Второй шанс

Дмитрий       Я быстро переоделся и вышел. На улице меня ждал Николай. Он решил оставаться со мной до тех пор, пока из больницы не будет новостей.       Я рассказал ему о произошедшем, чувства переполняли. А он был единственным, кому я доверял. Никита должен был очнуться в течение суток, и я попросил полицию и его родителей известить меня. В этой просьбе не было ничего подозрительного, ведь я был свидетелем и мог бы помочь парню вспомнить нападающих. Правда, с полицией не обошлось без взятки, но вот родители Никиты видели во мне спасителя сына и были рады любой помощи. Меня же волновало, что может сказать парень, когда придет в себя. То, что он видел меня в звериной ипостаси, я не сомневался. Но как отреагируют другие? Нужно было поговорить и убедить парня молчать.        — Стая волнуется, — делился Коля. — Говорят, ты слишком светишься среди людей.        — Это не важно, — отозвался я. — Пусть любой недовольный скажет мне это в лицо. Если бы все вернулось назад, я, не задумываясь, поступил бы так же.        — Да, но тех ребят мы пять часов по городу вылавливали. Знатная была охота, скажу я тебе, — и он рассмеялся громко, раскатисто.        — Я не сомневаюсь в твоей изобретательности.        — Брось. Обидно только, что во всех газетах написали, что на мальчиков напала стая бездомных собак. Ты только представь... мы и собаки, — продолжал он, изобразив обиду на лице.        — То есть, то, что тебя назвали собакой, задело, а бездомной — нет? — улыбнулся я.        — Про бездомных я как-то не подумал, — и приятель задумчиво запустил пятерню в густые рыжие кудри и слегка растрепал их.        — Разберемся с твоими газетчиками, — успокоил я его, заворачивая на стоянку.       Коля остался в машине, а я поднялся на четвертый этаж, где лежал Никита. Там я застал родителей парня и девчушку с непонятного цвета волосами и угловатой, еще не до конца сформированной фигурой. Она листала какой-то оставленный на столике журнал.       До прихода полицейского оставалось несколько минут, поэтому я встал чуть в сторону. Мне нужно было о многом подумать, сделать выбор и принять решение относительно будущего. Я хотел признаться Никите во всем, и этот момент был, на мой взгляд, самым подходящим.       Я должен был объяснить парню, что могу спасти его. Я не хотел более так жить. Не хотел бояться, что опоздаю, не уберегу.       Никита стал для меня всем. Пусть пока и на расстоянии. Я все равно надеялся, что когда-нибудь он примет меня. Доверие — вот, что я от него хотел. Как и осознавать, что он счастлив. А сейчас было страшно подумать, какую боль он будет испытывать, когда придет в себя. Все его тело было похоже на один сплошной синяк. Когда я его принес в больницу, врачи диагностировали множественные ушибы и несколько поломанных ребер.       Может, неправильно было ждать рядом с его родственниками и делать вид, что я его спаситель, когда я сам хочу похитить их сына, как изголодавшийся зверь.       Но я уже не мог не вмешиваться. После всего произошедшего я обязан был убедиться, что у него все в порядке.       А что, если он очнется и еще больше будет меня бояться? Я не готов был вынести ужас на его лице. Вдруг он потребует снова уйти? Разум подсказывал, что так и будет, а в глубине души я надеялся на чудо.       Но я только представил, как руки Никиты яростно сжимаются в кулаки, и губы требуют «оставь меня в покое», и мне захотелось просить его о позволении остаться. Я сам ужаснулся, насколько я стал зависим им.       Тут ко мне обратились, застав меня врасплох:        — Дмитрий Сергеевич, можем заходить.       Рядом стояла мать Никиты. Она была чуть старше сорока лет, с белой кожей и такими же, как и у сына, синими глазами. Светлые волосы естественными локонами обрамляли лицо, делая его еще бледнее.        — Да, я задумался, простите, — стряхивая с себя недавние мысли, я осмотрелся. Полицейский уже пришел, а я даже его и не заметил.        — Вы правы. Тут есть о чем задуматься.       Сотрудник полиции позволил присутствовать только мне и родителям. Расстроенная девушка осталась снаружи. Переступив порог, я скользнул взглядом по кровати и едва узнал Никиту. Перемотанная бинтами голова, серое болезненное лицо, разбитые губы, покрытые коричневой коркой, которые даже не позволяли парню улыбаться и долго говорить...       Полицейский задавал вопросы, а Никита отвечал, кивая головой.        — Вы помните, кто на вас напал?       Я ждал этого вопроса. Мне было интересно, как он на него ответит.       — Нет, — послышался тихий шепот. Почему он солгал? Ведь было очевидно, что те трое были ему знакомы.        — Вы уверены? — настаивал сотрудник правопорядка. Я всматривался в его мимику, но ничего не смог угадать, будто равнодушная маска приклеилась к нему. Никита прикрыл глаза и кивнул еще раз головой. Слова давались ему с трудом, поэтому мужчина оставил попытки допроса до лучших времен. Или пришел к выводу, что это бесполезно. Никита стоял на своем: ничего не помню, никого не видел.        — Милый, этот мужчина спас тебя. Дмитрий Сергеевич, — вещала благодарно женщина, заставляя сына обратить на меня внимание.        — Здравствуй, Никита, — обратился я к нему. — Я ничего не сделал…        — Как же, — перебил меня Никитин отец, — мало кто в наше время бросится спасать незнакомца. Да еще и везти его в больницу.       Никита прожигал меня напряженным взглядом, ни слова не говоря.       Полицейский задал еще несколько вопросов и ушел. В палату заглянула оставленная девушка, недоверчиво переводя взгляд с матери на Никиту. Потом она засмущалась.        — Лера, проходи, — женщина улыбнулась, и я заметил, что мать парня слишком благосклонно относится к этой девушке. Эта Лера бесцеремонно подошла к Никите и, чмокнув его в щеку, встала рядом с кроватью, как будто имела на это право. Легкий укол ревности пронзил мое сердце.        — Никита, я в университете сказала, что ты в больнице. Хотя сейчас там такое творится, что не до тебя, — парень молча слушал девушку.       Лера посчитала это за одобрение и продолжила:        — Ты не представляешь! Лекс с дружками забрали документы. И это на четвертом курсе. Говорят, их покусала стая бешеных собак.       Больной тут же метнул взгляд на меня, но сразу же отвел. Значит, он знал, что это неправда. Почему тогда молчал? Его сдержанность меня настораживала. Мое присутствие сковывало собравшихся людей. И, почувствовав себя лишним, я захотел покинуть палату. Да и видеть Никиту в таком состоянии было мучительно.        — Извини, я должен уйти, — я обратился к Никите.       Больной что-то прохрипел, и к нему тут же наклонилась мать, лаская упавшими ему на лицо волосами.        — Ты хочешь пообщаться с Дмитрием? — удивленно спросила мать.       Я не ожидал от него такой просьбы.        — Хорошо, дорогой, мы ненадолго оставим вас. Пойдемте, я внизу видела кофейню, выпьем кофе, взбодримся. А вы поговорите, — женщина погладила сына по голове и ушла, уводя явно недовольную девушку и растерянного отца.       Я оказался наедине с Никитой и не мог даже подобрать слов. Они словно разом вылетели из головы, образуя пустоту. Хотелось многое сказать и одновременно с этим просто молчать, наслаждаясь его присутствием.       Юноша прикрыл глаза и что-то прошептал. Мне пришлось подойти ближе, чтобы разобрать этот тихий шепот.        — Я бы тоже выпил кофе, — только и произнес он. Я ожидал чего угодно, но не этого. Он будто все это время был напряжен и только сейчас смог полностью расслабиться.        — Хочешь, я принесу? Я видел здесь автомат.       Никита посмотрел на меня, не сразу понимая, что он здесь находился не один. Словно это были и вовсе мысли вслух. Я впервые почувствовал, что он мне стал верить.        — Да, — выдохнул он.        — Не говори. Я буду тебе перечислять, а ты кивни головой. Хорошо?       Он с охотой принял мою игру.        — Капучино? — он отрицательно мотнул головой. Странно, мне казалось, что все подростки любят такой кофе. Как мало я о нем знаю...        — Черный? — он улыбнулся.        — Без сахара? — Никита нахмурился, сдвигая смешно брови.        — Понял, черный и сладкий.       Когда я собрался выходить, он привлек меня, хлопнув рукой несколько раз по кровати.        — Что? — спросил я, возвращаясь.        — Только не говори… — от резкой боли парень не смог закончить фразу.        Я не сразу понял, о чем это он. А потом, предположив, что скорее всего о родителях, проверил догадку:        — Не говорить родителям? — он как-то интересно то ли скривился, то ли улыбнулся, будто извиняясь, что я не выдержал и засмеялся. В этот момент он напоминал скорее нашкодившего ребенка.        — Не волнуйся, если что, я всю вину возьму на себя. Скажу, что это мой кофе.       Завернув за угол, я подошел в автомату и, запустив несколько монет, стал ждать, когда наполнится пластиковый стакан обжигающей жидкостью. Сжимая кофе в руке, я почти подошел к палате, но передумал, посчитав, что Никите будет неудобно пить.        — Добрый день, — обратился я к симпатичной молоденькой медсестре на посту.        — Добрый, — приветливо отозвалась она, неосознанно поправляя белую шапочку на голове.        — У вас не найдется маленькой ложечки? — как можно дружелюбнее улыбнулся я.        — Конечно. Где-то здесь, — и она наклонилась к небольшому шкафчику внизу. — Вот. Мы ими сироп наливаем больным, — объясняла она, развязывая полиэтиленовый пакет с одноразовыми пластиковыми ложечками.        — Спасибо, — поблагодарил я, разворачиваясь в сторону палаты.        — Обращайтесь, — игриво бросила она, явно желая привлечь меня.        — Вот и я, — предупредил я, входя в помещение. Больной повернулся на звук моего голоса и открыл глаза.       Поставив на прикроватную тумбочку стакан, я отрегулировал кровать, немного приподнимая верхнюю часть.        — Осторожно, горячий! Позволь мне?       Никита с непониманием осматривал меня.        — Я помогу тебе, — я сел на край его постели и наклонился ближе, поднося к его губам ложку с кофе.       Он послушно приоткрыл губы, позволяя ухаживать за ним. Может быть, он бы смог пить и самостоятельно, но я не мог отказать себе в удовольствии поухаживать. Каждый раз прикасаясь к его губам, я словно сам трогал их. Выпив половину, он прикрыл глаза, давая знак, что больше не хотел. Я хоть и не являлся никогда любителем сладкого кофе, все равно допил остатки одним глотком. Говорят, так можно узнать мысли того, кто пил до тебя. Как же я хотел узнать, о чем думал этот скрытный парень.        — Нам надо поговорить, — наконец произнес он, нарушая возникшую паузу.       Я готовился к этому, но все равно оказался застигнутым врасплох. Я боялся его вопросов.        — Говори, — с трудом вымолвил я.        — Не здесь. Я так не могу разговаривать, — он кинул взгляд на дверь, словно опасаясь, что в любую минуту кто-то мог войти. Я был с ним согласен. Нам не нужны были свидетели.        — Тогда так. Ты помнишь тот бар, где мы познакомились в первый раз? — он помнил. — Я там бываю почти каждый вечер. Подойдешь к бармену. Он подскажет, как меня найти.        — Хорошо, — вымолвил он, и в этот момент его рана на губе треснула, и тоненькая кровавая струйка спустилась на подбородок.       Никита хотел вытереть, но я перехватил его пальцы, фиксируя своей рукой и наклонился ближе, в миллиметре замерев от его лица. Не увидев сопротивления, я прикоснулся к его губам языком. Парень замер, не приглашая, но и не отталкивая. Я ласкал, стараясь забрать всю боль. Его губы, шершавые от ран, больно царапали мои, но я этого и не замечал, упиваясь его согласием. Наконец, я отодвинулся, всматриваясь в его лицо. В глазах парня не было страха, только умиротворенность.        — Я буду ждать, — произнес я шепотом и поднял взгляд, который сам по себе остановился на забинтованной голове. И я потянулся к ней, поправил выбившиеся русые пряди.