В черный полдень

С этого дня с Сиэлем начали происходить изменения. Послужил ли причиной осмотр Солса, метафоричное приобретение сердца или что-то еще осталось загадкой. После прогулки в городе, Сиэль оставил Себастьяна и ушел к себе, где пробыл весь оставшийся день. Однако, вечером, когда гувернер пришел проведать подопечного, то не обнаружил его на месте. Андройд переместился в старую родительскую спальню. То, что Себастьян увидел там не поддавалось объяснению. Во всяком случае, причины он придумать не смог. Комната оказалась забросана одеждой, основу которой составляли женские платья да шали с шляпками; с кровати свисали украшения, россыпи жемчужных нитей, золотые подвески и медальоны. Гирлянды из браслетов и сережек. На ковре валялись черепаховые и костяные гребни, заколки, платки, накидки, меховое манто, кружевные перчатки разных цветов и фасонов. Сам устроитель беспорядка красовался у высокого зеркала, и Себастьян не сразу признал подопечного. Сиэль был облачен в темно-синее платье. А приподнимая пышные подолы с турнюром, он бесхитростно любовался каблучками дамских туфелек с серебряными застежками. На груди белели матовые бусы, а половину лица прикрывала вуалетка. Более того, на левой щечке чернела пикантная мушка. Мари сидела тут же и увлеченно подкрашивала господину губы в темно-бордовый цвет, как у вишни. Сиэль даже не заметил Себастьяна. Он с восторгом погружал пальчики, украшенные перстнями, в женские погремушки в шкатулке и перебирал. Шкатулка, судя по-всему, принадлежала миссис Фантомхайв. — Мари, это черепаха с луковицей на голове? Мари засмеялась: — Нет, ну что вы, господин, это брошка в виде зайчика. Такие милые ушастые зверьки, они еще похожи на ваших плюшевых кроликов с которыми вы спите. — Зайцы — не кролики. Зайцы — это не мое. Я люблю волков и ворон. И Картошку. Картошка мне тоже понравилась. — Я не понимаю, о какой картошке вы говорите? — Себастьян ее спас. Вырвал из лап смерти. Он герой, не правда ли? Горничная ответила с сомнением в голосе: — Ну, если он спас, хм… картошку, то, думаю, герой. Ей нравилось наряжать Сиэля. Она даже приоткрыла рот, пока красила его губы. — Что вы делаете? — наконец, спросил Себастьян, чем и обнаружил свое присутствие. От неожиданности Мари подскочила на месте и выронила пудру под ноги господину. — Какая я неосторожная! Я вас не испачкала, госпо-… вернее, госпожа? Сиэль обернулся к Себастьяну. И вновь где-то глубоко внутри гувернер засомневался, кто перед ним, подопечный андройд — сын безумного графа — или субтильная и мистически-эфемерная барышня. У нее не по-человечески красивые, огромные глаза. Как два бездонных колодца или зеркала. У нее невероятно тонкий стан и шелковая кожа. Но изменилась не только внешность. Взгляд Сиэля точно пересытелся незнакомой энергией: ранее он не казался настолько живым, проницательным и таинственным. А еще — впрочем, человек не уверен — в них мерещится боль. Она проявилась, как когда-то старый, мельком увиденный путник. Теперь он стал более знаком. Себастьян не выдержал долгого взгляда машины и решил обратиться к служанке, которая все и устроила. — Мари, во что вы играете? Какие-то странные у вас занятия. Вы находите это приемлемым? Та лишь растерянно пожала плечами: — Господин захотел переодеться в госпожу и сказал, что он, отныне…. она. Что я могла сделать? Граф строго-настрого велел выполнять всякую его прихоть. Если она не выходит за грани, разумеется… Последнее она произнесла шепотом, очень неуверенно. — А такое по-вашему не выходит за грани? Вы же могли хотя бы спросить у меня для начала. Тут раздался голосок андройда: — Мари сказала, что Себастьяну нравятся женщины, поэтому Сиэль теперь женщина. Он прозвучал непривычно уверенно, как-то по-новому. С ноткой… капризности. «Да, черт возьми, что происходит?!» Гувернер вновь обратился к служанке: — Мари, как вы это объясните? Мари испугалась, вытаращив глаза. — Что вы смотрите? Вы говорили, что мне нравятся женщины? Тут Мари и вовсе прикрыла рот пальцами: — А это не так? — удивилась она. — Да я же не об этом. К чему такое обсуждать… С ним. — Он сам задал этот вопрос! Господин Фантомхайв велел не перечить и делать все, что юный господин ни попросит, любой каприз, я делала, как он сказал, я же ничего такого!.. — горничная всплеснула руками. Себастьян повернулся к андройду и взял за плечи: — Сиэль, ты  же — мальчик. Переодевайся обратно. Проведаем твоих кроликов, ты давно у них не был. Хочешь навестить их? — Папа говорил, что это вещи мамы. А ты ведешь себя со мной, как с ребенком. Привлекательность для людей имеет значение. — Сиэль, ты меня слышишь? Тебе не нужно так себя вести. — У этих каблучков знатный стук. Маленькая кобылка, слышишь? «Цок-цок-цок». И куда подевался привычный, тихий андройд? Он стал генерировать почти бессмысленные вещи. Чересчур вольные. Если Солс и другие считают, что отсутствие логики в построении алгоритмов поведения — признак души, то… Сиэль выскользнул из рук гувернера. Раздался цокот каблучков. Из шкафа принялись вытаскивать одежду. Белая шляпка с бантом? — Слишком вычурно. — Прочь! Кружевная шаль? Пахнет нафталином. Хоть Сиэль и не чувствует запах, он нюхает. Шаль летит на пол… — Если вырвать сердце женщины — она будет долго петь, — протянул он туманным голосом. — Если подарить сердце женщине — она его сожрет. Себастьян, не дари сердце женщине никогда. Дари его Сиэлю, потому что у него совсем ничего не колотится в груди! — Сиэль, пожалуйста… Мари решила, что будет лучше оставить гувернера с Сиэлем наедине и выскользнула из комнаты, но, перед этим, вспомнила про записку от хозяина. Прежде, чем прочесть, Себастьян присел на край постели, вернее, на единственный ее участок, свободный от одежды, чулок, россыпей бус и прочих цацок. Что-то больно впилось в бедро — оказался браслет. Интересно, что еще может добавить Винсент к их последнему, странному разговору? Себастьян вскрыл запечатанный конверт; записка оказалась совсем крошечной: «И да, я догадываюсь, что Сиэль захочет сделать в мое отсутствие. Не дайте ему запустить коня в мою ванную, в прошлый раз он съел все полотенца. Благодарю». «Это… какая-то шутка?» — Себастьян свернул письмо. Разумеется, он ожидал прочесть нечто более полезное и нужное. Совет или хотя бы напутствие. «Здесь все сошли с ума». Он со вздохом посмотрел на Сиэля, кокетливо крутящегося перед зеркалом. В голову Себастьяна тотчас прилетела шляпа с лилиями — она, увы, не подошла к полосатому платью. Впрочем, как и зеленые перчатки. Те угодили в грудь. «И что мне теперь со всем этим делать? — подумал Себастьян. — Что мне с ним делать?» Наигравшись в примерку, Сиэль простучал каблуками до кровати и сел рядом, обдавая терпко-сладкой волной духов. Тубероза и шоколад. Ручки уже были гантированы, и на каждом пальце по колечку, некоторые были велики и грозили упасть и потеряться в покрывалах. Боже! Он даже где-то откопал мундштук. Но не закурил — исключительно для манерной игры. — Позвольте вам закурить. — Да-да. Любезно с вашей стороны. — Пустяки. Теперь в сыне графа было еще больше трогательной нежности и трагичности. Сломанная кукла, в которую никто никак не наиграется. Себастьян тоже к этому причастен. А наблюдая за манерным движением кисти руки, сжимающей мундштук, гувернер догадался о прототипе. «Поэтесса», — вспомнил он. Кажется, Сиэль брал всего понемногу со всех женщин, которых когда-либо видел. — Почитай мне стихи. Что-нибудь о смерти и вечной любви, будь добр, — попросил он. — И о Картошке тоже можно. В дрянных буднях не хватает воспоминаний о вечности. — Может быть, «о вечном»? Воспоминаний о вечном. Ты это хотел сказать. — Хорошо. И о Картошке не забудь. «Помню своего старого друга, его полустертый портрет»… — С усами, — не удержался Себастьян. Ему кивнули, мол, так и быть, усатый Картошка. Себастьян улыбнулся, затем очень просто пожал плечами: — Только я не знаю никаких стихов о смерти и о любви, Сиэль, — Себастьян наблюдал за странным движением света и бликов в глазах андройда и решительно не понимал, как теперь выправить его поведение. Тем более, он только что сам подыграл. «Наиграется и забудет?» Не хотелось признавать, но Себастьян не отказался бы от беседы с Солсом. Взгляду со стороны проблема может быть виднее. Теперь же Михаэлис ощущает себя скованным по рукам и ногам. Сиэль неопределенно повел плечом. — Я слышала, демоны крадут детей из люлек, пока те спят. Это любовь? — Ты слышал. Ты — мальчик, не говори о себе в женском роде. — Я привлекательна для Себастьяна? Он будет меня любить такой? Раньше Себастьяну казалось, что он привык ко всем причудам и капризам странного подопечного, — и выполнял каждое — но именно в этой каверзной игре участвовать не желал. Шалости перешли границу, вот только оформить свои решения и чувства в нечто более четкое и определенное, Себастьян, в данную минуту, не мог. Гувернер, наконец, решил взять ситуацию под контроль. — Довольно, мы идем кормить кроликов. Вставай, — он встал и протянул руку Сиэлю. Надо прекратить это сумасшествие, как можно скорее. — Нет. Себастьян мужчина и Сиэль женщина — привлекательная для него — могут попить чай с кроликами и Костяшкой. От руки он отказался, продолжая играть с мундштуком. Он то вертел им во рту, то задумчиво посасывал. Себастьян почему-то почувствовал себя неуютно. — Извини, но лошадям не место в доме, — гувернер старался сохранять терпение. Дуэт язычка и мундштука нервировал не хуже капризов. А когда Сиэль в очередной раз втянул его в рот, мужчина обхватил мундштук пальцами и вытащил изо рта: «Прекрати!» Сиэль поднялся. — Гостей не выставляют вон, — заявил он. — У нас будет чаепитие, Себастьян. С тобой или без тебя. Почудилось лошадиное ржание внизу и стук копыт. Удивленный возглас горничной расставил все на места: конь действительно имел место быть. Сиэль весело захохотал. Он потянулся на цыпочках и чмокнул Михаэлиса в губы. Вновь рассмеялся, лихорадочно и непривычно сверкая глазами. В них царило безумие, и оно было живейшим. Такой взгляд окончательно обескуражил Себастьяна. —Ах-ах, устроим чаепитие! Злого Барона пригласим, всех-всех пригласим в наш радушный дом! Будет весело! С этими словами он подобрал шелестящие юбки и выбежал прочь из комнаты. Из коридора донесся голос Мари, затем девушка, растрепанная, влетела в комнату с криком: — Мистер Михаэлис, там лошадь в доме! Я не могу ее вывести и боюсь! Она выскочила прямо из студии! Себастьян устало опустился обратно на постель и зарылся пальцами в волосы. — Оставьте, Мари. Я сам об этом позабочусь. У нас будет чаепитие. Приготовьте чайный сервиз и… тазик, нет, лучше корыто. Конь тоже будет пить чай. Мари сначала впала в ступор, затем дурно, очень дурно изобразила понимание и закивала. — Вы тоже можете попить с нами чай. Или, знаете что? Отдыхайте сегодня. У вас будет выходной. Да, верно. Так и сделаем. Только приготовьте чай, будьте добры. Много чая. — Будет сделано. — Спасибо, Мари.

***

Кролики носились по столу и по полу. Меховые комки, украшенные шелковыми лентами. Канарейки, принадлежащие Андриану, были выпущены. Они летали в огромной гостиной, сливаясь с золотистой люстрой и золотыми рамами зеркал и часов. Часы то и дело ухали совой: конь ударил в них задним копытом, и те заработали неисправно. Сиэль подливал гостям чай, а кроликам еще и подкладывал листья салата. Костяшке причесали челку и украсили гриву красными и синими лентами. — Безумное чаепитие, Себастьян. Тебе весело, дорогой? «Почему он называет меня «дорогим»?» — подумал Себастьян. Цитата из очередной мелодрамки, которые Сиэль впитывает в себя, как губка — воду? — Очень, — Себастьян высвободил запутавшуюся под скатертью Бо. В висок мужчину поцеловал, обслюнявив, конь. — Солс сказал, что теперь у Сиэля есть сердце. Теперь я — сердечная хозяйка, сердечная женщина и просто сердечный человек. Мне хочется всех обнять, всех любить! — Иногда не стоит распахивать сердце оконными створками. Это не всегда хорошо. — Хочешь пирог? Я и Мари пекли утром. — Сиэль… — Себастьян хотел сказать, что думает по поводу происходящего, но, поймав взгляд синих глаз, вдруг понял, что ничем это не поможет. Причина кроется в другом. И, покуда она не будет выяснена, Сиэль будет «неисправен». Да и неисправен он, разумеется, не был. Дело лишь в душе. Подыграть сейчас  — возможно, единственный способ справиться с проблемами без вреда для обоих. Чуть-чуть посмотреть на мир глазами Сиэля, каким бы этот мир ни был. И Михаэлис стал вживаться. — Да, я буду пирог. С чем он? — он сел за стол и пододвинул стул поближе. Сначала положил салфетку на колени, но заправить ее шейным платком оказалось лучше. — С мясом, — охотно отозвался радушный устроитель чаепития. У него между ног петляли кролики, щекоча икры пушистыми ушами. Себастьян с трудом проглотил кусок выпечки. Фантастически-отвратительный вкус который невозможно описать словами. Очевидно, что Мари любила отвлекаться от плиты, а Сиэль этим успешно пользовался. — Я добавил туда еще брусники и конфеты. С конфетами все вкуснее. Так говорят дети, а дети никогда не врут. — Думаю, Костяшка будет рад тоже угоститься, — коню достались все остатки пирога. Он и не возражал. Сиэль поднял пузатый чайник в синий горошек. — Еще чаю? — Нет, благодарю, — Себастьян достал из барного шкафчика бутылку виски. Без чего-то крепче чая, он мог и не справиться с сегодняшней задачей. Янтарную жидкость он плеснул в стакан и вернулся за стол. Коня, было пытавшегося сунуть морду внутрь, Себастьян отпихнул. — Уж хватит с тебя конфетного пирога, дружок. — Знаю-знаю, стоит усладить слух гостей, — Сиэль сел за рояль. Вуалетка спала с головы, зацепившись за подол. Он ее неловко убрал, положив на крышку, затем оглянулся и очаровательно улыбнулся: «Я начинаю. От сердца!», пальцы опустились на клавиши. Одно кольцо слетело с пальца, но на это не обратили внимания. Потекла ненавязчивая, легкая музыка. Какая могла бы звучать в оживающей душе машины. Будь оно так. «Всего лишь безумный механизм. Игрушка чокнутых аристократов». Еще полчаса назад Себастьян так и думал, но теперь сомневался. Причудливый подопечный стал близок, — возможно, как и не всякий живой человек — и, возможно, Себастьян допускает: в глубине души он понимает безумие Сиэля. Они в этом похожи, как ни в чем другом. Что есть душа-то? Кто докажет ее существование? «Нет, так мыслить недопустимо. Иначе Себастьян окончательно потеряется. Должны быть четкие границы. Должно быть понятно». Полуживая мраморность узеньких запястий. Ямочка ключиц, в них еще плещутся матовые и сонные тени. Темный бархат кутает кукольный стан, который мужчина невольно, задней мыслью, отмечает, как совершенное. Возможно, оттого и совершенное, что неживое и вечное, и сердце не бьется. Никогда не испытает настоящей боли — боли понарошку… не предаст и не обманет. Совершенное создание не умеет врать. Наивное. Сущее дитя. И в него так просто влюбиться… «Сумасшествие, о чем я только думаю!» — Себастьян делает глоток виски. Оно оставляет стылую горечь на языке. Музыка внезапно затихает. Ухают часы: «Вух. В-в-вух», конь бродит где-то по коридору. Гремит копытами. Сиэль как-то скоро — метнувшись — оказывается около Себастьяна и садится на колени. От него все так же вкусно пахнет, он едва теплый, но очень приятный на ощупь. Их кожа соприкасается на руках, и кожа Себастьяна оказывается горячей. Сиэль игриво морщит нос при виде стакана, но утыкается носом в шею Себастьяна. Не нарочно касается губами. От неожиданности тот поддается назад. — «Весь мир против нас, как выстоять? Выстоим ли?» — андройд вновь цитирует. Какая-то опера, если не изменяет память. — Да что же с тобой такое?.. — Себастьян оглаживает волосы, шелковые на ощупь. Синие глаза горят, как никогда. Сиэль бледен, он похож на человека, которого съедает лихорадка. Сколько возбуждения во взгляде, он кажется даже влажным и воспаленным; губы дрожат. — Что-то произошло, пока Себастьяна не было, — шепчет он. — Внутри Сиэля произошло. — Опять сердце? — догадывается Себастьян. «Это все точно Солс!» Но Сиэль качает головой и кротко прислоняется щекой к груди Себастьяна. Он снова шепчет: — Во всем виновата плохая женщина. Но ведь Себастьян только мой? Сиэль не хочет, чтобы Себастьян играл с ней. Лучше Сиэль сам станет женщиной для Себастьяна. Ведь он любит его.