Ты

Приближение лета дает о себе знать периодически выдающимися жаркими деньками. В такие дни выходить на улицу никому не хочется, и большую часть времени они проводят внутри приютских стен. В перерывах между путешествием по Вотерфолу и погонями Андайн заняться там особо нечем. Фриск наблюдает за Чарой. В Чаре столько жизни, что ее хватает на них двоих. Фриск всегда немного позади и именно благодаря этому может замечать сотни цепляющих взгляд деталей. Их можно перечислять бесконечно. На худых ногах всегда пара-тройка ссадин. Они заживают подолгу, потому что Чара в забывчивости каждый раз соскребает ногтем коросты. Из-под джемпера то и дело выбивается хвостик черной рубашки. Под острыми коленками серые пятна. В отличии от Фриск, Чара не испытывает дискомфорта от коротких штанин, и после игр на улице вся городская пыль и грязь словно задаются целью прицепиться к голой коже. Шоколадные крошки в уголках рта: между губ периодически мелькает острый розовый язык, пытаясь собрать их, но в итоге только сильнее их размазывая. Выступающие сбитые костяшки. Неровно остриженные волосы, такие всклокоченные, что кто угодно бы задался вопросом, встречались ли они хоть раз в жизни с зубцами расчески. Стоптанные носки ботинок, которыми пинали, должно быть, с тысячу камней, жестяных банок и резиновых мячей. Широкая ухмылка и дерзкий взгляд - в нем читается неприкрытое превосходство над окружающими. Шейные позвонки, четко очерчивающиеся, когда Чара наклоняет голову. Пятна от пролитого какао на воротнике джемпера. Румянец на щеках, порой такой яркий, что кажется лихорадочным. Чара состоит из этих деталей, их так много, что с трудом верится, будто все они могут умещаться в одном-единственном человеке. И иногда Фриск начинает сомневаться в том, что Чара вообще человек. Может быть, в приютской библиотеке слишком много книг в жанре темного фентези, но в какой-то момент Фриск начинает задумываться о том, какая у Чары бледная кожа, как в лучах закатного солнца карие глаза всегда искрятся красным, и как Чаре магическим образом удается избегать любых неприятностей. Как-то раз от нечего делать они забредают в комнату, служащую приютским архивом. Здесь нет ничего интересного, только бессчетные полки с пыльными папками документов. Чара садится у одного из стеллажей и начинает складывать бумажные самолетики из распотрошенной стопки документов с финансовой отчетностью. Фриск бесцельно бродит по проходам. Здесь есть фотографии старых выпусков, и Фриск, листая их, снова позволяет своей фантазии разыграться. У черно-белой фотографии 1940 года оторван угол: от ребенка, сидящего в правом верхнем углу, остаются только ноги с острыми коленями, обтянутые черными гольфами и обутые в старые ботинки. Фриск рассеянно проводит по фотокарточке пальцем и поворачивается к Чаре. Чара с ухмылкой запускает бумажный самолетик. — Если ты мстительный дух, обитающий здесь с сороковых годов, мы можем об этом поговорить, — сообщает Фриск тем тоном, которым с ними обычно разговаривает школьный психолог. Чара подходит, чтобы заглянуть через плечо Фриск. — Ты разве не знаешь, что призраки бестелесные? — спрашивает Чара, склонив голову к плечу. Это... серьезный изъян в теории. Чара беззвучно смеется, затем делает глубокий вдох. — Чувствуешь, что я как-то не вписываюсь в этот паршивый мир? — после паузы говорит Чара. — Мне тоже так кажется. Но это можно сказать и о тебе, верно? Фриск молчит и идет следом, когда Чара подходит к окну с треснувшим в углу стеклом. На улице - ярко. Весна накинула на приютский двор солнечную вуаль, и за окно теперь почти больно смотреть. — Мы принадлежим другому миру, Фриск, мы это знаем, — говорит Чара задумчиво и ведет рукой по стеклу. — Но смотри. Палец натыкается на трещину, и на поврежденной коже тут же выступает кровь. По стеклу сбегает алая струйка, и Фриск морщится - никто не может быть в восторге от вида крови, верно? — Иногда полезно помнить о том, что ты существо из плоти и крови, которая течет, когда ты лезешь пальцами в битое стекло, — Чара смотрит Фриск в глаза и тянется рукой, медленно проводит ей по щеке. На коже - теплое и мокрое, но на этот раз Фриск даже не хмурится. Это похоже на гипноз. Чара объясняет, и Фриск становится понятно. Чара объясняет, и Фриск верит. — Я хочу есть, — говорит Чара самым обычным тоном, как будто предыдущего разговора и вовсе не было. — Пошли на обед. Если там снова грибной суп, я вылью его кому-нибудь за шиворот. Чара идет, и Фриск идет следом.