Мразь

      Его белая пустыня вновь раскидана по поверхности импровизированного стеклянного мира. Гук смотрит на это творение и улыбается. Он любит эти белые пески. Спасительные, засасывающее его в себя, в свою блаженную истому совершенства. Чувства проходят волной. Все разом. Они бегают по нему, спускаясь с самой макушки и теряясь где-то между пальцев на ногах. Галстук, который он сам не знает зачем носит, хотя, высшее общество и все дела же, этикет и тому подобное, сейчас раздражает. Чон расслабляет его, но по-прежнему не снимает. Ягоды щекочут обоняние. Снова они. Запястья горят. Гук цокает. Надписи опять кровоточат. Это клеймо судьбы… Блять, как же его это достало. В дверном проеме показывается Намджун с подносом в руках. Кажется, он теперь ещё и в няньки к Гуку записался. Чон скептически приподнимает бровь, чуть вздрагивает от укола в сердце, которое тоже зачастило своим присутствием под клапанами в его груди. Затем, переводит взгляд на свои руки, проводит по бинтам на запястьях, их снова пора менять. Этот его предназначенный убить его что ли решил? Проклял? Что он вообще делает? Отчего они так часто кровоточат?       — Блять, — бросает очередное ругательство Чонгук. Намджун садится рядом, ставит поднос поверх белой Сахары, протягивает руку к запястью Чонгука. Он ненавидит и себя, и его, но годы рядом с этим испорченным парнем сделали свое, Джун не может его бросить, не может не беспокоиться о нем, да он даже ударить его не в силах. Ким считает его своим другом, нет, даже вроде как братом. Да уж, не лучший пример братца ему попался, но что есть. Его бы вразумить и был бы нормальный парень. Вразумить… Так легко об этом думать, сказать так, а вот на деле. А что на деле? На деле лишь то тянущееся полосой «Как?». Намджун снимает слегка намокшие в крови бинты с чужих запястий. Та надпись за ними снова горит. Ким морщится. То означает страдания, мучения, сильная душевная боль его половины. Предназначенного. «Эй, алло, парень, ты это хоть каплю понимаешь вообще?»       — Ты собираешься что-нибудь делать? — бесцветным голосом спрашивает Джун, промокая йодом кожу вокруг буквы «М». Тем не менее, слово не кровоточит настолько, чтобы скоро Гуку понадобилось переливание, оно лишь рассыпается мелкими бусинками, несомненно, отдаваясь болью от страшно выведенных букв. Однако, Чон даже не морщится, и нет никаких «Как так?». Все и так понятно, ему не до боли. Только что в нем прозвучал очередной хлопок блаженного рая. Его идеализированной пустыни, с таким же белым солнцем, что скоро спалит его дотла.       — Я делаю. Плохо видно? — забирая с подноса вишенку, перекатывая ее в пальцах, улыбается Чонгук.       — И что же ты по-твоему делаешь? — пытается уточнить Ким, обрабатывая раздраженную кожу вокруг мягкого знака и начиная перевязывать первое запястье. После получения надписи, её как бы нельзя скрывать, но такую, как у Гука, тут уж без вариантов.       — Сижу, нюхаю кокс, трахаю шлюх, теперь еще эту хуйню, трачу время, перевязываю, с тобой о вечном пиликаю, я — занятой человек, знаешь ли, — протягивая второе запястье с ухмылкой на лице, «разъясняет» парень.       — Ты что, совсем ничего не чувствуешь? — вишенка в чужих пальцах соскальзывает и падает в одну из горок блаженства. Она тонет в белом сыпучем песке. Чон наблюдает за этим, немного зависнув на сочетании белого и темно-красного. Как же это красиво.       — Отчего же? Чувствую… Чувствую, что очень хочу трахаться. Так что заканчивай и закажи мне шлюх, — доставая вишенку из кокса и тут же положив ее в рот, рассасывая, словно конфетку, дает важное «поручение» Чон. — А, и ещё. Сегодня хватит и одного. Свяжите его и заклейте рот, как с этим… Хочу развлечься по полной, отвлечься уже от этого проклятья, — добавляет парень, наконец прожевав и проглотив ягоду прямо вместе с косточкой.       — Мразь, — пусто изрекает Джун, наконец закончив с чужими запястьями. — Тебе и правда очень подходит, — Гук смотрит на его удаляющуюся спину, сжимает кулаки, проверяя просто насколько туго перевязаны бинты и ни капли не цепляясь за последние слова Намджуна. Зачем? Ему отрицать? Что? Нафига? Поебать вообще. А вот где там его игрушки для траха? Вот это да, важно.       — Псс… — останавливая Намджуна уже по ту сторону двери, парень вспоминает еще одну крайне важную вещь, о которой чуть было не забыл сказать. — И виски закажи, а то почти ничего не осталось, — достав ту самую полупустую бутылку из-за стола и демонстративно размахивая ей, как-то немного даже приунывает Чон. «А, ладно», — тут же приободряет он себя мысленно, у него же ещё текила, немного поодаль на полке стоит, дожидается своего звездного часа. Пока везут вискарь можно и её под чужие стоны зазвездить.       В ответ ему лишь хлопает дверь. Видимо, Намджун так никогда и не научится быть потише. * * *       Глаза смотрят на Гука с хитрецой. Руки связаны спереди, ноги в имитации кандалов, рот заклеен скотчем. Как и тогда. Вот только само «это» не то. Немного не то. Чонгук грубо толкает парня на стол. Тот немного ударяется головой, но не перестает улыбаться глазами, ни капли не испугавшись грубости со стороны Гука. Чон немного раздражается, все-таки надо было ему как обычно заказывать двоих. Но теперь уж чего, придется довольствоваться чем есть. Да и член ведь не дремлет. Под тонким халатом паренька, который, к слову, раскрылся насколько вообще то возможно во время небольшого падения, ничего нет. Кожа у него красивая, чем-то даже напоминает виски на дне бокала. Чон вдруг ощущает себя эстетом. Сочетание градуса и охлаждение из-за кубиков льда. И тут тоже. Чужая кожа горит под ладонями Чонгука. Обнаженная она ударяет по пьяному сознанию, но то непонятное «не то», бьющее временами в сердце, охлаждает желание. Тот бокал с остатком виски, стоящий сбоку прямо на поверхности дивана, хочется выпить. Тот же, что сейчас трепещет в ожидании под его ладонями, вылить. Чон убирает свои руки от горячего тела, подбирает с дивана упомянутый бокал и со всего размаха кидает его об стену. С небольшим грохотом оно разбивается на блестящие звезды, рассыпающиеся по дорогому паркету. Гук улавливает в глазах шлюхи небольшое смятение, нет, испуг. Скорее цепляется за эту эмоцию. Вот оно. То, что надо. Разворачивает парня, тут же стягивает с себя незастегнутые штаны и незамедлительно входит в чужую задницу. Все же как удобно, что их не надо растягивать — это огромнейший плюс и он по душе Чонгуку. Можно брать сразу на всю длину, ускоряясь моментально, получая в ответ еще более оттопыренный зад и полумычания-полустоны от наслаждения, а не слезы и бездействие. От последнего воспоминания Чон слегка цокает, сбавляет темп. Надписи вылезают на поверхности бинтов красными влажными полуразводами «Мразь». В нос вновь бьет запах ягод, затем смешивается с запахом секса и уходит вместе со спермой, выпущенной в красный от трения зад. Гук устало падает на диван, а парень на столе пытается нормализовать дыхание. Невооруженным взглядом видно, как того кроет приливом оргазма. Чону же хочется выпить, но блять, он ведь разбил свой любимый бокал. Гук обводит взглядом открытую задницу шлюхи. Упругая, все ещё красноватая, она словно просит повторения, а Чон в свою очередь, кажется, ощущает сожаление. Было бы их сейчас двое, он бы приказал того второго трахнуть этого ещё, а сам бы наслаждался этим зрелищем. Жаль, вот только теперь без бокала в руках. А так… Чон просовывает руку в незастегнутые штаны, обводит взглядом еще мокрые, разведенные в стороны, бедра парня, и ничего. Убирает руку, нет, ему больше не хочется. Недовольно вытаскивает бутылку текилы с нижнего яруса любимого стола и подзывает к себе Намджуна, нажав незамысловатую кнопочку у дивана. Усмехается, только сейчас сравнив то, с вызовом официанта в ресторанах. Намджун заходит через минуты две, не обращая никакого внимания на медленно поднимающуюся со стола шлюху. Проходит к Гуку и протягивает ему новый бокал. Практически аналогичный предыдущему. «И все же, не то», — замечает в мыслях Чонгук, проводя пальцами по хрустальной поверхности.       Как только шлюха скрывается за дверью, следом в кабинет заходит уборщица. Вот только совсем не та, что была раньше. Чон косится в сторону женщины, натирающей влажной тряпкой его стол, и подмечает, что это «не то» его уже конкретно заебло.       — А где «Шрам»? — наблюдая за работой уборщицы, спрашивает Чон у Джуна сидящего рядом.       — Уволилась. О том, что убирала тут, рот на замке, знает. Кажись, ты в тот раз ее все-таки сильно напугал, — отвечает Ким, дожидаясь, когда уборщица закончит и покинет кабинет.       — Жаль, — тихо бросает Гук. Кстати, а он ведь даже имени её не знал, только надпись «Шрам» на её запястьях. Впрочем, на что оно ему? Тут же отдергивает парень сам себя на странных размышлениях.       Женщина наконец заканчивает с уборкой и покидает кабинет. Чон вновь рассыпает по столу снежные горы, сегодня горы, вчера то было пустыней. Гуку нравится разнообразие. Можно представить, что угодно, белый порошок подкрепит фантазию. Парень впускает в себя этот рай. Слегка закатывает глаза, блаженство тут же расползается желанием внутри него. Шипит, немного стреляет в ушах, щекочет обоняние незнакомыми ароматами, но по итогу, словно разобравшись, оставляет привычный запах ягод. Гук тянется к так и не открытой бутылке текилы. Виски уже тоже занесли, так что скорее всего, до прихода новой партии шлюх, текила ему не понадобится. А, вот придут его игрушки, у него возникла новая идея, относительно их развлечений. Чон больше не станет приказывать связать их, все равно, как тогда, не получится, все будет не то, что… С ним. Совсем, не то ощущение.       Намджун, сидящий рядом, отчего-то странно притих. Чон поворачивает к нему лицо и недоуменно приподнимает бровь. Одним взглядом спрашивая: «Что?».       — Вина. Знаешь, что это такое? — серьезно спрашивает Джун, не отводя от него глаз. «Ну начинается», — тут же хмурится Чон. Учитель уму разуму вновь взялся за дело.       — Знаю, но мне ведь не за что её испытывать? Я вроде ничего плохого не делал, — без единого сомнения в собственных словах, отвечает Чон. Намджун же хватает его за запястье и сжимает. Чонгук морщится, отдергивает руку. На бинтах вновь прорисовывается слово «Мразь». Как же Гука заебало это дерьмо, не было печали и было зашибись, а теперь… Блять.       — Они и без тебя постоянно кровоточат, так какого хуя, а? — развязывая бинт на левой руке, без видимой злости, вопрошает парень.       — Всего лишь мелко кровоточат, но для него… Ты понимаешь, что это значит? Хоть каплю вообще задумывался? Мы за день меняем тебе по десять бинтов, я было думал это не так страшно. Переливание тебе не понадобится, но теперь мне кажется, я ошибся. Если так пойдет и дальше… Черт. Чонгук, ты что, совсем не чувствуешь насколько части тебя же самого плохо? У тебя от кокса в понятии человечности совсем всё обнулилось что ли? — у Чонгука во время этой недо-тирады вновь колет сердце. Колет — слабо сказано. Кажется, будто внутри, за клапанами, стоят маленькие человечки и бросают в сердце копья, и вот с каждой минутой их все больше и больше. Как раньше люди убивали мамонта, так и сейчас те человечки пытаются убить его сердце. Чон вдыхает побольше воздуха, слегка морщится, но как таковой за сердце не хватается, боли не выказывает. Не собирается тем самым подтверждать слова Намджуна. Это не потому, что он чувствует боль своей половинки, это от, скорее всего, все большей дозы снежных гор. Так и есть. Гук откидывается на диван, нечто похожее на судороги стягивает его икры, продолжая игнорировать то, парень переводит взгляд на Джуна.       — Хочешь сказать, я должен чувствовать вину? Посмотри на это… — указывая на запястья, — он мне руки изуродовал. А я? Ну трахнул я его, и что? Он ведь мой предназначенный, значит в итоге я бы все равно ему вставил. Чего, из-за этого теперь убиваться? А это, — вновь демонстрируя запястья, — вот да, теперь не исправить, и виноват в этом он.       — У него на запястьях «Шлюха», Гук, — почти обреченно выдыхает Джун, внутри просто ужасаясь от слов Чона. «Ни капли вины? Такого же не может быть».       Ким переводит взгляд на линию белого блаженства. Или может это все они? Вылепили из Чонгука непонятно что. Даже не «кого», а лишь некое «что». И с каждым разом это «что» ужасает всё больше.       — А, ну да… Кстати об этом, притащите мне его. Ну, а ты можешь радоваться, считай, соскучился. Только рот ему заклеивать больше не надо, даже если закричит — ничего, предназначенный же. Во время хорошего секса всякое бывает. Хочу это слышать. Его тело в сочетании моего любимого стола — идеальный контраст. А в сочетании моего члена в нем и вовсе произведение искусства, — усмехается парень в итоге. Сам удивляясь своим же словам, как вдохновленно выразился-то.       — Ты сейчас это серьезно? — не скрывая смятения, еле выдает Джун. — Чонгук, ты изуродовал ему жизнь, а ведь он, возможно, ждал тебя… — договорить Киму так и не удаётся.       — Я понял, хватит уже. Меньше слов — больше дела. Я хочу его видеть, и увижу, здесь, снова, — с некой нежностью, проводя по поверхности стеклянного стола, продолжает Чон. — Так что свали уже и займись делом. Сопли будешь дома Джину развозить. Достал, — цедит Чонгук, чуть ли не хрустя челюстью, вновь одолеваемый злостью. Намджун, более не сказав ни слова, покидает его кабинет. Ему все предельно ясно. Перевязывать запястья, видимо, Гуку теперь придется самому.       Чон склоняется к столу, чтобы сделать вдох, но вдруг останавливается, развозит порошок по прозрачной поверхности и сам того не осознавая, выводит на поверхности слово «Мразь». Оценивающе смотря на это, ухмыляется. А ведь и правда неплохо звучит, и уж куда поинтереснее, чем те же имена. Стирает слово, небрежно стряхивая порошок ещё и на пол. Облизывает пару пальцев. Сердце снова начинает стучать так, словно оно там не одно. Слишком шумно. Чонгук откидывается назад и смотрит на потолок. Белый, такой же, как и дорожки его рая.       Кстати, вдруг вспоминает Гук, он ведь тот раз так и не узнал, как зовут этого его предназначенного. Не до этого было. В этот раз надо будет всё же спросить между делом, да и самому, наверно, представиться. А может все это и не понадобится, Чона вообще больше интересует вопрос языка парня, эти его губы, их умелое применение. Хочется опробовать все режимы удовольствия со своей судьбоносной половинкой. Не просто так же, тот ему выпал. По спине, от подобных мыслей, проходит мышечный спазм, словно кто-то невидимый внутри него делает неаккуратные надрезы по внутренним волокнам. Чонгук усмехается этой боли в лицо. Подумаешь, какой пустяк.