Ты

Фриск перевязывает сбитые костяшки своей лентой, и некоторое время Чара расхаживает с этим выцветшим куском ткани на руке с таким видом, словно это полноценная повязка на настоящем боевом ранении. После затяжной мрачности самодовольство так идет Чаре, что Фриск не может ничего поделать и расплывается в глупой улыбке каждый раз, когда это видит. Некоторое время от них все стараются держаться подальше, и это ещё один повод для радости, хотя Фриск всё равно напрягается каждый раз, когда Чаре в спину летит очередное сказанное шепотом «псих». Чара же, напротив, находит это забавным. – Пусть боятся меня, я только за. Здесь и так развелось больно много ничтожеств, так пусть хоть под ногами не путаются. Фриск ненавидит зазнаек, но высокомерие Чаре удивительно к лицу. Несколько дней, оставшихся до декабря, проходят совершенно беззаботно. Воодушевление от такой сокрушительной победы в драке хорошо сказывается на нраве Чары - возвращается и веселость, и инициативность, и желание возиться с Фриск. Они целыми днями гоняют голубей, лазают по крышам и ищут подход к воображаемым монстрам. Затем выпадает первый снег, а за ним возвращается хандра Чары. Теперь Фриск замечает это сразу и страх того, что их конфликт может повториться, заставляют вызвать Чару на откровенный разговор тотчас же. Когда Фриск спрашивает, что же всё-таки не так, Чара замирает и некоторое время задумчиво смотрит куда-то сквозь Фриск. Затем пожимает плечами. – Мне скучно. Это было ожидаемо. – Думаю, Руины стали для нас тесноваты. Меня начинает тошнить от пурпурного. А вот это уже нет. – И... Что ты предлагаешь? – осторожно интересуется Фриск. Чара соскакивает с подоконника и отвечает неожиданно оживленно: – Пора двигаться дальше, вот что. – Куда - дальше? – пытается уточнить Фриск. Чара смотрит снисходительно. – Дальше по Подземелью, тупица. Не можем же мы вечно жить с Ториэль, когда вокруг столько приключений! Кто-то, в конце концов, должен сломать барьер между миром монстров и миром людей. Это звучит довольно заманчиво. Фриск не отдает себе в этом отчет, но изученные вдоль и поперек Руины и впрямь уже не кажутся такими интересными, как раньше. Стоит Чаре загореться какой-то идеей, как изменить что-то уже нельзя. – Да. Следующая остановка - Сноудин, город вечного снега. Пора уже сменить обстановку, – Чара самодовольно кивает и широко улыбается. Фриск привычно улыбается в ответ. Следующий час они проводят на полу в библиотеке и возбужденно обсуждают подробности своего нового приключения. Всё идёт прекрасно, они даже рисуют план города, но затем встаёт главный вопрос: кто-то должен рассказать об этом маме. – Не я, – отрезает Чара, нахмурившись. – Ты пойдёшь и расскажешь ей. – Это было твоя идея, ты и рассказывай, – упрямится Фриск. – У тебя лучше получится. – Где твоя решимость? – А где твоя решимость? – Хватит за мной повторять! Их перепалка становится слишком громкой, и суровая библиотекарша выставляет их вон. Всю дорогу до чердака они продолжают спорить, и в конце сходятся на том, что говорить будет Фриск. – Ну, это ведь не будет очень сложно, да? – спрашивает Фриск неуверенно. – Мы ведь всё равно сможем возвращаться и навещать её? Чара останавливается посреди лестницы и щурится. – Сомневаюсь. Не до тех пор, пока мы не закончим с освобождением мира. «Освобождение мира» звучит слишком громко и амбициозно, чтобы это с этим можно было справиться быстро. – Мне так не нравится. Чара шумно выдыхает. – Мало ли, что тебе не нравится. Это правила, а ты что, опять пытаешься быть выше них? Нельзя получить что-то, не пожертвовав для этого чем-то другим. – Ну и пусть, – возражает Фриск, чувствуя готовность стоять до конца. Где-то на краю сознания насмешливый голос, до жути напоминающий голос Флауи, интересуется, с чего это они принимают простую игру так близко к сердцу, но эта игра значит для Фриск слишком много: Руины столько раз успокаивали и защищали от всех невзгод, что променять их на неясную перспективу новых приключений кажется преступлением. – Тогда давай останемся. Я хочу остаться с Ториэль. Плевать на Сноудин и на освобождение мира. Чара несколько секунд молчит - короткое затишье перед бурей. Затем щурит глаза и смотрит на Фриск с таким праведным гневом, словно только что произнесенные слова были чем-то ужасным. – Ах ты хочешь! А о том, что хотят другие, ты подумать не хочешь? – Чара становится в ту позу, которую обычно принимает, когда готовится произнести очередную пламенную речь. Так выходит и на этот раз. – Подумай о всех несчастных существах, запертых под землей! Они, по-твоему, это заслужили? Тебе хорошо, ты можешь посмотреть на ночное небо когда угодно, а они рождаются и умирают под землей, ни разу не увидев, не почувствовав света настоящих звёзд. Это, по-твоему, нормально? А Ториэль? Ты думаешь, ей так нравится загнивать в своих несчастных Руинах? Думаешь, мы способны одними своими светлыми ликами скрасить это несчастное однообразное существование? Это настолько эгоистично, что у меня не хватает слов. У Фриск тоже не хватает слов – пыл монолога оглушает и совершенно сбивает с толку. Чара кривит губы. – Я буду во дворе. Приходи, когда покончишь со своей извращенной сентиментальностью. Они встречаются во дворе на следующий день. Слёзы замерзают на щеках, а глаза слипаются после бессонной ночи, но, как и всегда после принятия какого-нибудь трудного решения, Фриск чувствует облегчение. Чара улыбается и протягивает руку. Они выходят за границы тщательно выстроенного мирка, чтобы войти в новый.