Острое чёрное

Тезан сходит с корабля первым и галантно подает мне руку, помогая спуститься, преодолеть последние ступеньки. Почва под ногами — пыль, пыль и в воздухе, втягивается в легкие, вызывая першение в горле; задираю голову, свет Баха пробивается, но недостаточно мощно, чтобы превратить траву в труху, так в чем дело? Почему здесь столько песка, будто зной невыносим? — Как называется эта планета? — ЭДК-2, — отвечает Тезан и уже наблюдает за спешащими к нам особями: они появились на горизонте внезапно, словно выросли из-за пустынного холма. Двое, подошва их ботинок плоская, длинная и широкая, штаны легкие, заправленные в эти самые ботинки, а кофты с укороченными рукавами, застегнутыми туго на пуговицы у локтей, ткань на вид плотная и теплая. Странные одинаковые наряды цвета песка. — Мы вас ждали, — широко улыбается один из них Тезану, — и там вас ждут еще больше, — кивает в сторону холма, с которого пришли, и мы направляемся к нему. Сквозь ювентуи прекрасно ощущаю, как чуть проваливается нога, сколь аномально жарок песок, бросаю взгляд на ноги впереди идущего Тезана, и приходит понимание того, что ему еще сложнее — сапоги увязают сильнее. Оборачиваюсь на оставленную «Птицу» и тяжко сглатываю, видя, насколько ее подпорки уже погрязли, утопились. Удачное ли место для посадки? — Эта планета была уничтожена Империей, — Ним сбавляет ход, отстает окончательно от впереди идущего Тезана, разговаривающего с сопровождающими. — Поэтому больше у нее нет названия. — А ЭДК-2? — Это, по-твоему, имя? — фыркает, и бросает ироничный взгляд. — Вот «Океания» — это название или, например, «Ювента», а «ЭДК-2» это всего лишь обозначение. Смекаешь? С казалось бы небольшого холмистого возвышения простирается обширный вид, большая часть которого пустыня. В пустыне же расположилось селение: пара десятков домов, воздвигнутых из грязно-белого материала, похожего на камень, по крайней мере, так представляется с этого расстояния. Крыши остроконечные, и весь городок окружен небольшими напланетными кораблями, словно забором с калиткой. — Почему Империя уничтожила эту планету? Но Ним не собирается отвечать, он приблизился и уже шагает рядом с Тезаном, пользуясь тем, что один из сопровождающих ушел несколько вперед. — Разве так много причин необходимо для уничтожения? — Дан оказывается рядом, хотя до этого плелся замыкающим. — Смотря кому. С ним разговаривать желания еще меньше, чем с Нимом, и я молча спускаюсь по раздражающему теплому песку, приближаясь к поселению и его странным жителям. И чем ближе становлюсь, тем очевиднее, что это вовсе и не жители. Искатели счастья, добытчики, авантюристы и торговцы, они всё это вместе и одновременно никто. Ни профессии, ни стабильности, лишь род деятельности и незыблемая временность, неудивительно, что эти особи здесь, пируют на горе и воруют, разносят остатки былого. Нас принимают в доме с просторной террасой и большим семейным столом, накрывают обед из скромных дорожных блюд, но Тезан практически не притрагивается к еде. — Погода с каждым днем все хуже, атмосфера меняется, возвращается, когда... а это уже точно ясно, что не «если», простите за мой вольный язык, никогда не разговаривал с принцами, а принц у нас только один, и до этого мы не встречались, и чести я не имел, — седина уже испачкала волосы этой немолодой сбивчивой в мыслях особи, и Тезан никак его не перебивает, не указывает, чего именно от него ждет, лишь спокойно и терпеливо кивает, побуждая, продолжать: — Когда дожди польют, польет стеной, а вы ведь сами понимаете, что песок и вода вещи очень хорошо совместимые, уровень погружения зашкаливает, вы наверняка заметили, но я боюсь здесь оставаться, когда затопит, планета превратится в болото, и ничего уже мы здесь не найдем и не добудем. Мальчишка лет двенадцати обходит всех, наливая в каждую чашку горячий чай, настолько горячий, что пар валит даже из носа чайника, одурманивая приятным вишневым ароматом. Мальчишка, наверное, так же слушает беседу, как и я. — Это проблема, — Ним соглашается, жалко имитируя серьезность Тезана, — и значит нужно решение. Может, купол? — Для купола необходимо большое количество времени, техники и особей, и даже с этим мы не сможем покрыть планету полностью на долгий срок, купол нуждается в дырах для постоянной основы, дыры мы обеспечить не сможем. Несколько декад полностью под куполом мало что дадут, и к тому же, есть вероятность, что купол пробьет, и тогда будет не проблема, а катастрофа. — Тезан сразу же отметает вариант и делает глубокий вдох, наверное наслаждаясь ароматом разгоряченной вишни. — Решение придет. Повисает молчание, мальчик с чайником удаляется, Ним и Дан делают по глотку из чашек, а я задумываюсь, зачем же мы здесь. Неужели ради этого в скором времени старика и проблем планеты? После обеда следует прогулка, и во славу Баха, не на ногах собственных. Мы садимся в напланетный корабль и чуть взлетаем, поднимая за собой и пыль. Летим к большему скоплению песчаных холмов, и это вгоняет в тоску. Разрушение. Вот что принесла сюда Империя, разрушение, погребение под слоем пепелища, и не понятно, что добывают здесь тодотейцы. А что сталось с Ювентой?.. — Можно я подожду вас здесь? — спрашиваю Тезана после посадки корабля, и словно невзначай он бросает мне несогласие, отказ, короткое «нет» без объяснения причины. Над песком натянута гигантская полоска ткани, будто она может защитить от чего-то, или предотвратить что-то. И мы уходим дальше под ней, пересекая два холма по шаткой деревянной, натянутой с помощью канатов лестнице и выходим на смотровую площадку, одну из многих на этих холмах, окружающих песчаный бассейн. Внизу особи, сотни особей роют, прорывают в глубину, закашливаясь в проклятьях. — Они трудятся и в ночь, сменяя друг друга по часам, — проводник указывает на них, и в новом брошенном взгляде замечаю на них цепи, от левой ноги до левой щиколотки соседа простираются. — Что они добывают? — шепотом интересуюсь у Нима, но проводник слышит и улыбается по-доброму: — О-о-х, господин Каин, реки, что текут в глубине, уносят все боли прочь. Но соизмеримой ли болью эти реки находятся? — Это еще не самое ужасное, что ты сегодня увидишь, — Ним усмехается безрадостно и возвращает внимание рабам, то же делаю и я. Разве может быть что-то хуже этого? Загнанные, пашущие «массы»: уже не особи, уже не жизнь, лишь доживание до момента слома, и тела падут в найденную реку, которая унесет «все боли прочь». Зябко передергиваю плечами, мечтая только о том, чтобы вернуться на «Птицу» и не видеть ничего рабского, а Дан, кажется, наслаждается видом. Глаза у него горят, тьмой окутанные. Забываю о предостережении Нима, забываю, что должен увидеть нечто более ужасное, когда мы возвращаемся к «Птице». Сильнее не увязла пока, и тороплюсь оказаться на ней, поэтому медленно реагирую на оклик с холма: — Эй, ты правда улетишь без меня?! — веселый смех, и на всех парах к нам мчится особь, представляющая из себя личность весьма притягивающую внешне. Загорелый, с широкой сверкающей улыбкой и сильными руками, на виске его вытатуирована желтая набирающая оборот луна, и я сомневаюсь, что он тодотеец. Слишком жизнерадостный для этой расы. — А как же наша задумка встретиться? — Мы и встретились, — Тезан оглядывает подошедшего с головы до ног и обратно. — Да, — незнакомец обхватывает плечи Тезана, засматривается в его лицо, и улыбка все не сходит с губ. — Я безумно рад тебя видеть, все так же прекрасен… И в этом что-то есть. В том, как он смотрит на него, в хватке рук, в чрезмерной близости, в словах. Наверное, кажется, потому что особь слишком явно верхняя, что он просто друг, хороший приятель. Ним смачно харкает в песок и поднимается по лестнице корабля, произнося мрачное: — Как же я желал-то улететь без тебя, Дезмонд. — Тебя я рад видеть несколько меньше, старый недобрый Ним, — Дезмонд усмехается, поправляет лямку небольшого дорожного рюкзака и наконец отходит от Тезана, чтобы тоже подняться по лестнице.                      — Ты выглядишь побитым, — удивительно, в моем присутствии Ним собирается прицепиться, поиздеваться над кем-то другим, над новоприбывшим, нововступившим, пустить свежую «кровь», хотя для Нима, верно, ничего нового в Дезмонде нет. Они знают друг друга, и Ним знает куда бить: — Тебя точно сместили, попросили с места в вашей шайке-лейке, да? — Хм, — Дезмонд, расположившийся ровно напротив, запрокидывает ногу на ногу, чувствуя себя все свободнее. — В структуре не смещают, если общество считает тебя не реализовавшимся в роли, то это конец. А я, как видишь, жив. — Но общество не отпускает, иначе какой смысл держать тайну, если каждый сваливший дурак откроет рот? — Я, по-твоему, дурак? — голос не выдает в нем поднявшейся злобы или разгорающейся ярости, непонятно, несет ли вопрос угрожающий подтекст, может, это непонятно только для меня, потому что Ним миролюбиво меняет тему: — Все хотел спросить, когда ты туда вступал, чем «Общество» отличается от пиратов? Становится ясно, что упоминаемое общество является именно сообществом, значит, к нему действительно применимо слово «структура», некая систематизированная организация, в которой числился Дезмонд. А теперь его там нет. — Мы действуем, согласуясь с властью Империи. — Пираты тоже, — Ним пожимает плечами, показывая, что не впечатлен и ждет иного, и Дезмонд смеется: — Ты удивишься, если отойдешь от Тезана на несколько шагов, это только при его приближении мир преображается. — Да? — настает очередь Нима смеяться, и он показушно лениво осматривает управляющую каюту, не поднимаясь, выискивая и не находя: — Кажется, его тут нет, а мир не испортился, обстановка все еще прекрасная, хотя, да вот погоди, я вижу перед собой кого-то очень неказистого, я бы сказал даже неудавшегося. — Ты меня понял, Ним, — завершает диалог так, что даже я понял. Понял, что пора уходить отсюда, Тезана правда нет, и непонятно, зачем я сижу в бочке с двумя скорпионами, которые только что сразились меж собой и остались не удовлетворены исходом. — Познакомься, это Каин, — заговаривает Ним, кивая в мою сторону, и понимаю, что опоздал убегать. — Подстилка Тезана. Вредная, такая же неказистая, и до безумия высокомерная. Но будь с ним аккуратнее, он как ценный груз, не пнуть, не выкинуть, и в последнее время пристрастился кусаться. — Бывший Властитель, — кивает Дезмонд, — это сказка выходит в народ. — И каким образом складывается? — интересуюсь тихо, и Дезмонд отвечает с той готовностью, будто хотел это произнести всю жизнь: — Обольстительный красавец с далекой планеты взглядом покорил юного Тезана и сбежал, страшась гнева его отца, великого Вельзевула. Спустя время, Каин вновь явил себя уже повзрослевшему Наследнику и не позволил тому избежать своего очарования, — таинственная улыбка, взгляд опускается и воспаряет с огнем: — Тезан привез его домой, и неведомые силы хоть и отняли любимого, но не смогли удержать и препятствовать воссоединению двух переплетенных душ. … двух переплетенных душ, вернее и не сказать, и все же неужели так может выглядеть произошедшая история? Неужели возможно настолько лживо вывернуть жизнь еще до моей кончины? — Мда, — Ним усмехается, вероятно, так же недоумевая и сопротивляясь услышанному, как и я. — Так и получаются оторванные от реальности небылицы. Все было иначе. — Эта сказка дает надежду всякому нижнему, вдохновляет на томный взгляд и соблазнительные наряды, — разводит руками и сладко улыбается. — Не так плохо, да? Шарм Дезмонда не действует на Нима, даже более того, точно и расчетливо, демонстративно специально он сбивает налет приятности, буквально стаскивает улыбку с чужих губ с помощью насмешки: — Тебе-то откуда знать? Плохо это или нет. Слова кажутся простыми и не особо обидными, но Дезмонд меняется в лице, закаляется и после цокает языком, смиряясь с колкостью. — Этот чудак сбегал и сбежит, — добившись цели, Ним спешит добить и меня. — Значит, есть от чего сбегать, что-то толкает на это, — парирует Дезмонд, и я растворяюсь в пространстве, очевидно, обо мне говорят так, будто я здесь не присутствую. — Тебе всегда казалось, что решения, принимаемые за секунду, спонтанны и нелогичны, но это ошибочно, Ним. — Да ну? — Ним чешет затылок, усмехается. — По мне, твое решение свалить от нас в Общество, хоть и было поспешным, но представлялось весьма логичным. А вот твое возвращение нелогично, обречено на провал. И снова ты будешь прозябать, рядом с Тезаном свои таланты не раскрыть, ты знаешь. — У всего есть свои причины, — словно уклоняется от ответа и даже голову отворачивает, — и порой эти причины ты понять не можешь в силу собственной специфики. — Скажу даже, что не только я, Тезан, например, не понял ни одного твоего решения, ни уйти, ни вернуться. — Он еще специфичнее, — и Дезмонд поднимается, он будто устал от всего этого многозначительного, замысловатого диалога, и то ли от желания устраниться, то ли из праздного интереса подходит ко мне. Близко-близко, останавливается и еще наклоняется, чтобы контакт наших взглядов наэлектризовался. Глаза у него темно-карие, умиротворенные, не волнующие, не пленяющие, даже дыхание не сбивается. А еще от него пахнет пылью и жаром тела. — Ты делишь его темноту, сердце твое темнеет, душа очерняется, — склоняется еще ближе, будто высматривает во мне нечто, — и все же вижу в тебе чистоту, будто снег, — глаза сужаются, рыщет где-то в глубине моей души. — Тебе никогда не вернуться, и… — Ты так и не избавился от этой дури видения? — фыркающий Ним врывается и перебивает, тайна пропадает, срывается с обрыва, а он продолжает крушить: — Не слушай его, у него демоны и ангелы существуют. — Ты не будешь отрицать, что один демон точно живет. — Дезмонд поворачивается к нему, забывая обо мне, забывая то, что хотел еще сказать. — И мы оба знаем — где. — Нет, никто не знает, что и кто конкретно там живет, — мотает головой, яро отрицая, и я могу лишь догадываться и сомневаться, идет ли речь о том, что заперто в Болотном доме? — Это имеет отношение к Тезану, может, это мучает его. — Есть только одно существо, которое точно его мучает, он перед тобой, — Ним кивает в мою сторону, и Дезмонд ничего не успевает ответить, как заходит Тезан, и тема испаряется сама собой. Уступает место иной: — Тэ, ты знаешь, Дезмонд сказал, что ты управляешь Империй, только когда находишься в зоне видимости. — Ним улыбается, понимая, что несколько перевернул смысл той прозвучавшей фразы, наверное, поэтому и улыбается. Дезмонд заливается искренним смехом, но в этом его никто не поддерживает. Тезану, кажется, не до этих пустяков, он садится в кресло перед управляющий панелью и сохраняет молчание. — Да, ведь империей управляет великий Вельзевул, — поясняет, отсмеявшись, Дезмонд, и это заставляет Тезана заговорить: — Верно, правитель империи Великий Вельзевул, я лишь инструмент его власти, — звучит весьма безучастно, чуть ли не заученно, и после становится ясно, что причина в неинтересности темы, тревожит другое: — Я думал насчет угрозы водой на ЭДК-2. — Что думать? — Ним поджимает губы, хмурится. — Кто поумнее уже свалил, ну а тупые пусть остаются и погибают. — Ты все-таки изменился, Ним, раньше разбрасывался словами, а сейчас уже и целыми планетами пренебрегаешь. — Дезмонд усаживается на прежнее место. — Так что ты решил? — Создание повторной природной защиты, препятствие для возвращения воды, препятствие, возникшее стихийно, сможет снова уберечь и, возможно, продолжить добычу и поставку. — А? — Дезмонд не понимает так же, как и я, и только Ним догадывается: — Повторное уничтожение планеты, это любопытно. — Но что если природная защита не справится, и мы получим коллапс? — Дезмонд проводит пальцем по подбородку и спрашивает с Тезана: — Или ты тоже думаешь, одна планета в Империи не ценность? — Ценность, поэтому пойдем на риск, чтобы спасти, — нажимает несколько кнопок на панели и откидывается на спинку кресла, расслабляясь, — если не получится, то одна планета не такая уж ценность, ведь полная воды она бесполезна. — Я одобряю, — Ним не без радости соглашается, наблюдая за сомнением Дезмонда, который все же не пытается отговорить, помешать или предотвратить, лишь выносит предложение: — Надо организовать полную эвакуацию. — Времени не так много, и необходимо многое подготовить, — Тезан, вероятно, продумал и это, — вопрос выживания личное дело каждого. Вот так. Повисает тишина, и я понимаю и Нима, который поддерживает решение, оттого что ему все равно, и Дезмонда, которому, похоже, это не нравится, но воспрепятствовать он не в силах. Я понимаю, но смолчать не могу: — Как же спасутся те, у кого нет личных кораблей? Те, кто не смогут купить себе место на чужом? Что о тех трудящихся? Вместо ответов на такие простые вопросы Тезан словно не мне, а внезапной боли говорит: — Каин, позже обсудим. — Почему ты заботишься о них? — теперь уже интересуется Ним у меня, будто серьезно не знает очевидного, но это очевидное знает и озвучивает Дезмонд: — Потому что любая жизнь важна? — Их нужно спасти, время на эвакуацию есть, — полностью осознавая, что с друзьями Тезана разговаривать бесполезно, я обращаюсь, говорю лишь для него: — то же время, что и на подготовку, можно потратить на эвакуацию, можно. Он не отвечает мне. И это забивает тревогу в сердце, в волнении и беспокойстве я поднимаюсь, будто лечу к нему, не решаюсь развернуть его к себе в кресле, просто наклоняюсь, и пусть он слушает меня так, вполоборота, пусть смотрит в бесконечную даль за стеклом. Тезан все равно слышит. — Если есть возможность спасти, то надо ей воспользоваться. — Спасти для чего? — немного поворачивается ко мне. — Ты уверен, что они дорожат своей жизнью так же, как ты? — Я мог быть там, вместе с ними, Дельта хотел… — ком застревает в горле, я воспоминаю, я помню с ясностью, — собирался отправить меня туда, и если бы ты меня не спас, то я сейчас был бы там и… — На Драконе, он хотел отправить тебя на Дракона, — поднимает голову, поднимает темный взгляд, и я ощущаю полную беспомощность перед ним. Я никто, а Тезан все. — Пусть так, только… — сажусь у его ног, хоть и неудобное положение, но обнимаю его колени, обхватываю двумя руками, кладу подбородок и прошу: — Пусть для тебя это лишь блажь, смысла в этом не видишь, но смысл есть, — а слов у меня нет, как достучаться до Тьмы? Что можно сказать Черной Дыре, чтобы пощадила? — Пожалуйста… пожалуйста. Они не хотят умирать. Тезан кладет руку на мою макушку, поглаживает, но не понять, какая эмоция за этим стоит. Лицо спокойное, несколько равнодушное, не меняющееся, только подается чуть вперед и спрашивает проникновенно: — Почему ты можешь сделать это для других, а ради себя нет? Почему, Каин? Он ждет ответа, с неподдельным вниманием выжидает причину, но я лишь прячусь от темного взгляда, закрывая глаза. Если бы я себя знал… — Благородство, Тезан, — доносится голос Дезмонда, — благородство ставит жизнь и счастье других выше обесцененной своей. Этому нет причины, ты либо таким рождаешься, либо нет. — Самое тупое, что я только слышал. Кто может быть дороже собственной шкуры? — Ним хохочет раскатисто и этим возрождает беспокойство, волнение во мне. Эта громкость... и я начинаю сбивчиво тараторить: — Тезан, я множество раз что-то просил, хотел, я многим тебе обязан, — сбиваюсь, понимая, что в той же мере обязан и он мне, в конце концов, пришел и разрушил мою судьбу он, я этого всего не желал, — пусть будут и спасенные тебе обязаны, и может долг свой не отдадут, и знать о нем не будут, но это лучше пустоты. Все что угодно лучше, чем ничего, и раз есть шанс, есть возможность… нужно, необходимо… — Ш-ш-ш-ш, — Тезан кладет указательный палец на мои губы, окончательно обрывая мою речь. — Тщетно, Каин. Сердце схватывает от кратковременной боли, безысходности, закусываю губу в острой попытке придумать, что-нибудь придумать, каким-то образом убедить, направить... В последнее время у нас не было никакого сексуального контакта. Не беря в расчет того возможного поцелуя на корабле, между нами ничего, Тезан больше ко мне не тянулся, лишний раз не притрагивался, ни к чему не склонял. Желание его будто иссякло, уничтожилось, погибло, оставив за собой загадку, которую он задал себе еще тогда, после моего спасения. Загадка до сих пор криком ужаса вспоминается порой: «не могу вспомнить, почему держу тебя», — студит кровь в жилах. Да, желание его будто иссякло, но не буду врать себе и облегчать жизнь, ведь догадался уже, что желание все же не пропало, а затаилось. Там, в темноте Тезана, очень легко спрятать все то, что не хочешь демонстрировать, чем не хочешь пугать… Поэтому, как уже сказал, жизнь себе не облегчу, и с этим мотивом поднимаюсь, чтобы сесть на его колени. Обнимаю за плечи, утыкаюсь носом в его шею и едва касаюсь губами, едва целую его теплую кожу. Тезан не обнимает меня в ответ, не поглаживает, ничего одобрительного не говорит и не делает, но одобрение чувствую. Оно разливается медом по коже и впитывается, это ощущение благосклонной власти никак иначе не передать. Еще несколько раз целую, забираясь выше, добираясь до подбородка, и последний поцелуй приношу к уголку его губ, легкое касание, и Тезан уже улыбается: — Так ты, оказывается, котенок, — проводит пальцами по моей щеке, цепляет подбородок, заставляя меня поднять взгляд и посмотреть в его глаза. Полные тьмы, они не враждебные, не холодные, но такие затягивающие. — Да? Я киваю, не зная куда деться от стыда. Перед Нимом не стыдно, он меня видел всяким и что похуже, стыдно перед Дезмондом, впервые присутствующим при моем падении. Стыдно перед собой. — Видишь, ты все можешь, — Тезан прижимает меня к себе, и, закрывая глаза, я втягиваю в легкие аромат его близости. Волнительный, превосходный запах всего его существа. — Все у нас получится, Каин, ты борись… борись с собой и победи. Чувствую, как он касается моего бедра, как поглаживает, прижимает к себе. В голове всплывает образ Нарцисса, недавно таким же образом сидящего на Тезане, и меня прожигает большим отвращением к себе. Вернуться хотя бы на один день в прошлое, на Ювенту, всего на сутки, но в те роковые сутки. Приходит осознание того, что светлеет. Управляющая каюта наполняется светом больше и больше, и чуть приподнимаю голову, чтобы посмотреть, увидеть, что впереди. Баха, курс прямо на Баха, яркость которого неумолима, Баха в разгаре. — Мы летим, чтобы сгореть? Тезан мягко улыбается, проводит ласково рукой по моим волосам: — Нет, поцелуй меня. Я с трудом проглатываю скопившуюся во рту слюну, и с тем же трудом подаюсь выше и вперед. Слепо прижимаюсь своими губами к его, выжидая секунды, чтобы прекратить сладкую мучительность, но Тезан проводит влажным языком по моим губам, проскальзывает внутрь, тем самым углубляя поцелуй. Углубляя, продолжая, зарождая пряную сладость, отдающую похотью от изобилия. По прошествии стольких дней глубокий поцелуй видится чрезмерно сладким, чересчур наполненным удовольствием. По завершению Тезан снова касается пальцем моих горящих губ, только уже не для того, чтобы я замолчал, ведь и так молчу. — Ты доставляешь мне ни с чем не сравнимое удовольствие, — и это сказанное Тезаном поднимает бурю, бурю из очень плохих эмоций. В его глазах я чуть большее, чем те нижние, что услаждали их весь вечер, которые играли у ног, были собачками. А может и чуть меньшее, потому что они не его собственность, в отличие от меня. Я для удовольствия. Всё окружающее Тезана лишь для этого: корабли, друзья, сделки, решения... и я, — все доставляет удовольствие. — Мы летим на Дракона, — и Тезан улыбается самовлюбленно, самозабвенно, зная, чувствуя, сколько страданий приносит мне этим. Он не перестает калечить меня, в одну минуту целует, в другую заносит руку для оплеухи. Жестокий и хладнокровный даже с растопленным сердцем, даже получив своё. Пусть так, ведь когда мне представится шанс, я обязательно покалечу его, обязательно занесу руку и обязательно перед этим поцелую, чтобы мучительнее вышло.