Клятва

      Ровный топот копыт, который Пинкамина слышала сквозь дрёму, постепенно ускорял свой ритм, бричка покачивалась всё сильнее. Пони резко вскинула голову, отодвинула штору, распахнула окно и выглянула — извозчик бежал уверенной рысью.       — Что-то случилось? — бросила ему Пинкамина. Её напугало то, как быстро жеребец сменил аллюр, будто бы они от чего-то убегали.       — Не в ту сторону смотрите, мэм, — ответил извозчик. — Посмотрите напротив.       Без лишних вопросов розовая пони выглянула во второе окошко, и тут же в глаза ей ударили испепеляющие оранжевые лучи заходящего солнца, преграждаемые чёрной армадой высоченных зданий. Пинкамина приставила копыто ко лбу, чтобы хоть как-то загородиться от палящего солнца, и на секунду у неё перехватило дыхание от величия открывшегося пейзажа; она будто попала в какой-то странный ночной кошмар и удивительнейший сон одновременно. Бричка выехала из леса на возвышенность, с которой открывался вид на лес и блистающий вдали океан, с другой же стороны возвышалась громада города, одновременно уродливая и прекрасная. Пинкамина видела здания, что были выполнены из камня и железа с таким изяществом, будто вырезаны и склеены из бумаги. Эта архитектура не была похожа на что-либо, что она могла видеть в Эквестрии, и от неё будто веяло древним величием. Розовая пони на минуту почувствовала себя ещё меньше и жальче среди этих резных махин с острыми шпилями и узкими высокими окнами, которые смотрели на неё, будто глаза страшного зверя. Сам город был окружён высокой каменной стеной, поверху украшенной огромными изваяниями неизвестных пони в сокрушённых позах, чьи свободные каменные одеяния-балахоны будто застыли, развеянные когда-то сильнейшим порывом ветра.       — Завораживает, — сказал извозчик, не сбавляя темпа.       — Красиво, — зачарованно протянула Пинкамина и вернулась в сидение, не отводя глаз от силуэта города, утопающего в лучах заката.       Жеребец замолчал, глядел прямо перед собой неотрывно, хоть дорога тут и была гораздо лучше, чем в лесу. Похоже, она огибала город кругом. Наконец, извозчик сбавил темп езды до размеренного шага, и розовая пони решилась задать ему несколько вопросов — теперь уж она навряд ли сильно отвлечёт его.       — Дорога накатанная, — она снова высунулась из окошка. — Многие ездят… А та старуха на набережной ещё что-то кричала.       — Она постоянно кричит, — бросил через плечо жеребец. — Ездят. Не сказать, что многие, но есть те, кто всё же хочет пустить по своим венам Ярнамскую кровь.       — А откуда вы родом? — спросила Пинкамина, стараясь завязать беседу.       — Я — коренной ярнамит. Жил здесь с матерью и отцом, пока был жеребёнком, — каким-то поникшим тоном ответил извозчик. Пинкамину такой тон смутил; она почувствовала, что тема эта ему не особо приятна, однако её мучило собственное дотошное любопытство. Сначала она хотела задать коренному ярнамиту такие насущные вопросы, как стоимость гостиничного номера или комнаты, но теперь её страшно интересовало, как он жил там… И то, откуда у него такой шрам.       — Вы, наверное, заедете в гости… Ну, к родителям? — осторожно произнесла розовая пони. Отсюда ей не было видно выражение лица собеседника. — Наверное, с вашей работой редко удается побыть дома?       — Некого навещать, — бросил через плечо извозчик и шумно вздохнул. — Померли. Давно.       Пинкамина мгновенно замолчала, сглотнула и спряталась в окошке, только успев бросить короткое «простите» и услышав в ответ такое же короткое «да ничего». Надо было спросить про гостиницу — на всякий случай, — но теперь начинать разговор ей было неловко.       Обогнув город, они добрались до прямой дороги к воротам. Впереди них ехала богато украшенная карета. Извозчик Пинкамины узнал извозчика кареты, ускорил шаг, поравнялся с ним и начал беседу. Розовая пони посмотрела в окошко, которое теперь было прямо напротив неё, и встретилась взглядом с пожилым жеребцом в роскошном дорожном костюме. Тот смерил её презрительным взглядом и отвернулся быстрее, чем она смогла поздороваться, затем надменно и нетерпеливо крикнул извозчику своим осипшим голосом:       — Эй, нельзя ли поторопиться?!       — Нельзя, — спокойно бросил тот ему в ответ. — Как заплатили, так и еду. Я вам не личный извозчик.       Пинкамина занавесила шторку со стороны заносчивого старика и уставилась на свои копыта, тяжело и устало вздохнув. Раздался громкий скрип ворот, перешедший в мерзкий скрежет металла, от которого по телу розовой пони пробежали мурашки. Она прижала уши к голове и стиснула зубы. Ее бричка наконец въехала в город... Послышался звон каких-то механизмов, и тяжелые ворота закрылись.       — Извозчик! Кого везёшь? — услышала Пинкамина грубый голос незнакомого жеребца. Она тут же выглянула в окошко. С её извозчиком поравнялся чёрный жеребец в потёртом кожаном плаще, и такая одежда выглядела со стороны слишком тяжёлой для царящей сейчас более-менее дружелюбной погоды.       — Болящую пони — чужестранку, — ответил извозчик незнакомцу, остановившись на несколько секунд, за которые незнакомец подошёл к окошку и посмотрел на Пинкамину. Он глянул ей в глаза тяжёлым и томным взглядом, и уголок его губ, уже покрытых мелкими морщинками, чуть дрогнул, то ли в улыбке, то ли в ухмылке, то ли из-за нервного тика. Впервые в жизни Пинкамина столкнулась со столь непроницаемой пеленой взгляда. Ей казалось, что она глядит в мутное стекло, скрывающее любую эмоцию…       Поздороваться она не успела — бричка тронулась, оставляя незнакомца позади. Пинкамина невольно вспомнила поговорку, ту, в которой говорилось, что глаза — зеркало души, и по спине её пробежал холодок, когда она вспомнила, что где-то уже видела подобный взгляд… Где-то в зеркале, в своей обшарпанной ванной комнате, когда едва извергнув из желудка куски бумаги смотрела на своё отражение в тягучей боли и полнейшем исступлении.       — Не бойтесь, мэм, — извозчик отошёл подальше от того места, где стоял незнакомец, остановился, скинул хомут, так же галантно открыл Пинкамине дверцу и кивнул, так своеобразно поклонившись. — Только делают вид, что проверяют. Проверять тут нечего… В Ярнам только дурак приедет за наживой, — он махнул копытом в сторону ворот, как-то гневно усмехнувшись. Пинкамина сглотнула и, не зная, что ответить, кивнула в ответ. Из головы её не шла картина собственного отражения и грязной ванны. — Так что? — продолжил жеребец. — Моя работа выполнена. Есть вам… Где остановиться? Сами найдёте, или помочь?       — А… — протянула розовая пони и тряхнула головой, отгоняя мысли. — Сколько… за помощь?       — За это? Да нисколько! Включено в стоимость поездки, тем более, вы были очень вежливы, — дружелюбно рассмеялся жеребец, и Пинкамина в исступлении улыбнулась ему в ответ одним уголком губ, и еле слышно облегчённо выдохнула. Жеребец накинул хомут на шею, спокойно зашагал вперед. — У меня здесь осталась знакомая… Подруга покойной матери. Она неподалеку держит таверну, у неё в распоряжении несколько гостевых комнат, не думаю, что все они заняты. Кому селиться-то? Апартаментов, полной тишины и спокойствия с уединением уж дать не могу, хоть и сочувствую вашему положению. Зато не нужно будет искать, где перекусить. И с чужаками хозяйка гостеприимна, чего вот редко встретишь…       — То, что нужно, — устало кивнула Пинкамина. Её снова клонило в сон. — Спасибо.       Хоть розовая пони и устала, но не могла оторвать глаз от окружающего пейзажа. Её взору открылась полупустая площадь, вымощенная желтовато-зелёным камнем, потрескавшимся то ли от старости, то ли от грубого обращения. Словно свечи на идеально ровной глазури брусчатки стояли деревья, высохшие и корявые, почти без листьев и ещё более жалкие, чем в лесу, но, тем не менее, места их посадки были отгорожены от камней и злых копыт невысоким резным забором, выполненным с искусностью ювелира. За площадью начинались крохотные домики, одноэтажные и квадратные, кажущиеся чем-то нелепым по сравнению с величавыми дворцами, возвышающимися вдали города. Однако же, в каждом строении здесь было что-то от произведения искусства, и даже в этих домиках, невзрачных на первый взгляд, при внимательном изучении мгновенно запоминалась, например, резная деревянная массивная дверь, вроде бы везде одинаковая, но с мелкими отличиями в украшающем орнаменте или дверных ручках. Почти к каждой оконной раме, особенно на первых этажах, крепилась громоздкая решетка с мелкой сеткой, на некоторых зданиях украшенная литым узором в виде цветов или причудливых орнаментов.       — А вы говорите, за наживой не приезжают? — плохо подумав, бросила Пинкамина извозчику, изучая проплывающие мимо окна дома. — Решётки на окнах. Раз чужестранцы не воруют, небось, в городе есть, кого бояться.       На это жеребец не ответил, только отвернулся в другую сторону и еле слышно вздохнул. Розовая пони подумала, что обидела его своей неловкой грубоватой фразой и уже собиралась извиниться, как вдруг он заговорил первым.       — Послушайте, мэм, — он прикрыл глаза на долю секунды и снова вздохнул, перевёл взгляд на дорогу, — вам повезло, вы приехали в удачное время. Сейчас в городе безопасно… Н-но, прошу вас, не задерживайтесь надолго. Сделайте переливание, и как только снова появятся силы, хоть самая малость, тут же уезжайте. Прислушайтесь к моему совету. Уезжайте как можно скорее, — голос жеребца изменился, стал выше, и слова он стал выговаривать быстрее, будто торопился… Или нервничал?       — Это я и собираюсь сделать, — ответила Пинкамина. Дома её ждала сестра. Вот только тон жеребца её сильно смутил. — С вами всё в порядке?       — Месяца три у вас есть, старайтесь не задерживаться дольше, — даже чуть ускорив шаг, продолжил жеребец; дыхание его немного сбилось, он даже остановился, протёр копыто о жилет, почесал глаз, который рассекал шрам, и, медленно проскользив по лбу, поставил ногу на землю. — Простите, мэм, устал… Но ничего, скоро уже приедем, не волнуйтесь, — голос его стал ровным.       Пинкамина кивнула, откинулась на спинку сиденья и продолжила изучать местный городской пейзаж.       Столбы резных заборов, таких красивых, выполненных с поразительной искусностью, но будто бы испускающих какую-то злобу своими причудливыми стальными изваяниями, узкие улочки, вымощенные брусчаткой, которая вторила цвету неба. Сейчас закат почти догорел, на чернеющем небе не было видно ни единой звезды, и над самым горизонтом расплющенный и жалкий висел месяц, будто бы вырезанный из полупрозрачной кальки неумелым жеребячьим копытом.       У Пинкамины слипались глаза. Бричка выехала на небольшую, идеально круглую площадь, огражденную невысоким, уже помятым временем и местными хулиганами, но сохранившим тень изящества, заборчиком. Прямо по центру маленькой площади, вымощенной такой же, как везде, брусчаткой, была выделена небольшая клумба, откуда росло корявое дерево с жёлтыми порванными листами. Дерево ничего не внушало, кроме жалости, однако, было заметно, что за ним ухаживают — некоторые сломанные ветви были заботливо подвязаны, а возле корней стояла ржавая лейка. «Этой маленькой лейки не хватит для такого дерева» — вскользь подумала Пинкамина. Возможно, это — ребяческие забавы.       Извозчик вытаскивал из брички чемоданы Пинкамины. Розовой пони теперь казалось, что зря она потащила из Понивилля этот обоз. Всё свое всегда с ней и на ней. Эта накидка, седельные сумки с пожитками, дневниками и лекарствами. Что там, в этой клади, она уже и забыла.       — Вот так, — извозчик легко положил саквояж Пинкамины на брусчатку. — Погодите минутку. Я позову хозяйку, — жеребец кивнул и направился в противоположный конец круглой площади, к зданию, которое напоминало уменьшенный во много раз рыцарский замок: тут были и башенки на крыше, и узкие окна на втором этаже, словно бойницы. На первом этаже окна были большими, с полукруглыми арками, также перегороженные резной решеткой; из них лился красновато-жёлтый ядовитый свет, и слышался гул понячих голосов, с которым сливался праздный смех и возгласы.       Пинкамина присела на ступеньки брички и наблюдала за тенями пони, которые мелькали в пятнах света. Она подняла голову и прочла название таверны: «В гостях у матушки Роумбург». Странное название. Значит, наверняка некая Роумбург и есть хозяйка таверны, и Пинкамина покорно ожидает именно её на ступеньках брички с багажом в обнимку. Зажигались фонари. Пинкамина сосчитала до шестидесяти.       Тяжелая дубовая дверь здания отворилась, пустив полоску света прямиком к копытам Пинкамины. На порог вышел улыбающийся извозчик, а следом за ним в освещённом дверном проеме показалась тощая, бледная светло-серая пони. Она была одета в помятое и потёртое платье такого цвета, что оно практически сливалось с её кожей. Под ним же был спрятан её хвост, а жидкая чёрная грива с полосками проседи была собрана в крошечный потрёпанный пучок. Единственным ярким пятном на её теле, на одежде являлась красная брошь под самым воротничком. Она не пылала особенным и изысканным дизайном, была, наверное, всего с половинку грецкого ореха размером, но сразу же обращала на себя внимание. Пони держала свои крошечные уши прижатыми к голове, а увидев Пинкамину подняла брови «домиком», и выражение её лица приобрело подобострастный и боязливый вид. Пинкамина взглянула в её почти бесцветные бледно-серые глаза, очерченные глубокими мешками, но хозяйка таверны резко перевела взгляд на краешек уха розовой пони. Похоже, ей не очень нравилось, когда ей смотрят в глаза. Пинкамина решила учесть это в будущем.       — Позвольте представить! — без особых церемоний заговорил извозчик. — Госпожа Розалетта Роумбург. Самая гостеприимная хозяйка, самая добрая начальница, са… — извозчик не успел договорить — Розалетта со смешком приложила копыто к его губам, и жеребец прыснул со смеху в ответ. Пинкамина для вида добродушно усмехнулась.       — Очень приятно! Меня зовут Пинкамина, — розовая пони уже собралась согнуть колено, чтобы чуть поклониться в приветствии к старшему.       — Не стоит, мэм, не стоит! — и хозяйка сама поклонилась, прижав копыто к своей броши. Её голос совершенно не соответствовал её внешности. Пинкамине сначала показалось, что Розалетта уже на грани старости, однако голос её, да и смех звучали весьма молодо и звонко.       — Это вы тут — гость, я вам очень рада. Вы устали? Наверное, чудовищно проголодались, — Розалетта положила копыто на плечо Пинкамины и нежно подталкивала ко входу. Извозчик взвалил на спину её багаж. — Голодны, как волк, — повторила после короткого смешка серая пони фразу, по смыслу совершенно идентичную той, что сказала секунду назад. «Наверное, нервничает из-за меня» — думала Пинкамина. — «Так зачем же? Я — обычный странник».       Пони вошли в шум и свет таверны. Никто и не обратил на них внимания. Пару раз окликнули извозчика — видимо, знакомые. Вся эта суматоха давила Пинкамине на голову, она даже не могла нормально оглядеться по сторонам. Всё, что она видела, так это — бешеный танец бликов и цветов. Если бы хозяйка не держала её за плечо, розовая пони точно бы треснулась лбом о колонну или о чей-то стол.       — Тут вечно такой шум, мэм, да-да, - ворковала над ухом Розалетта. – Я провожу вас наверх. Как раз освободилась комнатка.       По дощатой лестнице Пинкамина и её сопровождающие поднялись на второй этаж, в узкий коридор, окрашенный в желтоватых тонах, с единственным узким окном, выходящим прямо на площадь с корявым деревом. Уже было темно, Пинкамина и это дерево узнала с трудом. С первого этажа доносились гомон, крики, заиграла музыка, кто-то, избивая струны гитары в пьяном угаре, тщетно пытался извлечь хоть какую-то мелодию. Розалетта проводила Пинкамину в дальний конец коридора и открыла перед ней хлипкую деревянную дверцу, впуская в небольшую комнатку. Похоже, до этого здесь жила кобылка. На туалетном столике с зеркалом стояла парфюмерная вода розоватого оттенка в резном стеклянном флаконе, на стуле от сквозняка печально и одиноко покачивалась шляпа с цветами. Лепесток оторвался от украшения шляпки и упал на пол. Пинкамина, сама не понимая, почему, засмотрелась на валяющийся на полу лепесток. Теперь он стал ещё более одиноким, чем сама шляпка…       — Ой, жила тут очень забывчивая мадам! Ой, такая там история, это надо слышать, но вы отдохните, а если напомните, расскажу, — затараторила Розалетта, подскочила к стулу и смяла брошенную шляпу, положила подмышку. Пинкамина не нашлась с ответом.       Кровать для такой комнаты была довольно широкой, занимала чуть ли не треть пространства. Белье выглядело свежим, но постелено заметно второпях, будто комнату убирали, пока Розалетта встречала Пинкамину на площади. Помимо кровати в углу стоял маленький комод с облупившимся лаком и узкий платяной шкаф.       — Как вам? — Розалетта встала прямо перед розовой пони, но смотрела снова на край её уха. Ради интереса Пинкамина прижала уши к голове, но взгляд серой пони так и остался прикован к одной точке.       — Меня всё более чем устраивает, — Пинкамина улыбнулась и опустила голову в поклоне. На этот раз она не сгибала коленей, так как поняла, что хозяйка считает это излишним. — Сколько… — розовая пони не успела задать вопрос до конца, как обнаружила копыто Розалетты на своих губах. Её кожа была необычайно холодной, будто она продержала копыто в кубиках льда несколько минут, прежде чем совершить это действо.       — Вы устали, всё, всё потом! Вы издалека, да так измучены, все денежные вопросы завтра. А сегодня спите за счёт заведения. Что желаете на ужин? Это тоже подарок от заведения, — снова серая пони прижала уши к голове и поставила брови «домиком», будто не хозяйкой тут была, а рабыней, которая боится не угодить господину. Пинкамине стало неловко от такого обращения, её лицо изменилось, и извозчик, всё это время стоявший в дверях и, видимо, ожидающий Розалетту, это заметил.       — Ох, я помню, мэм, вы в дороге говорили о капустно-салатных сэндвичах? — спросил он, чуть наклонив голову набок.       — Это есть! Без вопросов! Только кто же ужинает какими-то травяными сэндвичами? Это от силы полдник, фи! — зачем-то Розалетта сама принялась раскладывать небольшую стопку из чемоданов Пинкамины, она ставила их подальше от входа к стене. — Вам, может, что посытнее? Блюдо дня сегодня — свиные отбивные. Копыта оближешь!       Как никогда резко к горлу Пинкамины подступила тошнота, она зажала копытами рот.       — Вам плохо?! — в исступлении и страхе выдохнула Розалетта.       — Тихо, тихо, туалет прямо по коридору, возле лестницы, — спокойно указал копытом извозчик, и Пинкамина галопом ринулась туда. К счастью, было не занято. Розовой пони казалось, что вместе с желудочным соком она выплюнула половину внутренних органов, настолько сильно её тело пронзила боль.       Мясо.       Жареное мясо.       Почти что пони.       Пинкамина плевалась в унитаз и чувствовала на своем языке вкус жареного мяса. Губы щекотала фиолетовая шерсть, местами неочищенная. Что-то стояло за спиной Пинкамины. Где-то далеко прозвучал звон колокола.       Пинкамина мыла копыта в умывальнике. Она глодала филе Твайлайт с жадностью волка.       Розалетта с подобострастием предлагает отведать фирменные свиные отбивные.       Рвать уже было нечем. Кончился даже желудочный сок. Пинкамине показалось, что под туалетной дверью прошмыгнула чья-то тень, лёгкая, невидимая, смертоносная.       Розалетта ждала в комнате. Извозчика уже не было.       — Принесу сэндвичи, — пугливо улыбаясь, сказала она. — И… вам бы сейчас неплохо молочка выпить.       — Молока? Молока — да… — устало кивнула розовая пони, на дрожащих копытах подошла к кровати и присела. — Спасибо вам, госпожа Роумбург.       — Да что вы, можно по имени! Горничная вам всё принесет, — махнула копытом серая пони, сверкнула в свете лампы её красная, словно свежая кровь, брошь, и она бесшумно скрылась за дверью.       Уже спустя несколько минут Пинкамине принесли сэндвичи и стакан молока. Розовая пони привстала с кровати, отблагодарила горничную и снова в полном бессилии погрузилась в сон.