Острое чёрное

— И что? Ты меня даже не пристегнешь? Никаких наручников? — оборачиваюсь в поиске. — Я без охранника? — Можешь идти куда хочешь, — усмехается и направляется в сторону двухэтажного здания, — если тебе понравилась свободная прогулка по Сах, конечно. Неудивительно, что без всяких раздумий плетусь за ним и стараюсь не отставать. Главные двери распахиваются, и две особи во фраках приглашающее разводят руки, кланяются, приветствуют в унисон: — Добро пожаловать, господин. Сразу же обращаю внимание на потолок, люблю посмотреть наверх, вот и сейчас удивляюсь узорчатому приглушенному свету, оттуда исходящему. Зал огромный, замечаю всего несколько дверей, одна на противоположной стороне от входной, вторая слева от меня. Стены выдержаны в холодном блеклом тоне, и самое крупное, что здесь есть, это длинный пустой стол и роскошные, обитые тканью стулья. Всего восемь особей имеют права там сидеть, и только одного узнаю, Нима, который задерживает взгляд на мне: — Зачем он тут? И вправду, зачем? Восемь важных персон, ну, девять с Тезаном, а все остальные лишь слуги и еще кто пониже… Не знаю, как их называют, дамаски, распутники, путаны, но это те, кто нагими и полунагими катаются по полу и играют, будто они щенки или котята. Грязное представление. Мя-у-у-у! Тезан садится во главу стола, к нему сразу же подходит официант, а я понятия не имею, куда свое существование деть. На стул права сесть нет, стоять рядом с Тезаном глупо, да и долго не выдержу, разве что сесть у ног его, положить голову на колени, показать Ниму и другим, насколько стал смиренным. Тоже нет, не доставлю удовольствия. — Мя-у-у-у! — легкое потягивание подола моей ювенты, — мя-у-у-у! — особь заставляет, принуждает посмотреть и рассмотреть себя. Хрупкое создание, полупрозрачная ночнушка, в которой мне даже спать было бы стыдно, бретель соскользнула, подчеркивая худобу, оголяя больше. Острое плечо. Заглядывающие, приглашающие глаза, в которых ничего не прочитать, не заметить. Волосы длинноватые, распущенные, губы маняще приоткрыты, он загнанно дышит и определенно что-то хочет от меня. Но я не верхний. Вырываю ювенту из весьма цепких рук единственным резким движением и понимаю, что их слишком много. На каждого господина примерно пять нижних особей, и один другого переигрывает в представлении милых животных. Хочу сказать Тезану, что ухожу, поворачиваюсь, но тому все равно, как и всем остальным. Уже что-то пьющие, о чем-то разглагольствующие, расслабленные, и хохочущий Ним становится последний каплей, растворяюсь без предупреждения. Выбираю дверь, предположительно ведущую в глубь дома, и попадаю в длинный широкий коридор, который медленно и верно уводит вправо, но не сужается. Замечаю методично расставленные переносные лестницы и люки наверху. Так легко попадаешь на второй этаж, а вот что на нем — загадка, правда недолгая, потому что люк рядом открывается, и из него ловко спускается, спрыгивая с последней ступеньки, нижняя особь. Воздушная ткань едва прикрывает тело, и все же оно несколько больше закрыто, чем у тех, кто играет в зале, но это пока, пока он сам еще там не катается. — Ой, — кланяется и быстрым летящим шагом порхает в сторону, из которой я пришел. Немного обнаглев от того, что делать нечего, спокойно поднимаюсь по лестнице, держась за верхние ступеньки. Словно на корабль старой модификации поднимаюсь, и даже люк в эту фантазию вписывается. Открытый люк, стучаться не надо, но ради приличия делаю пару предупреждающих постукиваний, а то может моего подъема не слышали, и только после влезаю. Много света от маленьких ламп, все заставлено, завалено коробками с тканями, вещами, везде мягкие пуфики, и большая часть из них занята, туалетные столики с большими зеркалами, подсвеченные неярким светом, а на столе горы из непонятной требухи и баночек, теснота и ужасно мало места, особей же еще больше. — Ты кто? — один из них замечает меня в удобно расположенном зеркале, увидел мое отражение рядом со своим и сразу же оборачивается, спрашивает: — Кто? Лицо удивленное, все остальные умолкают, обращают на меня внимание, и больше никто не прихорашивается даже. — Мне сюда нельзя? — почти готов уйти, но тут один из них возвращается к натиранию щиколотки маслом и вальяжно и в то же время важно произносит: — Глаза откройте, мышки, он такой же нижний. Время возобновляет ход, смешки, переглядывания, припудривания, выбирание одежды, все возвращается с ходом времени. — Садись, — ко мне подталкивают пуфик. — Как тебя зовут? — Каин. — А я Пион, — и сам пододвигается, невероятно близко, чувствую запах намасленного разгоряченного тела. Тело отгибает пальчик и направляет на друзей по очереди: — Мак, Гвоздик, Ирис, Пелар, Аза, Орхидей, Цинас… Нет сомнений, все перечисленное лишь псевдонимы, произнесение которых никак не тревожит обладателей, даже плечами не ведут. Подводят глаза черным, натирают чем-то щеки, расчесывают волосы, засматриваются на себя в честные зеркала, передающие полноту их красоты. — И Нарцисс, — заканчивает Пион, и я, конечно же, обращаю больше всего внимания на последнего названного. А Нарцисс обращает на меня: — Приятно познакомиться, — улыбается через зеркало лживо и обаятельно, улыбка тонка. Глаза раскосые, подчеркнутые краской, кожа до прозрачности белая, шея длинная и тонкая, — идеальная кукла. И эта кукла делает последний штрих — распыляет на себя духи. — Сегодня очень важный вечер для всех нас, — уверяет дружелюбный Пион, и все кивают, соглашаясь, — сегодня столько важных господ в гостях. Столько шансов начать служить кому-то определенному. — Он знает, — Нарцисс поворачивается к нам так грациозно, что сексуальнее провернуться просто невозможно. — Ты же с кем-то из них пришел, да? Чей ты дамаск? — Ничей, — пожимаю плечами, — а вы дамаски? — Ты чего спросил? — смеется, — Каин… это не о тебе ли говорили? Ты Тезана. Становится плохо, будто мою тайну раскрыли, какой-то резкий удар под дых. — Тезан здесь?! — взвизгивает тот, для кого я интереса и малейшего не представлял, Ирис или Пелар, я не запомнил. — Да вы шутите! Что я тогда здесь торчу? — и никакого милашества, улыбок, ужимок, вычурности, ленивости движений, нижний растерял все, подскакивая. — Беги, беги, Ирис, — и Нарцисс улыбается мягко, а смотрит с прищуром. — Только я его трахну, не ты. Ирис фыркает, одним движением поправляет волосы, возвращает себе жеманность, исчезает в проеме люка. — Извини, — теперь уже Нарцисс адресует мне, — никаких обид, это лишь конкуренция. Жизнь это конкуренция, Каин., — прокручивает память, запечатлевшая слова Дельта тогда, — А вы, видимо, не осознали, где и с кем оказались, это Империя, Каин, настолько большая и мощная, что здесь либо грызешь, либо сгрызаешься. — Да, — не показываю каких-либо эмоций, хотя от воспоминания в животе сжимается самое нехорошее, — только как его можно… — язык не поворачивается повторить выражение, поэтому смягчаю: — поиметь, если "иметь" прерогатива верхних? — Это они думают, что трахают нас, а на самом деле это мы их, — с непонятной гордостью произносит Пион, и Нарцисс разворачивает мысль: — Они думают, что выбирают, кого взять сегодня, а на самом деле предоставляем выбор мы им. Они не могут трахнуть того, кто не хочет, верно? Наша власть первична. Нет. Не только никакой первичной власти, но и вообще никакой. С момента появления в жизни Тезана — никакой власти, даже над самим собой контроль плохо дается. — Ах, я вспомнил тебя, да, — еще один нижний разворачивается, наклоняется, чтобы разглядеть мое лицо, но не поднимается. — Тот, кого Тезан привез, запер, а ты сбежал. Точно! — и хлопает в ладоши, аплодирует сам себе. — Сегодня я помогу тебе, дорогуша, — встает и вытаскивает из ближайшей коробки длинную серебряную цепь, обматывает шею несколько раз и подмигивает кокетливо: — Я в игре. — Удачи, Орхидей, — желает Пион, а Нарцисс фыркает: — Какие все нечестные, посмотрите, — фыркает еще раз и затем открывает маленькую баночку, содержимого которого касается указательным пальцем. Аккуратно наносит красное на губы, сначала верхняя, потом окрашивается и нижняя, чуть убирается яркость с помощью подушечки безымянного пальца. — Я предпочитаю лишь честную борьбу, от этого слаще победа. Нарцисс не двигается ко мне, а неожиданно хватает меня за руки и тянет на себя, пуфик на колесиках легко слушается. У него сладкое дыхание, теплое, медленное. Пахнет цветком и медом, и кожа вблизи словно сияет чистотой, и манит, манит касаться. Глаза холодны, также имеют внутреннее свечение, и краска словно довела это все до совершенства. Могу разглядывать его все то время, что он занимается мной. Кисть щекочет шею несколькими касаниями, проводится по щекам, лбу, подбородку, затем настает очередь карандаша. Колдовство у одного глаза, после второго, и вот в руке Нарцисса оказывается заветная баночка с помадой. — Не надо, — собираюсь стереть безобразие с губ, это перебор, — но Нарцисс останавливает. — Ты стал симпатичнее, не порть. Он спускается первым, я вторым, и Пион следует за нами. Я просто иду за Нарциссом, бедра которого покачиваются, и ноги ровны, стройны… походка не медленна, но органично вписывается в образ дивы. Халатик, похожий на ювенту, но короче и прозрачнее, подвязан тоже атласом. Мы не доходим до двери в зал всего несколько шагов, а поднимаемся по лестнице в углу, ее я даже не заметил. Через люк попадаем наверх, и тут снова комната нижних, кажется, точно такие же, разукрашенные и все еще красящиеся. — На охоту? — шутит кто-то. — Только помни, Наци, главный приз и сегодня мой. И сегодня. Оборачиваюсь, чтобы увидеть говорившего, но уже не определить. Все заняты, все в молчании, а Нарцисс, не теряя времени, открывает левую дверь и запирает за нами. Под ногами стекло, на стекле излучающие свет узоры. Мы над залом, и все происходящее там как на ладони видно. А нас? — Нас не видно, можем понаблюдать, — подсказывать Нарцисс и садится, вытягивает ноги в сторону, наклоняется над стеклом и смотрит, смотрит вниз. Повсюду снуют быстрые официанты с подносами, бокалами, бутылками, и прочими атрибутами, между ними вертятся распущенные нижние, такие же, какие сейчас рядом со мной. А еще они крутятся на полу друг с другом, играют в преувеличенно сексуальную драку или просто ласкаются незатейливыми движениями, некоторые катаются как бесноватые, разыгрывая порывы страсти. Совсем смелые все тоже самое проделывают ближе к столу, а самые бесстыдные занимаются этим у ног «господ», принося тем эстетическое, а может и не только, удовольствие. К слову о господах — насчитываю уже десять, а не девять. Кто-то добавился, но сверху не определить, я даже не уверен, что правильно распознал Нима на втором стуле по правой стороне стола. Единственный, в ком точно уверен, это Тезан, которой верно по-прежнему сидит во главе и чувствует себя более чем свободно и расковано — один нижний у правой ноги, другой обхватывает колено левой, в руке квадратный стакан для крепких напитков. Не слышу, о чем там идет бурная беседа, а она идет, но смех доносится, когда подхватывается всеми отдыхающими. Нарцисс тем временем упирает ладонь повыше и наклоняется ниже объясняя наше пребывание здесь: — Вероятность получения цели увеличивается, если потратишься на вдумчивое наблюдение. Вот и за мной Тезан наблюдал, год за годом, приезд за приездом, наблюдал молча, без всяких намеков, поползновений... Неужели это правило? Ничего не смыслю в тонкостях «любовного» мира. Почему никто не обучил? — Только главное не "перенаблюдать", а то уведут, — хихикает Нарцисс и заправляет свисающую прядь волос за ухо. — Скоро… Все таки прав был Дельта. Империя насколько жестока, что даже нижние, Тьма, нижние вынуждены охотиться! Это же бег под пули, соревнование за расстрел. — Вон тот уже готов, — Нарцисс кивает на того, кого я считаю Нимом, — смотри, какие движения, свободные и в тоже время с ленцой. Конечности не контролируются, мозг, значит тоже. — Его пора брать, — поддакивает Пион, — иначе через десять минут никто его уже взять не сможет. Ему не надо будет. Похоже все думают так же, все знают и признаки, и последствия, поэтому, не теряя времени, ласковый нижний преувеличенно нежно залезает Ниму на колени и трется, трется «мордочкой» о чужую грудь. Какая-то смесь ребенка и животного. — Вы из тех, кто своего не отпускают, — говорю очевидное и вызываю легкий смех Пиона: — Да, но это все мелкие сошки, хоть и господа, — ведет плечом, не спуская с них глаз. — Весьма избалованы, им всегда позволялось многое, хоть и не всё. Они росли в достатке, повышенном внимании, следовали за отцами, но ничего не старались подмечать, не желали учиться, и все же выросли. Доросли до постов, оставшись баловнями. Не очень-то умны, сами не понимают, чего уже хотят, но имеют власть, и раз власть им принадлежит, то знают, что должны и кого-то поиметь. И так каждый день, легкая добыча. — Посмотри на них, — призывает Нарцисс, словно я не «наблюдаю», — все увешаны нами, как велит статус, но насколько по-разному пташки могут действовать, замечаешь? Вот на том уже сидят, — показывает на самого крайнего слева, — как и на том, и на том, мы можем трогать, кого хотим и как хотим; и на них извиваются, изнывают, смотри, тот даже по волосам его провел и ничего. — Усмешка и палец по стеклу переходит на Тезана, — но не с ним. Видишь, они не шевелятся даже и сидят лишь у ног. Почему? — и отвечает сам: — потому что он до сих пор не дал разрешения. Разрешения? Дать разрешения? Это как? Это что? Не спрашиваю, не хочу быть в их глазах совсем глупым, а я там глуп, раз они все поясняют. — Конечно же, господин Тезан случай исключительный, — продолжает Нарцисс. — Насколько известно, и прошлое у него исключительное. Император, — фыркает, — старый Вельзвевул испортил собственному отпрыску не только детство, но и психику… Конечно, я понимаю, дело в разной ответственности. Тем за своими поместьями следить, а Тезану… — замолкает, будто высказал достаточно очевидного, и я пользуюсь шансом хоть от них узнать: — Какое у него прошлое? Переглядываются, прежде чем Пион произносит: — Ах, ты же не местный, ничего не знаешь. — Так скажите мне, — показываю что готов слушать и слышать. — Очень долго и ни к чему. — Нарцисс уводит взгляд вниз, но продолжает разговаривать со мной, или уже не со мной: — Ты даже не знаешь о его родителях, а с ним спал, забавно, — и сам стискивает зубы, сжимает челюсть вовсе не от смеха. Да, я не знаю о его родителях, а кто бы мне рассказал? Если даже они не торопятся поведать эту историю, покрытую мраком. А мраком она, похоже, и правда покрыта, ведь есть какая-то тайна в том, что у такого страшного Вельзевула такой восхитительный сын. Сидящий дальше всех от Тезана гость приковывает внимание, потому что внезапно взмахивает рукой так сильно, что проливает содержимое стакана на собственные брюки; вскакивает, руками еще больше размахивает, стакан улетает, все смеются. Очень смешно, да. Возле него мечутся слуги, разбегаются трусливые нижние, только вот слуг он отгоняет и возвращается на стул. Широко расставляет ноги, похлопывает по колену, и самый отважный трус медленно подбирается к нему на четырех конечностях, все еще играя в щеночка. Щеночек, подкравшись, расстегивает чужой ремень, пуговицу, молнию, стягивает лишь чуть-чуть брюки, а я уже смотреть не могу. Перевожу взгляд на Тезана, нашедшего момент с кем-то поговорить отдельно, по крайней мере, он немного повернулся к сидящей ближе всех справа особи. Смех, запрокидывание головы, и рука ложится на макушку нижнего, захватившего левое колено и остающегося настолько неподвижным, что возможно он вообще уже задремал в тайне от всех и происходящего. — Готов, — констатирует Нарцисс и поднимается. — Удачи, — машет словно на прощание и уходит, оставляя меня с Пионом. — Неужели это все того стоит? — интересуюсь вслух. — Пребывание у зеркала, наблюдения, выжидания, чтобы побывать в использовании? — Если не стоит, то что тогда важно в жизни вообще? — философски Пион поджимает губы, словно не сказал ересь, на которую и ответить нечего. — Ты ему в рот не смотри, Нарцисс хитрее всех, — ни с того ни с сего выдает Пион. — И вовсе он не за «честную борьбу», просто не сомневается, что из вас двоих выберут красивого его. Дверь в зал открывается, аккуратно, нерасторопно, входит Нарцисс, и, лукаво повернув и слегка подняв голову, бросает взгляд наверх, вероятно, предназначая его нам или только мне. Он проходит к столу, не отвлекаясь на своих собратьев по положению, не собираясь кататься, устраивать представление, лишь элегантно увиливает от всего этого. Подходит к «главному призу» со спины, и вот руки опускаются на плечи Тезана и вниз по груди скользят… Мгновение, и словно медленно сваливается в сторону, чтобы проскользнуть и сесть на Тезана. Вот как это делается. Пока двое выжидали у ног, выпрашивая разрешения, заходит кто-то другой и отбирает выпрошенное. — Ты даже не вступишь в борьбу? Не буду скрывать, какая-то часть во мне хочет поставить Нарцисса на место. Какая-то не очень хорошая часть, но пойди я на поводу у этого, маловероятно что чего-то достигну. У нас с Тезаном не лучший период, и объяснять это кому-либо — лишний повод унизиться. Очень мал шанс того, что, вступив в борьбу я не проиграю, так лучше вообще не вступать. — Пошли, — Пион поднимается, не прочитав моих мыслей, не догадавшись, — здесь сидеть тупо. Наверное. Только умнее ли спускаться к ним? К сожалению, задаюсь этим вопросом слишком поздно, когда уже опускаю дверную ручку и толкаю дверь. Теперь от разворачивающегося не отстраниться. Все наяву, картинка в красках, и я не посторонний, чем ближе подхожу, тем ярче слышу: — … малолетний дурак, я потряс его за шкирку и кинул в яму, — незнакомая мне особь, поглаживает себя по животу, пока смекнувший нижний не начинает это делать за него. — Приказал засыпать? — с улыбкой интересуется другой, протягивая опустевший стакан проходящему с бутылкой слуге. — Засыпали и без приказа, — смеется, и затем смеется пуще: — шучу, конечно, приказ пришлось отдать. Обычные разговоры, как каша с гигантской ложкой меда в виде бахвальства. Такое и варить и есть можно месяцами, и пухнуть от важности. Тезан в минуту задумчивости водит пальцем по стеклу стакана, и по истечении этой минуты поднимает взгляд на меня. Те особи все еще у его ног, не желают принимать проигрыш, возможно, рассчитывают на что-нибудь групповое, и Нарцисс победителем все еще восседает на нем. Обнимает Тезана за шею, тычется носом в его плечо, пряча улыбку. Невозможно смотреть, невозможно выдержать ни вид, ни пробирающее внимание Тезана, который, кажется, не понимает причину моей грусти. Подойти еще ближе, попроситься домой и услышать ироничное замечание, что и дома-то у меня нет. Только мое искалеченное, болезненно худое тело и пошатнувшийся разум. Прекращаю смотреть на все это, отвожу глаза вдаль, и там в самом конце стола вижу смерть свою, не иначе. Дельта сидит и давно, думаю, с самого начала, наблюдает за мной. — Добрый вечер, господин Каин, — громко приветствует, будто привычное дело, вот так вот простодушно, по-доброму ко мне обращаться. Мир падает в тишину, или только кажется, что все замолкают, я вижу Дельта, вижу себя словно со стороны и пребываю в состоянии чересчур растерянном, чтобы ответить. Хочется разорвать его и провалиться в Тартар, лишь бы забыть, что сделал и что было им для меня сделано. — Доброй ночи, — вежливость, воспитанность берет свое. — Рад вас здесь видеть. — А я вас, — улыбается и делает глоток налитого, — в здравии. Сколько литров крови в ювентианце? — после этого он улыбался так же, упивался точно так же. — В последнее время вы, к сожалению, неважно выглядели, — продолжает Дельта, а у меня в голове все дополняется другими словами: А знаешь, что самое приятное? — Но, слава Тьме, вы оправились, хоть и сохранили белую печаль кожи… Тезанова любовь сдохнет от грязи и болячек. Сдохнешь, словно крыса, только очень мучительно, и тот, кто может спасти любого, не спасет тебя. — Вероятно, это врожденное, делает вас только привлекательнее. Жаль, вы совершенно не привлекаете в сексуальном плане, но… — И, вероятно, это отчасти благодаря нашему любимому Юному Баха. И теперь вашу судьбу решаю я. Не Юный Баха, не Вельзевул, и уж тем более не Вселенная, а я. Я ваш личный господин. Плюнуть бы ему в лицо. Но я склоняю голову, делаю вид, что прячу добрую улыбку, подыгрываю всему этому представлению, ведь вероятно каждый сидящий здесь за столом в курсе произошедшего. А может я ошибаюсь и играю лишь для двоих. Интересно, а когда я был в заточении, пребывал ли я правда в нем, или и это было лишь игрой, только уже для меня одного? Доказательство ли это, что все было подстроенным, спланированным? Мучил, уничтожал меня Дельта или Тезан?.. Тезан внезапно начинает смеяться, громко, искренне, может, будь я на его месте, посмеялся бы тоже. Но быть Каином что-то не смешно. Хотел попроситься домой у него, но пошел он во Тьму, срываюсь с места и направляюсь к входной двери. Нет у меня дома, пора смириться, что его нет. — Куда ты? — слышу вопрос Тезана, но не останавливаюсь, — снова сбегаешь? А как же «я больше никогда от тебя не сбегу»? — А ты этому не веришь, — огрызаюсь, словно один из щенков в представлении, и без всяких препятствий выхожу на свободу. Воздух свеж, приятен, кружится голова, и без понятия, что делать дальше, и стоит ли уже что-то делать. — Каин, — хватает за плечи, разворачивает к себе. — Тебе все мало, да? — опускаю голову, лишь бы не видеть. Зачем он вообще последовал за мной? — Ты меня ненавидишь, нам не нужно быть вдвоем, — он молчит, приходится продолжать: — Ты уничтожил мою жизнь тогда и повторил этот прием снова. Почему я вынужден всегда бояться тебя? Почему ты так легко убиваешь меня? Все те мучения… все то, что я перенес, оказалось плодом твоих действий, я никогда не смогу быть с тобой после этой всплывшей правды… — Какой правды, — заставляет посмотреть на него и говорит серьезно, без тени улыбки, расслабленности, алкоголя. — Я искал тебя, я не знал, что ты у Дельта. — Да? Тогда почему Дельта рядом с тобой сидит? Разве не от того, что он следовал приказу? Тезан внимательно смотрит в мои глаза, завораживающе и темно, а после берет меня за руку и ведет обратно, словно ребенка. Без сопротивления, спотыкаясь, тащусь за ним, и оставляет он меня возле стола, возле стула, на котором до этого сидел, и у которого еще застыл Нарцисс, по-прежнему удивленный произошедшим. — Ты прав, Каин, — у Тезана опять в руке меч, и острие поднесено к горлу Дельта, тот лишь тяжело сглатывает и не рискует дернуться. — Я должен убить его за все то, что он сделал с тобой. Я должен покарать его за то, что он измывался над тобой, скрывал тебя от меня и планировал убить. — Нет, — шепчу, почему только шепчу? Я не хочу смерти, еще одной чужой смерти, это слишком, это перебор. — Ты сбежал, ты попался, тебя продали, тебя купили и тебя захотели убить. Никто не желает ничего сказать, как-либо воспрепятствовать, слуги разбежались, нижние сжались по углам, только Нарцисс все еще рядом, чувствую его страх, но собственный сильнее. — Это сделал ты, и ты за это поплатился, и за это же должен поплатиться и он, верно? — Нет, — качаю головой. — Не надо, я не этого хотел. — Он преподал тебе урок, Каин, урок, который, я уверен, тебе был необходим. А ты так не считаешь? Тебе не пошло на пользу? — меч чуть отводится. — Но он все же виноват перед тобой, перед таким хорошим тобой. Больше Тезан не говорит, один удар, один чужой вскрик, и одна голова уже катится по полу. — Ты меня ненавидишь. — Тебе не угодишь, — Тезан разводит руки, смеется, а я оседаю, падаю на стул. Произошедшее еле доходит до сознания, все настолько быстро, чужая смерть прошла залпом, был ли у меня реальный шанс это остановить? Смотрю на Тезана исподлобья, как подходит ко мне, становится рядом и задаюсь иным вопросом — зачем в действительности убил? Чтобы доказать, что к плену у Дельта не причастен? Или чтобы Дельта уже никогда не смог доказать его участие? — Здорово! — иронично и громко восклицает Ним, а затем махом допивает содержимое стакана и повторяет: — Здорово! Как же здорово мы посидели, прям как я люблю, — и улыбается кровожадно и очень зловеще. — Спасибо, Каин. Все тает перед глазами, кружится, и Ним расплывается, и лицо Нарцисса раздваивается, растворяется, и только облик Тезана не меркнет. Стоит над душой и правит, правит… по-прежнему делает со мной что хочет, и никак его не подловить. — Что это? — Тезан касается моих губ, чувствую, как размызывается помада по подбородку. — Да ты накрасился, — и легкий смех, словно над дитем, а после уже смеюсь я, горько и совершенно безумно хохочу.