***
— Вы никак выросли, мой юный друг? — спросил мистер Гизворт, он же — профессор, пишущий работу по Оборотням. Это был невысокий мужчина лет пятидесяти, худой, как щепка, и со впалыми, до темных ямок, щеками. У края впадин виднелись рытвинки нездоровой, темно-розовой кожи. Их обильно смазывали одеколоном, отсюда и стойкий запах, не перебивающийся даже женским парфюмом. Молодой друг — Сиэль — стоял напротив дивана и кресел, на которых сидели гости. Стоял он неподвижной статуей и в белом пиджачке с синими воротничками напоминал этакого ангелочка. Он безучастно смотрел на старика, а уж тот беззастенчиво таращился на андройда во все глаза, то и дело смешно пучил их. Андройд как диковинный субъект или мифический экспонат в научной лаборатории. Изучали его, а неловко и неуютно почему-то становилось Михаэлису. — Вырос же, я прав? Как минимум на полголовы! Хм, да! Вырос же! — на этот раз Гизворт обратился к остальным собравшимся. Ответила ему, с легким раздражением, медиум и Спиритесса — миссис Лили Линкон (и у нее, действительно, под глазами было черно). — Вы такой старый, а не знаете, что он не вырастет никогда! Но, как по мне, такого роста вполне достаточно для жизни. Я со своим вот не мучаюсь, и он не будет! Душка, просто душка! Винсент, он мне очень нравится! Кукленок, лапонька! — А я считаю, что вырос! — мистер Гизворт почесал макушку, хотя очевидно, что он так не считал, а лишь разыгрывал непонятную шутку в глупость и очевидные факты. Медиум от него отмахнулась. Ей, как и остальным, смешно не было. А когда Гизворт свойчески потрепал Сиэля по голове, у Себастьяна возникло стойкое желание увести андройда. Глухое раздражение и ощущение дешевого спектакля, фарса или цирка с фальшивыми единорогами и русалками. Все гости андройдом уже налюбовались, наохались, нащупались — добивали остатки эмоций, а Гизворт уже несколько минут говорил про рост и никак не мог переключиться. Заело. Сиэль же совсем никак не реагировал. С приходом людей он замкнулся, несмотря на то, что днем очень активно играл с сиделкой. Гизворт все говорил и говорил, и, рассказывая что-то о вечных белых зубах: «Как жаль, что у людей нет таких крепких!» хотел погладить андройда, но ладонь нащупала лишь воздух. Сиэль сам, по своему «желанию», решил отлучиться до кресла Себастьяна. Он удачно ускользнул от назойливого гостя, забрался на колени гувернера, прильнул спиной к его груди и сложил чужие руки в замок у себя на животе. Присутствующим же он громко и четко объявил, чтобы знали: — Я в домике! Дамы тотчас заумилялись пуще прежнего. Себастьян почувствовал неловкость от странного положения. — Сиэль, тебе лучше встать. — Нет. Я в домике. — Пусть сидит, — раздался голос Винсента. Себастьян попытался возразить: «Все же рекомендуется…», но Винсент остался непреклонен. — О рекомендациях мы с вами поговорим позже, мистер Михаэлис, если вы не против. А сейчас, я думаю, вам ничего не угрожает, — это он уже сказал с небольшой веселостью в глазах. Раздался новый голос со стороны. Заговорил тот самый карлик с моноклем, про которого говорила Мари. Его звали Густав Солс. — Позвольте, это вы его научили этому: «в домике»? Весьма занятно. С самого начала он меньше всех открывал рот, но пристальнее всех наблюдал. Он буквально пожирал Сиэля глазами, и Себастьяну он, почему-то, не понравился. — Да, — отвечал Себастьян, — полагаю, Сиэль чувствует, что в «домике» он выполняет правила отца и не совершает ошибок. К примеру, если рядом те, с кем он не должен общаться, то он будет считать, что в «домике» это правило не действует. Признаться, я и сам не до конца понимаю смысла. Возможно, это всего лишь повторяющаяся игра, и она, может, ничего не значит. Лишь повторение. — Хм… А мне сдается, это все не то… — промычал карлик и обратился к андройду. — Сиэль, давай поиграем? Сейчас ты перейдешь «в домик» к миссис Линкон. Миссис Линкон с готовностью распростерла объятия. О, она пообещала обнять крепко-накрепко и, может быть, даже не выпустить никогда. Но Сиэль покачал головой: — Сиэль «в домике» только с Себастьяном. — О, это так трогательно! — улыбнулась Поэтесса, вытащив изо рта мундштук. У нее под глазами было так же черно от кругов, как у спиритессы, но так же темно было и в самих блестящих глазах. Область глаз у этой женщины было единственным, что выделялось в ее точеном, маленьком облике, с бледными, почти отсутствующими бровями и волосами, спрятанными под диковинный головной убор, больше похожий на птичий хвост. — Вы только вдумайтесь в эти его слова, господа и дамы, только вдумайтесь! Как мы все далеки от этой истины!.. Вот вы, миссис Линкон, вы когда-нибудь чувствовали себя «в домике»? Спиритесса тотчас закатила глаза, раздумывая. Явно, что память ее быстренько поплыла по летам жизни, но, складывалось впечатление, что она не вспоминает, а, все же, общается со своими духами. А, очень скоро закончив, она вся как бы встряхнулась и поежилась, словно от холода. Затем широко улыбнулась, да с такой престранностью, с какой могут улыбаться только спиритессы и медиумы. — Даже общаясь с мертвыми, дорогуша, ощущаю себя в большем домике, чем с любым из живущих! — Как женщина, она оказалась солидарна с другой женщиной. — Ах, как это вы верно, очень верно!.. — поэтесса округлила глаза. — Я использую это в своем стихотворении, если позволите. — Вам, дорогая, все, что угодно! Мой бывший супруг и вовсе был не домиком, а ходячим склепом — как обнимет, так душа вон просится. Но! Это не используйте, это я вам так… Женщины премиленько улыбнулись друг другу, по секретику. Их диалог прервал мистер Солс: — Я так полагаю, господа и дамы, что женщинам как раз-таки проще уловить коренной смысл этого коварного «в домике», — он хитро улыбнулся. — Или господа тоже хотят высказаться? Поэтесса усмехнулась: — А что же тут может быть непонятного? Вот вы, мистер Солс, можете понять это, только вспомните себя в детстве. Все мы родом из уютных «из-под одеял». Страшные слова: «гроза», «бум!» и, вот вы уже бежите в укромное местечко, где никто и никогда вас не сыщет, где вы сможете пробыть целую вечность и чувствовать себя… в безопасности и, кхм, в единении с высшими космическими силами. Вот так вот. — Я ничего никогда не боялся. А если бы и боялся, то не выстоял бы, учитывая все мои природные особенности. Но смысл мы поняли, полагаю, все, и, я добавлю, что случился прогресс. Если это действительно то, что мы подразумеваем под «в домике». Ведь, это означает, что она начинает активно просыпаться. Зерно проклюнулось, Винсент! Винсент Фантомхайв, все это время молча наблюдавший, загадочно улыбнулся одними глазами: — Это приятная новость, мистер Солс. Себастьян, как давно вы заметили этот ваш ритуал? — Недавно, — отозвался гувернер. Руки андройда, проявившие поразительную цепкость и настойчивость, продолжали лежать поверх мужских ладоней и греть ими свой живот. Себастьян нисколько не сопротивлялся воле подопечного и был послушным «домиком», хотя макушка Сиэля то и дело щекотала ему подбородок — было неудобно. — Как и предполагалось. С приездом подходящего человека все сдвинулось с места, — заметил Солс. — Возможно и не мистер Михаэлис повлиял… — Но вероятнее всего. Как бы то ни было — имеет значение только положительный результат. — И то верно. Себастьян только подумал о том, что мало понимает из разговора, как мистер Солс поинтересовался у хозяина дома: — А мистер Михаэлис в курсе, о чем мы вообще толкуем? На это Винсент покачал головой. — Так, стало быть, стоит ввести в курс дела человека, играющего столь важную роль. Вы не находите? — Нахожу, — улыбнулся Винсент. — Но мистер Михаэлис у нас человек довольно скептического склада ума. Впрочем, вы можете попытаться. Карлик повернул корпус в сторону гувернера и тут же выдал в лоб: — Вы верите в переселение душ? И только Себастьян открыл рот, как Солс продолжил: — Не в такое вот, из индийских трактатов, а в переселение, кхм… рукам человеческим подвластное? Стало быть, видим: умер некто, умер не от старости, а от трагичного случая — ему бы жить и жить, но не судьба! Гм, ну, скажем, этот труп-то препарируют, тело, то есть, а душу, как печень или почечку, еще неуспокоенную, пересаживают в место, где бы она смогла успешно функционировать и продолжать очень… вполне себе жизнь. Представили, мистер Михаэлис? Как вам такое препарирование? И снова, едва Себастьян открыл рот, Солс добавил: — В чем тут загвоздка единственная, мистер Михаэлис: как эту душу увидеть, стало быть, различить? Она нам не почка или селезеночка, которую — вот она — видим-с! Скальпелем тык-с. А, стало быть, душенька — вещь эфемерная, скорее более умом созданная, нежели нечто материальное, но, а если бы она была, как орган, но по своим физическим законам? И, что, если нашелся гений, который отыскал, какими способами узреть да повлиять на эту душеньку? Но, гм, Себастьян (Можно вас по имени? С именем больше к душе обращение идет, а, стало быть, и лучше поймете), в чем еще подвох, как думаете? Себастьян уже и не пытался открыть рот. Он только нахмурился и дал понять, что продолжает слушать. — А подвох вот в чем! — продолжал карлик. Энтузиазм разгорался в нем, как полено в камине. — Спрашивается, как эту душу удержать? Как ее, окаянную, припаять к новой оболочке или, если угодно, прорастить в новом сосуде, после негодности старого? Но вы только вообразите, Себастьян, только вообразите, о большем я пока и не прошу! Вообразите, что человек нашел все эти два ответа! Что? Что будет-то? Себастьян искренне попытался вообразить. Задней мыслью, при этом, он уже догадался, какое отношение имеет этот чудаковатый разговор к семье Фантомхайв, а, самое главное, — к его подопечному. И он, вместо того, чтобы ответить, посмотрел на отражение Сиэля в зеркале. С виду ничего необычного: в кресле сидел черноволосый мужчина и держал на коленях юношу. Юноша этот грустно и кротко склонил голову. Не было в нем ни игривости, ни скуки, ни человеческого спокойствия, а какое-то… все пустое и тихое, но пустое в ином смысле, в котором помимо пустоты была еще и наполненность. Она лишь была неподвластна обычному пониманию. Кроткая пустота и тихая наполненность. И, если бы Себастьян абстрагировался от знания природы Сиэля Фантомхайва, то не подумал вовсе о том, что на коленях этого самого мужчины — его же самого — сидит не живой человек, а машина с искусственным интеллектом. Он бы подумал, что это отец и сын. Или дядя и племянник. А, может, просто люди, которые устали блуждать по необъятному особняку и присели отдохнуть. Может, они слушают музыку и отдыхают душой, а, может, они лишь в близости друг друга находят отдушину и умиротворение. Очень уж гармонично они сидят. Руки, обнимающие юношу за талию, словно слились с его телом, и юноша более нигде в этой комнате не представлялся, кроме как на коленях «дядюшки». Итак, душа… Хм… — Душу, как почку?.. Пересадить?.. — Себастьян сдвинул брови. Тут же, в отражении, сдвинул брови и Сиэль, который, как оказалось, следил за гувернером через зеркало. Себастьян отер вспотевшие пальцы, поправил галстук, но сразу почувствовал, что затянул слишком туго и ослабил. Сам и не понял, почему так разнервничался. Что это за разговор такой? Шутка скучающих господ, может? Или экивок безумного графа, и гости, стало быть, подыгрывают?.. А присутствующие, — это он только сейчас заметил — пристально наблюдали за ним. Они очень серьезно ждали ответа. Особенно, Винсент и Солс. Граф постукивал указательным пальцем по подлокотнику и поглядывал в сторону их кресла и отражения. Загадочно улыбался чему-то, самыми уголками губ. — Душу, как орган пересадить, значит? — переспросил Себастьян, уже бегая взглядом от одного лица к другому. — Ну, или, как тряпочку: из одной выпотрошенной куколки в другую, — развел руками Солс. Он попросил медиума подлить еще «янтарной амброзии». — Вы вдумаетесь, что есть наше тело, как не вместилище и инструмент? Всего-то! — Сосудище! — воскликнула медиум. — Вас, стало быть, внешняя сила — или Бог, если угодно — вложила вот в это черноволосое тело. Да-да, с этими длиннющими руками-ногами… — И с этими замечательными глазами! — добавила Поэтесса. — И благородным профилем, — шепнула медиум. Обе переглянулись. Солс сделал вид, что не слышал всех этих шуточек: — И… вы — это душа, или та эфемерная субстанция, что представляет собой ядро вашей сути. Да, гм, сути. Ваша сущность, которую умом, прилагающимся к телу, не понять и не познать никогда (во всяком случае, до конца). Гм!.. И я говорю вам: ваше ядро, Себастьян, которое лично вы не видите, увидел ваш гениальный патологоанатом и пересадил, после неловкой смерти, в другое вместилище. — Это невозможно! — сказал Себастьян. — Отчего же? — удивился Солс. — Это перевернуло бы все, решительно все. Даже сложно вообразить, как это повлияло бы на сознание людей и на уклад общества в целом. Это равносильно фразе: «Теперь вы Бог, и вот вам кисточка творить, что вздумается». И ничем хорошим это… Постойте, не хотите ли вы сказать, что мой подопечный — результат такого рода эксперимента? — Хотим. Собственно, мы к этому и вели речь, Себастьян, — очень просто сказал карлик, отпивая «янтарной амброзии» из бокала. Сиэль, наблюдая за тем, как человек пьет, пошевелил губами, словно воображая, что пьет тоже. Гувернер не сдержал ухмылки. — Я не знаю, что на это сказать… — Да скажите уж первое, что приходит в голову! Здесь все свои. Мы связаны одной идеей и целью… — И какой же, могу я узнать? — Сможете. Когда скажете, что верите. — Верю во что? В сказку о человеке-боге? — В то, что у Сиэля Фантомхайва есть душа, которую мы пересадили, когда тело юноши погибло при… определенных и весьма трагичных обстоятельствах. — При всей фантазии, я не могу сделать из Сиэля того, кем он не является. — Да-да, — кивнул карлик, вздыхая, — ваша реакция вполне ожидаема и нормальна. Это реакция здорового человека. Во всяком случае, для того, кто провел столько времени в психиатрической больнице, это очень здравый ответ. — Какое это имеет отношение? — Себастьян взглянул на Винсента. Почему граф решил рассказать подобные нюансы его биографии посторонним людям? Но граф лишь хитро прищурил глаза. Он просто молча наблюдал за диалогом. Создавалось впечатление, что они все ждут от Себастьяна чего-то конкретного. И это конкретное должен выбить из него Солс. — И как вы планируете проверить, есть ли у него душа внутри или нет? — спросил Себастьян. Сиэль, по-видимому, различил в интонации гувернера строгие нотки, так как повернулся к нему: «Что случилось? Себастьян рассержен?» Синие глаза в этот момент показались восхитительно, непередаваемо живы. Видел ли нечто похожее Михаэлис у других андройдов? Но Себастьян решил, что не будет поддаваться на красивые иллюзии или уловки. — Я согласен с тем, что Сиэль — особенный и выделяется на фоне… себе подобных (он чуть было не сказал: «андройд»). Однако, это объясняется тем, что наука не стоит на месте, а совершенствуется. В рамках возможного, выделю, а не сакрального, и без посягательств на возможности Бога. Только и всего. Карлик, медиум, поэтесса и Гизворт, который, к удивлению, молчал все это время, переглянулись. — Это объясняется тем, Себастьян, что вы провели здесь не так много времени или просто не желаете посмотреть правде в глаза, — сделал вывод Солс. — Я только и делаю, что смотрю в глаза фактам. Меня пригласили воспитывать андройда и… — Тш-ш-ш!!! — зашипела поэтесса. — Не говорите так при нем, он услышит! Себастьян не забывал о том, что Сиэлю твердили, будто он живой. Однако, весь этот диалог как-то раззадорил гувернера, и ему стало уже не до правил. Либо эти люди играются, либо действительно безумны. Тут заговорил Винсент Фантомхайв: — Как видите, мистер Солс, он еще не готов. Как и мой Сиэль. Одно утешает, они сейчас на равных. Солс покачал головой: — Значит, они оба и созреют. Но, мне кажется, Сиэлю «пора спать». Он и так многое услышал… — Ах, да, — Винсент позвонил в звонок. Когда появилась Мари, он попросил уложить Сиэля спать. Сиэль долго не хотел прощаться с Себастьяном. — Я в домике! — категорично повторял он в ответ на приглашающее движение Мари. — Сиэль, ты должен идти спать, — повелел гувернер. Ему самому уже было интересно, что такого скажут ему эти люди, когда «сын» Фантомхайва покинет комнату. — Себастьян тоже должен идти спать. Себастьяну пора спать, как и Сиэлю. — Я пойду в свою комнату чуть позже, а теперь иди с Мари. Сиэль-таки смерил Михаэлиса странным взглядом, похожим на детскую обиду — но, разумеется, это сам Себастьян пытается увидеть то, чего нет. Фантомхайв-младший оставил колени Михаэлиса. Двигался он, как ребенок, не желающий покидать общество взрослых. Только в отличие от живого ребенка, он не понимал, что, стоит ему уйти, как взрослые продолжат интересные разговоры. Но и эти разговоры его не занимали вовсе. Куда больше ему хотелось общества Себастьяна. Перед тем, как уйти, Сиэль подошел к отцу и обнял его за шею. — Спокойной ночи, папа. — Спокойной ночи, мой дорогой, добрых тебе снов. Присутствующие молча и слегка смущенно наблюдали трогательную сценку. — Спокойной ночи, Себастьян, — не забыл Сиэль и гувернера. — Спокойной ночи, Сиэль. Мистер Гизворт тоже было открыл рот: — Добрых снов, маленький анге-… Но андройд прошел мимо него, не замечая. Мари, улыбаясь, обняла юного Фантомхайва за плечо и вывела. Когда же дверь закрылась, карлик обратился к Себастьяну: — Итак, мы переселили душу Сиэля, который погиб при весьма трагических обстоятельствах, в тело этой интеллектуальной машины. В конце концов, это всего лишь каркас для ядра, а сама суть Сиэля теперь сидит внутри этого искусственного тела. «Бред какой-то. Они точно сумасшедшие. Ученые-сказочники. Кем они себя возомнили?» Себастьян, готовый к чему-то подобному, улыбнулся, уже даже и не скептически: — Мне кажется, вы слегка преувеличиваете, и ваш эксперимент не состоялся. Я не вижу в Сиэле… — Чтобы душа пробудилась, ей нужна почва и время, — перебил Солс. — Как зерну. Разумеется, Себастьян, мы не можем знать всего. Мы даже не знаем, вспомнит ли эта душа прежнюю жизнь или начнет все сначала. Не знаем, когда именно она пробудится окончательно. «Бред сумасшедших» — повторил про себя Себастьян. Он посмотрел на Винсента. Лицо графа было спокойно и лишь загадочно, слегонца улыбчиво. Он по-прежнему, в своей манере, держался стороны наблюдателя беседы. Равно, как и остальные. Себастьян начинал думать, что гораздо больший вес в этой компании имеет, как раз таки, мистер Солс. Зачинщик. — И пробудится ли вообще, — добавил Себастьян. — Не так ли? Солс покачал указательным пальцем: — Нет-нет, Себастьян, с этим уже ясно. Наша медиум подтвердит, что в Сиэле она уже есть. Верно, миссис Линкон? «Разумеется, шарлатанка, призывательница духов, подтвердит». — Какой смысл мне говорить: «Да», когда человек глазами говорит: «Нет»? Он не верит! — бросила женщина и пожала плечами. Показывая, что считает себя выше того, чтобы тратить время впустую. — Поверит-поверит! — воскликнула Поэтесса. — Куда, голубчик, денется? У Сиэля такие одухотворенные глаза! — В глазах виднеется душа — это правда, — сказал Солс, посмеиваясь. — Но цвет глаз вовсе не показатель ее качества. Себастьян, мой совет, почаще заглядывайте в глаза своего подопечного, вполне возможно, в ближайшее время, вы очень удивитесь. Гм… И даже не только Сиэля, но и всех, кто вас окружает. Особенно здесь… — Не люблю глаза с прищуром — подлые люди! — решила внезапно поделиться Поэтесса. — А я обожаю — страстные люди, — ответила Спиритесса. Она сидела напротив подруги и курила мундштук, который та ей передала. — Пошловатенько, — заметила та. — Да что же? — Вечно вы со мной спорите! — Душенька, я же любя! Вы мне про глаза, а я вам про свои вкусы. — Ну и вкусы у вас! Совсем вы меня не любите! Вечно вам все не нравится во мне, — лицо Поэтессы исказилось в гримасе подступающего плача. — А я люблю вас! Ах, почему я только вас так люблю, вы же полная моя противоположность! Вся такая черная… как ворона! Ворона, да-да-да, вот кто вы! Гадкая ворона! Кар-р-р! Себастьян не мог поверить глазам, как эти две женщины, хоть и странные, начинали ругаться на абсолютно ровном месте. И он совершенно не понимал, о чем они говорят. Это напоминало склоку двух полоумных кошек. И этим людям он должен верить? — А вот это подло. Не показывайте свою инфантильную душонку, иначе я вас брошу! Обещаю, брошу и не буду с вами сюсюкаться! Вот так вот. — Да вы же… — Поэтесса стала задыхаться, — вы поглядите-ка, я вам стихи сочиняю, а вы мне всего лишь о разлагающихся трупах да дымках, которые видно где-то в окне, если сильно прищуриться! И это ваши-то призраки! Вы… ах, у меня же сердце больное, ах, защемило… Ммм… Спиритесса перепугано подскочила к Поэтессе. Лицо побелело, как мел, сама она уже была в ногах женщины: — Что же ты творишь? Вот дурная душа! Вам же нельзя нервничать! Сами себя доведете! — Ну и что? Ну и что! Умру, будете меня призывать, как всех этих ваших букалок! Бу-у-у! — женщина достала платок, отерла сухие слезы и изящно взмахнула рукой. — Буду вам являться ночами в мутных окнах и греметь цепями, что именно вы на меня и навесили! Медиум улыбнулась: — Поплачьте, милая, и все пройдет. Я так никогда не делаю, но муж мой рыдал нещадно. И прожил бы долго, если бы не злосчастная черепица с крыши… Они продолжали говорить, мистер Солс пояснил удивленному Себастьяну: — А вы знаете, Себастьян, они не совсем обычные люди. Это вы тоже должны знать. — Это как же? — Долго объяснять, но, поверьте мне, наши дамы — это одна душа, расколотая на две. Все никак общего языка не могут найти. И черепица, про которую они говорят, убила отнюдь не мужа мадам Линкон, а нашу Поэтессу. Еле спасли, скажу я вам. Себастьян посмотрел на мистера Солса, на вздыхающего Гизворта, на ругающихся и на мирящихся женщин. Он не поверил.***
В ту ночь он проснулся оттого, что кто-то лег рядом. Открыв глаза, он увидел Сиэля. Юноша был в белой ночной сорочке и лежал поверх одеяла. Поймав взгляд человека, андройд приложил палец к губам: — Пусть Себастьян спит. — Сиэль, ты должен быть в своей комнате. — Но Сиэль пришел проведать Себастьяна. — Проведал, а теперь возвращайся к себе и больше так не делай, Сиэль. Это ни к чему. — Сиэль не хочет. Сиэль побудет с Себастьяном. Понимая, что спорить бесполезно, да и ничего страшного в том, что Сиэль пока побудет в его обществе, нет, Себастьян разрешил, но с условием: — Немножко, а потом я провожу тебя обратно… Затем он уснул вновь и проснулся только утром. Правда, Сиэля в комнате уже не было.