Острое чёрное

— Ты ничтожество! — Дан вскидывает руки и смеется истерично. — Я никогда не видел более жалкую особь, чем ты. Не будь у тебя Тезана, по счастливой ошибке тебе доставшегося, — и подмечает восторженно: — ох, пути Вселенной темны и неисповедимы, несправедливы! — а затем продолжает, возвращается от Вселенной ко мне: — Не будь у тебя его, ты бы давно скончался, задолго до Дракона. Накалилось. Все накалилось и обострилось с момента спуска на эту чертову планету-колонию и неудивительно, потому что здесь так жарко, зубы и кости сводит, так и ломит, подрывая на кого-нибудь накричать и сорваться, кого-нибудь сбросить в жерло многочисленных активных вулканов. Начиналось все хорошо. После посадки Ним приволок раздутый мешок, обычно использующийся для хранения продуктовых припасов в отстроенных амбарах, и вытащил оттуда пару длинных сапог. Еще там оказались белые перчатки, ультратонкие очки, присасывающееся к коже, и маска для рта и носа, напоминающая коленную накладку. Набор для каждого, ведь, как напомнил Ним, почва тут недружелюбная, ядовитая, а мы все не хотим отравиться. Правда, когда я доставал себе очки, Ним воспользовался лазейкой для шутки, спросив, точно ли я не хочу умереть? Рассмеялись все присутствующие, даже Тезан, и даже я. А потом мы покинули прохладную каюту корабля и попали в пекло. — Ну и что ты стоишь? — хмыкает Дан, — глазами хлопаешь, беспомощный, словно рыба. Ты туп. Пришли провожатые. Нас встретили, проводили под зонтами к натянутому тенту, создающему искусственную тень. Вовсю работали старые вентиляторы, повсюду копошились особи-рабы. Худые, мышцы обтянуты кожей, со вздувшимися жилами, и пот градом стекает. Заходятся в кашле, сгибаются пополам, выпуская из рук кирки. Вся суть в почве, в ядовитой, источающей пар почве, и больше всего этой сути у подножия вулканов. Больше всего драгоценного металла скоплено там, там же построены шахты. Две летающие платформы оказались представлены для нашего пользования. Широкие, металлические, с подсветкой снизу и фарами по всем четырем сторонам. На первую платформу взошли Тезан, Ним и провожающий, вторая вместила меня, Дана и Дезмонда, который наловчился ей управлять. На расстоянии не меньше ста метров мы следовали за первой платформой, гоня перед собой пыль, поднимаясь на вершину вулкана. Дан будто невзначай спросил, даже не смотря в мою сторону: — Как ты себя чувствуешь, Каин? Ужасно! — хотелось крикнуть. И дело не только в том, что температура дробила тело. Не только и не столько в том, что мечталось о воде, холодной реке, пробегающем ручье, мечталось быть далеко. Я изо всех сил отстранялся от реальности, но она бежала за мной, нагоняла стонами, скулежом, стенанием мучающихся, невидимым движением огня в недрах, исходящими испарениями, витающим маревом. Ничего бы не случилось, если бы тогда нас бы и накрыла лава, но извержения, к несчастью, не произошло. Я ответил: — Все в порядке, — и меня чуть не затрясло от собственного вранья. Думал, платформа остановится у самого котла, но следующие впереди исчезли из поля зрения, опускаясь, и мы тоже кратер огибали, пока Дан не столкнул меня с плывущей платформы и сам не прыгнул вниз, объясняя: — Давай прогуляемся, мы им там не очень-то и нужны. Дезмонд притормозил платформу, также не понимая, что происходит, как и я, но не собираясь спускаться. Дан посмотрел на меня холодным, спокойным взглядом, и показалось, будто это все неспроста, нам есть что обсудить. — Мы побудем тут, живописно, — я подыграл, сделал вид, что все по плану, даже улыбнулся неловко, и Дезмонд поверил, оставил нас, удаляясь на платформе. Я уже тогда размышлял, не зря ли так поступил, и размышляю до сих пор, пока Дан буйствует и кипит: — Мы все можем закончить прямо здесь и сейчас, ну же, Каин, подойти сюда, — протягивает руку к источнику огня. — Давай, прыгай в кратер. Невероятное тепло, чувствую жар тела, пот, попытка охлаждения и странный лихорадочный озноб. Сжимаю кулаки, ощущаю влажность пальцев и делаю очередной, не приносящий облечения глубокий вдох. — Не хочешь? Жаждешь влачить жалкое существование? Жажду воды и морского ветра. — Ты убил моего отца, — гораздо спокойнее провозглашает Дан, мрачно повторяет: — Ты убил моего отца, Каин. Жалкий ты. И он никогда мне этого не простит. Я не прощу Тезана за это же, а он меня за многое другое. Положение патовое. Прочищаю горло, и будто от лавы и песка, першит. — Не я его убил. Дан, кажется, только этих слов и ждал. Заливается сухим смехом, упирает глаза в небо и качает головой, будто раскусил меня: — О нет, ты. Ты, — снова смех, еще суше и гаже. — Ты причина всего, что произошло, это твоя месть, да, есть за что, но так и мне есть, верно? — делает несколько шагов, приближается, и ноги сами совершают крохотный отступ. — Странная штука — месть. Хранится за пазухой, чешется, ропщет, выжидает нетерпеливо, неугомонная. И все хорошо, пока месть не встречается с местью, — голос звучит угрожающе, он не перестает приближаться медленно, по прямой. — Ты убил моего отца, ты причина. — Я не убивал, я не хотел этого, — стараюсь звучать убедительнее, но почему стараюсь, я же искренен. — Это сделал Тезан, но ты понимаешь, что ему отомстить не сможешь, вот и играешь со мной, да? Дан замирает на несколько секунд, сухая улыбка кривит губы. — Ним говорил, ты этим грезишь, — улыбается, будто чувствуя боль, — ты ждешь, надеешься, что вот-вот представится шанс, но… Ты знаешь, как громко Ним смеется над этим? — Могу представить, — киваю, и Дан усмехается: — Шанса не будет, возможность не предвидится, — останавливается в двух метрах: — Ждать нечего, Каин, прыгай. И кажется, он меня столкнет, сначала подтолкнет, а после ударит в спину, сбросив в пучину радостно ревущую, принимающую в пламенные объятия. Повинуясь гипнозу, некой витающей магии душного, спертого воздуха, я подхожу к самому краю вулкана самостоятельно. Шаг вниз, и я пропал. Пылает, дышит в лицо обжигая, глаза ослепляя через стекло, слезятся. А взора от бедствия не отвести, никогда не заглядывал внутрь вулкана, никогда не смотрел так пристально, в кипящую лаву не всматривался, и лучше бы не делал по сей день. Дан прав. Это все может закончиться прямо сейчас, прерваться, жалкое существование оборвется красочно, и, может, Тезан огорчится, узнав об этом. Жажда мести перестанет грызть душу, похоть отпустит тело, одни плюсы от единственного шага вперед, шага в смерть. Но ведь если я умру, Тезан победит. — Прекратим это, — Дан становится рядом, чуть ближе к переполненной чаше, и смотрит не вниз, а на меня: — Ты думаешь, Тезан причастен к твоему заточению? Теперь уже и я смотрю на него. От близости кипящего варева его глаза за стеклом очков превратились в огненные, смотрят с пожаром, бушующим внутри, прожигающий взгляд, выжигающий вопрос. Дан заливается смехом, по только ему известной причине, и в этом приступе экстаза выбрасывает ногу вперед на самый край обрыва, с силой упирая; и я замечаю крошечный отваливавшийся камень, угождающий в лаву, поглощенный моментально. Меня словно дергает назад, и только успеваю отскочить, как маленький островок края трескается и в единый миг осыпается вниз. Тот самый островок под ногой Дана рушится стремительно, он теряет устойчивость, равновесие, почва выбита, обрушена, это был бы полет, не успей Дан двумя руками схватиться за обрыв и повиснуть на полпути к неминуемой кончине. Лава рукоплещет, бурлит и ждет, радостно причмокивая. «Ты можешь разбираться со своими врагами сам...», — всплывают в памяти Тезановы слова. Имелось ли это в виду? Подразумевалось, что я могу убивать, решать жить или нет? Дан кричит в испуге, я могу подать ему руку, помочь выбраться, спасти. А могу разобраться со своим врагом сам. Еще могу спросить причастен ли Тезан к абсолютно всему, со мной произошедшему, включая те самые блеклые дни мучительного заточения? Знаю, что могу услышать ответ, просто спросив. — Каин!.. — только это и успевает вскричать, прежде чем край, за которой он держится, рушится следом за островком. Я отхожу дальше и глохну от предсмертного крика и агонии. Тьма поглотила его, и гораздо быстрее, чем поглощает меня. Я кричу не тише, но этого никто не слышит. Отхожу далеко, потому что дышать уже просто невозможно, как и переварить все, что произошло. Считается ли это тем, что я расправился с ним? Я убил Дельта? Дана? Муки совести не ощущаются, не грызутся, и меланхолия сменяется другим: — Я мог узнать ответ, мучил ли меня Тезан после побега. Был ли это его приказ, провести меня через все круги страдания, пытки бесконечной мольбы? Я мог бы узнать, но смог бы с этим жить? Не спросил, чтобы не усложнять и без того сложные вещи. Это должно оставаться во Тьме.                      Их всего десять. Они окружены наваленными камнями, булыжниками и песком, который откопали собственноручно, собственномощно. Кажется, никакого надсмотрщика рядом нет, но от чего-то продолжают работать добросовестно, аккуратно пытаясь добыть что-то из подножия вулкана. Кожа у них темная, белки глаз чудовищно желтые, они ничем не защищены. Ни очков, ни респираторов, ни нормальной одежды, лишь серые лохмотья. На приближающегося меня поглядывают с напряжением, вижу, как пальцы сжимают орудия сильнее. Я подхожу близко, один из них закашливается и падает на колени, закрывая рот рукой. На ладони сгусток крови, который вытирает о камень, оставляя багровый след. Не покидает ощущение ужаса от того, что наблюдаю на Драконе, от того, что сам мог бы оказаться здесь в ином положении. Сколько дней я бы выдержал, прежде чем кинулся умирать? И если я не кидаюсь сейчас, значит ли это, что все хорошо? Что моя жизнь меня устраивает? Империя Тодоте… Мысленно возвращаюсь в те дни, когда Империя была лишь слухом, страшной сказкой, в те дни, когда их лапы еще не дотянулись до нашего мирного уголка Вселенной. Да, когда их лапы еще не дотянулись, но уже протянулись к нам. Пройти бы еще хоть раз по гладкому, холодному полу моего дворца, а не ощущать сквозь подошву сапог бугристый неотесанный камень. Вдохнуть аромат свечей, которые зажигают повсюду в непогоду, а не дышать с помощью респираторов, чтобы не вдохнуть яд и испарения. Видеть своих жителей, счастливых, неторопливых, наивных, а не наблюдать, как такие же, как они, трудятся, убиваясь на благо Империи. Я хочу вернуться на Ювенту. Набирающий оборот шум, внезапный порыв теплого ветра, и Дезмонд подает мне руку, чтобы я забрался к нему на платформу. — Тезан сказал никаких прогулок. — И поджал губы, будто считает это необоснованным и сожалеет о необходимости исполнять приказ. — Где Дан? Засматриваюсь вдаль, лишь бы не отвечать. Бескрайние, уходящие далеко пики вулканов, очертания особей, словно муравьи, и оранжево-туманное красочное небо. И это небо самое красивое, что здесь есть. Палящий Баха немилостив. Я так ничего и не говорю Дезмонду, не рассказываю, и он почему-то больше не спрашивает. Мы вместе в молчании, лишь под слабый рев платформы летим навстречу тем же пейзажам, поднимая пыль. Люк закрывается, наконец можно снять все предметы безопасности и стянуть сапоги. Невесомые ювентуи дарят блаженство, как и глубокий вдох без помощи всяких приборов. — Где Дан? — холодно интересуется Тезан, возможно недовольный моей самовольной прогулкой. Чувствую некую безнаказанность. Кажется, скажи сейчас, что фактически убил его, мне ничего не будет, как мне ничего не будет и за променаж. Может, я даже горд за две эти вещи, свершение которых убеждает меня, что я все еще своеволен для дамаска. А может это самообман… Не принадлежи моя жизнь Тезану, я бы спрыгнул? — Этот дурак шмякнулся в пекло, — с широкой улыбкой заговаривает Дезмонд, и имитирует пике в котел, — Я его позвал, он резко развернулся и ветром от платформы его пошатнуло, свалился вниз, — естественный громкий смех, — несчастный случай. Ним переводит подозрительный взгляд с Дезмонда на меня, Тезан же явно задумывается. Верят ли? И зачем Дезмонд наврал? — Дьявольская эта планета, зловещая и зловонная. — Ним поводит плечами словно от холода, — Валим уже отсюда. Тезан по-прежнему сохраняет задумчивость, и все же поворачивается к управляющей панели. Приводит корабль в действие, и мы отрываемся от Дракона. Последний, надеюсь, действительно последний раз смотрю в окно на так верно охарактеризованную Нимом планету-колонию. На оранжевое жгучее небо и дым, валящий из некоторых активных вулканов. Дракон расположен близко к Баха, ближе, наверное, только Жало, которое тоже принадлежит Империи. И я до сих пор помню ту историю, якобы произошедшую на планете Жало, ту темную историю про ювентианца Ладона и Терсита, про то, как они похоронили Пира в саду и сбежали вдвоем. Перевожу взгляд с затылка Тезана на Дезмонда, который почему-то мне улыбается.                      Это я его убил? Просыпаюсь со стойким ощущением чужого враждебного затаившегося присутствия. Поверни я голову, увижу застывшего в углу Дана, в руках у которого обязательно что-то острое, и он имеет полное право и власть мучить меня снова. В этот раз он отрежет ногу мне и съест без всякой жарки. Полный страха поворачиваю голову и вижу его, лишь секунду, видение рассеивается, страх отпускает, и я в реальности наконец понимаю, что этого и быть не могло. Дан мертв, и это я его убил? В комнате огромная кровать, голограмма во всю стену напротив, настраивающаяся на канал ближайшей планеты. Комод, мягкое кресло, есть даже длинноворсный ковер цвета топленного молока. И эта комната лишь моя, Тезан так ни разу и не пришел, ни утром, ни в ночь. Дверь в управляющую каюту не распахнута, но открыта, я слышу голос Нима, когда подхожу ближе, еще не вхожу. — …Сесель образец, неподражаемый идеал роскошной бабочки, — мерзкий смешок, — Нэк таким никогда бы не стал. — Поэтому ты его продал? — Тезан задает, вероятно, риторический вопрос, потому что после звучит смех, по окончании которого, Ним выдает: — Тьма, я прям разволновался… Сесель… Следует пауза, и я вхожу, чтобы утянуть паузу в долгое молчание. Ним фыркает при виде меня и бросает многозначительный взгляд на Тезана, тот в свою очередь усмехается в ответ. И какая же информация была передана? И куда же летим сегодня? В какую еще канаву мы летим? В какое бедствие, устроенное, установленное Империей, мы попадем? Снова поглощающая жара, истощенные рабы, и я в центре, балансирующий на грани угождения в их бедное положение и становления рабом на самом высоком уровне. В пышности и праздности, но участь та же. Вопрос лишь, где именно и с Тезаном или без него. День проходит, и даже к вечеру не проявляется никаких симптомов того, что мы подлетаем, готовимся к снижению, посадке. Дезмонд практически не покидает каюту, Ним с Тезаном только и делают, что обсуждают что-то, используя тодотейский диалект, чтобы скрыть суть, в то время как я гипнотизируюсь бесконечностью и темнотой. Душа вернулась в прежнее меланхоличное состояние, ловлю себя на мысли, что готов проживать жизнь, наблюдая со стороны. После всего произошедшего нет ничего, что я бы не вынес и не принял. Когда настает ночь, я молю и желаю, чтобы Тезан пришел. Хотя бы зашел на несколько минут, чтобы немного поговорить со мной, обсудить что-нибудь, спросить что-угодно. Или, не надо со мной говорить, помолчать наедине тоже хорошо, обняться, поцеловать для пожелания сладкой ночи. Я очень хотел, чтобы Тезан пришел, но этого так и не случилось.