piano man

Бэкхен отворяет дверь своей квартиры и вдыхает полные легкие любимого запаха своего дома. Он не был здесь уже два месяца и очень соскучился по своей хоть и небольшой, но такой любимой обители. Он провел летние каникулы у своей бабушки, хотя это даже смешно — взрослый двадцати двух-летний парень проводит отдых с бабулей в пригороде Сеула, а не отрываясь с друзьями. Однако время, проведенное там, очень пошло ему на пользу, и он ничуть не жалеет. Там он днями играл на синтезаторе, который подарили его бабушке на недавний юбилей. Однако по своему фортепиано он соскучился очень сильно. Оно тоже когда-то принадлежало той самой бабушке, которая тоже была музыканткой, но она ничуть не пожалела подарить его своему внуку. И все-таки, Бэкхен очень любил свое старое ворчливое фортепиано. Войдя в квартиру, он первым делом направился к родному инструменту. Открыл крышку, которая уже покрылась изрядным слоем пыли, и легко нажал на клавиши. О да, он очень скучал по этой тягучести под подушечками пальцев и томному и даже немного ленивому звуку вредного фортепиано. Парень улыбнулся самому себе (а может своему другу-пианино — кто знает?) и пошел распаковывать свой чемодан. Весь день он потратил на уборку дома и возвращение вещей на свои места, и только под вечер он смог лечь на диван с ноутбуком. Наверное, стоит немного рассказать о настоящей жизни Бен Бэкхена. Имеет смысл сразу сказать, что он не стал строить карьеру великого пианиста и композитора. После того, как он окончил общеобразовательную школу, он поступил в Сеульский Национальный на факультет международных отношений, что стоило ему немалых усилий. После окончания музыкалки Бэкхен все еще продолжил играть, участвуя в разных конкурсах и концертах, но когда ему стукнуло восемнадцать, он уже не мог так много времени посвящать музыке и начал готовиться к поступлению в университет. Родственники и друзья настаивали на том, чтобы он продолжил занятия музыкой, пророча ему будущее великого пианиста, однако Бэкхен понимал, что на этой почве дальше преподавателя музыки не пойдет, да и не мечтал он о большей сцене. Честно сказать, Бэкхен участвовал в конкурсах лишь ради того, чтобы встретить там Чанеля. Он упорно работал над своим стилем и оттачивал мастерство, но победы в конкурсах не приносили должного удовольствия. Ох, и как же глупо было со стороны Бэкхена надеяться, что он когда-нибудь сможет играть как Пак! Этот парень был совершенен, и каждый раз Бэкхен в этом убеждался. Он всегда молчаливо наблюдал за ним из-за кулис, из зрительного зала, на репетициях и просто в обыденности будней. Ближе к шестнадцати годам (а Чанель оказался одногодкой Бэкхена) тот стал набирать популярность. Он всерьез занимался музыкой и стремился к успеху. Что ж, можно сказать, что он его добился. Бэкхен начал ревностно замечать, что в залах теперь сидят его фанатки, мало что мыслящие в музыке, он стал появляться даже на каких-то малоизвестных теле-шоу и программах, отправлялся на международные конкурсы и получал приглашения из разных учебных заведений. Бэкхен никогда не бился в грудь, что безумно любит Чанеля, потому что понимал, что восхищен его обаянием и игрой, а не характером личности. Он всегда восхищенно наблюдал за ним со стороны, не смея хотеть чего-то большего. Не раз ему выпадала возможность познакомиться с ним, да хотя бы назвать ему свое имя, черт возьми. Зачем? Чтобы он тут же забыл его на следующий день? Но когда Бен узнал, что Чанель собрался поступать в Национальную Консерваторию, он расстроился. А на что я надеялся? У нас с ним разные дороги. В конце концов, мы с ним даже никогда не разговаривали. И тогда он зарекся забыть Чана и продолжить жить своей жизнью, но все же не мог оставить все просто так. Даже тогда, когда они поступили в разные университеты, Бэкхен всегда был где-то рядом с Чанелем. Он не был сталкером или ненормальным фанатом. Он просто считал должным находиться рядом с Паком. А еще Бэкхену было очень обидно, что у Чанеля появились поклонники, когда из серого утенка он превратился в красавца, а случилось это только к шестнадцати годам. Почему же тогда, когда он все еще был таким неловким деревенским мальчишкой, все считали его игру обыденной и бездушной, а, стоило ему расправить плечи, вытянуться в росте и отстричь эти вечно лохматые волосы, которые скрывали лицо, — и на тебе, «Чанель гений», «Чанель талантище». И Бэкхена мучила далеко не зависть и не ревность, а обида за парня. Так вот, собственно, о чем и шла речь. Бэкхен съехал от своих родителей в собственную квартиру два года назад. Сейчас он подрабатывает частным репетитором по фортепиано и иногда выступает в местном ресторане. Этих денег ему более, чем достаточно, поэтому он не жалуется на жизнь. У него вроде как даже есть девушка, хотя перед отъездом к бабушке они очень сильно поссорились, но как такового официального разрыва между ними не было. Бен не мог с уверенностью сказать, что любит ее, однако ему нравилось чувствовать ее тепло и заботу. Да и вообще, кто иногда не хочет заполнить одиночество кем-то другим, пусть и не совсем любимым, но живым человеком? У него были друзья, которые всегда вытаскивали его по пятницам в клубы (Бэкхен все-таки проникся какой-никакой, а любовью к современной музыке), могли подставить плечо во время душевных стенаний (причиной которых в 90% случаев являлся сами-угадайте-кто), да и просто были рядом. Когда Бэкхен узнал, что у Чанеля серьезные отношения с какой-то девушкой, он впал в глубокую депрессию, хотя это уже не первая на счету Пака девчонка, и забил на учебу. Он даже был на грани отчисления, но вовремя опомнился, и сейчас его учеба в полнейшем порядке. И вроде бы жизнь удалась, волноваться не о чем, но, черт возьми Пак Чанель. Само существование этого парня не давало покоя душе Бэкхена. Порой он пропитывался такой ненавистью к Паку, что просто рвал и метал, но вместе с тем бесился от собственной беспомощности. Одно дело, если бы он хотел превзойти пианиста, стереть в порошок и доказать, что Бен Бэкхен круче, но, черт возьми, Бэкхену даже не хотелось. Внимания от него он тоже никогда не требовал — в конце концов, уже восемь лет он является его невидимой тенью. Ну ладно, про не требовал не совсем правда. Когда он сидел на последних рядах в залах, где выступал Чанель, ему просто иногда хотелось сорваться с места и прокричать на весь зал: «Эй, Пак чертов Чанель, посмотри сюда, это я, Бен Бэкхен! И тебя я люблю намного больше, чем все эти твои фальшивые фанаты!» Спасибо матушке-фортуне за то, что лицезреть своего недо-кумира он мог не только в концертных залах. Его старый друг Исин из музыкальной школы решил продолжить заниматься музыкой и поступил туда же, куда и Чанель. Они учились на одном факультете и частенько пересекались, даже были кое-как знакомы. В Консерватории Бэкхену всегда были рады, когда он приходил к своему другу — многие преподаватели знали его не понаслышке и сами когда-то приглашали поступить именно туда. Видеть Чанеля не на сцене и не за фортепиано было бесценно. В повседневной жизни он все равно не утрачивал серьезности лица и какой-то неуловимой надменности в поведении. В любом случае, Бэкхен расплывался в лужицу, когда замечал идущего по коридорам Пака в обычных потертых джинсах и черной футболке с рюкзаком на плече, болтающим с какой-то девчонкой (Бэкхен научился за эти годы не ревновать его ко всем подряд). Такой непринужденный, обычный и простой, Чанель привлекал его еще больше. — Мне думалось, ты втрескался в него из-за его таланта или типа того, — однажды застал его за наблюдениями Исин, — а ты по нему и просто так течешь. Нет, Бэкхен знает себе цену. «Ни по кому я не теку» — обычно отвечает он, хотя внутри признает это, но никогда он не станет ластиться к Чанелю, льстить, прогибаться под ним и пытаться заставить его посмотреть на себя. — Я не смотрюсь рядом с ним, — объясняет он другу. — Да и он на меня в жизни не посмотрит, хоть на голове перед ним ходи. — А хотя бы быть ему другом? — Ты же знаешь, что быть другом мне слишком мало. Это будет не дружба, а его только обременять. — То есть тихо вздыхать как двенадцатилетняя школьница лучше? — Нет, я просто не хочу портить ему жизнь. — Ты просто боишься, Бэкхен. Сделай уже первый шаг. Что? Да чтобы Бен Бэкхен и чего-то боялся? Нет, Бэкхен просто слишком горделив, чтобы стелиться перед Паком. Ведь так? : Вся неделя после его приезда оказывается очень тяжелой для него. В особенности из-за частного репетиторства: все его ученики ну очень уж соскучились по Бэкхену за два месяца и скорее хотят возобновить занятия, а тут еще и начало учебного года близится, друзья так и тянут каждый день потусить, мол, столько не виделись, нужно восполнить упущенное. Репетиторство на дому дается Бэкхену неплохо — по природе своей он достаточно терпелив и спокоен, а чему-то научить он был рад всегда. Ученики у него были самые разные: малыши, которые не хотят ходить в музыкалку, такие же студенты как и он, взрослые и пожилые, поздно проникшиеся любовью к музыке. Что немного напрягало, так это то, что в основном были представители женского пола. Да, конечно, это непрофессионально для учителя — выбирать учеников, но иногда Бэкхен чувствовал, что его ученицы приходят заниматься не музыкой, а флиртовать с ним. Все это не могло не тешить его самолюбие, но излишняя ветреность порой раздражала. И вот сейчас на его занятия записалась девчонка одиннадцати лет, которая не стесняется скрывать свою любовь к нему. Она начала заниматься с ним через пару дней после приезда Бэкхена из деревни, а уже через три занятия, сидя на табурете и мотая ногами, открыто заявила: — Бэкхен-сенсей (а Бэкхен миллион раз объяснял ей, что они не японцы, и говорил ей не называть его так), вы так мне нравитесь, у вас ведь нет девушки? — Бэкхен опешил от ее невинного тона. — Чжиын, — прочистив горло, начал он, — прости, но у меня все же есть девушка. Только я с ней не разговариваю уже три месяца и вообще не знаю, а встречаемся ли мы до сих пор. — Оу, какая жалость, а если вы с ней порвете, сенсей, то вы будете со мной встречаться? — Знаешь, Чжиын, — Бэкхен старался звучать как можно мягче, — у нас с тобой, наверное, слишком большая разница в возрасте. Думаю, лучше тебе найти кого-то, кто сможет разделять твои интересы. — Но Бэкхен-сенсей разделяет мои интересы! Мы вместе любим фортепиано, видите. — И в доказательство она сыграла гамму до мажор, пару раз сфальшивив. Конечно, любишь ты фортепиано. Знаю я, что тебя под зад родители пнули заниматься музыкой. — Но... понимаешь, тебе лучше стоит присмотреться к своим ровесникам… — Бэкхен-сенсей, вы такой добрый и хороший. Вы всегда мне все понятно объясняете. Все мальчишки из моей школы дураки, да даже мой брат идиот! Знаете, он тоже вообще-то пианист. Но он просто из вредности не хочет меня учить, говорит, что я бездарная… Ну про бездарную твой братец правду говорит. — … и поэтому я хожу на занятия к репетитору. Но зато я встретила вас! — Чжиын, прости, но я не могу ответить тебе тем же. — Бэкхен решил, что девчонке надо сказать прямо, а не вселять в нее ложную надежду. — У нас с тобой ничего не получится. Дечонка поникла и нахмурилась, но ничего не сказала. — Ну ладно, Бэкхен-сенсей, это вы сейчас так говорите. Но знайте, когда-нибудь вы станете моим мужем и пожалеете, что сейчас сказали так! — И как ни в чем не бывало вернулась взглядом к нотам, будто бы это Бэкхен тут маленький ребенок, который мешает проводить занятие. Парень про себя устало вздохнул, но продолжил объяснять. Знал бы Бэкхен тогда, что маленькая ученица не собирается сдаваться. : — Бэкхен-сенсей, примите мой шоколад, пожалуйста, я сделала его специально для вас! — Бэкхен-сенсей, не хотите сводить меня в парк в воскресенье? Вы не подумайте, что это свидание! — Бэкхен-сенсей, как вам мое новое платье? — Бэкхен-сенсей, а вы еще не порвали со своей девушкой? — Бэкхен-сенсей, научите меня целоваться. — Бэкхен-сенсей, мы будем с вами как Бетховен и Элиза! Парень не знал, что делать с ней. Он не может просто перестать заниматься с ней — родители потребуют серьезную причину, а если они узнают, что их дочь фангерлит своего учителя, то его обвинят в педофилии. Обижать ее он тоже не может — этот избалованный ребенок опять же может со злости наплести чушь родителям. : — Чжиын, почему ты опять не сделала домашнее задание? — вздыхает Бэкхен, когда ученица в очередной раз приходит к нему домой и невинно хлопает глазками, мотая ногами за пианино. — Сенсей, простите, так получилось. Бэкхен собирает все свое терпение в кулак, чтобы не накричать на бездельницу, и делает глубокий вдох. — Ты разучила те пьесы, которые я тебе давал? — Нет, я не успела, потому что делала для сенсея открытку… — Твои родители знают, ну, что ты это… — …вас люблю? — с ее губ эта фраза срывается так невинно и просто, что парень не может не сжаться от таких громких слов в свою сторону. — Нет пока, но я уверена, что они дадут нам с вами благословение на брак, так что не волнуйтесь! — Думаю, им не стоит знать о твоем, эм, увлечении. Хорошо, — он неловко почесал голову, — тогда давай потренируем твое домашнее задание сейчас, раз ты его не сделала. : На улице уже середина октября, хотя погода не перестает радовать: теплое осеннее солнце греет душу, а деревья еще не наводят на тоску своей наготой и серостью, потому что яркие опавшие листья полностью это компенсируют. Осенью у Бэкхена всегда хорошее настроение, в особенности в такую погоду, и по выходным он просыпается всегда с чувством, что все, так уж и быть, в его жизни замечательно, как бы слюняво это не звучало. Именно поэтому в одно такое выходное утро, когда его будит звонок в дверь, он идет открывать ее, преисполненный исключительно позитивными флюидами. Но почему-то оказавшийся в дверях человек разрушает все его планы. — Здесь живет Бен Бэкхен? Жутко знакомый голос ввёл Бэкхёна в ступор. Перед ним стоял Пак Чанель, в светлом свитере и обычных джинсах (увидь его Бэкхен в таком обличии при других условиях, он бы мечтательно вздохнул и в очередной раз убедился, что Паку идет все), весь такой совершенный, прямо как в его снах, вот только Бэкхёну кажется, что просто ещё не до конца проснулся. — Вы… вы что-то хотели? — наконец выговаривает он и миллион раз про себя чертыхается, что сейчас стоит перед ним в пижамных шортах и футболке. — Так это ты Бен Бэкхен, который дает уроки по фортепиано? — сказал Чанёль уже не так мягко. — Да, я препода- Бэкхену не дают договорить, потому что толкают в грудь внутрь его же квартиры, и он едва не валится на пол. Не успевает возмутиться, как его тянут за шиворот и без того растянутой футболки и яростно шипят: — И как ты, педофил хренов, после такого не стесняешься людям в глаза смотреть? Бэкхена такое заявление выводит из ступора и сильно злит, и, совсем забыв, что это его-самый-идеальный Пак Чанель, он одергивает чужие руки со своей одежды и говорит: — А ты не стесняешься врываться в чужую квартиру с утра пораньше и бросаться оскорблениями на чужих людей? — Ублюдок, я знаю, что ты развращаешь малолетних, — плюется ядом ему в самое лицо и тычет в грудь. — Я тебя запросто могу засудить. Бэкхен тут же думает о своей ученице Чжиын и за пару секунд прикидывает, что именно оказалось причиной этой ситуации. — Ты опекун Чжиын? Не знаю, что она там напридумывала, но я… — Да я все и так знаю, нечего мне объяснять! — почти рычит незваный гость и всем телом чуть не наваливается на несчастного Бэкхена. Парня жутко злит то, что его не хотят слушать, поэтому он злостно отталкивает от себя Чана, ибо субординация для Бэкхена — это святое. Чанель сначала удивляется такой быстрой реакции, но потом ударяет его в челюсть, и Бэкхёна относит назад, он ударяется затылком о стену, и в глазах начинает плыть. Он открывает глаза, когда лежит на кушетке в своей гостиной. Перед ним все еще плывут круги, но потом он может ясно видеть. Поднимается и видит перед собой Чанеля, понуро сидящего на табурете за фортепиано. Тот не сразу замечает его пробуждение, а потом вскакивает с табурета и подходит к нему в два шага. Бэкхен боится, что он снова его ударит, поэтому инстинктивно прикрывается руками и кричит: — Да не трогал я девчонку! Чанель замирает, но потом спрашивает: — Голова в порядке? Бэкхен убирает руки и с опаской смотрит на парня, и только потом говорит, отводя взгляд: — Относительно. — Тогда расскажешь, что там с моей сестрой случилось? — Бэкхен искренне удивляется, как такой твердый и злостный голос смог стать таким вкрадчивым и мягким. — А меня за это не убьют в моей же квартире? — язвительно говорит он. — Ну уж извини, не каждый день я узнаю о романах своей одиннадцати-летней сестры с каким-то незнакомым учителем фортепиано. — Да какие романы? Чжиын втрескалась в меня, а я ей популярно объяснил, что никаких планов на нее не имею. Она не могла успокоиться и все требовала моего внимания, а что я мог с этим сделать? Надеялся, что само пройдет, а она только настойчивее становилась: на свидания звала, просила научить целовать, что-то мечтала по поводу свадьбы и, прости Господи, будущих детях. — А не судьба было сказать родителям сразу? — в его тоне скользили нотки недоверия. — Сказать что? «Извините, тут ваша дочь хочет, чтобы я ее девственности лишил и детишек ей заделал, не могли бы вы объяснить ей, что я не педофил?» Чанель молчит, терпя сарказм. Он все еще не знает, верить парню или нет. Бэкхен видит это в его глазах и добавляет: — Ну сам подумай, что я мог сделать? Не посылать же ее на три буквы, хотя я ей уже столько раз объяснял, что все это неправильно. Именно вот этой ситуации я и боялся. Повисает тишина, и Бэкхен отчаянно надеется, что Чанель ему поверит. Тот раздумывает над словами, а потом говорит: — Сегодня утром она сидела у себя в комнате и что-то клеила. Когда я зашел к ней и спросил, что она делает, она ответила: «Делаю любовную открытку для сенсея». Я сначала посмеялся, что она аниме пересмотрела, но потом она сказала, что это ее учитель музыки. Что-то говорила, что сенсей пообещал ей, что женится на ней и она родит ему детей. Сказала, что вы уже даже целовались и ходили на свидания. Я как услышал это от сестры, не думая сюда прибежал. Бэкхен про себя горько усмехнулся: все-таки, что ни говори этому ребенку, она все равно сама себе на уме. А потом вдруг вспомнил о том, как она говорила про идиота брата, который тоже пианист, и тогда понял, кем приходится девочке Чанель. Как тесен мир. — …а сейчас сижу, слушаю тебя, и понимаю, что эта говнючка вполне на такое способна. Бэкхен мягко улыбается ему, прежде чем сморщиться от боли в затылке, но потом говорит: — Ну, я думаю, мы все разъяснили, да? — Ага, ты это, прости, что я тебя приложил об стену, — отряхивая джинсы и направляясь в сторону выхода. — Если б знал, не стал бы, честное слово. Бэкхена пробивает дрожь, когда он видит на этих губах такую легкую улыбку, адресованную ему, только ему и никому больше, и едва контролирует себя. — Ничего страшного, бывает, — Бен дарит ответную улыбку, а гость уже натягивает кроссовки. И вот Чанель уже стоит у двери одетый, а Бэкхен так не хочет отпускать его просто так, но причин задерживать его больше нет. Он уже выходит и напоследок бросает: — Извини еще раз за вторжение, Бэкхен. — Да конечно, Чанель, все в порядке. Чанель удивленно пучит глаза, ведь не представлялся ему, а Бэкхен только потом понимает, что сглупил, поэтому быстро захлопывает дверь перед опешившим парнем и закрывает ее на два замка, а сердце бьется как ненормальное. Черт, ну почему я всегда все порчу?