Ты

Рождество проходит довольно мирно. Другие дети по прежнему их сторонятся, поэтому они, съев свою порцию Рождественского ужина - всё ещё невкусного, несмотря на название, - уходят на чердак. Там их ждет отломанная в городе парой дней ранее еловая ветвь, увешанная украденными Чарой с ели в холле игрушками. Им довольно скучно, ведь по-настоящему Рождество они отпраздновали предыдущей ночью, поэтому после короткого разговора Чара засыпает, оставляя Фриск лениво наблюдать за перемигивающимися звездами на том небольшом куске бархатного неба, который видно в узкое чердачное окно. Вскоре Фриск тоже погружается в сон. Фриск снится приют, каким он был пару лет назад. Деревья, растопырившие ветви, незыблемые стены, кирпично-рыжие снаружи и изжелта-белые внутри - неизменный пейзаж, через который тянулась однообразная вереница серых дней. Так непохоже на настоящую жизнь. После завтрака они идут рисовать. Чара резкими и уверенными движениями малюет что-то на своем листе, поочередно опуская кисточку то в баночку с синей, то в баночку с черной краской. Фриск аккуратно водит по бумаге простым карандашом, вырисовывая контуры цветка. Наконец, Чара отбрасывает свой рисунок и заглядывает в рисунок Фриск. – Почему ты вечно рисуешь только карандашом? Это же скучно. Фриск неловко пожимает плечами. – Боюсь испортить рисунок. Так ведь всегда можно стереть. – Это чертовски уныло, – Чара кривится, макает кисточку в банку с желтой краской и тычет ей в один из лепестков. На рисунке расплывается желтая, с примесью зеленого, клякса. Такое точно не стереть, но, хотя клякса неаккуратная и не соответствует контуру лепестка, Фриск нравится, как этот яркий мазок смотрится в царстве серого и белого. Фриск снится приют, какой он есть сейчас. Ворох багровых листьев под деревом, поблескивающие в лунном свете нити паутины на чердаке, отражение закатного солнца в глазах Чары и их слившийся в унисон вопль восхищения, когда, проснувшись по утру, они увидели, что за ночь весь двор стал белым, скрывшись под толщей первого снега. Так похоже на настоящую жизнь. Они вместе придумывают головоломки, рисуют на бумаге лабиринты, которые сами же и проходят, катаются по льду, заливаясь звонким смехом, и бегают по городу, забрасывая друг друга снежками. – Когда у меня будут деньги, – бормочет Чара, дыша на покрасневшие пальцы в попытках их отогреть, – я куплю столько перчаток, что придется отвести под них отдельный шкаф. Фриск смеется и берет ледяные руки Чары в свои, такие же ледяные. Это противоречит всем законам физики, но почему-то им всё равно становится теплее. Фриск снится приют, какой он в их воображении. Одно здание, превратившееся в целый ряд нарядно украшенных уютных домишек, сугробы снега и огромная вывеска «Добро пожаловать в Сноудин!». Её миниатюрный вариант они повесили на чердаке, но со своим прототипом этому маленькому куску бумаги, конечно, не сравниться, и Фриск предпочитает сидеть у большой вывески, ожидая, когда какой-нибудь из монстров решится с ними заговорить. Рождественские огни, подарки под общей елкой, доносящийся из магазина запах коричных кроликов. Так непохоже на настоящую жизнь. И настолько больше.