Острое чёрное

— Твой Каин спит, словно дохлый, ручаюсь, — бубнит первый голос и удрученно добавляет: — могли бы и пригласить парочку дамасков. — Сдавайте уже, — шипит еще один, и другой, тоже никогда прежде не слышанный, тут же приструнивает его: — А я, по-твоему, для чего руками трясу? — Вот именно, что трясешь, — кто-то очень недовольный, а затем Тезан: — Парочка вас бы не устроила, а от десятка шум… — …неебический, — закачивает фразу Ним под звук льющейся в бокал жидкости, закупоривают бутылку. Страх накрывает с головой, словно пуховым одеялом, оставляя за бортом стремительно холодеющие конечности. Помню, Ним предупреждал, мол, дом имеет настолько сильную связь с Тезаном, что тот контролирует всё внутри происходящее. И за время проживания в правдивости этих слов пришлось убедиться. И если бы не был таким глупым, то я бы не отступил от изначального намерения понаблюдать за этим утверждением и выявить слабые места в системе. Но я все упустил, упустил время. Вот и приходится сидеть и бояться, надеясь, что изъян в связи между хозяином и домом в том, что она разрывается в момент, когда Тезан сам присутствует в нем. Сколько шансов, что это верно? Сколько шансов, что я правда не замечен Тезаном? Страх быть учуянным заставляет прекратить дышать. — Ну а даже проснись этот Каин, — новый голос приступает к рассуждениям, — и что? Глазами похлопает и ни шиша не поймет. — Ха, да… — согласие Тезана отдается глухой болью, растущей и усиливающейся с каждым словом: — он вообще ничего не соображает. Как начал подставляться, последние мозги растерял. Зачем? Зачем такое сказал? — Может, ты эти мозги вытрахал? — чужая насмешка вкупе с иронией. — Это правда, хороший секс отупляет нижних, — другая особь спешит поделиться сухим научным фактом и делает звучный глоток. — Играем. На несколько секунд повисает тишина, но понимаю, что это тишина персональная. У них там карты... и с горечью признаю очередную Тезанову ложь: «никогда не интересовался играми, никогда не возникало желания поиграть», так что же ты, Тезан, сейчас сидишь там и играешь? Скот. — Тебе правда это нравится? — спрашивает тот, что поделился фактом отупения нижних. — Ты оказываешь массивное давление, он может не только отупеть… вдруг крыша поедет? Что ты с трехнутым будешь делать? — А трехнутые ебутся хуже? Я бы проверил, — подшучивает Ним. — Не рехнется, у него весьма сильное сознание, на самом деле подавлять его трудно. — А выглядит словно цветочек, — подмечает неопознанная особь, — мне показалось, если я на него подую, он загнется. Видел меня? Друг Тезана не только видел, но еще и оценивал, пока я пребывал в блаженном неведении? — Нет, ну если бы ты, Алекс, на него подул, он бы загнулся, — и после дружный смех над Алексом, до следующей чужой реплики: — Хотя правда выглядит весьма хрупким по всем фронтам, на Сах такие не выживают, — и этот меня видел, и этот оценил. Хотя чего удивляюсь, я же обычная «вещь», вещи с особями не знакомят. — А он разве на Сах? — кто-то прыскает со смеху. — По-моему, у него тут своя планета. Под колпаком. — Под нашим Тэ, — и Ним тяжко и шумно выдыхает: — Тьма, ни одной нормальной карты. — Так серьезно, Тезан, тебе правда нравится? — вновь задается вопросом, и наконец спокойно отвечает мой «драгоценный»: — Я доволен. — Знаешь, рекомендую через пару дней вывезти отсюда Каина, — молвит до этого спрашивающий, — тут ужасно «прекрасная» атмосфера, даже мне чудится, что я задыхаюсь. Только вывози не в Болотный Дом. Раздается смех, им всем очень весело и уютно друг с другом. — Ты проявляешь к нему так много чуткого сочувствия, Веда, — Ним присваивает имя этой особи, — либо влюбился, либо… — Дело не в сочувствии, — холодно поправляет Веда. — Дело в том, что такая игра может плохо кончиться. И, поверьте мне, коль именно я единственный их всех вас имею проблемы с чокнутыми. Если человек один раз захлебнется, то хоть через секунду спаси — прежнюю личность не вернуть. А хочешь ли ты, Тезан, потерять навсегда того, кем Каин истинно является? — Да. … и лестница подо мной проваливается в бездну. Тишина воистину громкая, а может, и в этот раз персональная. Через миг слышу, как взрывается Ним: — Чего ты гонишь, а? Ты бы видел этого засранца на корабле. Тебя просто там не было! Он ходил и голову задирал да нос воротил. То ему не нравится, так ему не мило. Все ныл о выпавшей доле и хворал. Только гниль еще та, едва с Маркусом, помнишь парня такого? Вот едва с ним не переплелся, и пофиг на всех было… Кроме себя ни о ком не думал. Ха… наверное, ни разу об этом своем уродливом любовничке не погоревал, только о своей заднице… ни разу, точно говорю, ни разу о родной планете не поревел, до сих пор ничего о ней не спросил, никогда. А ведь по сути просто ебаный предатель и позорник. Славная истинная личина? И снова колкая тишина, чувствую их напряжение, чувствую напряжение свое. Так вот кто я для Нима, мог бы высказать все в лицо. — Не славная, но он тебе верит, Тезан, с давлением или без, он доверился полностью, — Веда не растерял спокойствия, но Тезану есть чем крыть: — Доверился… в ожидании, когда мне надоест, и это меняет суть. — Слушай, Тэ, — врывается третий голос, кажется, это Алекс, — признайся наконец, в чем истинный план? Мозги ты ему заморочил, конечно, но раз ты сам сказал, что сознание сильное, это значит, он вспомнит. Точнее, Каин не забудет, зачем и чего ждет, доверяя. Правда, Веда? На границе мозговой деятельности так и будет маячить обещание освобождения. — Совершенно верно, — чудится, что Веда кивает, — данная ему иллюзия зацеплена и зафиксирована на обещании. И это одновременно служит и точкой сверхсильного давления, и, в случае чего, сыграет роль опоры в переворачивании взгляда на ложно подсунутый мир. Проще говоря, с помощью памяти об этом Каин сможет вырваться из плена. — Только поздно будет, — Тезан звучит явно довольным собой. — Пока Ирналарний твердит, что Каин пуст, но это не может длиться вечно, когда-нибудь залетит. Что? Слова Тезана абсурд, как он сам не понимает? Я же регулярно вкалываю препарат, который Тезан сам же мне и дает. Тьма, а то ли дает?.. — И что? Думаешь, это уничтожит желание свалить от тебя? — спрашивает единственный, по ходу беседы так и не названный. — Нет, — равнодушно отвечает. — Но брюхатить можно сколько угодно. — Тьма-а-а, проще сделать его дамаском, не? — Тогда он точно сойдет с ума, осознав, что выхода нет, — со знанием дела говорит Веда, и неизвестный будто с сомнением: — А может смирится? — Или убьется, — и Ниму нравится предложенный вариант исхода. Неожиданно цепкие пальцы хватают за плечо, и я пугливо оглядываюсь, чудом не вскрикнув. Эрасмос нависает, также слышит происходящее, понимает очевидное. Если сейчас поведет меня вниз, если все расскажет Тезану, то мое положение станет еще хуже. — Я скорее сам его убью, чем отпущу… — последнее, что слышу, теперь только вижу, вижу Эрасмоса, что смотрит и ждет. И я аккуратно поднимаюсь, позволено вернуться к себе, Эрасмос рядом, контролирует. — Ты все знал? И никакого ответа, Эрасмос опускает взгляд и закрывает дверь, не желая общаться и размышлять вместе со мной. Невероятно холодная и серьезная особь. А в голове рой мыслей. Кажется, всю полученную информацию не переработать и за неделю, а у меня и суток нет. После посиделки с друзьями Тезан уйдет и вернется только к новой ночи, и за отпущенное время я обязан решить, что делать. Как жить. «Я скорее сам его убью, чем отпущу», — какой аккорд, славный финал, подаренный Тезаном. Как я посмел забыть письмо Маркуса? Как посмел забыть верные строчки? «Если ты ему надоешь, он убьёт тебя, и в его темном сердце ничего не заронится, даже царапины не остается». Маркус же предупреждал, а я поверил в обещание Тезана. Общение, которое сдерживать и не собирался. «…если он доверяет тебе, то он выберет город, и ты сможешь сбежать…» Смогу? * * * Раз оказывается, что Тезан играет, по крайней мере, в карты, я бы с ним сыграл, и на кон поставил бы свою свободу. Как в книгах сыграл бы на все, чем живу, и обязательно бы выиграл. Не знаю о его способностях, но с моей удачей в азартных играх… и конечно, Тезан бы отказался играть. Безусловно. Все, что он может, это давать ложные обещания, и каждую ночь имея меня, внутренне потешаться. Вельзевул же потешался вовсе не скрывая. «Какая чудесная сказка!» Как я мог верить в это? В эту иллюзию идеальности, сейчас, оборачиваясь назад, понимаю, что даже не существовал. Дни летели мимо, словно спал все время, или находился в бреду сладкой лжи. Собственно говоря — там и находился. Сах. Что это за планета такая? Иду по ее мощеной дорожке, поднимаю голову на каждый проносящийся корабль и понятия не имею, где я. Чувствую браслет, отягощающий запястье, и чужую навязываемую мне волю. Тезан опутал меня, сковал, веревки ощущаю так же явно, как браслет, обязывающий к покорности и привязывающий к непонятному, хранящему молчание Эрасмосу. С произошедшего несколько часов назад, тот так и не заговорил. Если он предан Тезану, то должен был непременно ему рассказать, что я слышал, но тогда бы сразу меня раскрыл, спустив по лестнице. Или не хотел портить им отдых? А если не предан, если на моей стороне, так чего же хранит безмолвие? «А хочешь ли ты, Тезан, потерять навсегда того, кем Каин истинно является?» «Да». Лишь воспоминание об этом моменте делает калекой, спотыкаюсь, а ведь Тезан настоящий моральный инвалид. Как мог его полюбить? Нет, это была лишь ложь, моя любовь была вызвана не искренними чувствами, я влюбился навязано в создателя искусственной нежности, проникся поддельной заботой. Я вовсе не люблю Тезана, и раз тот думает, что проще меня убить, нежели отпустить, то он не любит меня так же. И если так, то что мы вообще делаем вместе? Все это одна большая иллюзия в темноте. — Почему ты ничего не рассказал Тезану? — спрашиваю, не смотря, а Эрасмос смотрит, но не отвечает, и это подталкивает: — Думал, что смогу смириться, свыкнуться и быть примерным, думал, Тезан старается скрасить мою жизнь, а он просто наслаждается своей. Подло обманывал с самого начала, с самого схождения на проклятую планету. Все также молчит, а я теряю последний страх. — Тезан полагал, что будет брюхатить меня, подсовывая не те инъекции, а я буду смиряться, ходя его тенью. Вельзевул назвал меня наивным, но, кажется, его сынок в этом мне ничуть не уступает. Только ребенок мог на это рассчитывать, сумасшедший ребенок… Сах действительно проклят, Империя проклята, раз когда-либо в ней будет править он. Ненависть направляется в никуда, сжимаю кулаки, будто намерен драться, и слезы наворачиваются на глаза. — Можешь все ему рассказать, мне все равно. Пусть убивает, это лучше… — и поворачиваюсь, собираясь спросить, на чьей Эрасмос стороне, но не успеваю: — Вы самая мерзкая особь на свете, — злые слова прилетают в лицо, и больше Эрасмос взгляда не опускает: — Знаете ли вы, как мне отвратительны? Меня воротит от вас, выворачивает и тошнит от понимания, что к вам я приставлен и приклеен на многие годы. Десятилетия, а все от того, что Тезан умен и никогда полностью вам не доверится. Что на это сказать? Эрасмос назвал Тезана без приставки «господин», и никакого уточнение про сторону больше не нужно. — Когда я только узнал о вашем существовании, то нарисовал в голове образ удивительного, восхитительного нижнего. Красивого, не по годам мудрого, энергетически притягательного, душевно благородного. Только в такого мог влюбиться Тезан, только такого Властителя мог захотеть украсть. Только ради такого можно влачить бытие в космосе, выполняя роль третьесортного капитана. Вы стали моим заочным идеалом, на который я обязан равняться. А потом увидел вас воочию, — Эрасмос кисло усмехается, — какое благородство? Какая душа? Вы даже не красивы. Удивительно эгоистичный, не ценящий чужие усилия, бывший Властитель… теперь ясно, почему планеты такие жалкие, если у них в роли Властителей пустые куклы. Поток оскорблений вылился за грань допустимого, Эрасмос в своем мнении обо мне обгоняет Нима по содержанию грязи. — Вы недостойны не только быть с господином Тезаном, вы также не достойны быть на Сах и иметь какое-то отношение к Империи, — с упрямством Эрасмос задирает подбородок. — Ты в него влюблен, верно? Над нами проносится массивный корабль, дарящий поток холодного ветра. Остужает головы на несколько растянувшихся секунд. — Я… — Эрасмос отводит взгляд в сторону и признается: — Я знаю Тезана с малых лет. Часто видел и еще чаще не мог заговорить. Ведаете ли вы это благоговение перед ним? Это и правда признание, признание в сильной любви. И что хлеще, особи, так говорящие, готовы бороться, идти до конца, не отступая; помешательство захватывает отважных полностью, рядом с такими всегда ощущал себя неполноценным. Ну, если не любят в ответ, то отступи. — Дурак, — шепчу, не желая оскорбить, — для одних у тебя котел в огне, для других пьедестал. И раз уж я угодил в котел, то скажу. Тезан взбалмошный, хитрый, лживый и жестокий. Ничьи интересы не уважает, а нижних вообще не признает. — Если бы не вы!.. — и Эрасмос заливается громким смехом, — Тьма! Это вы вообразили, что знаете его, несколько дней с ним протрахавшись! — из сдержанного и серьезного начала вываливаться личина неуравновешенная в силу молодости. — Да это я всегда был подле него! Я всегда наблюдал и слышал! Чужое упрямство упирается рогами в живот, и дыхание сбивается. Этому мальчишке ничего не доказать, пелена перед глазами. — Как мне сбежать, Эрасмос? Я больше всего на свете желаю сбежать и оставить этого «восхитительного» Тезана, оставить его на тебя, — чувствую разбитость и раздрай. — Я просто хочу уйти. — Тьма с вами, — подходит ближе и в один миг срывает браслет с руки. — Вы свободны. Стою в оцепенении, мозг не успевает усвоить только что произошедшее. Что это за внезапный дар с небес? — Чего вы стоите? Проваливайте, — поторапливает, будто не понимает, что натворил. — Ты… Эрасмос, я хочу уйти, но ты навлекаешь на себя гнев, — и качаю головой, — не хочу уходить, жертвуя тобой. Это вызывает у него усмешку. — Тезан разозлится, но со временем пройдет, и он поймет, что все к лучшему, — и цепляет второй браслет на свое запястье, рядом с первым, — навредить господин мне не сможет, я благороднорожденный. Должно быть, Нагель благороднорожденным не был. Собираюсь все же высказать некоторые опасения за судьбу Эрасмоса, припомнив тот случай на корабле, но разве буду услышанным? Взглядом Эрасмос гонит меня в очень далекие дали, а значит, город, Клариса, пираты… — В какой стороне река Клариса? — В той, — и Эрасмос указывает строго на север, а после вытаскивает из кармана кошелек и передает мне. — Тут достаточно. — Спасибо. — Да пожалуйста, — снимает широкую кофту и бросает чуть ли не в лицо, — в ювенте вы слишком заметны. Худой, кости, обтянутые бледной кожей, и ярко розовые соски. Надеваю кофту поверх ювенты, прекращая рассматривать Эрасмоса; убираю тяжелый кошелек из ткани во внутренний карман, из которого он и был Эрасмосом вытащен. Что будет с этим юношей? Что будет с Тезаном? Порадуется ли Ним как следует? Да к чему это я… их жизни меня не касаются, и моя не должна представлять интереса для них. А что будет со мной? Один из друзей Тезана сказал «на Сах такие не выживают», но и тьма со мной, пропаду так пропаду. — Не сможете покинуть Сах, сделайте благородное дело, — своеобразно прощается Эрасмос, — умрите, но не возвращайтесь. Так мы и расстаемся. Беру указанное направление к реке и никак не могу поверить в свободу. Никак не могу ее прочувствовать. Неужели легким движением Эрасмос перечеркнул и вычеркнул все года странной принадлежности властной особи? Неужели это правда конец? Или очередное начало?