No.0

      Их квартирка — совсем маленькая, лишь комната и кухня, — очень уютная. Светлые, кремовые обои с едва заметным золотым узором из переплетающихся линий; такая же светлая, только персикового оттенка мебель, на выбор которой Тэгун потратил пару месяцев точно; огромная кровать, застеленная бельём, на упаковке от которого значится «крем-брюле», — всё такое нежное, что Воншик иногда теряется, растворяется в своих чувствах (любви) и топит в них старшего, бесконечно выцеловывая его кожу, осторожно сжимая предплечья своими ладонями.       Воншик каждый день спешит домой — хотя ещё год назад боялся, что не сможет назвать домом не квартиру родителей, — по пути забегает в пекарню, покупает там булочки с корицей и мятный чизкейк; а Тэгун готовит ужин — находит новые рецепты едва ли не каждый день, — варит кофе (и пусть поздний вечер), неспешно расставляет тарелки на столе, складывает салфетки цвета шампанского в фигуры (чаще всего это лебеди, просто старшему так нравится), и никогда не жалуется, что скучает.       У Тэгуна уже четыре месяца нет работы — из офиса уволили, и он даже знает, кто именно подосрал, а новая не спешит находиться, да и Воншик ни разу не обвинил его в «сидении на шее». И старший не то, чтобы переживает из-за этого, ему нравится, иногда, сидеть дома, искать рецепты к ужину, прибираться, не давая пыли даже появиться в квартире, учиться складывать салфетки, думать, что он слишком похож на образцовую жену из романов прошлого века (только он не жена, о чём напоминает изредка отец, когда интересуется, что там с поиском работы).       Воншик каждый вечер сначала целует старшего — касается холодными после улицы ладонями лица, касается горячими (всегда горячими) губами губ, — и лишь потом разувается, прячет тёмные ботинки в светлый шкаф, раздевается, прячет чёрную куртку в тот же светлый шкаф, оставляя в квартире лишь обилие оттенков бежевого, улыбается широко и счастливо. Потом хмурится, когда ведёт пальцами по рукам Тэгуна, покрытыми подсохшей кровью. Кровь — единственное, что не светлое, и Воншик едва побарывает желание зажмуриться, чтобы не видеть, но долго смотрит на порезы, выцеловывает каждый, слизывает солёную, отдающую железом (кто сказал, что кровь не пахнет? он нагло соврал) кровь и порывисто обнимает старшего, зная, что этого всё ещё недостаточно, чтобы помочь.       Он, если честно, часто думает, что Тэгуну нужен врач, какая-нибудь терапия, или что там назначают, но старший вновь говорит, что справится, что однажды перестанет, и Воншику хочется верить. Он слишком любит Чона, поэтому доверяет, верит каждому слову. И, если тот говорит, что перестанет, то однажды этот день придёт. И повторяет, что тогда их дом будет абсолютно идеальным, без недостатков. Старший обиженно смотрит, но молчит, и Воншик мысленно даёт себе подзатыльник, просит прощения, частит, что не хотел обидеть, что Тэгун идеален, и порезы — это временное, и это не делает Тэгуна плохим или неправильным. Чон ему верит, хотя глубоко внутри эти слова отдаются тянущей болью и сожалением о том, что он другой, что не может сдержаться.       Он режет совсем не глубоко, только вспарывает кожу, чтобы увидеть как порез тут же наливается розовым, красным, покрывается кровью, прячется под жидкостью; через несколько минут суёт руку под струю холодной воды, останавливает кровь, мажет заживляющей мазью и размышляет, стоит ли бинтовать — но порез же неглубокий, значит, можно обойтись и без повязки. Воншик перед тем, как сесть за стол, осторожно покрывает все порезы мазью, забинтовывает руку от локтя и до запястья, повторяя: «А вдруг словишь заразу?», хотя в доме едва ли не стерильно, а на улицу Тэгун выходит редко, доверяя покупку продуктов младшему.       Воншика это беспокоит, и он каждый выходной (жаль, что они бывают дважды в месяц) тащит старшего то в парк, где аттракционы и сладкая вата, то на набережную, к обилию фонарей и едва заметным шелестом волн, то в кафе, там вечерами выступают малоизвестные группы. Тэгун улыбается и смеётся, негромко повторяет, что он счастлив так, как никогда не был, и вновь обещает, что сможет. Воншик первое время порывался выкинуть всё, чем старший может порезать себя, но ведь как обойтись без ножей, когда Чон так любит готовить.       Во вторник — совсем скоро рассвет, Воншику на работу через три часа, но он борется со сном, широко зевает, — они впервые говорят о свадьбе. Не так, что «однажды», а Тэгун рассказывает, какой именно он видит церемонию, сколько гостей стоит позвать и какой ресторан выбрать для празднования. И обещает, что после церемонии больше никогда не коснётся лезвием ножа своей кожи (и это не шантаж, а просто обещание). Ким обнимает его и губами прижимается к шее, а потом долго смотрит в глаза старшего, повторяя, что любит и сделает всё, чтобы их свадьба была именно такой. И решает, что после работы зайдёт в ювелирный, в котором видел неброские кольца из розового золота, а за ужином сделает официальное предложение — ведь можно тысячи раз обсуждать это, но кольцо-колено-букет — то, что покажет Тэгуну, что Воншик абсолютно серьёзен (но старший это знает и без всего этого «фарса» и никогда не признается, насколько сильно хочет такого).       Кольца упакованы в красивую бежевую коробочку, букет — девять кремовых роз сорта «Тимелис» — в абрикосовую бумагу, и Воншик ожидает такси (до дома всего два квартала, но на улице внезапный ливень, и парень опасается за сохранность букета). Он опаздывает, и утром не предупредил, что задержится, ведь сюрприз, а смартфон мигнул: «батарея разряжена», и выключился ещё в ювелирном салоне. Но ничего, совсем скоро он будет дома. Тэгун случайно — рука дрогнула в неподходящий момент, — сделал слишком глубокий порез и поначалу заворожённо смотрел на то, как кровь бежит, скатывается по коже запястья и пачкает светлый пол, контрастом бьёт по глазам. Потом внезапно понимает, что это плохо, опасно, и паникует, не зная, что делать. Набирает номер младшего, но там: «Абонент…», и на часах уже на полчаса больше, чем привычное время возвращения Воншика.       Тэгун оседает на пол, зажимает ладонью запястье и надеется, что Воншик успеет.       Воншик не успевает.