Острое чёрное

Душ не смывает грязь, сколько бы горячая вода не омывала, чище не становлюсь, похоть налипла, пропитала, вжилась в меня. Его влияние, это пришло извне. Тру сильнее, надавливаю, кожа краснеет, вид приводит в отчаянье, отчаянье заставляет выключить воду. Обтираюсь сухим полотенцем, надеваю ювенту и выхожу в коридор, неудачно натыкаясь на Нима: — Ты наконец-то сбросил мнимое достоинство и честь, бесящую гордость. Мое Властительство, — шутливо раскланивается. — Что у тебя? — подмечаю странный металлический круг в его руках. — Это такая вещица, ты представить не можешь, — довольно рассматривает, будто сам видит впервые. — Изобретение, которое не так давно приобрел у пиратов и жажду увидеть в действии. Отдал десять тысяч валют! И, кровожадно усмехаясь, уходит в управляющую каюту, я следую за ним. Тезан сидит в кресле и, помня о правиле, устраиваюсь на его коленях. В это время Ним надевает круг на шею Авелю, через голову, и, сузив механизм, закрывает. Теперь эту штуку не снять. — Зачем это? — улыбаясь спрашивает Авель, с интересом ощупывая штуку на шее. — Тяжеленькая. Отвлекаюсь, так как предстает Сах, светящийся, вечный, и приближаемся сверхбыстро к этой планете, словно и она летит к нам. И с холодным жаром Сах снова готов принять в объятия. — Рады вашему возвращению, господин Тезан, — голос диспетчера из динамика, и радостный голос Нима: — …два, один! Только поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что же произойдет, как раздается оглушительный звук. Звук взрыва и разрыва — голова Авеля разлетается на мелкие куски, пачкая всю каюту, разукрашивая все помещение и нас. Тело валится, и даже не скажешь, что это была особь. Давлю крик ужаса в зачатке. Чувствую онемение и дрожь тела, судя по всему, собственного, потому что Тезан смеется, как смеется и Ним. Они хохочут, на обоих попала кровь, но это не мешает их смеху. — Обалденно, но дороговато, — подводит итог Ним. — А тебе понравилось, Каин? И теперь оба смотрят на меня, а я не то что сказать ничего не могу, моргнуть не смею. — Он привыкнет, обязательно привыкнет, — и Тезан ласково проводит тыльной стороной руки по моей щеке. — Да, Каин? Ты же у меня послушный, верный, ты же все сделаешь? Силы находятся, чтобы кивнуть, а потом сидеть молча, пока совершается посадка. Такая мягкая по сравнению с тем, как трясет внутри. Легкий толчок, и двигатели замолкают. Странно, мы все еще очень высоко над планетой, и выглядываю наружу, поражаясь насколько. Правительственный город как на ладони. Ним остаётся, а мы с Тезаном покидаем корабль. Сразу попадаем в здание, под потолком которого огромный зал с тяжелыми нависающими стенами, темным неровным потолком. Эта энергия, это ощущение до боли знакомо. И вскоре осеняет: Эрасмос называл «Истинным Баха» этот центр Сах, Империи, центр Вселенной. То самое мрачное здание, сквозящее холодом, служащее сердцем зла. И Тезана тут уже ждут, сотни особей восседают в строгих креслах за удивительно длинным, выглядящим мраморным столом. Прибывшие вассалы, о которых говорил Вельзевул? А как же отдохнуть после перелета? Я так и не поспал на корабле. Они приветствуют его, распинаются в комплиментах, пока Тезан занимает кресло во главе. И аккуратно сажусь у ног, обнимаю колено. — Начните уже хоть кто-нибудь по делу, — произносит Тезан скучающе, и особь по левую руку торопливо облизывает губы: — На Менрале и Таленте царит полная благодать, победа на Ядре послужила хорошим уроком для этих колоний. — Везде все хорошо, господин Тезан, смею вас заверить, — заговаривает особь по правую руку, которой проще всего наблюдать мое положение. — Сомневаюсь, что, если бы у кого-нибудь из нас существовали проблемы, об этом уже не было бы сообщено Императору, — и он опускает глаза на меня. — У вас появился дамаск? И Тезан кладет ладонь на мою голову, поглаживает. Ничего не отвечает, но особь все равно льстиво подмечает: — Очень рад за вас, господин, прелестное украшение. Хрупкий.

* * *

Сквозь сон ощущаю, как Тезан несет на руках, и затем оказываюсь в мягкой и сладкой постели. Чувствую его раздевающие касания, затем накрывает одеялом, и укутанная усталость медленно погружает обратно в дремоту, только успеваю зацепиться за реальность: — Мы все еще можем улететь вдвоем. Тезан расплывается перед глазами, но таинственная теплая улыбка подталкивает продолжить: — Конечно, Вельзевул будет нас искать, но даже если найдет, он ничего тебе не сделает. Ты у него единственный, тебе все простит. — Как и я прощаю тебе всякий бред, и этот бред тоже, — и нежная снисходительная улыбка не сходит с лица. — Почему бред? Только представь, это же жизнь заново. Жизнь, когда не знаешь, что будет завтра и где ночевать сегодня. Когда сутками не общаешься ни с кем другим и неделями не покидаешь корабль. Когда можно ходить по улочкам странных планет — и ни единой души, знающей тебя, на сотни миль вокруг. Представь. Никому не будет до нас дела, у нас не будет обязанностей, долга. Все, что заблагорассудится. — Такая романтика у вас была с… Афареем? — Да… — мысли уплывают, но память что-то подкидывает, — мы были словно пираты, дикие и свободные. — И ты бы хотел так всегда? С ним? Кожей ощущаю опасность. Расслабленный, жутко уставший, пребывающей в неге, я все равно остро реагирую на малейшее изменение его тона, злость, которую постарался загасить, не проявить, но я чувствую и тяжко сглатываю: — Нет, не хотел с ним, я хочу с тобой, — и укутываюсь в одеяло сильнее. — Я люблю тебя, я хочу с тобой. — Любишь меня? — переспрашивает, нависает надо мной, но сфокусироваться не получается, все так же плывет. — Ты любишь меня, Каин? — Люблю, — и даже киваю, — я бы хотел так с тобой. Чтобы ты был такой же простой, без тайн, чтобы без напряжения и ожидания подвоха… Чувствую, что засыпаю, и чувствую нежный мимолетный поцелуй в лоб. Но не замолкаю, раз получается шевелить языком: — Тезан, это будет лишь наш, маленький, но наш мир. Мы можем… — … мы не можем, — прерывает, целует еще раз и наслаждается этим: — Мне принадлежит вся Вселенная, и я не собираюсь отказываться от нее ради того, чтобы шляться по планетам в джинсах с пустыми карманами, — усмешка, — других причин ведь нет, ты уже и так мой. — А если бы я тогда, давно, сначала предложил бы тебе, а не Афарею, сбежать со мной? — Это было бы очень мило, — снова усмешка, гораздо снисходительнее, — я сломал бы тебе ноги, и ты полюбил бы меня гораздо раньше и легче. — Ты плохой… и злой… Смеется, а я засыпаю окончательно, и ничего удивительно, что снится он. В драных джинсах, майке, заляпанной соусом, которую снимает и бросает в машину для стирки. — У нас совсем не осталось денег, — говорит Тезан во сне, — может, связаться с отцом? — Не надо, — отвечаю ему, и обнимаю, — не хочу тебя возвращать в тодотейский мир, ты только мой… Просыпаюсь, не знаю сколько прошло времени, но обнаруживаю себя в Болотном Доме. В голове сумбур, и, спускаясь вниз, замечаю Тезана на кухне, но решаю спуститься еще. Не то чтобы манит к этой запертой на тысячу колючих замков двери, но если я и хотел снова оказаться в этом доме, то только из-за этой тайны. Вельзевул хорошо постарался, хорошо запер, и не находится ни единой лазейки. Как вообще можно попасть туда? Даже если подобрать ключи ко всем замкам, несмотря на то, что у некоторых нет даже личинки, чтобы быть открытыми, но даже если предположить, что достанешь все эти ключи, наверняка ничего не получится. Делаю пару шагов вперед, и шипы вырастают на несколько сантиметров. Приближаюсь еще — и они приближаются, пока не появляется возможность подушечками пальцев коснуться одного острия, и моментально укалываюсь до крови. Безумно острые и черные шипы. — Не существует в мире магии, невозможно заколдовать дверь, — заговариваю непонятно с чем, смутно осознавая безумие происходящего. — Как Вельзевул смог сотворить такое? Или это все же не его заслуга? Может, ты само себя себя охраняешь? Усмехаюсь, прикладываю ладонь ко лбу, похоже, настигла белая горячка. Конечно же, никакого ответа, и разворачиваюсь, чтобы уйти, напоследок произнося: — А Тезан меня к себе подпустил. И замираю, понимая, что сзади что-то происходит. Грузный звук, массивный, будто дом поднимается. Оборачиваюсь и вижу, что шипы втянулись обратно, а три замка, расположенные в разных частях, с чириканьем разваливаются, натянутые повсюду цепи срываются, слетают с чудовищным грохотом. И с краю стена отходит, образуя небольшой проем, в который смогу протиснуться. Страшно, страх подкожный и самый настоящий, но я все же проникаю внутрь. Очень темно, только странные переливы воды в озере дают хоть какие-то полоски света. Спускаюсь, но не думаю касаться жидкости. Может, конечно, из-за царящей ночи выглядит так опасно, но рисковать не хочу. Интересно, глубокое ли оно? Живет ли там что-нибудь? Или это самое обычное скрытое от глаз озеро, и ничего там нет? — Ничего нет, — и голос разносится эхом по каменным стенам, — ничего. Стою еще несколько минут, внимательно вглядываясь в воду, может, появится что, какой-нибудь гребешок рыбы или пасть плавающей твари. Но вода спокойна, умиротворена, нет всплесков. Только Тезана сюда не приводи. — Что? Кто это сказал? — оглядываюсь, бессмысленно, потому что голос звучит изнутри, проносится в голове: Я, Каин, это говорю я. — Что ты? Отступаю, боясь, что то, что разговаривает посредством собственных мыслей, может выпрыгнуть неожиданно и разодрать в клочья. Эта тварь недружелюбная. Ты же сказал, что стал храбрым, что больше не переживаешь, что все понял. Ты же сказал, что успокаиваешь меня, влияешь. Ты же питаешь, кормишь досыта и усыпляешь, Каин. — Я думал так. И думай так. Я могу дотянуться до чего угодно, Каин, как дотянулся до тебя. Я всего лишь оборотная сторона этой Вселенной. Я такой же большой, как Вселенная, и в то же время скромный. Тьма моя всесильна и так слаба… — Все правильно. Я просто схожу с ума, — отступаю еще, хватаясь за голову. — Долетался, правильно говорят, что перегрузки из-за этих скоростей влияют на мозг, — и повторяю для успокоения: — Здесь никого нет. Здесь никого нет, — повторяет, но слова не приносят желаемого эффекта, что-то я не успокаиваюсь, а тварь, похоже, и не собирается этого ждать: И Тезану нельзя приходить сюда. Если он встретится с моим опустошенным состоянием, то произойдет коллапс. Энергия захлопнется, соединятся концы, и все перестанет существовать. Даже я. А ведь я полностью перетек в него. — Почему Тезан? Лучшего и худшего места для меня не было. Именно его рождение привело меня в перерождение. Именно его тело идеально для полноценной силы и полноценного заточения. — Хорошо, точнее, не совсем, — понимаю, что, задавая вопросы, получу не удовлетворяющие и слишком сложные ответы, вызывающие еще больше вопросов, и это понимание распаляет жажду, настоящую жажду убраться подальше. Это сравнимо с ощущением того, что ты неделю не пил, а перед носом размахивают наполненной чашей. Жажда уйти необъяснимая, иррациональная, поглощающая. — Я никогда не приведу его и не приду сам. Только можно уйду? Ты же так рвался ко мне, рвался к этой тайне. — Есть так много вещей, которые лучше не знать. Умеешь же ты подчиняться, Каин. Безграничная власть тянется к абсолютной покладистости, тебе так идет… я сожру тебя, я уже жру… Нет препятствий для побега, и щель захлопывается за мной, цепи перевязываются крепче, замки растворяются в металле, пропадая, и стена покрывается колючками. Не собираюсь проверять, вырастут ли они, если подойду, или исчезнут, если отойду. Просто поднимаюсь, больше не собираясь спускаться. Только сейчас замечаю, что тело в холодном поту ужаса. Это даже не сравнить со встречей собственной смерти, это нечто хуже, нечто очень плохое, свободное и в то же время запертое. Тварь не мечется, а просто существует внутри Тезана. Осознание этого сковывает диким чувством, сходным с добровольным нахождением рядом с пропастью, с бешеным беспокойством, что можно упав — пропасть. И когда Тезан, успокаивая, прижимает к себе крепко, еще сильнее теснюсь к нему сам. — Что там увидел? — кажется, больше всего на свете хочет знать: — Ты же смог туда пройти, да? Что там было? Угроза, угроза не только для нас с ним, но и для мира. И Тезан понимает это, не верит, но принимает: — Ничего, вообще ничего. И больше не спрашивает.