Мразь

      Гук не понимает, с чем его люди там так долго возятся и втаскивают парня в его кабинет, можно сказать, постоянное место обитания, только к ночи. Таким, как и хотел Чон. Слегка потрепанного, видимо из-за попытки убежать, непонимающего, что происходит, растерянного. Очень красивого.       На парне кофта с длинными рукавами, была ещё куртка помнится Гуку, но та, видать, осталась за дверями кабинета, пока тому связывали руки спереди. Гуку не видно, есть ли что-либо на чужих запястьях, но подозревает что их нет, были бы, так не прятал за длинными рукавами, это ведь не разрешено, вообще-то. Двое его людей подталкивают парня в спину и исчезают за дверью. Джуна среди них Чон не наблюдает, и надеется тот не звонит куда не надо, чтобы нажаловаться его папочке. Отец ведь не одобряет как таковое насилие. Хотя, в общем-то, Гуку наплевать даже если тот и будет осведомлен. Что он сделает с единственным наследником? Мамуля, если что, тут же за него вступится.       Чон забивает на эти мысли, подходит к прислонившемуся спиной к двери парню, проводит по его удивительно мягким светлым волосам и дергает на себя за связанные руки. Тот чуть ли не падает из-за связанных, в имитации наручников, ног. От парня приятно пахнет, даже вроде чем-то знакомым. Чон на этом не зацикливается, не суть. Практически утянув его за собой, заставляет сесть того на стол. Смотрит, возвышаясь над ничего непонимающим парнем. Затем, вдруг толкает того назад. Парень немного ударяется о стеклянную поверхность. Хорошо, что стекло такое прочное, а то бы разбилось уже давно. Светлые волосы паренька разметались по столу, его темные глаза с длинными ресницами заполняются испугом. Чон цепляется за эту эмоцию, не позволяет тому подняться. Пресекает его попытки. Он хочет немного поиграть. Делает быстрый вдох снежного вдохновения. Чувствует, как учащается сердцебиение. Сходит некий мышечный спазм, но это только раздразнивает его на дальнейшие действия. Чон садится в области живота парня, чувствует прокатившуюся по его телу дрожь. Это так будоражит. Даже хлеще, чем тот ненасытный пару дней назад. Парень размахивает перед собой связанными руками. Так неуклюже, что Чонгуку хочется рассмеяться. Откуда такая наивность? Хватает его за руки. Останавливая, убирает волосы с взмокшего, видимо от волнения, лба. «Красивый», — вновь повторяется сознание. Кожа гладкая, а губы, наверно, очень сладкие, но Чон почти никогда не целуется со своими игрушками. А этот сейчас ещё и укусить же может. Он бы хотел хотя бы провести по их поверхности, но они скрыты за чем-то похожим на скотч. Парень скулит или кажется, но Чону нравится. Он обводит взглядом его кофту, она мешает разглядеть больше. Да и руки эти, все пытаются оттолкнуть от себя. Гук немного привстает и переворачивает парня, тут же садясь обратно. В этот раз в область поясницы. Он тянет мешающую кофту выше, открывая вид на прекрасную спину, ровный позвоночник. Парень вздрагивает и что-то мычит. «Правильно делает», — думает Гук. Так интереснее, хоть и немного неудобно. Он проводит по идеальной линии позвоночника и понимает, что его вновь накрывает, словно лава сходит с жерла вулкана и уносит все на своем пути, сжирая жаром все живое. То же творится сейчас и внутри Гука. Неужели «вдох» в этот раз вошел в кровь с еще большей наэлектризованностью? Кажется, будто кровь внутри горит. Чон приподнимается. Он понимает, для парня снизу это первый раз и хочется сделать это его открытие в новое ещё более интересным. Он соскребает немного снега сбоку от себя, садится немного повыше на спину парня. Опускается чуть вперед, приподнимает паренька, слегка хватая за шею и заставляет вдохнуть немного. Парень пытается не дышать, уйти от чужой ладони. Гук начинает раздражаться. Хватает его за светлые волосы, тут же отпускает, затем зажимает ему нос, заставляя содрогаться под собой. Убирает руку и вместо нее подсовывает ту, что с тонкой полоской блаженства. Ненароком парню все же приходиться вдохнуть, он пытается прокашляться, но его рот заклеен. На чужих глазах, склонившись, Чон улавливает слезы. Он безуспешно фыркает, но эффект от вдоха тут же разливается по чужому телу. Он затихает как-то. Чонгук в это время встает с него, стягивает тело к краю стола и расстегивает ремень на его джинсах. В голове поджигается очередной фитиль. Взрывается небольшая петарда, отдаваясь небольшими хлопками по всему телу. Собственное сердце, кажется, стучит и снаружи. Это точно что-то новенькое. Иное — это все же оно. Гук был прав. Он стягивает с парня штаны вместе с черными боксерами, открывая ещё один отличный вид на подтянутую задницу. Возбуждение тянет тяжестью в его собственных брюках. Скорее стянув мешающую ткань и с себя, ощущая возвращающееся сопротивление со стороны парня, вспоминает, что его, в отличие от прежних шлюх, не помешало бы растянуть. Тот парень продолжает что-то жалобно мычать, но Гуку то больше напоминает какую-то симфонию из приятных звуков.       Он входит в него первым пальцем, прежде влажно смочив его слюнями, так как нет времени искать лубрикант. Тело парня словно подбрасывает на стеклянной поверхности. Он ерзает, дрожит. Чон понимает, от непривычки. Ничего, скоро это изменится и станет очень хорошо. Этим делом, растяжкой, Гук заниматься не любит, но парень такой узкий, что если не растянуть как следует, есть вероятность порвать его анал, а такое тело жалко так портить. Поэтому Чон терпит и медленно запускает в него третий палец. Ощущает боль в районе собственного сердца, какое-то жжение уже и не похожее на кайф. Пытается не обращать на то внимание, все из-за бьющего через край желания, понимает он.       Наконец вытаскивает свои пальцы, пододвигается вплотную и осторожно входит. Позволяет, кажется, уже рыдающему парню, привыкнуть. Затем делает первый толчок и слышит, как парень вновь скулит. Чон закусывает губу от новых ощущений. Что-то новое снова кроет его с каждым толчком, он хочет быть понежнее, но так же хочется скорее ворваться в это тело ещё глубже, что Гук не сдерживается, входит насколько это возможно. Сотрясает тело под собой. Отчего-то ощущает некое подобие судорог, будто вливающихся с кончиков пальцев и больно давящих, кусающих его, поднимаясь все выше и вдруг исчезая, как только доползает до локтевого сгиба. В области сердца, нет, само сердце. В него будто тыкают ножами. Чон неожиданно понимает, что делая очередной толчок, не может вдохнуть и ничего почему-то не слышит. Затем все снова нормализуется. Парень тот уже и не скулит, от него не исходит ни звука. Чон вколачивается в него ещё пару раз, ощущает своеобразный приход. Застывает и кончает в красивое тело, немного тормозя к концу, еще немного смакуя ощущения внутри чужой теплоты смешанной с собой. Затем наконец оставляет обессиленное тело, даже штаны на парне подтягивает. Садится на диван. Лицо парня повернуто в другую сторону, и он все так же не двигается, кажется, потерял сознание. Ну после такого-то секса и не мудрено. Его наверняка накрыло сильнейшим оргазмом. Гук рассматривает чужую поясницу, поднимаясь взглядом выше по приоткрытой спине. Теперь этот парень тоже его…       — Шлюха, — вслух говорит последнее Чон. Его красивая шлюха.       Намджун заходит в кабинет минут через двадцать. На его лице нет ни злости, ни осуждения. В его глазах Чон улавливает вроде как даже презрение. Джун старается не смотреть на парня, лежащего на столе. Проходит к Чонгуку, и Гук ловит себя на мысли, что кажется тот на него сейчас плюнет. Но вместо этого он лишь бросает на него ещё один презрительный взгляд и осторожно перемещает его на светлую макушку.       — Можешь забирать, — махнув рукой, кидает Чонгук. Намджуну же становится противно. Его практически тошнит. Как от Гука, так и от себя. А ведь он мог его остановить. Хотя, а мог ли? Тот бы просто приказал другим своим людям связать его, и когда со всем этим закончит отвязать. Так что получается, какая-то безвыходность?       Когда Джун только заходит в кабинет, он, как бы не хотел, улавливает загнанный, некий поломанный взгляд того парня. И понимает, что это, возможно, конец для чьей-то души. У Намджуна нет слов, он хочет плюнуть Гуку в лицо и избить, наверно. Но не только его, но и себя.       На этой мысли имя на его запястье отчего-то начинает гореть, словно чувствует, что-то не так с его половинкой. Так и есть, Джин звонит ему не проходит и минуты. Намджун не отвечает, наврав, что пока занят на серьезной встрече. Он подходит к пареньку на столе, как можно осторожно приподнимает его, чувствует, как тот крупно дрожит. Морщится от этого и сам, словно ощущает чужую боль. Что они наделали? Заставив того сесть, осторожно разглаживает на нем задранную кофту, пытается подправить штаны. Голова паренька опущена. Он ужасающим взглядом смотрит на свои связанные руки. Джун помогает ему подняться и сделать шаг к двери, как вдруг до них снова доносится голос Чонгука, только что вновь вдохнувшего своей белой дряни.       — Отлепи скотч от его лица, — приказывает он, затем подходит ближе, вставая рядом с парнями. И в этот миг, кажется, парня рядом с Джуном готово просто разорвать от дрожи. Чужой страх проходит зарядом и сквозь Намджуна, удерживающего его. Чон тянется трясущимися пальцами к чужому лицу, а Намджун прослеживает за одинокой слезой скатившейся вдоль щеки того паренька.       — Чонгук, перестань, — цедит Джун. Чон на это немного кривится.       — Я хочу посмотреть, сними это, или я сам, — в такт ему отвечает Гук. Намджун сжимает зубы, но все же касается чужого лица и отлепляет скотч. Липкая лента оставляет за собой красные следы, выставляет на обзор прокусанные до крови идеальной формы губы. — Так и знал, — изрекает довольный Чон, смотря на это. — Он целиком такой вкусный, — в этот момент паренек поднимает свой бездонный, уничтожающий взгляд на Чонгука и плюёт тому в лицо, вместе с этим плевком, выплевывая низким голосом: «Мразь». Чон хочет было ударить парня, но сердце снова начинает колоть, да с такой силой, что заставляет согнуться от боли. Намджун, наблюдающий за этим, передает паренька человеку за дверью, предупредив заранее об осторожном обращении и доставке домой в сохранности. Никаких больниц, да парень и сам вряд ли захотел бы засветиться там с подобным. Чона врачи проверяют регулярно, так что заразить он его ничем не мог. А то, что было нужно надеяться теперь, что забудется? Парень сможет это пережить. Джун надеется, что сможет.       Паренек наконец исчезает за дверью, до последнего прожигая Чонгука ненавидящим взглядом. Намджун же помогает Гуку подняться. Доводит того до дивана и так же осторожно помогает откинуться назад. Он так и знал, что за кайф рано или поздно придется платить высокую цену. И кажется вот они, предвестники еще только предстоящего впереди.       Чон еле дышит, воздух почему-то режет легкие и запястья, они отчего-то просто горят огнем, но у Гука нет сил открыть глаза и посмотреть на них.       — О черт, — доносится со стороны Намджуна. — У нас большие проблемы. Гук наконец открывает глаза, прослеживает за удивленным и в тоже время вроде как испуганным, растерянным взглядом Намджуна, и сам в итоге округляет глаза от увиденного. На его запястьях, словно вырезанное кривым ножом, красуется слово «Мразь». Буквы в том слове кровоточат небольшими бисеринками крови. Чонгук в жизни не видел подобно выведенной на запястьях надписи. Но что хуже сейчас, это значит что он… Он только что изнасиловал своего предназначенного.       — Да уж, и правда мразь. Ты хоть понимаешь, что сам только что сломал часть своей души? Собственными руками выковырял надежду на что-то хорошее и раздавил её? — Намджун говорит это и пусть и злится, и ему противно от того осознания, всего страшнее сейчас кажется вот это. Ведь они предназначенные. Какая ирония судьбы. И что же теперь делать с этой иронией? И… — А ты… Что сказал ему ты? — вспомнив, тут же спрашивает Джун. Гук проводит по бисеринкам крови, размазывая их по зудящим болью буквам и изрекает из себя еле слышное: «Шлюха».