Непреодолимо близко

Крис докуривал вторую сигарету. В обычное время он не курил. Но сейчас Майкл думал, что, наверное, ничего другого и не остаётся, кроме как постепенно травить себя, пока под стенами дома, в котором лежит твой течный омега, ты ждёшь приезда его мужа. Джер сидел за водительским сиденьем припаркованной рядом Теслы. А Майкл и Итан перегнали БМВ подальше от входа в здание и наблюдали за Крисом издалека. Пошла третья сигарета. — Ты молодец, — нарушил молчание О’Коннор, посмотрев на друга, — отлично справился сегодня! — Всегда приятно слышать похвалу, — ответил Райан, — жаль только, что сейчас вышло при таких условиях. — И все же, — уголки губ Итана слегка дрогнули в ободряющей улыбке, — сегодня я испытал чувство гордости. — Майкл вопросительно изогнул бровь. — За то, какой сильный и решительный у меня лучший друг. Итан и правда смотрел на Майкла с гордостью. А ещё с нежностью, отчего защемило сердце. Ещё мгновение и Райану показалось, что О’Коннор мог бы слегка податься вперёд и поцеловать его. Или он сам мог бы. После всего пережитого сегодня: сначала их неудачного разговора утром, потом после почти кровопролитного противостояния двух истинных, двух половинок, которых магнитом тянет друг другу, но между которыми стоит слишком много боли, слишком много обязательств перед всем остальным миром, слишком много прошлого. После взбешённого, словно сошедшего с колеи поезда, Криса, после поломанно выдыхающего в чужой пиджак Бена. После душераздирающего плача преданного омеги, и после одной медленной минуты в темноте и абсолютном одиночестве наедине только с собственным кипящим отчаянием. После всей увиденной почти осязаемой чужой боли Майклу показалось, что он мог бы поцеловать сейчас Итана и найти спасение в его губах, в его объятиях, в ореоле его альфьего запаха. Если бы только он не знал, что всего один этот поцелуй станет началом его конца. — Прости меня за концерт! — с искренним сожалением произнёс О’Коннор. Майкл опустил взгляд, а затем отвернулся. Еще утром, всего несколько часов назад, ему было чертовски обидно за вчерашнее. Не просто потому что Итан не пришёл. Потому что в очередной раз предпочёл ему Дэниела Аддерли. Пренебрёг им в пользу другого. Не явись О’Коннор по любой иной причине, и Райан бы понял. Но вчера он снова испытал то ужасное чувство, когда кажется, что самое ценное, самое важное в твоей жизни ускользает, утекает, как вода сквозь пальцы. Как те же секунды его времени. Майкл боялся, что рано или поздно утратит свою значимость в жизни Итана, станет ему ненужным, неинтересным. Оттого и реагировал так остро и болезненно каждый раз, стоило О’Коннору выбрать не его. Возможно, он был слишком эгоцентричен в этом вопросе. И, возможно, он бы злился ещё какое-то время, но внезапно случилось то, что случилось, и теперь на фоне всего произошедшего эта их ссора вдруг показалось Майклу мелкой и незначительной. — Все в порядке, — ответил он, снова поворачиваясь к другу, — это пустяк. Нам с Риком все равно было весело. И мы получили свою порцию автографов. Хотя ему они, наверное, без надобности. — Рик был там? — удивился Итан. — Ага. Бежал со всех ног. Едва успел. Почему ты так удивлён? Разве не ты просил его прийти вместо себя? — Нет, — отрицательно мотнул головой О’Коннор. И теперь уже Майкл выглядел удивленным. Их разговор прервал громкий звук резко заехавшей во двор чёрной Альфа Ромео. Машина остановилась прямо возле Хендерсона в неположенном месте, и из неё стремительно вышел Джейсон. Даже не удосужившись захлопнуть дверь автомобиля, он кинул ключи отбросившему сигарету Крису. — Отгони на парковку, — приказал Джейсон. Крис молча поймал ключи и, сжав зубы, кивнул. Барнс прошёл мимо него почти как мимо пустого места и направился в дом. Со своего места Майкл видел, как Хендерсон прожигал спину мужа своего омеги взглядом, а когда тот скрылся в здании, ещё несколько минут пялился в закрытую дверь, как будто готов был броситься сломя голову наверх и забрать то, что мирозданием должно было быть только его. Но Крис лишь стоял и смотрел. Затем сел за руль машины Джейсона, чтобы перегнать на подземную парковку. — Не волнуйся, — сказал Итан, наблюдая, с какой грустью Райан смотрит на Криса. — Сейчас прикончим несколько бутылок чего-нибудь алкогольного и он будет в порядке. Они оба знали, что не будет. Но Майкл слабо улыбнулся О’Коннору и завёл машину. Крис не хотел никого видеть, не хотел ни с кем быть, возможно, даже он хотел бы просто исчезнуть на какое-то время или навсегда, но друзья не стали спрашивать его о желаниях. Они привезли его домой и пробыли с ним до самого утра. Позвали Макмиллана, заказали еды и алкоголя, разбили пару тарелок, пролили соус на обивку дивана, вели бесконечные пьяные разговоры, выкурили пару косячков, вполуха слушали телевизор, работающий в режиме нон-стоп, и ни разу за все время не упомянули Бенджамина Барнса и его течку. В какой-то момент Крис и правда стал выглядеть немного лучше. Или же просто делал вид, что приходит в норму. На следующий день все они проснулись с жуткой головной болью и отвратительным перегаром, но пережив эту ночь, Хендерсон стал прежним. Беспечным, беззаботным, пофигистичным. Как будто ничего и не случилось. В конце недели Бен и Джейсон вместе появились в здании компании. Прошествовали как короли по просторным коридорам в сиянии своего высокопочтенного положения. Поприветствовали встреченную на пути четверку друзей, и ни одним движением, ни одним словом, ни даже взмахом ресниц Бенджамин не проявил ни малейшего признака того, что инцидент недельной давности вообще существовал. Держа под руку своего мужа и сверкая бриллиантами на новых, стоящих целое состояние швейцарских часах, он смотрел спокойно, с легким налетом надменности, с чувством вседозволенности, как почти и всегда, а Крис, как и обычно в присутствии Джейсона, отвечал ему любезной и одновременно равнодушной улыбкой. Майкл тоже вёл себя так, как будто того дня не существовало. Они с Итаном больше не возвращались к ссоре из-за концерта и на какое-то время после столь резко вспыхнувшей бури, как будто бы наступило затишье. Дни шли своим чередом, но в памяти Майкла снова и снова тихими вечерами и занятыми буднями набатом отбивалась та жуткая минута тьмы и бесконечного одиночества. И мысль, зародившаяся в тот момент, мысль, которой раньше никогда не было, больше не оставляла его в покое.