No.0

Донхёк громко ржёт, говоря, что даже с патлами Хёсан выглядел не так пидарски, как сейчас. Сокджин роется в своем смартфоне, а потом поворачивает экраном к младшему. Там селка самого Донхёка. — А твоя выжженная химией хуйня? — Вполне мужественно, — не сдаётся младший. — Ага, точно. Как и «Но хомо»? — теперь уже Хёсан ведёт бровями, напоминая. Шин говорит, что «нахуй таких хёнов» и сваливает на кухню. — А мне нравится, — Сокджин проводит подушечкой пальца по покрасневшей коже вокруг прокола. — Ну, спасибо, — тянет Джин и поднимается на ноги. Ужин, состоящий из кружки кофе и какой-то булочки в ближайшем кафе, просится наружу. Успеть бы добрести до унитаза, чтоб не блевануть на белоснежные джинсы старшего. Ким смотрит на его лицо, грубыми линиями в неярком свете бра, и хмурится. — Ты когда ел нормально? — он не осуждает, лишь беспокоится, не чужие же. — Днём, — Хёсан перечисляет названия блюд, из которых состоял обед Донхёка. Сокджин, кажется, верит, а Донхёк всё ещё на кухне и не может заорать о том, что «хён безбожно пиздит». Кидо думает о том, как удержать содержимое желудка внутри до момента встречи с белым другом, пока идёт до ванной, попутно врезаясь в косяк плечом. На это он уже не обращает внимания, и так по всему телу кровоподтёки — вчера свалился со стула, когда пытался убрать на шкаф коробку со старыми фотографиями и записками. Шин стоит, опираясь на дверь, и смотрит на скрючившегося Джина. У того в желудке уже пусто, но спазмы не прекращаются. — Завязывай, — произносит Донхёк, протягивая полотенце хёну. С чем именно завязывать, он не уточняет, но Хёсану кажется, что со всем. Вот только организм уже настолько привык жить на одном голом кофе, что всё остальное задерживается в желудке от силы на час. — Скажи ему, — просит Шин. Он думает, что Сокджин сможет помочь Хёсану. — Он и так считает, что я наркоман и шлюха, так сказать, что я ещё и анорексичка? Хёсан смеётся грубо и обречённо, пугая Шина. Тот помогает парню подняться — ноги дрожат так, что плечо Донхёка является единственным способом устоять, а не рухнуть обратно на пол, выложенный светлой плиткой. — Объясни, — младший порядком заебался со всем, но кто, если не он. — Понимаешь, он не поверит, — смотрит на него Хёсан. — Он поверил какому-то левому мудаку, а не мне. Донхёк устало закрывает глаза. Икчже в тюрьме, Хончоль и Хёсан под следствием, Мину выключил телефон ещё месяц назад и не появляется в своей квартире — как будто этого им было мало. И вот в студии появляется какой-то подросток — ему двадцать один, вообще-то, но выглядит едва ли старше шестнадцати, — и говорит, что «Кидо трахал его пару месяцев, а теперь не отвечает на звонки». Донхёк тогда от удивления зависает, а вот Сокджин — и какого чёрта он именно в этот день пришёл? — верит. Пишет в какаотоке: «Я всё знаю, пошёл нахуй», и быстро уходит, оставляя Шина и парня одних. Донхёк приходит в себя и орёт: «Какого хуя?!». Парень улыбается и сваливает так же быстро, как и появился. Донхёк уверен, что ничего не было, Хёсан мудак, но не настолько. Объясняет ситуацию влетевшему в студию Джину и тащит того на пост охраны. — Да не знаю я, блять, кто это, — повторяет Хёсан, всматриваясь в кадры с камеры слежения у входа. Парни по очереди набирают номер Сокджина — всё это ошибка, поверь, — но тот сбрасывает вызовы. — Пиздец, — обобщает присоединившийся к ним Тэгюн. Имя в журнале посещений ничего не даёт — парней с именем Ли Миндже в одном Сеуле только сотни, если не больше. Хёсан ещё раз повторяет, что не знает парня. Да и точно не трахался ни с кем — кроме Сокджина, конечно, — последние полгода точно. Хёсан тает на глазах — работа над альбомом, скандал с марихуаной, теперь обвинение в измене, — парень перестаёт следить за временем, пропадая в студии и забывая хотя бы иногда впихивать в себя что-нибудь помимо бесконечного кофе. Донхёк ругается, заставляет есть, но через неделю «съел, выблевал» сдаётся и перестаёт приносить еду для Хёсана. Он устал смотреть, как друга выворачивает наизнанку даже от безобидной на первый взгляд ложки бульона. Старший всё ещё пытается поговорить с Сокджином, но всё впустую — тот исчезает из поля зрения сразу, стоит лишь Хёсану появиться рядом. Джин матерится, напивается в квартире Донхёка и долго, но беззвучно плачет. Шин неделю назад выловил Сокджина в агентстве, затащил в какой-то пустой зал, но: — Ты хороший донсен, но не надо придумывать, — Ким выглядит ужасно, но не верит ни единому слову младшего. Донхёк хочет помочь Хёсану, но не знает как. Хёсан постоянно валится с ног, но спит не больше пары часов в сутки, живя на кофе, двух пачках сигарет и соджу. Хорошо хоть напивается не в одиночестве, практически селясь в квартире Шина. У Донхёка работа над новым альбомом, минимум свободного времени и отсутствие желания надираться каждый вечер. У Хёсана пиздец по всем фронтам. Сокджин не знает, зачем сегодня пришёл в квартиру Икчже, в которой Донхёк, Хёсан и где-то едут Тэгюн и Чонхан. И ладно бы он пришёл с Намджуном, но тот не вылазит из студии третий день, и вряд ли вылезет сегодня. Сокджин предупреждает, что не будет слушать оправдания, он просто заглянул. Он рассматривает Хёсана, но отводит взгляд, стоит тому повернуться. Донхёк качает головой, но молчит. Он и так влез во всё дерьмо, которое, к слову, к нему никоим образом не относится. У Хёсана проколотая днём бровь, безразмерный и сползающий с плеч свитер, чёрные скинни и грубые кожаные ботинки. У Сокджина макияж, уложенные нуной волосы, розовая рубашка, белоснежные джинсы и серые кеды из последней коллекции какого-то там бренда. У них несколько лет вместе, три месяца порознь и общие друзья, которые пытаются не сдаться, но так сложно спасать тех, кто не хочет быть спасённым.