Острое чёрное

Просыпаюсь от нежного прикосновения холодных пальцев к щеке. — Каин… — тихий шепот, я открываю глаза и проваливаюсь в невероятную темноту, жгучую, намного более злую, чем та, что преследует нас всех в кошмарных снах. Темнота эта глубже той, что видится за закрытыми глазами. Настоящая ночь в Тезановых очах, и только через несколько мгновений замечаю, что ночь еще и повсюду. Взгляд во окно — а там чистый мрак. — Я, кажется, ослеп, — и губы мои еле шевелятся, — или умер. — Почему? — Тезан отодвигается, и с тем появляется свет, излучаемый стеной, хоть и совсем тусклый, но что-то. — Потому что скучно до тошноты, — в том, что мне еще и страшно, признаваться не собираюсь. Только не ему, только не Тезану рассказывать об этом. — А ослеп почему? — освещения хватает, чтобы заметить, что он хмурится, да и интонации достаточно, можно не смотреть на него вовсе, чтобы это понять. — Тьма, — отвечаю, словно ругательство, — потому что скучная тьма, Тезан, — пожимаю плечами. — Такое чувство, будто я ждал тебя сотню лет, и весь этот век спал, не дождавшись. — Чего ты хочешь? — спрашивает резко, и я наконец уделяю внимание его одежде. Строгий костюм, от пиджака он как раз спешит избавиться, бросая на пол. Я ничего не делал в ожидании Тезана, но тот, похоже, был дико занят всё это время и не по своей воле. — Подышать свежим воздухом, я хочу на улицу, — прошу об этом, — хоть на пять минут. — Нет, — отрезает Тезан, никакого компромисса. — Свет погашен, что если ты вздумаешь убежать? — Пожалуйста, я не убегу. Но Тезан качает головой и устало ее запрокидывает, выдыхает: — Нет, я слишком устал. Отец оставил на меня все заботы, в ближайшие дни ничего хорошего… — и с этими словами направляется к лестнице, снова намереваясь оставить меня одного. — То есть я буду гнить здесь в одиночестве? — иду следом, словно на привязи, и когда Тезан оборачивается, но не останавливается, настаиваю: — Да, Тезан, гнить. Думаешь, я не прочувствовал эту фальшь? Дом словно шелковый кокон, — и кричу, когда Тезан приступает к подъему: — Он меня душит! Никакой реакции, только когда до следующего этажа остается пара ступенек, Тезан замирает. Чувствую напряжение, и сам весь замираю в ожидании следующих слов: — Это прекрасный дом, — тут Тезан оборачивается, чтобы мгновенно отвернуться вновь. — И двери этого дома всегда закрыты с тобой внутри, и, я думаю, именно это тебе и претит, — и поднимается до конца. — Меня не заботит, привыкнешь. Немного подождав, поднимаюсь следом. «Меня не заботит, привыкнешь», — вот и истинное отношение, будто к вещи. Та самая спальня с приглашающее распахнутой дверью, конечно, иду туда. Постель спущена с потолка, ткань отодвинута, Тезан сидит на краю и о чем-то думает. — Мне скучно, мне одиноко, мне жутко, — сажусь у его ног, обнимаю его колени и преданно заглядываю в глаза, стараясь пронять. — Значит, я твой единственный свет, — говорит отрешенно, и я печально улыбаюсь для себя же. Нет, ты моя персональная Тьма. — Пожалуйста, — кладу голову на его колени, и уже чувствую чужую поглаживающую руку, — мне нужны переговоры. — Переговоры? — кажется, насмешка в голосе, но я торопливо поясняю: — Да, переговоры. Условия, обсуждения… — Хорошо, я спрошу еще раз, чего ты хочешь, Каин? — пальцами касается кончика уха, и оно словно воспламеняется. — Но помни, что не стоит просить того, чего мне не хочется давать. Я здесь главный. — Я буду с тобой жить, спать, я буду есть, когда ты скажешь, и выходить на прогулку, когда ты позволишь, и на то время, которое ты разрешишь. Если… И Тезан смеется, легко, непринужденно, в открытую смеется над моим «если». Да, мы прекрасно знаем, что я всё это буду делать и так, потому что он истинно здесь главный, но всё же я хочу попросить глоток надежды, глоток воды. — Если ты пообещаешь, что, когда наиграешься со мной, отпустишь. Не убьешь, не искалечишь, не выбросишь, а отпустишь меня с билетом в нормальную жизнь. Снова смех, громче и веселее, и я вскакиваю на ноги, хватаю Тезана за плечи, приводя в чувство, так что тот прекращает смеяться, удивляясь моей напористости. — Обещай! — сжимаю пальцы крепче, и Тезан усмехается: — Как только я наиграюсь с тобой, — не сводит с меня взгляда, пристального и чёрного, — я тебя отпущу, отдав всё, что ты захочешь, и не причинив вреда. Я обещаю, Каин. Я вырвал это из него. Почему я ощущаю так, будто я вырвал это обещание из Тезана? Словно сердце из груди или страницы из книги. Да, слова вырваны, но подобно сердцу, которое без господина не бьется, и страницам, без истории бесполезным, будут ли вырванные слова помниться и жить? Возымеют ли силу? Не имеет смысла. Я буду пытаться сбежать, в голове по-прежнему вертится «Город-Клариса-Пираты». И вот я уже в городе. И хоть немного, но усыпил бдительность Тезана, который теперь наверняка сфокусировался на том, что я в ожидании. Жду, когда он наиграется, теперь верит, что я просто повинуюсь в ожидании, когда меня отпустят, и не буду предпринимать ничего сверх. Пусть думает, что я смирился, главное для меня — по правде смиренным не стать. — Каин, — Тезан полностью забирает внимание своим безумно темным прошивающим взглядом, — раздевайся. Отдергиваю руки, будто ошпарившись кипятком, но не отодвигаюсь ни на миллиметр. Тезан приказал раздеваться, а мне хочется ответить, что он слишком устал; и это закономерно выльется в ссору, где финальным аккордом станет мое: «Но для прогулки ты же слишком устал! А мне нужен воздух! Мне нужна свобо…», — и на этот моменте, не успев договорить, я получу по лицу. Так и стою молча, наверняка выглядя слабоумным, но мне всё равно. Ссориться после его обещания уже не хочется, а повиноваться я еще не готов. И Тезан ничего не говорит, не командует, только медленно начинает подниматься, а я тихонько пячусь назад. Что если ударит сейчас? Грозный, выше меня на целую голову, шире в плечах и намного сильнее. Следует поторопиться: развязать ленту на поясе, стянуть с себя ювенту, следует уже сделать так, как Тезан велит. Но отчего-то не делается, почему-то конечностями пошевелить не могу, руки и ноги будто скованы или парализованы. В отличие от моих, рука Тезана спокойно слушается хозяина, легко и медленно поднимается, и, когда я уже готов зажмуриться в жутком предвкушении удара, чувствую, как он тянет ленту, развязывая. И отбрасывает ее в сторону, оголяет мои плечи, и ювента предательски соскальзывает с тела полностью. — Основная твоя проблема, Каин, в том, что тебе никто никогда не приказывал, — равнодушно Тезан приступает к поучению голого меня. — Ты не знаешь по-настоящему, что такое повиноваться; но еще большая проблема в том, что и приказы ты отдавать не умеешь. Вот и получается, что не слуга и не Властитель… абсолютно не приспособленная особь — это ты, Каин, — усмехается ласково и продолжает без всякого намека на ласку в словах: — Можешь это оспорить, безусловно. Наверное, могу, но я предпочитаю слушать, тем более, слушать есть что: — Было бы проще, если бы у тебя был гонор, спесь, которую можно сбить. Ведь знаешь, кость легко сломать, и после перелома она срастается, оставшись в том же положении, — продолжает, и мне в который раз хочется его убить. — А так ты словно резина, вроде бы гнешься, но чтобы правильно прогнуть, придется резать. Резать я пока не хочу. Едва улавливаю, каким способом он выстраивает лестницу понимания между нами. И может, дело в том, что он вообще не выстраивает эту лестницу? — Нет, Тезан, по-настоящему было бы проще, если бы ты меня слушал, и принимал, — зябко передергиваю плечами, становится ощутимо холоднее. — И основная твоя проблема в том, что ты не осознаешь этот мир. Ты думаешь, приказывают тем, кто подчиняется, и считаешь, что по праву рождения приказывать ты можешь всем, и подчиняться должны тебе. Это заблуждение, — еще холоднее, словно я не в доме, а снаружи; Тезан съедает каждую фразу, не показывая никаких эмоций. — Этот мир свободный и равный. Но что ты знаешь об этом? Да, твоя единственная большая проблема в том, что ты всерьез веришь, что ты во всем выше и лучше других. — Но я действительно выше и лучше, — отвечает без толики сомнения в голосе, и мне только и остается качать головой, отрицая: — Вероятно, эта проблема даже не твоя, а проблема воспитания в Империи, которая обязана самоуничтожиться, — и вот за это я получаю пощечину. Не очень-то больно, но весьма обидно, я ведь просто озвучил, что думал, как до этого сделал сам Тезан. — Я разрешаю тебе говорить, но ты должен уметь следить за языком, — предостерегает на будущее, а я кроме жгучей обиды ничего не чувствую. Тезан раздевается и ложится в постель, не накрываясь одеялом. Совсем юный, уверенный в себе и старающийся контролировать себя и других. Окажись я на его месте, будь я верхней особью, отроком Вельзевула, я был бы таким же, как он? Или это всё врожденное? Въелось в него еще до рождения? Я помню куб, хорошо помню его содержимое, ту мою ювенту, записки, сейчас даже жалею, что не прочел их все. Вдруг там были ответы, подсказки? А я получил порцию страха и попытался спрятаться в чувствах, но с Тезаном точно прятаться нельзя. Тут лучше быть на виду, выставить свои эмоции напоказ, как тело, и демонстрировать душу, вывернутую наизнанку; только так Тезан спокоен, а от спокойного Тезана сбежать если и не легко, то не настолько трудно, как от Тезана подозревающего. Возможно. — В конце концов, я дал обещание, Каин, — возвращает мое сознание к происходящему. Дал. А я что-то лепетал про жить, есть, спать. И, кажется, последнее надо сейчас выполнять. Хочу, чтобы он был уставшим для всех этих грязных дел. Хочу, чтобы Тезан уткнулся в подушку и через пару секунд уснул крепко-накрепко. Но я подхожу к постели и замечаю его возбуждение, уже даже чувствую это в воздухе. Спи, Тезан… молюсь мысленно и в то же время с удивлением осознаю, что тело охватывает пламя. Отчего-то очень быстро завожусь и действительно воспламеняюсь, когда руки Тезана наконец касаются меня. Жарко. Поцелуи его мимолетны, но страстны, осыпает ими мою шею, ключицу, спускается ниже, и словно со стороны я слышу собственные тихие стоны. Такие честные, что пробирает ужасом на мгновение, ведь телом властвует похоть, телу не до страха. Оттого и эти стоны, оттого такая готовность, оттого-то я сам обнимаю Тезана, притягиваю к себе, и уже мысленно молюсь, чтоб довел сегодня до конца. Я так хочу, чтобы в эту ночь, Тезан наконец меня заимел. — Стой, — разум возвращает контроль на короткий миг, и я упираю ладони в чужую грудь, отодвигаю. — Препарат, Тезан, мне нужен препарат. Мне нужен, а Тезану нет. Он без этой инъекции оттрахает, а то, что я потом с животом ходить буду, ему дела мало. — Нет! — вырываюсь, возбуждение уходит, и Тезан явно разочарован, поднимается, один оглушительный удар в стену кулаком. Полка медленно появляется из стены, и он просто швыряет мне инъекцию, не думая, что может поранить иглой. Один укол — и семь дней полной безопасности. Можно выдохнуть спокойно и получить всё же то, о чем я мечтал, получить его тело, которое я вожделел. — Всё? Теперь всё? — Тезан разозлен слишком сильно. Да, попросил препарат, да, не в самый подходящий момент, но я не замечал, чтобы ему было сложно «разогреться». — Да, спасибо, — подтягиваю одеяло к ногам. — Ты закричал как псих, — гнев его не проходит, и я снова получаю порцию страха. Но этой ночью я хочу вовсе не бояться. — Извини, — бормочу, чувствуя настоящее раскаяние, я не хочу и никогда не хотел злить Тезана по-настоящему. От его злости может быть много проблем… я помню Сивого, помню Маркуса. Его злость это очень опасно. — Пожалуйста, вернись ко мне. Он не сводит с меня темного, острого взгляда, и в подтверждение своего желания я отбрасываю подальше одеяло. Хоть и холодно одному в постели, но тело необходимо выставлять напоказ. Только так Тезан поймет. И он понимает. Возвращается сам, возвращаются поцелуи, и я нежно провожу рукой по его спине, такая сильная, нежная, теплая. Немного сжимаю ладонь, и мгновенно накрывает головокружение, вот он, рядом, живой, не злой, внутри него мясо да кровь. Будь у меня острый предмет, я стал бы свободен. Но в моих руках только он сам. И если совсем честно, то Тезан, который хочет получить меня, ничуть не менее приятен, чем мертвый Тезан. Но лишь в эту ночь… — О чем ты думаешь? — врывается в мои мысли, и я обнаруживаю себя распростертым на постели, а он нависает надо мной и ждет ответа. Да что он хочет услышать?.. — Я хочу тебя, — признаюсь и сглатываю вставший в горле ком, — я хочу только тебя. Тезан улыбается, верит. Ну конечно верит, ведь не может быть иначе, чувствует же. Я догадываюсь, что он намеревается что-то спросить, вижу это по глазам, вот уже собирается произнести, но — ничего, лишь усмехается, проглатывает вопрос, прямо как я тот ком. Почему? — Я тоже тебя хочу, — говорит наконец хоть что-то, и не добавляет «только», не произносит: «я тоже хочу только тебя». Тьма, зачем я это заметил? Это-то почему? Дурак. Потому что он не хочет только тебя. Да, в этом доме заперт только ты, но в его сердце… Нет, про сердце Тезана думать нельзя, это под запретом. Оно бьется гулко, не сбиваясь с ритма, я слышу, и этого достаточно. Пальцы касаются моего ануса, и я задерживаю дыхание, чтобы сделать глубокий вдох и рваный выдох. — Неплохо, — целует меня в висок будто благодарен, — с тем уродом ты так не тек, верно? Тьма-а, зачем он вспомнил Афарея, зачем спросил… В голове тот самый застрявший образ, как кровь капает на ботинки, кровь Афарея. Афарей… Пальцы проникают в меня резко, принося с собой невероятную волну удовольствия, и Тезан не спускает с моего лица внимательного взгляда. — Думаешь о нем, да? Об этом уроде, Афарее, да? — смеется и дарит кусачий поцелуй, который лучше продолжения: — Ты клялся, что отомстишь мне, но что-то это не похоже на месть. Тезан вовсю наслаждается происходящим, в то время как я мечусь между страхом, похотью и злостью. Где-то в глубине притаилась еще и печаль. У меня есть силы прекратить это всё, оттолкнуть его, встать и уйти из этого дома, сил наберётся даже покинуть эту дрянную планету, но я ничего не успеваю сделать. Тезан раздвигает мои ноги и без всякой осторожности входит одним рывком, будто это наш сотый раз, и я привыкший, хорошо расстраханный. — А-а-ах, — чувствую, как влажнеют глаза, мне больно, кричу, и Тезан закрывает мне рот рукой. — Я только на половине, — шепчет и медленно вытаскивает, чтобы толкнуться с новой силой. Боль невыносимая, я вою в чужую ладонь, холодная слеза скатывается по виску к уху. Чем я это заслужил? Слышу, как Тезан стонет, в полной мере ощущаю мелкую дрожь его тела, и боль постепенно сходит на нет. Боль… это возвращает меня в прошлое, уже к Ленару. Как же я его любил, хотел, и как же больно мне было с ним всегда. Неужели красота прекрасна лишь на расстоянии, вблизи ничего, кроме боли и вечного страха? Может, и сейчас так же получится. Тезан не будет в состоянии нормально кончить, а затем выкинет из своей жизни с фразой о том, что я бракованный. Надо будет обрадоваться. Укус в шею, чужая рука наконец соскальзывает с губ, и мои жалкие всхлипы раздаются на всю комнату. Двигается он медленно, резковато, и это возвращает возбуждение, похоже, смазки всё же достаточно. — Каин, — шепот намного нежнее, чем было до этого, — ты вспомнил Ленара? Киваю и отворачиваю голову, намереваясь смотреть куда угодно, лишь бы не видеть Тезана, но тот силой поворачивает мое лицо к себе. — А теперь забудь его, хорошо? Всё иначе, — успокаивающе поглаживает по щеке. — В этот раз я тебя люблю, а ты меня нет. И всё подлинно иначе. Словно я вступил на ту Ленарову тропу, по которой уже ходил, но Тезан ведет меня в другую сторону. В сторону удивительного, восхитительного удовольствия. Дыхание то и дело перехватывает, и я сжимаюсь в предоргазменной судороге, чувствуя которую, Тезан останавливается и успокаивает мое голодное тело. И всё же я кончаю, кажется, очень быстро, стону, когда член входит на полную, голова запрокидывается, и ощущаю только свой жар. Я горю, и хочу еще, Тезан с наслаждением дарит мне это самое «еще»… Переворачивает, берет сзади, прижимая и вдавливая меня в постель, наваливается и старательно двигается быстро-быстро, а я от этого с ума схожу. Пошевелиться даже не могу, и Тезан этим пользуется, мной пользуется. — Ты такой узкий, нужно трахать и трахать, — и после этого ловит свой кайф, а я ощущаю его тело сильнее, весомее, ребра сдавливает. Наверное, я ломаюсь. И никакого перерыва, теперь меня ставят на колени, заставляют наклониться, прогнуться. Руками упираюсь в подушки и пытаюсь уползти вперед, когда чувствую упирающийся член. Тезан притягивает обратно, держа за бедра, и фиксирует. Легкая боль, которая только подстегивает возбуждение, и я начинаю двигаться назад, поддерживая ритм этого совокупления. — Умница, — и с этим шлепает по бедру, вырывая из меня особо громкий стон. Еще одна волна наслаждения, проваливаюсь в забытье, и в этом забытьи меня не перестают трахать. Это всё какое-то безумие, в отдельные моменты сознание действительно пропадает, но Тезана это не останавливает. Он слишком долго ждал, чтобы прекратить, даже если я умер. А еще он шепчет, что любит меня, и прижимает к себе в момент очередного оргазма. А я принимаю его сперму в себя и чувствую от этого томительный и мучительный огонь в животе. Каждый раз, когда я собираюсь начать умолять оставить мое тело в покое хотя бы на несколько минут, Тезан затыкает рот поцелуем, занимает язык своим. Какой всё же чувствительный юноша… — Что это? — глаза ослепляет, я жмурюсь, и тут же окна застилаются шторами, не пропускающими практически ничего. — Это утро, — Тезан отодвигается от меня, переворачивается на спину. — Ночь длится четыре часа, и свое время для сна я протрахал. Просто смотрю на него, взгляда не оторвать. Какой же он невероятно красивый, красивее цветов, морей, и самого Баха. Но чем красивее особь, тем быстрее от нее надо бежать. Я помню Ленара. — Мне надо уходить, — Тезан поднимается, достает одежду из непонятно откуда взявшегося комода. — Я постараюсь вернуться пораньше. Что-то должен ему ответить, но боюсь, всё будет звучать с грустью. Ленар тоже тогда от меня ушел, наверное, с такой же скоростью. — Хотя, знаешь, — он оборачивается и зачем-то снимает только что надетую рубашку, — лучше я останусь еще на пару часов. — Но работа… — Я хочу остаться с тобой, — обнимает, и меня обволакивает бесстыдным запахом секса. Мы смотрим друг другу в глаза, наверное, впервые без враждебности, в первый и последний раз между нами никакой безмолвной ссоры, тихой борьбы. Он просто остается со мной, предпочитает меня, и ничего, кроме счастья, я не чувствую. Нет, Тезан это не Ленар. Совершенно. Тезан совершенно иной и совершенно красивый. А еще он пообещал, что отпустит меня, как наиграется. Отпустит с «билетом», без сложностей. И я верю этому обещанию, как верю себе. Мне нужно только подождать, когда он насытится и пресытится мной, а этого ждать не так уж и долго. Уж слишком Тезан молод, и слишком властен. На душе становится легче, всё будет хорошо.