Непреодолимо близко

Ужин был готов, а стол полностью сервирован, когда в дверь деликатно постучали. Майкл замер на секунду, прежде чем открыть. Он еще мог все отменить. И не почувствовал бы никаких угрызений совести, несмотря даже на то, что сам являлся инициатором встречи. Фред никогда не заставлял его чувствовать себя виноватым. Фред никогда ни в чем не упрекал и ничего не требовал. И это нравилось Майклу в их отношениях больше всего. Он открыл дверь и как всегда увидел лёгкую полуулыбку на лице Фреда Айзенберга. — Я принёс ужин, — вместо приветствия произнёс Фредерик, качнув пакетом с едой и продемонстрировав бутылку шардоне. — А я его приготовил, — улыбнулся Майкл в ответ. — Ещё лучше. Фред прошёл внутрь, поставил свой пакет в холодильник, вымыл руки. Затем галантно выдвинул стул для Майкла, приглашая присесть за накрытый стол, как будто это он был хозяином вечера, а не наоборот. Мастерски открыл принесенную бутылку вина и разлил по фужерам. Каждое движение его было плавным и неторопливым. А его лицо никогда не покидала лукавая полуулыбка. — За нас, — предложил тост Фред. — Все выглядит очень аппетитно, — похвалил он запеченную Майклом курицу с овощами. Майкл редко готовил сам для их встреч. Как-то так повелось, что еду всегда приносил Фред. В самом начале их отношений Райан и не думал, что еда и вино необходимы. Он всегда ожидал, что они сразу начнут со спальни и там все и закончат буквально через час или пару. Ведь у их встреч было одно конкретное назначение. Но Фред никогда не приходил с пустыми руками и никогда не набрасывался на него с порога. Он подходил к прикосновениям и всему остальному медленно. Плавно, точно так же, как двигался и жил. Сначала они всегда ужинали, разговаривали о чем-то совершенно не существенном, словно старые добрые друзья, и лишь потом отправлялись в постель. И Фред всегда оставался до утра. И всегда готовил для них завтрак. И расставались утром они тоже, будто старые добрые друзья. Легко и непринужденно. Без чувства сожаления, тоски или обязательства друг перед другом, независимо от того, что происходило ночью. После первых трёх раз Майкл наконец понял, что только так и будут происходить их встречи, и это стало обычным делом. Каким бы распутным Фред ни был в постели, он никогда не превращал их «свидания» в фарс или грязь. И никогда не заставлял Майкла чувствовать себя неловко. Даже сейчас он мог бы насмешливо прокомментировать, как неожиданно было то, что Майкл приготовил для них ужин сам. Но ничего такого не последовало. — Ты сегодня какой-то чересчур задумчивый? — заметил Фред, когда половина бутылки опустела, а ужин подошел к завершению. — У тебя все в порядке? Сначала Майкл хотел лишь отмахнуться. Фред никогда не настаивал ни на каких ответах. Порой даже откровенно делал вид, будто верит нескладно вылепленной лжи Майкла, если понимал, что тот все равно ничего не расскажет. Но чаще всего Майкл Фреду не лгал. В этом отсутствовал смысл. Они не питали друг к другу глубоких чувств, и оттого разговаривать с Фредом иногда было гораздо легче, чем с Риком и уж тем более с Итаном. Они словно были двумя незнакомыми попутчиками в поезде, которые знали, что навсегда расстанутся и никогда не встретятся вновь, стоит доехать до конечной станции, а значит, и сказать друг другу можно всё, что угодно. Очень многое случилось в жизни Майкла с их последней встречи, и он вполне мог бы поделиться этим с Фредом. Тем более что Айзенберг и так уже многое знал о его жизни и его несчастной любви, но, к их общему удивлению, вместо ответа Майкл задал свой, совершенно неожиданный вопрос. — Знаешь, я так до конца и не понял, как же ты распознал во мне омегу тогда, в день нашей первой встречи. Никто, кроме тебя, никогда даже не догадывался об этом, а ты просто понял. Сразу. Как? Фред задумался на мгновение. — Меня мучил тот же вопрос после нашего знакомства. Я и сам долго не мог понять, как это вышло. Увидел тебя тогда в баре, сидящим в одиночестве с бокалом почти нетронутого скотча, и для меня все стало совершенно очевидно. — Но как? — Майкл подался вперёд и его голос немного дрогнул. Вдруг узнать ответ на этот вопрос стало жизненно необходимо. — Я не был одет, как омега, я не источал запах, и никто вокруг не имел ни малейшего представления, кто я такой. Как же ты все понял? Фред загадочно улыбнулся. — Ты не был одет, как омега, ты не источал запах и даже твоя поза, в которой ты сидел, не была омежьей. — подтвердил он. — Но я все понял. И только уже позже осознал почему. В твоих глазах было то, чего никогда не бывает в глазах альфы. — И что же это? — Майкл смутился. Он ведь так долго успешно изображал сильного и независимого альфу. Никто никогда не делал ему замечания, будто в его взгляде не хватало чего-то альфьего. Фред отпил из своего фужера, немного растягивая интригу, перед тем, как выложить все карты на стол, но мучить Майкла не собирался. — В тот вечер ты не просто так сидел в баре. Ты смотрел вокруг и вглядывался в чужие лица. И когда наши глаза встретились, я увидел это. Ты хотел, чтобы тебя нашли. Ты мечтал, чтобы тебя нашли! Альфы не ждут, когда омеги вдруг подойдут к ним. Они сами ищут. Охотятся, завоевывают. Они смотрят вокруг с готовностью встать и отправиться в бой. Ты же ждал, когда кто-то подойдёт и завоюет тебя. Раскроет тебя и скажет…

***

— Тяжелый был день? Именно так поприветствовал Фред Майкла в их самую первую встречу. Айзенберг без приглашения подсел на соседний стул за барной стойкой, легонько стукнул своим бокалом о бокал Майкла и сделал глоток. Как будто они уже встречались. Как будто сообщая, что все будет хорошо, даже если все было плохо. Майкл помнил тот вечер пару лет назад отчетливо и смутно одновременно. Помнил своё отчаяние тогда. В тот день он снова наблюдал, как Итан окучивает очередного омегу, и ему было уже чертовски невыносимо. В тот день, как это случалось нечасто, но периодически, накатило чувство глубокой безысходности, и Райан вышел в бар, чтобы напиться, хотя едва притрагивался к своему бокалу. А потом неожиданно появился Фред. Такой спокойный, учтивый. Галантный. Который сразу дал понять, что все знает, и перед которым отчего-то легко было признать правду. Без страха и сожалений. Айзенберг не осуждал, не насмехался, даже ничему не удивлялся, словно ничего из ряда вон выходящего в Майкле не было. А ещё Айзенберг не сочувствовал. Всего, что Майкл уже гораздо позже ненавидел во взглядах Рика, когда тот узнал правду, не было в глазах Фреда. Словно тот уважал каждый сделанный когда-либо Майклом выбор, уважал и принимал таким, как есть. Не пытался переделать, не наставлял на истинный путь, не указывал на неправильностью или бессмысленность некоторых поступков. И, наверное, отчаяние в тот день было слишком глубоко, раз Майкл даже не попытался отрицать истину, которую Фред понял за одну секунду. И очевидно, оно было даже сильнее, чем сам Майкл осознавал, потому что в конце того вечера Фред узнал всю его историю, а ещё позже они вдруг оказались в его квартире. — Боишься? — спросил тогда Фред, нежно, но все ещё невинно прижимая Майкла к себе. — Нет, — дрожащим голосом ответил тогда Майкл. — Боишься! — безобидно усмехнулся Фред и мягко добавил: — Не нужно. Больно не будет. — Ложь, — возразил Майкл. — Да, — признал Фред. — Первый раз только с истинным хорошо. Мы не истинные, но я постараюсь. — Он осторожно склонился к лицу Райана и попытался поцеловать. Майкл отвёл голову в сторону. — Не нужно так, — тихо прошептал Фред на ушко, — ты ведь не шлюха. И это не просто секс. — Не просто? Что же это? — шепотом спросил Майкл. — Это — твой первый раз. — Фредерик улыбнулся. — И он должен быть достаточно нормальным. Насколько это возможно. Айзенберг приблизился и нежно прильнул к губам Майкла. Все же давая возможность отказаться от задуманого, предоставляя право не ответить и уйти. Майкл не ушёл. Он ответил на поцелуй и позволил произойти всему, что произошло. Его первый раз не был ужасен. Фред действительно постарался. Он сделал все зависящее от него, чтобы Майкл почувствовал себя хорошо, уверенно. Чтобы Майкл раскрылся ему и хотя бы немного испытал то самое удовольствие от занятия любовью, о котором все так много рассказывают. И Майкл не чувствовал себя грязным и использованным, когда все закончилось, потому что Фред обнимал его всю оставшуюся ночь. Потому что ни на одно мгновение в поведении Фреда не промелькнуло намека, что все происходящее было совсем не похожим на то, как это бывает с другими, обычными омегами. Потому что утром Фред снова поцеловал его, приготовил завтрак и сказал, что если Майкл захочет, они могут встретиться вновь.

***

— Ты хотел в тот вечер, чтобы тебя нашли, Майкл, поэтому тебя нашёл я, — закончил Фред. Некоторое время омега переваривал услышанное. Он не представлял, какого ожидать ответа от Фреда, когда задавал вопрос, но отчего-то слова Айзенберга его поразили. Внутри вновь всплыла та ужасная минута одиночества и тишины в ванной Бена Барнса, и он снова посмотрел на альфу. Майкл знал, что на дне его голубых глаз отражается каждая мысль, каждое воспоминание, и он снова задал вопрос: — А чего я хочу сейчас, ты можешь увидеть? — голос Майкла дрожал, как и все его тело. Оно покрылось мурашками от волнения и страха, что Фред ничего не поймет. И в то же время от страха, что Фред поймет все очень легко. Уголки губ Фредерика снова изогнулись в его привычной полуулыбке. Он уже знал точный ответ на вопрос. Его сильные альфьи руки медленно притянули лицо Майкла ближе, и мягкие губы почти трепетно коснулись губ омеги. Движения Фреда сначала были ласковыми, бережными, словно омега рядом с ним — самое бесценное сокровище. Словно от одного лишь неправильного движения Майкл, как фарфоровый, мог разбиться и разлететься на части. В каком-то смысле так оно и было. Фред чувственно целовал Майкла, нежно путешествуя руками по его спине, талии, животу. Неспешно раздевал, покрывая мягкими поцелуями оголившиеся части тела, а затем, подняв как пушинку, хотя Райан весил немногим меньше его самого, отнёс в спальню. И это снова был не просто секс. Это было занятие любовью, как если бы Фред любил Майкла каждой клеточкой своего тела и каждой частичкой своей души. Как если бы Майкл, несмотря на бесчисленное количество омег в мире, был для Фреда одним-единственным, тем самым. Истинным! Самым любимым, самым дорогим. Как если бы весь мир горел дотла, а для Фреда не был ничего важнее, чем оставаться вместе с Майклом прямо здесь и сейчас. В его объятиях, в его постели. Фред точно знал, чего хотел Майкл в ту ночь. Он смог по одному лишь взгляду прочитать ту самую мысль, которая не оставляла Майкла ни на секунду с тех самых пор, как он побывал в ванной Бена Барнса. Фред все понял и попытался претворить это в жизнь. И на мгновение, на одно короткое мгновение, Майклу показалось, что он смог хотя бы отдаленно почувствовать, каково это быть по-настоящему желанным и любимым. Пусть даже если все это являлось частью очень искусной игры и хорошего притворства. И теперь как вернуться к прежней жизни, как снова быть сильным, независимым и не желанным альфой, он уже не представлял.