Тодоте. Странно-досадливое чувство ложится пластом в моей душе. Из-за того, что я не знал этой истории, из-за того, что я никогда не узнаю истину в этой истории, и из-за дурацкой снисходительной улыбки моего рассказчика. Моего… — У нас есть поле, — проглатываю ком в горле, — на самой границе обитаемости, оно огромное и частное. Там разводят скот, и это поле называют «Разноглазое». Тезан перестает улыбаться и подтягивает меня, немного сползшего, повыше. — Но иногда его называют иначе… «Терситово поле». Не то чтобы я правда верю, что это поле того самого Терсита, но в чью честь оно, не знаю. И почему его также называют «Разноглазым», тоже не знаю.