Клетка

У нее не было братьев или сестер, не было отца (вечно пьяного) и матери (вечно плачущей), но они – пьяные и плачущие – были у некоторых ребят с той же улицы, на которой она жила. Квартал Элмвуд, Виннипег – Джейн Шепард угораздило родиться в самом криминальном районе Канады. Он был неблагополучным еще в те времена, когда о полетах в космос приходилось только мечтать, но что хуже всего – с развитием технологий, с прорывами в области науки, с огромным скачком в развитии Земли такие вот районы становились все криминальнее, и неблагополучнее, и опаснее. Мир развивался, шел вперед, люди покоряли космос – и все же оставались такими же, что и раньше; были открыты ретрансляторы – люди продолжали разделяться на «богатых» и «бедных»; города стали трех- и четырехуровневыми – жители самых нижних, бедных, грязных уровней становились невидимками, забытыми, презираемыми. И все это можно было приумножать в несколько раз, говоря о Виннипеге и Элмвуде. Год за годом Шепард старательно изживала из себя воспоминания о Земле, год за годом впитывала в себя будни солдата Альянса: ранние пробуждения, учеба в Академии, изнурительные тренировки, тяжелые бои, программа N7, первые полеты на космических кораблях, новые друзья и знакомства – так, словно кроме этого в ее жизни ничего и не было. Служба Альянсу, понятная жизнь солдата, чертов Иден Прайм, после которого все перестало быть понятным и простым. Чертов «Цербер», который выдернул ее с того света и сделал все еще более непонятным. Жнецы, которые поставили под сомнение все существование в Галактике вообще. Новая жизнь, странная, непонятная – а той, прошлой битвы за выживание на Земле будто и не было. Шепард и не вспоминала о том, что семьи – нормальной семьи – у нее никогда и не существовало. А потом были горящий Палавен, охваченная войной Менае и Гаррус. - Моя семья осталась там. Четыре простых слова. В каждом – затаенный страх, тревога, боль и отчаянная надежда. - А твои родители, Шепард? Они на Земле? Тогда она внезапно осознала, что еще ни разу не говорила с Гаррусом о своем прошлом. Он знал то же, что и все, в общих чертах: родилась на Земле, поступила на службу в Альянс, стала героем Элизиума, получила Звезду Терры. - У меня нет родителей, Гаррус. - Ох, прости. Они?.. - Нет, нет. Я не знала своих родителей. Именно в этот день она рассказала ему о своем прошлом, вспоминая, вскрывая свою память, как загноившуюся рану, покрытую коркой, выдавливая по каплям все то, что старательно игнорировала. Наверное, просто пришло время. Именно в этот день она сказала ему, что Джейн Шепард не существует. Вспоминать раннее детство нелегко: у Шепард нет идеальной памяти дреллов – да и к лучшему, наверное. Картинки вспыхивают в ее голове: обрывочные, яркие. Самое первое воспоминание – холодно, болит горло и очень хочется есть. Перед глазами – две пары ног. - Гляди, рыжуха какая, - мальчишеский ломающийся голос. – Ты чего на улице болтаешься, заболеешь ведь? После недолгого молчания ему отвечает второй, постарше, с ломающейся хрипотцой: - Оставь, не видишь – больная. Хочется спать. Ее поднимают с земли руки – не особенно заботливые, неловкие, и второй голос тут же пренебрежительно бросает: - Ну и куда ты ее? Помрет ведь, как ни крути. - Не помрет, - отвечает первый и, пыхтя от натуги, перехватывает ее поудобнее. Следующая картинка – скорее, ощущения, чем полноценные воспоминания: жарко, мокрая тряпка на лбу, неприятный запах чего-то кислого, яркие всполохи перед глазами – не то костры, не то свечи, жидкий теплый суп – проливается на грудь, мокро, жестко, неудобно. И жарко, очень-очень жарко. - Как тебя зовут? – женский голос. Молчание. - Скоро ее будут звать Джейн Доу, - усмехается тот, второй голос. - Не накличь! – возмущается женщина. Истощенный, больной ребенок умудряется выжить, но имя приживается – с тех пор все зовут ее Джейн, Дженни, Джей. Она живет среди таких же брошенных детей, среди забытых стариков, среди увядших, красивых какой-то вульгарной красотой женщин, среди мрачных мужчин, неизменно пропадающих ночью. Другой жизни она некоторое время и не знает. Да что там, она и слово «вульгарный» не знает. Мальчишка, подобравший ее на улице, старше ее всего на несколько лет. Майкл Уркхарт, такой же рыжий, как и она, относится к ней покровительственно. Именно он первый раз показывает ей улицы и ту, другую жизнь. Джейн зачарованно прижимается лицом к решетчатому забору: ей видно белый дом – такой белый, что на него больно смотреть, огромные, от пола до потолка окна, и за окнами – девочка, играющая на пианино. Эта картинка навсегда врезается в память Джейн, и спустя много лет она видит эти окна, как вчера – сдвинутые занавески нежно-голубого цвета, желтое платье девочки, глянцевый блеск черного фортепиано и яркие, ослепляющие белые стены. Их прогоняет охранник, и весь путь до своего дома Джейн молчит.