Острое чёрное

Свежий, дурманящий воздух; запах травы, цветов и бутонов, впитавших и вобравших щедрое тепло Баха. Спустившись, вступив, сделав лишь единственный крохотный шаг, я сразу осознаю, что здесь все не так, здесь все иначе. Никаких вулканов, горящей почвы, пыли, никакой грязи, муки, тут не обитает несчастье. Тут живет мир и покой, и я очаровываясь этим, делаю вдох полной грудью. Небольшая площадка для кораблей, дальше поля, разросшиеся кусты роз, и на горизонте бежевые дома, такие органичные, словно природа их тоже вырастила сама. К нам медленно приближается встречающая делегация, состоящая из пяти особей, и только одна из них выдающаяся, как я понимаю, главная. Лиловое струящееся подвязанное одеяние, лукавый, кажется,все подмечающий взгляд, вздернутый подбородок. Следующие за ним лишь свита, для демонстрации статуса, а ведь в империи Тодоте статус для нижнего доселе не встречавшаяся мне редкость. Он диковинка, да? — Самая яркая звезда нашей Галактики, — разводит руки, возводит вверх, ладони открыты небу. — Вы все-таки прилетели, господин. Кажется, «диковинка» обращается исключительно к Тезану, улыбается исключительно для него, и улыбка красивая, губы наверняка теплые и мягкие, будто мякоть сочного, вызревшего плода. И тон у этого нижнего нежен, мелодичен, удивительно приятен уху. Тезан чуть наклоняет голову, оглядывает полностью его, а затем обжигает вниманием меня. Сравнивает? Опасаюсь невольно, с трудом сглатываю, потому что, если все же сравнивает, то я проигрываю по всем параметрам. Стыдно за себя. За такого чрезмерного худого, истасканного, слабого, волосы взлохмачены, под глазами уже давно залегли черные тени, не думающие пропадать, губы бледны, на руках сплошные дороги, переплетения синих вен, я иссяк. Диковинка же полна живости, ходячее обещание наслаждения, даже я чувствую, а уж как тогда сходят с ума верхние. — Я надеюсь на теплый прием, раз «все-таки» прилетел, — Тезан направляется к нему, и тот склоняется в вежливом поклоне, глаза вниз, секунда, и медленное поднятие взгляда, отчего-то эта неторопливость соблазняющая, заставляющая всполошиться кровь, а может, дело в коротких, но пушистых, загибающихся ресницах? Или это все бурлящая страсть в глубине? — Сесель, — Ним крушит сложившуюся тягучую атмосферу единственным обращением, — солги, что меня ты жаждал лицезреть ничуть не меньше. — Солгу, только если скажу, что больше, — еще поклон, не такой сильный, не такой заметный, не такой долгий. Сесель. Слышал это имя на корабле между Нимом и Тезаном, и слышал когда-то в прошлом. Но кто употребил, в каком контексте? Не вспоминается. Однако, это имя и его обладатель долго кружили вокруг меня, витали, чтобы наконец предстать. К нашим услугам большая подсвечивающаяся платформа, низкоскоростная, больше подходящая для прогулки по огромному саду, чем для перемещения по городу. Хотя не уверен, что мы в городе, смотрится пригородом. Ним рядом с Сеселем, Сесель рядом с Тезаном, и все остальные — шелуха, Дезмонд, как и я, делает вид, что заинтересован лишь в окрестностях, и не подслушивает беседу совсем. — Ваш прилет имеет политический мотив, или я смею надеться на подоплеку более приятного характера? Имеется ввиду чувственного? Между ними что-то было? Что-то есть? Сопровождающие, свита Сеселя, состоящая из молодых, чарующих и молчаливых, захихикала себе под нос, словно по команде. Это добавило вопросу определенного шарма и волнения, да, руки у меня вспотели. Только ли у меня? — Ты так аккуратен в словах, — Тезан усмехается, но даже не смотрит на него, — никакой политики, но я давно тут не был. — Два года и три оборота, господин, такой долгий срок. — Зачем ты посчитал? — Тезан не скрывает удивления и усмешки: — Только не обольщай уверениями, что ждал. — Тогда промолчу, но отмечу, что прошедшее время далось вкупе со страданием. Я не могу это слышать и слушать. Эта игра слов, пляска вокруг сути, ужасной сути. Сесель ждал Тезана, Тезан не удосужился заглянуть, вот и вся картина. К чему это хождение около смысла? К чему эта попытка замаскировать чувства снегом? К чему эта тонкость в высказываниях? Не понимаю, раздражает. Если бы мы с Тезаном объяснялись так, мы бы и не поняли очевидного, например, что хотим друг от друга, с прямой речью-то понимаем с надрывом, потугами. — Ветер очень ласковый, бархатный, — обращаюсь к Дезмонду, чтобы отвлечься от всех других. — Да, не то что пески, и без примеси металла, необычно, — морщится, отворачивается на миг. — На Ювенте было так же, да? — пожимает плечами, снова отворачивается. — Я хотел туда заскочить, но не дали разрешения. — И поясняет, прежде чем спрашиваю: — Я был слишком юн. — А Тезан не был? Платформа останавливается перед скромным дворцом, терраса и первый этаж которого утопают в лианах, второй этаж практически полностью стеклянный, а третий расписан белыми узорами по бежевому камню; и именно третий коридорами-туннелями соединяет три башни. Постройка причудливая, кажется заброшенной, развалившейся, но ухоженной, и крыш нет. Четвертая башня в отдалении, самая высокая, окруженная разросшимся садом. Тезан подает руку, помогая спуститься, а выбежавшие навстречу маленькие слуги разводят нас по предоставленным покоям. Если поначалу Дезмонд еще находился в поле моего зрения, то вскоре исчез по винтовой лестнице, в то время как меня продолжили вести вперед. Замок вмещает в себя больше, чем кажется. Больше покоев, больше дверей, которые мы проходим. Винтовая лестнице наверх теперь уже для меня, держусь за холодные перила, а наверху дыра с прозрачной далью. Третий этаж, пятая дверь, и никакого представления, где поселили остальных. Дезмонд, наверное, в моем крыле, а Тезан? Почему нас так разъединили? — Господин, — мальчик кланяется, пропуская вперед. Такой чистый, славный мальчик, с кудряшками, — ваши покои, господин. Цветы обвивают стену с окном, на других же лишь цветочные узоры, потолок тоже расписан. Несколько картин для антуража, мягкий ковер, большая воздушная постель и прилегающая ванная комната. — Отдохните господин, вас пригласят на ужин. Баха затухает. Наблюдаю за пылающим небом, жар которого постепенно сходит на нет. Нападает темнота, и сразу же загораются фонари, летающие крохотные лампочки повсюду, невероятно красиво и действительно сказочно. Тихий стук в дверь, мальчик наконец пришел за мной. Спускаемся, проходим внутренний двор, тут поставлен шатер, украшенный светом, большой стол, за которым лишь нижние особи. Ни Дезмонда, ни Нима, ни Тезана, никого из них. Для меня отодвигается стул, и все замирают в ожидании, когда же я сяду. Не тороплюсь, но и устраивать сцену не хочется, существуют правила приличия, а здесь еще и хорошая атмосфера. И ни одного верхнего, и Сесель отсутствует. Нам подают пропаренные овощи, рыбу, и на смене блюд, к десерту, в шатер вплывает Сесель. Легко и плавно обходит стол, чтобы встать позади меня, приобнять за плечи: — Надеюсь, наша пища вам нравится, дорогой Каин. — Бесспорно, так и есть, вкус прекрасно прян, — киваю, немного поворачиваю и задираю голову, чтобы посмотреть на него. — Я хотел бы поговорить с Тезаном. — Конечно, в любое время, — расплывается в нежной улыбке. — Только вас не затруднит провести несколько минут со мной? Поднимаюсь, молчаливо отказываясь от поданных пудингов с фруктами, и, ни на кого не посмотрев повторно, покидаю шатер. Стало гораздо прохладнее, поднимаю глаза ко звездам и замечаю другое. Там, где нет крыши, в крыле, где поселили меня, на самом верху его тень. Тезан стоит на самом краю и, вероятно смотрит на меня в свете фонарей. Хочется обратиться, крикнуть, к чему это разделение, и ведь услышит, но позади меня Сесель: — Для вас это так непривычно, Каин, да? — чувствую, как улыбается, обходя: — Позвольте, немножко вам рассказать, и не сочтите это за проявление невежества. Я понимаю, и вы поймите меня. Вы прибыли к нам с очень далекой, чужой планеты, вы в полной мере не имеете представления, каковы в Империи негласные законы, — чуть прихватывает меня за локоть, но я не прекращаю смотреть на силуэт Тезана. — Чрезмерная близость недопустима между свободными верхними и нижними, то, что было у вас… — секундная заминка, — это нормально для дамасков и хозяев, для взятых в плен и владеющих, но когда нижняя особь свободна, она не может… — Меня нельзя назвать свободной особью, — говорю, не выдерживая, — простите, Сесель? Но вы заблуждаетесь, так говоря. Мою планету захватили без крови, и на основании того, что мне не дали выбора в распоряжении своей судьбой, я могу быть уверенным, что не свободен. Будь иначе, меня бы здесь не было. — Каин, — бесцеремонно Сесель хватает мою кисть, переворачивает, проводит пальцами, — никакой метки, вы свободны. Нервно посмеиваюсь, выдергиваю руку, что он пытается мне объяснить? Весь тот кошмар на «Граче», заточение в доме, это всё что? Не понимаю затеянную игру. — Эта планета, наша Люман, отведена исключительно для нижних, это наше царство в Империи. Нет во Вселенной лучше места для нижнего, мы все здесь больше, чем семья… — Вы намекаете, что я остаюсь тут? — озвучиваю первое зародившееся подозрение и изумляюсь, осознавая, что глупая догадка верна. — Каин, — Сесель снисходительно улыбается, — вам необходимы некоторые знания, понимание сути происходящего, что делать, как вести себя. Что в правилах Империи, что лишнее. — И вы решили оставить меня, чтобы обучить? Как закидывать ногу на ногу сексуальнее? — тон повышается, дыхание усиливается, другие нижние покидают шатер. Им всем не более восемнадцати. — Посмотрите на себя, Каин, — Сесель делает шаг ближе, хотя ближе уже некуда. — Вы не пользуетесь тем, что имеете. Вы не расцветаете, вы не видите собственную власть, но когда вы ее осознаете, когда сможете пользоваться, ваша жизнь заиграет цветом. Все, что вы пожелаете, вы обретете со знанием, с умением. — С умением угождать? — прикладываю руку ко лбу, ощущаю ладонью дикий жар, я сгораю. — Да, посмотрите на меня, Сесель, и посмотрите на них, — киваю в сторону выходящих из шатра. — Я родился в благородной семье, но рожден я был не для постели и угождения, и учиться этому не собираюсь. И Сесель сбрасывает маску, отбрасывает вежливость, не выбирает обходной путь, любимую игру слов. Лишь прямой вопрос: — Почему вы так упрямы? — Я хочу поговорить с Тезаном, — качаю головой, показывая, что этот диалог бесполезен и бессмыслен, не представляет никакого интереса. Я поворачиваюсь к Тезану. — Не бередите его душу, Каин, это решение далось ему очень нелегко, — наставление Сеселя проникает, будто смазанный маслом нож в спину. Далось? Тезан хочет оставить меня здесь ради какого-то обучения смирению? Оторваться от войн, крови, происходящего, реального для того, чтобы пить чай в обществе таких же слабых, как я? А если Тезан меня никогда не заберет? Если останусь в этом домике из вафелек и печенек навсегда? Тезан пропадает из поля зрения, а я иду к башне, по которой смогу подняться к нему. — Каин, что вы делаете? — Сесель спешит за мной. — Пожалуйста, прислушайтесь к сердцу своему, к доводу рассудка, я столь наслышан о вас, неужели, вы не хотите после всего найти временный покой? Это поможет вам определиться. Сесель останавливается у входа в башню, по лестнице поднимаюсь один, и, попадая на крышу, оказываюсь в одиночестве. Вижу шатер, летающие фонарики, встаю на место, где стоял Тезан, и с грустью признаю, что тот от меня сбежал. Так вот что это за ощущение предательства, быть преданным. Выжигающее злостью и безысходностью, вкус горечи. Мерзко. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто становится рядом со мной. Тезана я вижу, чувствую его фибрами души. — Зачем? Зачем так настырно держать меня у себя, чтобы потом бросить? Тезан ничего не говорит, стоит безмолвно, статуей, неужели не придумал ответ заранее? Смотрю на него, может, в последний раз смотрю, и сердце от этого сжимается будто холодной, беспощадной рукой. Его прекрасный профиль — очередная царапина телу. Ты любишь меня. Нет. Я не люблю, но почему же смотрю на него с надеждой? Не могу избавиться от этого восхищения? — Я пытаюсь дать тебе необходимое, — все еще не отводит взгляда от дали, — оцени это. — Оценить? — мой вымученный смешок. — Я буду костить тебя всю жизнь, если ты бросишь меня здесь. — Если мы останемся вместе, все кончится, как было сказано. Мы просто замучаем друг друга. Попытка избежать плохого конца? Тьма, для меня любой конец плох! — Кто подкинул тебе эту идею? Ним? Сесель? — допытываюсь, но Тезан и не думает поддаваться на провокацию, гнет: — Ты не хочешь быть со мной, ты не хочешь быть без меня. Что тогда? — спокойно поворачивается ко мне, его темный взгляд разрезает на куски, и по куску, частично засасывает, начинается головокружение. — Верни меня на Ювенту, — прикрываю глаза и слышу приносящее боль: — Это неисполнимо. — Тогда держи у себя, — опускаю голову, словно под секущий меч, такой же твердый и холодный, как его вопрос: — Ты хочешь этого? Я столько лет не понимал себя, был не в состоянии представить, что нужно, чего хочется. Но сейчас не тянет по разным граням, я уверен, я… — Хочу этого. Не вижу реакции Тезана, и стараюсь отрешиться, абстрагироваться, не чувствовать, лишь бы не чувствовать его самодовольства. Но его теплое дыхание скользит по щеке, и это слишком явно, невозможно унять возникшую дрожь в теле. — Ты любишь меня? Если бы мои глаза были открыты, головокружение свело с ума окончательно, я бы потерял равновесие, и попросту упал. Вопрос свинцовым ядром валится от макушки до пяток, проходясь прямо по позвоночнику. Тезан цепко сдавливает мне хребет. — Нет. Самодовольство рассекает меня. Его самодовольство, Тьма, он снова доволен, он снова все понял и ощутил. — Тогда зачем ты хочешь мучиться рядом со мной? — спрашивает шепотом, и это втягивает, погружает в транс, еще немного, и я буду говорить, что желает он. Покачиваюсь, делаю шаг назад, и все-таки нахожу в себе стойкость посмотреть прямо на него. Мне очень тяжело это дается, но все же получается: — Может, я просто хочу мучить тебя? Хриплый, бесстрастный смех, и больше я не могу смотреть. Это невероятно, это либо чары, либо проклятье, иначе не объяснить изумительную власть надо мной, такую эфемерную и вместе с тем чрезвычайно мощную и неумолимо растущую. Да, это точно, такая пленительность — это чары проклятья. Особь, ни одна особь не может совершать подобное, только какая-нибудь особенная тварь.