Острое чёрное

Под коленями красный шершавый ковер, истинно алый, наверняка специально, чтобы хорошо маскировать проливающуюся кровь. Не могу заставить себя поднять голову, не могу вновь посмотреть на этого самодовольного ублюдка за искусно и утонченно сделанным древесно-каштановым столом. Ублюдок спокойно попивает чай и не перестает сверлить взглядом мою склоненную макушку, я это чувствую. — Каин, Каин, — повторяет имя. — Я себе не поверил, когда вас на торгах увидел, да уж… Из постели Юного Баха прямиком на продажную площадь. Каких-то полторы тысячи, и теперь вы мой. Наскребаю в себе силы посмотреть на него, и глазам вновь мучительно больно. Это его кабинет, его повисшие раскрытые голограммы в воздухе за спиной, и это он сам, Дельта, в лиловом одеянии, скрывающим все тело; ткань плотная, ни единой складки в неположенном месте. — Ну, чего вы молчите? Не так давно на одном приеме вы в словах были неукротимы, — губы расплываются в узкой улыбке, но он тут же хмурится, якобы припоминая: — Хотя постойте, наверное тогда вы могли себе это позволить, а сейчас уже нет… Какой переменчивый мир, а еще такой жестокий, — приговаривает, покачивая головой в притворном сожалении. — Вы отдадите меня Тезану? — спрашиваю, надеясь и ощущая подкожный страх, потому что губы Дельта расползаются в хитрой улыбке вновь. — А вы этого хотите? — вопросом на вопрос, играюче. — Да. Смеется Дельта так же поддельно, как все остальное до этого. Чувствую себя четко соблюдающим развитие событий, спланированное в голове работорговца, спланированное, пока я был без сознания. Дельта продумал все, и Дельта уже решил, что будет делать со мной. Это вселяет ужас, настолько сильный, что домой не хочется, хочется к Тезану. — Пожалуйста, верните меня Тезану, — умоляю и наклоняю голову, чтобы Дельта не заметил слез в глазах. — Я прошу. — А? — и смеется от всей души, наверное, ощущая себя самым великим в мире. — Не понимаю вас, Каин, так удирать от Юного Баха, чтобы в конце концов проситься вернуться к нему… Не понимаю… А может, вы испугались? Вы напуганы? Не отвечаю, и слышу, как Дельта поднимается, идет ко мне, и каждый шаг западает глубже в сердце, ранит. — Тьма… — поднимает мое лицо за подбородок и вглядывается. — Вы словно мышка, Каин. Грязная, жалкая мышка, — проводит длинным ногтем по щеке и давит, принося боль. — Наверное, в вашей голове жуткие мысли. Наверное, вы беспокоитесь, что Тезану вас не верну, а отошлю в другое место обитания, подальше от Сах, как вы того желали, сбегая. Например, отправлю на Дракона, одну из лучших планет по содержанию в недрах драгоценного металла, и столько хороших особей трудится там, добывая богатство для императора и убивая самих себя. Почва на Драконе ядовитая, каждый вдох приближает смерть неминуемо, особи кашляют, видят иллюзии, миражи, и теряют рассудок, но работают во славу Империи, даже если чувствуют, как собственные зеницы вытекают слизью. — Я не хочу… не хочу на Дракона, — сгибаюсь, не могу сдержать порыв зарыдать. — Какой вы слабый, Каин, — усмехается и поднимается, чтобы нависнуть надо мной грозной тенью. — Меня ищут… — вытираю лицо руками, никогда еще настолько падшим чувствовать себя не доводилось. Я правда слабый, Дельта прав, Тезан прав. — Да, вас ищут, Каин, и ищут очень хорошо, с усердием, мечтая угодить Юному Баха. Но... — задирает голову, намереваясь подпереть потолок лбом, будто ему не достает ощущения превосходства, — есть одно весомое «но», и это «но» — я. Я жажду знаний, Каин, жажду знать, насколько вынослив и силен ювентианец с полной точностью. Он преподносит это с иронией, не могу не отдать этому должное. Прямо шутка, пронесшаяся сквозь дни. — У меня сложная работа, — обходит вокруг меня, — настолько сложная, что мне даже не позволено жить в Правительственном городе, приходится довольствоваться поместьем в Сиин. — Сиин? — бормочу под нос, а он слышит: — Ах? Вы не знаете название города, в который добрались? Смотрите же, — заставляет меня снова взглянуть на него, растягивающего голограмму прямо перед нами. — Мы с вами здесь, это Сиин, городок чуть севернее Правительственного, а вот река Клариса, — тонким пальцем тыкает в голограмму, разрывая светящийся узор. — Ручаюсь, вы направлялись именно сюда. Будь я на вашем месте, бежал бы туда же, только напрасно, по причине очевидности. Очевидности и для Тезана, пиратам больше не позавидовать, — усмехается, закрывает изображение и вновь приближается ко мне, застывшему на коленях. — Какая удача, вы сбежали в мой город, и, более того, попали на мою торговую площадь. В голове шум и тупая непрекращающаяся боль. Сил не хватает даже для мольбы, слов нет для ответов на вопросы Дельта, но у самого Дельта все иначе: — Знаете, когда пришла весть о вашем побеге, захотелось снова с вами поговорить. Захотелось сказать, что это похвально птенцу возжелать покинуть гнездо; похвально, только, милый Каин, — смешок, — в отличие от взрослых птиц птенцы не могут летать. Поэтому шмякаются вниз, ломают и без того никчемные крылья и никогда не могут стать сильными впредь. — Не понимаю, что вы собираетесь делать, Дельта, — наконец говорю хоть что-то, истерика осталась позади. — Как это — что?! — взвизгивает он, но я не шевелюсь более. — Мы скоротаем с вами прекрасные деньки! Ох, скоротаем, — чувствую, как касается моих засаленных пыльных волос. — Жаль, вы совершенно не привлекаете в сексуальном плане, но есть столько развлечений помимо. Как я уже назвал — труд на Драконе. — Мы скоротаем… на Драконе? — морщусь в попытке уловить связь. — Неужели вы будете работать там со мной? — А вы все-таки не дурак, — Дельта скалится и поджимает губы в едва уловимой злости. — Моя воля отвезти вас подыхать туда прямо сейчас, но, к сожалению, Сах никому не покинуть, даже моему кораблю, — и улыбается не без нотки мерзости. — Пустяки, мучать вас здесь тоже неплохое удовольствие, а после, как поиски прекратятся, вывезти на мучительную смерть. — В прошлый раз Тезан разыскивал меня два года… — Я обещаю сделать все возможное, чтобы вы не скончались даже за такой срок, — нахально перебивает, и я снова заговариваю, еле шевеля губами, которых не чувствую: — Вы не дослушали, в прошлый раз Тезан разыскивал меня два года и в итоге нашел, — замолкаю и качаю головой от внезапной волны жуткого веселья: — Это даже не космос, это лишь мелкая планета, и Тезан знает точно, что я не успел ее покинуть. — Ха! Вы снова заговорили со мной так, будто мы равны, — отходит к широкому окну с непроглядной тьмой за стеклом. — Но это вы стоите на коленях, Каин, вы сломлены, подавлены и... грязны. Не важно, кем вы были, Властилелем, подстилкой, не важно прошлое, главное, что сейчас вы лишь мышь, и участь у вас мышиная, — оборачивается всего на секунду и поясняет будто не мне: — Я более чем почтительно отношусь к Юному Баха, роскошная особь, только вот Каина я успел возненавидеть. — Почему? — Потому что вы не понимали, с кем разговаривали. Потому же, почему вас ненавидят все, — пожимает плечами. — Жизнь это конкуренция, Каин. Настолько жестокая, что даже хромые вынуждены бежать, безрукие — сражаться, а умершие гнить и пытаться покинуть могилу. А вы, видимо, не осознали, где и с кем оказались, это Империя, Каин, настолько большая и мощная, что здесь либо грызешь, либо сгрызаешься. — Я не заинтересован ни в одном, ни в другом, мне вообще поперек горла все правила и законы Империи. — Это и делает вас жертвой, Каин. Невозможность принять чью-либо сторону, невозможность гнуть одну линию обрекает на то, что решать будут другие, — делает несколько шагов ближе, отдаляясь от окна. — И теперь вашу судьбу решаю я. Не Юный Баха, не Вельзевул, и уж тем более не Вселенная, а я. Я ваш личный господин. Возможно, по его расчету после окончания речи, я должен был подползти, стирая колени, пасть у ног и целовать их. По крайней мере Дельта выдерживает паузу для этого, и затем продолжает: — Многое основано на продуктивности, завязано на этом, — наклоняет голову, кажется, намереваясь провести нравоучение: — Некоторые хороши в выращивании еды, некорые в убийстве людей, другие в лечении. Хороши, но не превосходны. Если использовать заложенный потенциал, не щадя себя, то результат превзойдет ожидания, и ведь это то, что нужно, верно? Правда, исходный материал израсходуется намного быстрее, но… существует так много особей, — разводит руки, — так много этого самого материала! Вот почему я в этом поместье, Империя возложила на меня большую ответственность, сложную задачу, состоящую в том, чтобы наконец научиться и понять, как высасывать и опустошать сосуды с максимальной эффективностью, отдачей, для самого блестящего результата, — и замолкает с видом настоящего триумфатора, со зловещим блеском безумства в глазах, который я иногда наблюдал у Эрасмоса, но никогда у Тезана. — Это проект Великого Вельзевула, и вы, Каин, должны быть горды так же, как и я, от того, что стали частью этого. Ничего я не должен, но не отрицаю, что был когда-то. Тьма, сколько раз еще предстоит жалеть о том побеге с Ювенты? Неужели не достаточно уже погоревал о прошлом? Почему проклятущие вещи продолжают настигать меня, и вот настоящее горе обернулось маньяком Дельта с его поехавшей головой. Не понимаю, что именно ожидает впереди, но уверен, что еще миллион раз придется пожалеть о побеге уже от Тезана. С ним хотя бы ноги и руки были целы и сохранены, чего не скажешь о разуме, правда. — Ишур, — неожиданно Дельта обращается к тому, кто, похоже, находится позади меня, — отведите Каина в выделенные покои, — с насмешкой, и спиной ощущаю приближение особи. Тяжелый, широкий шаг, кожа покрывается холодным потом. — Я вас немного израсходую, но вы не умирайте, только не умирайте, Каин, — хохочет, пока меня уводят, — хочу получить весть о вашей смерти именно с Дракона. Только там вы сможете встретить ее наистрашнейшую. Лучше бы я все-таки умер, только не знаю, когда из всех возможных моментов. Наверное, в постели. * * * У Ишура мощные, закаленные руки, сильные пальцы, держащие за плечо так, что его сводит до боли в сжатой челюсти и темноты в глазах. А еще на Ишуре черная маска с прорезью для глаз. Мы спускаемся в большой холл, действительно большой и пустой, ничего кроме тусклых ламп и дверей. В одну из таких дверей мы входим, сразу же сворачиваем, и по левую руку открывается череда тянущихся решеток. Если в холле было замогильно тихо, то здесь царит унылый вой, непрекращающийся плач, и порой кто-то испускает не дающий покоя крик. Вижу особей, запертых в камерах, их немного, но подозреваю, что большинство прячется по углам. Одна из решеток предназначена мне «покоями», и как раз в четвертую Ишура запирает, проводя мимо трех пустых. Низкий потолок, темные углы и решетка, в которой такая же решетчатая дверь. Сквозь можно вытянуть руку, но ничего это не даст. Просто грязная и вонючая камера, на тело нападает зуд, хочется помыться. — Что со мной будет? — спрашиваю, пока Ишура запирает выход ключом. — Что будет? Не отвечает, замечаю, что прорези под рот нет, возможно, говорить не может вовсе. — Ничего хорошего, — смешок раздается совсем рядом, похоже, кто-то заточен по соседству, — ничего уже не будет… — голос скрипуч, словно расстроенный музыкальный инструмент, такое бывает, если много пыли оседает в легких и раздражает горло. — Ни настоящего света над головой, ни ветра, трогающего волосы, ничего не будет. — Зачем мы здесь? И мысленно отвечаю на вопрос самостоятельно, припоминая весьма расплывчато слова Дельта. Что-то про проект, износ и последнюю просьбу не умирать. А значит, умереть здесь можно, а от чего умирают особи? — Я с Глизара, — тень забилась в угол, близкий к моей камере, и, тяжко вздыхая, я сажусь чуть поодаль, прикасаясь спиной и затылком к стене. Влажной стене. — А я с Ювенты. Раздается чужой протяжный стон, и страшно осознавать, что принадлежит он не животному. — Эксперименты, да? Здесь проводят эксперименты на особях. — Официально, но я все чаще и чаще думаю, что это просто приносит им удовольствие, — заключенный с Глизара мрачно усмехается, — слушай, а Ювента — это ведь далеко, неужели уже и там берут в плен? — Нет, надеюсь нет. Даже при плохом освещении могу его разглядеть. Сжатая, маленькая фигура, закутанная в рвань с налипшей грязью и потертостями. Сальные волосы, отросшие, висящие сосульками и наверняка мешающие владельцу. Белые глаза на темном лице, не понятно, испачканном ли. Сильно выпирающие скулы, острый подбородок, изможденность морщинистого лица. Сколько дней пройдет, прежде чем такое же станется и со мной? — Я что-то слышал про Ювенту, когда-то, — заговаривает снова будто сам с собой, — это вроде ее уничтожили, или нет, может, это про Юдару? Ох, не помню, я же тут давно… кого-то уничтожали, огнем и взрывами, кого-то сильно разозлившего Императора. Для него нет разницы, Ювента или Юдара, так легко произносит, небрежно рассуждает, вспоминая. А мне дышать трудно становится, существовать невыносимо. Не знаю, сколько проходит времени, не чувствую, и спросить не у кого. Час, два, а может лишь десять минут, тянущихся вечность. Также не знаю, возвращается ли это Ишура или кто-то другой в такой же маске, возвращается и направляется к камере, распложенной несколько дальше моей. За шкирку вытаскивает нагую, до жути тощую особь, с болезненно выпирающими костями и до передела натянутой кожей. Она поскуливает, дрожит и шепчет без устали и всяких пауз только одно слово: «нет» и так часто, что это сбивается в неразборчивую песню. Стражник, возможно носящий имя Ишура, уводит пленного, и я накапливаю вопросы к их возвращению. Не только про будущее, не только про эксперименты, хочу попросить еще одну аудиенцию с Дельта. Попросить у него прощение за прошлое пренебрежение в его адрес, попросить вернуть меня Тезану, убедить это сделать. Никаких истерик, страха, только серьезный разговор. Не хочу верить, что все закончится именно так, я этого не заслужил. Долго никто не приходит, кажется, мучительную вечность, по прошествии которой так никто и не появляется. Неким жутким апогеем звучат слова особи с Глизара: — Сдох, — хрипит и с облечением добавляет: — Наконец спасся. Тело снова вгоняется в пот, делаясь еще грязнее и зарываясь в новую яму страха и безысходности. Эта яма — точь-в-точь моя камера.