Острое чёрное

«…Ураган всё бушевал, и домик, покачиваясь, нёсся по воздуху. Тотошка, потрясённый тем, что творилось вокруг, бегал по тёмной комнате с испуганным лаем. Элли, растерянная, сидела на полу, схватившись руками за голову...» Жизнь словно домик Элли: так же несется по воздуху из-за бушующего урагана, но я больше не сижу растерянным на полу, схватившись руками за голову, и не бегаю в панике, испуганно лая. Делаю глоток чая со специями и согреваюсь изнутри. «…Она чувствовала себя очень одинокой. Ветер гудел так, что оглушал её. Ей казалось, что домик вот-вот упадет и разобьётся. Но время шло, а домик всё ещё летел...» Поправляю упоительно мягкий и тёплый плед, лежащий на ногах, и дочитываю главу: «…Элли вскарабкалась на кровать и легла, прижав к себе Тотошку. Под гул ветра, плавно качавшего домик, Элли крепко заснула».* Вот и мне спать захотелось. Кресло восхитительно удобное, словно специально под меня сделанное. Следующую главу читать уже не буду, только допью чай и немного, совсем чуточку, посплю в этой уютности. Судя по качающимся деревьям, на улице ветрено, хорошо, что я тут, внутри… — Тебя лишь осмотрят, — голос Тезана звучит внезапно и, как я уже привык, из ниоткуда. Входная дверь открывается, и на пороге появляется седовласый старичок. Он аккуратно снимает лёгкое пальто, кладет на услужливо появившуюся из стены полку, разувается и направляется прямиком ко мне, неся в руках маленький белый чемодан. — Кто вы? — делаю попытку подняться, но тело словно желе в этом кресле. — Меня зовут Ирналарний Га, и моя профессия стара и уважаема, — ставит чемодан на столик и открывает, чтобы вытащить оттуда небольшой металлический предмет вытянутой формы. — Вы доктор, — наконец догадываюсь. — Но со мной всё прекрасно, и ни в каких осмотрах нет необходимости. — Господин просто заботится о вас, — поворачивается ко мне, всем своим видом давая понять, что он пришел сюда выполнить работу, и мне лучше ему посодействовать. Какой, однако, серьезный старик в замшевом костюме. Сбрасываю плед, намереваясь всё же встать, но доктор Га (имени его уже не помню) машет руками: — Нет-нет, вы можете лежать, господин, только снимите кофту и спустите немного штаны. Делаю, как попросили, старик-врач склоняется и приступает к тыканью в меня этим странным холодным прибором. То в грудь, то под соском, а потом и вовсе начинаются методичные тычки в живот. Убрав металлический баллончик, начинает прощупывать мое тело руками, словно кусок мяса, когда его выбирают на рынке, чтоб купить. — Скажите, пожалуйста, доктор, зачем этот осмотр? — про то, что так осмотры не ведутся, я вообще умалчиваю. Быть может, на Сах свои порядки, но на моей родной планете врачи работают совершенно иначе. — Это забота, — наконец прекращает ощупывания и поджимает тонкие, сухие губы. — Всё в порядке. Увидимся, господин Каин. Так если всё в порядке, то разве ж мы увидимся? Пока одеваюсь обратно, не могу избавиться от тревожного чувства, вызванного этим непонятным осмотром, непонятным доктором. С чего Тезан решил, что мне это нужно? Благо, возможность спросить его самого есть, когда Тезан заявляется за полчаса до отключения света. За миг до наступления кромешной всепланетной тьмы. — Зачем ко мне приходил этот Га? — Простая проверка здоровья, — касается моего лица, другой рукой приобнимая, и разбуженное было чувство тревоги сворачивается клубочком и мирно засыпает. — Не нервничай, я тебя люблю. Уволакивает меня в сладкий поцелуй, и после мы поднимаемся в спальню. Кровать опускается, полог отодвигается приглашающее, и я уже в нетерпении. Весь день пребывал в томительном ожидании Тезана, ожидании долгого отличного секса. Толкает меня на постель, и я с готовностью избавлюсь от скрывающей тело одежды. Тезан любит иметь меня полностью голым, это я давно понял. — Ты уже весь горишь, — нависает надо мной, шепчет, и рука его сжимает мне горло. Совсем не больно, но несколько жестко. — Я очень тебя хочу, — и это совсем не ложь. Не могу оторваться, не могу прекратить рассматривать его прекрасное лицо, нельзя быть таким идеальным. Это преступление. А тело, какое сильное, великолепно сложенное тело… Мне не нужна никакая прелюдия, никакие поцелуи, я как можно скорее хочу почувствовать его член в себе. Ощутить свою принадлежность этой особи, и получить Тезана в абсолютно полной мере. Нет ничего прекраснее того чувства, когда Тезан заполняет меня. Наверное поэтому мое бракованное существо забыло, что оно таковым является, и течет более чем нормально. За это по-прежнему стыдно, но стыд за желанием едва испытывается. Тезан входит намного нежнее, чем в тот наш первый раз, осторожно поглаживает по животу, и только после начинает резковато двигаться, принося удивительно острое блаженство. Осыпаю его грудь мелкими поцелуями и уношусь прочь млея от запаха молодой возбужденное особи. — Как мне тебя трахать, скажи, Каин, — очередной резкий толчок, и Тезан останавливается, оставаясь внутри. — Как хочешь, — выгибаюсь, пытаюсь насаживаться самостоятельно, но когда ты придавлен, это не просто. Стону, сжимаю член в себе и стону еще громче. — Только не прекращай. — Никогда не прекращу, — усмехается, и медленно вытаскивает член, чтобы после так же медленно вставить обратно. Каждая частичка моего тела полностью чувствует это. Хочу кончить. — Я не дам тебе оргазм так просто, — кусает меня за плечо и продолжает: — поработай сам. И с этим Тезан ложится на спину, предоставляя возможность брать удовольствие самому, попутно доставляя ему. Я должен постараться. Сажусь на Тезана, вставляю в себя член самостоятельно и содрогаюсь от восторга. Никогда еще мне не было так хорошо, ни с кем. И точно никогда уже не будет. Даю себе полную волю, живу лишь желанием и без всяких мыслей опускаюсь и привстаю, снова и снова. Тезан мне помогает, сжимая бедра, приподнимаясь, и смотрит на меня, кажется, не мигая. Моя же голова от удовольствия запрокидывается, вижу только темный потолок, а затем не вижу уже и его. После оргазма нет никаких сил продолжать, я валюсь безвольной куклой, не выказывая никакого протеста Тезану, который ловит момент, чтобы дотрахать меня. Вставляет быстро-быстро, притягивая к себе одной рукой, почти душа горло. Кончает глубоко, но член еще какое-то время остается во мне, и против этого возражать я не смею. Также не возражаю насчет продолжения, которое, судя по твердому члену, Тезан хочет прямо сейчас. И Тезан берет. * * * Щуплый. С большими зелёными глазами, обрамленными светлыми ресницами, внешние уголки век немного опущены, что придает грустный вид. Губы изогнуты, нос вздернут, крупные веснушки рассыпаны по щекам, лбу и подбородку. — Эрасмос, — представляет его Тезан, — не столько твой слуга, сколько собеседник и охранник. Хочется захохотать после известия о том, что это мой охранник. Широкий вырез кофты демонстрирует сильно выпирающие ключицы, узкие кисти торчат из рукавов, мешковатая одежда прекрасно показывает, что никаким охранником он не является. Тогда зачем Тезан так представил? — Нижний? — вопрос риторический и самому себе, но Тезан смеется: — А ты думал, приставлю верхнего? Я не идиот. Хочу сказать, что идиотом я его и не считаю и он не так понял, но юная особь заговаривает: — Я буду рад проводить время с вами, — чрезвычайно серьезный голос и немного занудная, тянущая интонация, с которой нужно будет свыкнуться. Такое редко встречается. Тезан покидает нас, и мы с Эрасмосом не сводим друг с друга глаз, оставшись наедине. Интересно, он обо мне тоже думает, что я щуплый? Запахиваю ювенту и поправляю ленту на поясе. И наконец ломаю тяжелую тишину: — Ты местный житель? — Да, на Сах всю жизнь, а вы шесть дней, — и, договорив, медленно кивает. — Сколько тебе лет? — Девятнадцать. А вам скоро исполниться двадцать восемь, — и кивает вновь. Что же еще спросить? Нечто негрубое, что вытянуло бы побольше слов о нем, и никак не затрагивало бы меня. Про семью? — Я могу с вами погулять, — предлагает учтиво, и теперь уже киваю я. Погулять… да, словно с животным, да, с навязанным сопровождением, но всё же погулять! Выйти на улицу, увидеть чужих, прикоснуться ко всему чуждому и новому. Переодеваюсь в плотную бордовую ювенту, обуваю ювентуи с двойной твердой подошвой, спускаюсь и вижу Эрасмоса, статуей замершего у входной двери. Голова его наклонена, глаза смотрят в пол, смиренно ждущий охранник. Но кто на самом деле этот юноша, эта чрезвычайно молодая, выструганная из правил особь? Дверь, кажется, и не собирается распахиваться перед нами, дергать за ручку еще бесполезнее, чем пытаться допрыгнуть до другой планеты. — Подождите, пожалуйста, — и сразу после этих слов холод касается запястья, раздается негромкий щелчок. — Вы не можете отойти более, чем на четыре шага, — поднимает руку, демонстрируя тонкий серебряный браслет, брат-близнец того, что надет теперь на мне. — А если отойду, то взорвусь? — Нет, взорвусь я, — безо всякого страха сообщает Эрасмос, и меня пробирает ужасом до самого основания души, если таковое вообще имеется. В случае чего собой жертвовать — не такое уж большое дело, но вот другими… — Я не намереваюсь сбегать, — говорю Эрасмосу, а тот остается равнодушным, будто ему все равно, собираюсь я лишать его жизни или нет. — Спасибо, — всё же отвечает, но, вероятно, только потому, что так приучили. Обычный оборот вежливости. Немного ветрено, и я не понимаю, как может быть ветер на планете, заключенной под световым куполом? Хотя я даже не понимаю, как можно жить под куполом, с этим искусственным излучением света и тепла. Что это за наука, если и не подчиняющая полностью природу, то значительно подстраивающая ее под себя и создающая собственную? — Откуда ветер? — спрашиваю «собеседника», проходя с ним по вымощенной дороге. — Над необитаемыми зонами купола нет, и это приносит мощные порывы внешнего ветра. То есть в наличии некие дыры в куполе над лесами-полями? Так выглядит? Дыры в небе над лесами, погруженными в вечную тьму? Милые домики, чистые дорожки, зеленая трава, деревья и дополнительные круглые лампы выше меня. Над головой проносится машина на поразительной скорости, и я останавливаюсь. Впереди маячат острые крыши высотных строений, вижу первых сахцев, торопящихся куда-то, кажется, мы выходим из спального района. — Вам нравится здесь? — без эмоций «интересуется» Эрасмос, который, вероятно, скучает в этой никак не впечатляющей видами прогулке. Пожимаю плечами, не зная, нравится мне или нет, и Эрасмос спрашивает дальше: — На Ювенте лучше? Что значит «лучше»? Каким образом это интерпретировать? — Там спокойнее, легче; на Сах всё кажется сложным, каким-то ненастоящим, неестественным, — приступаю к рассуждению, не потому, что собеседник к этому располагает, а потому, что я, видимо, просто-напросто соскучился по примитивному непосредственному общению: — Может, ты не видел, но есть такие часы с составной механической системой внутри. Работают великолепно благодаря каждой детали, расположенной строго на своем месте, но выглядит путано и сложно. Так и здесь: кажется, вроде всё на своем месте, работает слаженно, но при взгляде на эту систему бросает в дрожь. Ювента естественная планета, не такая превосходная, но верная закону Вселенной; Сах же — идеальная по всем статьям этого закона. — Я бы выбрал идеальную планету. Лишь улыбаюсь в ответ на эту реплику. Не донести мне до Эрасмоса, насколько глубоко в сердце Ювента, насколько привязан к ней. Ювента… почему же в эти дни так редко о тебе думал? Над головой пролетает машина значительно крупнее предыдущей, и нас словно ветром сносит. Поднимаю глаза, слепну от искусственного света, и прожигает немыслимым по силе желание видеть Баха прямо сейчас. — Я бы всё отдал, чтобы оказаться на Ювенте, увидеть, как загорается Баха, пройтись по дворцу, пальцами касаясь родных стен, и босыми ступнями пола. — Баха вы можете увидеть прямо сейчас, — Эрасмос растягивает губы в улыбке и указывает в сторону самого высокого темного строения с острыми углами, — это Баха. Шутка? Какой же это Баха, это просто здание, с тяжелой аурой, с исходящей негативной энергией. — Там господин Тезан, там все самые важные, и всё самое важное. Центр Сах, центр Империи, центр Вселенной, — с воодушевлением объясняет. — Истинный Баха. Очередной мимолетный взгляд на «Баха», и всё внимание теперь Эрасмосу, этому странному юноше, что не перестает созерцать свой истинный центр Вселенной и улыбается самой неподдельной, самой счастливой улыбкой. Я бы называл это даже не счастьем, это экстаз. — Ты когда-нибудь покидал Сах? — Нет, но я много читаю, — бойко и с тем же неугасающим воодушевлением, — Сах лучшее творение мира. Тьма, как же крепко и от того страшно он в этом уверен. Читает… а я многое видел, всяко где бывал и могу утверждать, что если этот «Баха» и свет, то вовсе не благой. Мы выходим на оживленную улицу, где особи в нелепых черных одеяниях суетливо проходят мимо друг друга. Массивные плечи, длинные блузки и большие диски, будто пуговицы, посередине. — Кто это? — двигаюсь вперед, стараясь ни с кем не столкнуться. — Продавцы редкостей, мы на рынке. Но рынка я не вижу. Никаких прилавков, никого товара, только одноэтажные дома по бокам и снующие особи. — Если вам интересно, можем зайти. Неуверенно ступаю к ближайшему домику с неоновой нечитаемой вывеской у окна, это и привлекло. Внутри холодно и совсем немноголюдно, лишь две особи в этих нелепых одеждах яро обсуждают нечто на тодотейском диалекте. — Почему нет обычных покупателей? — Редкие товары редко берут, господин Каин, — Эрасмос включил намного более уважительный и почтительный тон, чем до этого. — А если и берут, то под заказ. Подхожу к витрине, за стеклом которой шприцы, шкатулки, ножи и прочее собрание разных, на первый взгляд никак не объединенных вещей. — Что желает господин? — продавец оказывается возле меня сразу же, как второй покидает магазин. — Что-нибудь показать? Что-нибудь заинтересовало? Или желаете приобрести нечто более особенное? Товары со всей Вселенной, любой каприз. Со всей Вселенной? — Есть ли товар с Ювенты? Продавец задумывается, раскрывает голограмму, тычет пальцами быстро-быстро, словно ищет, словно правда что-то есть. Затем убегает через вторую дверь, и я остаюсь в одиночестве, хотя и с Эрасмосом. Светильники по углам вверху и внизу, стены деревянные с выструганным рисунком. Витрины, полки и пустота. Возвращается продавец с двумя открытыми коробками, что приятно удивляет. Пульс подскакивает от волнения. — Фиолетовый мак, — ставит передо мной до боли знакомое растение в горшке, что на Ювенте растет в черте дикости. Особи любят приносить его в дом, но я во дворце такой не имел. — И отменная ладуна. Золотистая бутылка с этикеткой также ставится передо мной, и я глазам не верю. Как? Тысячи планет, такое расстояние, откуда у него эти товары имеются? И неужели они преодолели мой же путь? Неужели тоже из одного конца в другой, через чужие руки, через куплю-продам? — Сколько? — и сердце проваливается от непомерной суммы: — Тридцать три тысячи в межпланетной валюте, — продавец улыбается сладко, рассчитывая, что я приобрету, но у меня и тысячи нет. Я пуст. — Спасибо, может, в другой раз, — проглатываю слюну и спешу покинуть дом. Тридцать три тысячи! На Ювенте столько бы стоил сам этот дом, а тут лишь ладуна, которой цена две валюты, и вообще бесплатный мак. После произошедшего чувствую усталость, хочу скрыться за стенами, хочу забыться. И забываюсь. Тезан приходит после ужина и приносит мне причину грусти. И мак, и ладуна теперь мои; и стоит ли рассказывать, с каким восторгом, с каким пылом я зацеловываю Тезана после этого? Не имею понятия, как он узнал о произошедшем, главное, что фиолетовый мак, частица родной планеты, отныне рядом. Ну и чудесную на вкус и цвет ладуну будет фантастическим удовольствием распить в тоскливый вечер. Хотя, смею сказать, что с Тезаном не предвидятся тоскливые вечера, только если без него. И сердце выпрыгивает из груди, радость пробирает внутренности, и ничто не заставит прекратить обнимать его. Самый чуткий, самый лучший, самый понимающий. Тезан волшебен. Впереди часы, полные благодарности, страсти и похоти; я этому отдаюсь. На втором этаже в комнате рядом отныне живет Эрасмос. *А.М. Волков. «Волшебник Изумрудного города»