В черный полдень

Когда андройд сказал ему о любви, Себастьян растерялся, хотя этого не должно было случиться. Он либо готов ко всякой ситуации, либо скверно справляется со своей работой. Сиэль сидел теперь неподвижно и ждал ответа, но у мужчины попросту не находилось слов. Все, что он смог сделать — опустить ладонь на макушку юноши и ободряюще погладить, но даже это казалось непозволительно много. Еще Себастьян улыбнулся: очень тихо, едва заметно, но улыбки Сиэль уже не мог увидеть. Они оба не заметили, как в комнату кто-то вошел, до тех пор, пока не раздался голос: — Смотрю, время вы зря не тратите, господин Михаэлис. Это был Андриан. Пепельноволосый наблюдал за ними, хитро прищурив глаза. Андриан мог видеть, как Сиэль сидит на коленях Себастьяна и прильнул к его груди, мог также заметить, как Себастьян водил рукой по лицу подопечного и успокаивающе оглаживал по волосам. Все это можно было трактовать по-своему. — Это не то, что вы могли подумать, — гувернер, однако, даже не попытался встать — у андройда была мнимо нежная, но стальная хватка. — Живые-мертвые куколки могут быть такими невинными и притягательными, верно? Как будто находятся за гранью, по ту сторону. А что там? Кто знает… Андриан подошел к столу. Взяв пустой бокал, он налил себе того же виски, что и Себастьян, прошел к роялю, на котором уместились его любимые лимонные канарейки. Он посмотрел на птиц, что неустанно чирикали, и вздохнул с загадочной улыбкой: «Хорошо, что в окно не вылетели», затем развернулся к сидящим. — Знаете в чем наша беда, Себастьян? Себастьян не мог даже предположить. Хотя догадывался, что не хочет знать, о чем думает Андриан. Он ему был противен. Андриан постучал длинными ногтями, напоминающими когти, по стеклу. Канарейки тотчас испугались и упорхнули к потолку и люстре. — Мы стремительно привыкаем к их красоте и очарованию — вот в чем. Такие близкие и податливые, их так легко приручить. Совершенство, которое выполнит любое желание… Разве это не искушение? Приблизившись, Андриан нагнулся к Сиэлю и, подцепив лицо за подбородок, приподнял. Он заглянул в пронзительно-синие глаза и нежно улыбнулся каким-то своим мыслям. Себастьян отметил, что никогда раньше не видел у Андриана ласкового и простого выражения. — Он прекрасен, не так ли? Трогателен и мил. Себастьян не ответил. Ему вдруг захотелось убрать чужую руку от Сиэля, — словно она каким-то образом его оскорбляла — но сдержался. Андройд какое-то время отвечал зеленым глазам пустым взглядом, затем отстранился и вновь склонил голову на грудь гувернера. Андриан лукаво улыбнулся. Теперь его взгляд зацепил мужчину. — Скажите, Себастьян, ваши помыслы уже были греховны? — Не понимаю, о чем вы, — соврал мужчина, не моргнув и глазом. — Я видел, как вы на него смотрели. — Вам померещилось. Я уже, кажется, сказал… — Да, о, да. О, Да!.. Говорили. Однако, я вас вижу насквозь, мистер гувернер. Удержаться сложно, но стоит ли удерживаться — вот в чем вопрос. У смерти другие понятия о жизни, а у жизни — невероятно ограниченное время, чтобы насладиться самой собой. То, что перед нами двумя — это нечто, застывшее на грани между тем и тем. — О чем вы? Я не понимаю. — Мораль, высокие чувства, терзания, совесть, долг и прочее-прочее… все это в итоге умещается в костях. А кости находятся в земле. Кто откопал — тот и нашел. Вот, что я хочу сказать. «Он чокнутый», — подумал Себастьян. Андриан засмеялся. Противно так захихикал, как шаловливый старик, и седые волосы, свесившиеся на узкое и хищное лицо, делали сходство со старым безумцем куда более очевидным. — Вы только взгляните в синие глазки — смотрит на меня, как на врага! — голубовато-серые губы расплылись в ухмылке. Андриан имел в виду Сиэля, который молча наблюдал за ним. — Кажется, мне, скорее, откусят палец, чем дадут лишить вашего тесного общества. Всегда удивлялся выбору некоторых людей, тех, что совершенно не учатся на ошибках. Им так нравится чувствовать сладость сердечной боли, выбирая не тех… Снова и снова… «И что это значит?» — подумал Себастьян, однако, не стал вдаваться в подробности. Он заметил, как на слова Андриана, андройд впился в лацканы пиджака. Сиэль вел себя непривычно тихо. Себастьян вспомнил его слова за общим столом: «Андриан — не семья». «Что ж, кажется, у души Фантомхайва-младшего очень развита интуиция. Устами ребенка глаголет истина, не так ли?» — Себастьян усмехнулся. Необходимо было перевести тему разговора. Несмотря на то, что он не доверял беловолосому «кардиналу» — особенно, после странного разговора с Винсентом — он решил, что от него можно что-нибудь узнать. — К слову, вы мне, как раз, и были нужны. Господин Фантомхайв, кажется, уехал по делам, а у меня возник ряд вопросов, который необходимо решить. Андриан взмахнул рукой: «Не продолжайте, я и так знаю!» — Скоропостижно он уехал, не так ли? Он вам что-нибудь сказал? — Если даже вы не в курсе, что говорить обо мне — простом гувернере. Малахитовые глаза прищурились, выражая не то сомнение, не то ухмылку. На дне зрачков так и плясали бесноватые огоньки: — Верно-верно, всего лишь гувернер. Удобно, не так ли? — О чем это вы? Манера мистера Коулинса непонятно изъясняться и посмеиваться, изрядно раздражала. Иногда создавалось впечатление, что пепельноволосый сам не знает, о чем говорит. — О том, что из нас всех, включая кроликов, вы занимаете самое выгодное положение. Вы только подумайте, какое сильное влияние можете оказать, и как близко вы находитесь… Кажется, вас не отпускают ни на минуту? — Мистер Коулинс указал взглядом на Сиэля. — Ни на мгновение. Вы как иголка и бабочка, мистер гувернер. Даже не знаю, кто из вас иголка, а кто бабочка. — А вы, кажется, хотели бы быть на моем месте? — отозвался Себастьян. — О, нет, я лишь скромный наблюдатель, — мистер Коулинс продемонстрировал открытые ладони, — куда интереснее быть Богом, чем человеком. — А вот это уже интересно. Я столько слышал об этой вашей «божественности», правда, исключительно из ваших уст. В чем же она заключается? Если я верно понял, это именно вы помогли Винсенту. Получается, вы прямо волшебник, властитель Смерти и Жизни. — И вам, как любопытному человеку, интересно, правда это или нет. — Не могу назвать себя любопытным, просто впервые вижу Бога перед собой. Андриан деланно принял восхищение: приложил ладонь к сердцу и отвесил полупоклон. — Зависит только от того, что для вас Бог, мистер гувернер, — он склонил голову. — Вы явно не тот человек, кто, будучи в церкви, покорно сидит, уткнувшись в томик с молитвами. Если вас и угораздит попасть под сей свод, вы скорее будете пялиться на юных прихожанок, как волк — на овечек. Сиэль насупил брови и поднял сумрачное лицо на Себастьяна, мол, это так? — У меня действительное другое представление на этот счет, — ответил гувернер. — И вы явно непохожи даже на типичного Бога. Даже на мелкого божка. — В этом-то вся и ирония! Что для людей — шут, тот Бог, а кто Бог — тот вовсе не Бог, а, вполне возможно, шут. — Так это вы помогли Фантомхайвам? Вы какой-то ученый? — А что это изменит? Допустим, я тот шут, но, который, прошу заметить, не шут и бог, что с этого? Неужели вы хотите у меня что-то попросить? Андриан откровенно потешался и, возможно, был слегка пьян. Но почему-то перед глазами Себастьяна мелькнул образ жены. «А что, если?..» В груди сжало от одной странной мысли. — Себастьян, — раздался голосок Сиэля. Он прижался щекой к его руке, — я здесь, а ты где? Когда у тебя такое лицо, Сиэль думает, что он один. Андриана эти слова позабавили: «Какая же ирония», бросил он. — Я здесь, Сиэль. — Теперь — да. Вижу, — отозвался андройд. «Какой все-таки поразительный», — Себастьян всмотрелся в синие глаза, которые улыбались ему, затем повернул лицо к Андриану: — Нет, мне ничего не нужно, — ответил он. — Вы уверены? Себастьян вспомнил тревожное и подавленное лицо Винсента — человека редкой трагедией — ощутил хрупкую тяжесть рук Сиэля — итога его надежды и борьбы — и, наконец, поймал взгляд ядовито-зеленых глаз. В них было слишком много потехи и… обещания чего-то. Это как обещание всемогущего джинна из бутылки. Нечто такое, что отталкивает Михаэлиса. И эта неприязнь не дает ему согласиться. «Подумай! А если, все же, это возможно? Тогда его дорогая, бесценная жена…» Но он вновь покачал головой: «Нет». — Мне ничего не нужно. — Славно, — ответил Андриан, кажется, с легким разочарованием. Он вальяжно откинулся в кресле. — Так о чем вы хотели поговорить? Прежде всего Себастьян обратился к Сиэлю. Он надеялся, что хотя бы сейчас получиться поговорить с мистером Коулинсом без главного объекта обсуждений: — Сиэль, может быть, ты принесешь Злого Барона сюда? А потом мы все вместе пойдем на прогулку. Большие глаза, в ореоле густых ресниц, несколько раз моргнули. Пару мгновений в них не было совсем никакого выражение, затем они наполнились блеском какой-то решимости, и капризно-очерченные губы дрогнули: — Нет. — Мы давно с ними не гуляли. — Нет. — А если ты принесешь морковку Костяшке? Ты же не забыл, что ты главный по морковке? — Иголка и бабочка, Себастьян, — очень просто ответил андройд. Андриан даже захлопал в ладоши от восторга. — Шах и мат вам, мистер гувернер, шах и мат! Себастьяну оставалось только смириться. В последние дни Сиэль не отходил от гувернера ни на шаг. Может ли в машине быть некая хитрость, которая позволяет распознавать уловки и опережать собеседника? Вряд ли… Иногда Себастьян задумывался, почему именно он? Не Винсент, не Андриан, не даже Мари, которая раньше проводила с ним много времени. Почему Сиэль так привязался именно к гувернеру? — Мне кажется, вы ему очень нужны, — сказала как-то Мари. — Удивительно, как сильно он вас любит. — Вы правда так думаете? — А вы сомневаетесь? — Мари очень удивилась тогда, вздернув брови высоко вверх. Словно он не имел на это право. Себастьян не знал, что ответить. «Да, но почему я?». Однажды, из интереса, он задал этот вопрос Сиэлю: — Сиэль, почему ты любишь меня? Тот вздернул брови, почти как Мари: — Потому что Себастьян — это Себастьян. — Для него это было очевидно. — Не понимаю. — Стыдно не понимать! Такой взрослый, а такой глупый, — он хихикнул в кулачок. — Может быть, ты мне объяснишь? Мне интересно, что ты чувствуешь и почему. — Потому что Себастьян — это Себастьян. — Это я уже слышал. Тогда андройд начал повторять его имя на распев. Он стал танцевать, кружиться и, расправив руки крыльями, залавировал между диванами и столами. — Себастьян! — восклицал он, не то зовя гувернера, не то нежно обращаясь в пустоту, просто так. Он смеялся и звал: — Себастьян, Себастьян!.. Себастьян… Себастьян — это Себастьян! А это все, — он распахнул объятия, обнимая воздух, — Сиэль! Затем андройд упал в объятия к сидящему в кресле хмурому человеку и, прижимаясь к нему, спросил: — Себастьян понял? — Не совсем. Наверное, я… — Черствый, как бублик? — Нет. — Глупый, как Бо? — А вот это возможно. Но я пойму. Когда-нибудь пойму, Сиэль, с твоей помощью. — О, Сиэль поможет Себастьяну! — Я буду рад. — Я бы хотел, чтобы вы мне помогли, сами понимаете, с чем, — обратился Себастьян к Андриану, когда понял, что Сиэль ни за что не оставит их наедине. — Все стало более непредсказуемым. — Бабочка стала непослушной? — ухмыльнулся мистер Коулинс. Он сплел пальцы вместе. — Это все компания Солса, разумеется. Она виновата во всем, — мужчина посмеялся. — Вы же не ожидали от меня другой ответ, надеюсь? Себастьян изобразил скептическую полуулыбку. — Как я ни говорил Винсенту, что справлюсь один, он захотел подстраховаться и впустил в дом испорченных и ограниченных сектантов. Но они не то, что нужно этой мертвой семье, отнюдь, хе-хе. Себастьян нахмурился: — Что вы имеете в виду? — То, что я и сказал. Вот что. Здесь все давно мертвы. Себастьян уже догадывался, что услышит нечто подобное. С тех пор, как он приехал сюда, Себастьян вообще мало слышал нормальных речей и переставал понимать происходящее. И, чем дольше он здесь находился, тем путанее все становилось. «Мертвые — ну надо же!» Единственное «но» — Себастьян стал привыкать. — Ерунда какая-то, — усмехнулся он. Андриан скривил рот. — Даже Винсент, скажу по секрету, особенно мертв. — От горя он обезумел, с этим я соглашусь. — И умер. — Я совершенно не понимаю вас. В последний раз, когда мы с ним говорили, Винсент Фантомхайв был живее живых. Это какая-то метафора? — Кроме бабочки, здесь нет метафор. И вообще, что для вас значит: «Быть живым»? — прищурил глаза Коулинс. Он склонился чуть ближе. — Себастьян, позвольте дать вам совет — зрите в корень. Я вообще удивлен, что вы до сих пор ничего не поняли. Особенно, учитывая, что вы пережили. А Винсент… Он очень устал… В конце концов, человеческие души — не самая крепкая на свете вещь. Они абсолютно не живучи без любви. Себастьян раздражительно усмехнулся: — Мне уже кажется, что все вокруг — это один сплошной фарс. Меня разыгрывают? Оборотни, души… мертвые. Андриан не ответил на вопрос. Он задал свой, который застал Себастьяна врасплох. — Что вы почувствовали, когда ваша синеглазая красавица жена умерла? — при этом беловолосый почему-то пристально посмотрел в глаза Сиэлю. — Я не хочу об этом говорить, — отрезал Себастьян. — И при чем здесь это? — Чувство несправедливости и пустоты? Тут уж Себастьян разозлился. Но не на Андриана, а на себя. — Я захотел умереть, как и она. Вот и все. Вы рады услышать это? Андриан как-то прегаденько улыбнулся. — Можно кричать Вселенной, как много для вас значит человек, но шах и мат сделан. У смерти один исход. Неумолимая, невозвратная и прекрасная, не так ли?.. А когда любимый человек оказывается в ее объятиях, то мы, наконец, чувствуем всю ее неукротимость и собственную беспомощность. Уверен, что в ту минуту вы захотели отдать очень многое, чтобы обратить время вспять или умолить Смерть не забирать вашу… вашего синеглазого человека. За такое можно и душу отдать, не так ли? Или ваша любовь была не настолько сильна? Андриан зачем-то подмигнул Сиэлю. Сиэль опустил ресницы и как-то кротко погладил руку гувернера, этим самым скромно привлекая к себе внимание. Не помогло. Себастьян смотрел лишь на Андриана: «Он его нарочно выводит из себя? Больной ублюдок». Только — зачем? — Что вы несете? Больше всего на свете, я хотел бы вернуть ее, — Михаэлис понизил голос. — Ценой своей жизни или чем угодно еще. Я бы сделал все мыслимое и немыслимое, если бы это только вернуло мою жену к жизни. Но это, черт возьми, невозможно! Невозможно вернуть мертвых, невозможно удержать душу и пересадить ее в другое тело, как вы здесь все считаете. Вы сейчас действительно похожи на шута, который верит, что его дурные шутки — смешные. — И все же, вы лукавите, мистер гувернер. Вы верите. Доказательства перед вами. Иначе, почему вы начинаете привязываться? Себастьяну снились дурные сны, но по пробуждению оказывалось проще думать, что и действительность тоже приснилась, затесавшись где-то между кошмарами. Стало лучше теперь, когда андройд каждое утро улыбается сиделке, заглядывая ему в лицо своими огромными, медленно оживающими глазищами. С каждым днем в них происходили изменения. Каждый день — глубже, чем вчера. Нечто такое, что невозможно передать словами: крохотные искорки, загадочные и незнакомые блики, живые улыбки и грусть, бархатные тени на дне зрачков… ядро, которое просыпается или трансформируется внутри механического тельца. Возможно, тот сгусток энергии, который и дает право называться живым. Это все — парадоксальная магия Андриана или кого угодно еще, не имеет значения. Магия происходила взаправду, и Себастьяну напоминали об этом каждую минуту, проведенную здесь, — взглядом, голосом и смехом подопечного, сюжетом, каверзными и безумными загадками. Даже умалчиваниями. Если это все не имеет под собой оснований, то стоит признать нездоровость ума. Поэтому… — Да, приходится верить, черт возьми! — не сдержался он. Сиэль обернулся на звук голоса — андройд нечто различил в интонации человека, и это его встревожило. — Почему Себастьян злится? Сиэль может что-то сделать для Себастьяна? На мгновение гувернеру показалось, что из синих глаз на него взирают с самым неподдельным сопереживанием. Но это не так. Или?.. Михаэлис окончательно запутался. Возможно, имеет место быть воспаленному сознанию. Он так легко дает себя запутать посторонним людям! — Я не злюсь, Сиэль. Андройд вздохнул, мол, так и быть. Он развернулся обратно и принялся водить по человеческим рукам упрямыми и нежными пальчиками. В хаотичных линиях возникала упорядоченность. Узоры и рисунки на выпирающих костяшках и венах, зигзаги на запястьях. Круги и квадраты. Спирали. Себастьян сначала углубился в эти ощущения, затем — в размышления. Наконец, он решил вывернуть разговор наизнанку — это ему нужно управлять беседой, а не позволять уводить себя, как овечку из отары. — Это началось после посещения Солса. Я думаю, дело в сердце. — Жизнь — это, прежде всего, безумие, мистер Михаэлис, — сказал Андриан. Он впервые назвал гувернера по фамилии. — Как думаете, все должно быть гладко, на ваш непрофессиональный взгляд? — И как мне себя вести? Как я могу помочь, по-вашему? — Мой совет: наберитесь терпения. К тому же, в ближайшее время, вас ждет сюрприз. Уверен, вам есть чему поучиться у нашей бабочки (или иголки? я еще не решил!) — он хихикнул, — вы будете удивлены, если не сойдете с ума, разумеется. Себастьян усмехнулся: верить Андриану хочется меньше всего. — Непременно постараюсь выжить в этом д-…оме. — Вы хотели сказать в «дурдоме», но постеснялись. Вот это скромность. Они замолчали. Боковым зрением Себастьян увидел движение в коридоре. Громкий цокот копыт. На мгновение Костяшка остановился, чтобы посмотреть на людей, а затем прошел дальше. У Себастьяна возникло ощущение повторения: он уже где-то видел этого жеребца. Очень давно. Несколько канареек опустились на протянутый палец Андриана. Противное чириканье заглушало уханье сломавшихся часов. — Знаете, а я иногда люблю разыгрывать собственную смерть. На манер людей, — задумчиво щурясь, протянул Андриан. «На манер людей», а ты кто?» — подумал Себастьян, но только изобразил на лице внимание. Сиэль все еще не отвлекался от его рук. — Я ложусь в гроб, — продолжал беловолосый, — закрываю глаза и представляю объятия великой Госпожи. Простым смертным не понять ни ее силы, ни ее любви. Последняя и вовсе обращает в прах, — Андриан как-то странно засмеялся, но тут же резко оборвал смех. Вытянутое лицо помрачнело, а в острых чертах проскользнула меланхоличная угрюмость. Он заговорил тише:  — Но иногда все же приходится играть человека. Притворяться таким же глупым и беспомощным. «Притворяться человеком? И что это значит?» — с сарказмом подумал Себастьян. Вдруг его осенила мысль которую он, впрочем, тут же и отринул: «Не может ли Андриан также быть андройдом?» Тот прочитал его мысли. — О, вы сейчас подумали, что я могу быть, как сын Винсента, не так ли? — на голубоватых губах мелькнула усмешка. — Но я из крови и плоти, и вполне себе живой. Глядите… Мужчина опустился на стул, взял нож для фруктов и, сильно надавливая на лезвие, провел по ладони. Потекшую скудную струю слизали неправдоподобно-длинным языком. — Настоящая, даже на вкус. Я — живой. Возможно, даже живее всех вас вместе взятых. В порезанную ладонь Андриан взял рубиновое яблоко и не без аппетита откусил. — Люди не желают видеть и толики правды, вот, в чем ваша проблема. Правда окружает вас, как воздух, крадется, как смерть, но вы ее не замечаете. А когда она касается вас и, по-матерински, целует в лобик, вы смотрите в другую сторону. Не живете, а прозябаете, вы — маленькие слепые котята!.. Кстати, городской ветерок нашептал, что вы любите спасать кошек, Себастьян. — Себастьян спас Картошку, — подал голос Сиэль. Он прижимался к своей сиделке, уже не играя с руками, а пристально наблюдая Андриана. В позе и выражении лица проглядывала странная настороженность. — Какая прелесть! — сложил ладони Андриан. — Картошка! Себастьян, да вы герой! — Не стоит. — Значит, вы уже познакомились с детьми? — Думаю, встреча состоялась. — Поздравляю, дети здесь — одни из последних, оставшихся в живых. Вновь заухали часы. Андриан живо всплеснул руками: — Но, уже поздно. Всякому чаепитию пора заканчиваться в полночь — непреложная истина. Добрых снов, Себастьян. Добрых снов, моя бесценная душенька, Сиэль. Меня ждет моя любвеобильная и крайне ревнивая Госпожа. — Добрых снов, Андриан, — сухо отозвался Сиэль. — Надеюсь, вас не будут мучить кошмары, — сказал вслед Себастьян, не сдержавшись от сарказма. Андриан легко обернулся на прощание: — Ну что вы, я только их и жду. Сказать по правде, я ими даже питаюсь. <center>***<center> — Сиэль, отпусти меня, — у Себастьяна никак не получалось уложить Сиэля в его кровать. Когда Андриан ушел, гувернер не мог заставить подопечного идти отдыхать, поэтому пришлось перенести его на руках в спальню. Но уже будучи у кровати, Сиэль крепко-накрепко вжался в гувернера и не желал отцепляться. Андройд был на удивление легким, как пушинка, но цепким, как плющ. Его ручки обвили шею мужчины, грея бархатом кружевных перчаток. — Себастьян уйдет! — Мне нужно идти в свою комнату. — Я пойду с тобой. — Так нельзя. — Почему нельзя? — Есть правила, которые нужно соблюдать. — «Правила созданы для того, чтобы их нарушать». «Откуда же он только это берет?» — Сиэль стал женщиной, теперь он может скрасить Себастьяну ночь. Сиэль будет городской женщиной для Себастьяна. «Неужели от Седерика?» Сиэль же даже не понимает значения того, что говорит! — И кто тебе это сказал? — Седерик сказал. Цитирую Седерика: «Себастьян, что-то вы хмурый, и это в воскресный-то день! К слову, знаю несколько женщин, которые могут вам скрасить ночь. Даже скажу более — они будут рады». Я закончил цитировать Седерика. — Подслушивать нехорошо, — Себастьян безуспешно попытался разжать пальцы на своем лацкане. А с виду они гораздо более слабые. — Сиэль скрасит ночь Себастьяна. И будет рад. — Сиэль, ты — не женщина, и ты не понимаешь значение этих слов. Не говори такого больше никому! — Сиэль скажет такое только Себастьяну. — Пожалуйста, я очень устал и хочу спать один, Сиэль. Большие глаза поднялись на него с имитацией сочувствия. Подействовало. — Тогда Себастьяну нужно отдыхать и набираться сил. Сиэль заботится о Себастьяне. Веточкоподобные, но невероятно хваткие руки разжали свои объятия. Сиэль опустился на край постели. В пышном кружевном платье и туфельках он совсем не напоминал юношу. Перевоплощение удалось. Густые, пышные ресницы, обрамляющие огромные, кукольные глаза, подрагивали. — Рад, что ты это понимаешь, — Себастьян собрался уходить, напоследок оглянув комнату, в которой, как ни странно, оказался впервые. Раньше сюда была вхожа только Мари, которая будила и укладывала Сиэля. Царских размеров комната завалена игрушками: карусели, длинногривые лошади-качалки, паяцы, плюшевые звери, рассыпанные шахматы, поезда, столовые игрушечные приборы — чайный стол с гостями: два одинаковых кролика с синими глазами-пуговками угощают черного волка деревянной морковкой. Наверное, у него нет аппетита. Свет от луны столпом падает из арочного окна на двухспальную кровать; освещает субтильную фигурку на ней, наполняя едва ли не мистическим свечением. Молочно-белая, матовая кожа и бездонные — воистину бездонные! — очи. Они смотрят на Себастьяна. Чего-то ждут. Покорны и неизъяснимо печальны. Ноги Себастьяна словно приросли к полу. А ведь он собирался уходить. Что-то очень долго еще не отпускало его. Пока, наконец, он не заставил себя повернуться к дверям. — Себастьян. Сиэля нужно переодеть в пижаму. Сиэль не переодевается сам. — Ах, да… Разумеется. Я и забыл. Внутри, против воли, разлилась волна ликования. Переодеванием всегда занималась Мари, но, в этот вечер, гувернер самолично ее отпустил. Действуя больше по интуиции, Себастьян, в первом же ящике комода, нашел ночную сорочку. — Нужно расстегнуть тебе платье. Встань. В тишине спальни был слышен только вкрадчивый шелест ткани. Он ласкал слух. Сиэль послушно повернулся спиной. Множество застежек, стайки лент, облако юбок. Случайно оказалась задета оголенная кожа шеи. Случайно задев раз — он коснулся ее пальцами вновь: какое-то призрачное, нечеловеческое тепло. — Тебе не комфортно меня касаться? Так, Сиэль может поднять температуру своего тела. На это невозможно было не улыбнуться. — Все в порядке, Сиэль. — Тебе нравится мое платье? «Оно такое темненькое, похоже на воздушное пирожное», — сказала Мари. Цитирую Мари: «Вы в нем удивительно прехороши!» — Я согласен с Мари. Тебе очень идет. Сиэль наблюдал Себастьяна в отражении зеркала. Детали платья расшиты черным жемчугом и кружевом. Когда оно опало вниз, перед взором предстала матовая кожа островатых плеч. Само тело андройда оказалось всерьез облачено в корсет, кружевное нижнее белье и чулки. Превращая своего господина в госпожу, Мари постаралась на славу и переусердствовала. «Ну и игры у них». Себастьян избавил Сиэля от корсета под хихиканье, — андройду показалось смешным сосредоточенное лицо гувернера — затем усадил юношу на кровать, чтобы снять чулки. «Что я делаю?» И: «Это просто машина. Кукла, которую наряжают. Успокойся». Лодыжка куклы утонула в мужской ладони. Для машины у Сиэля чересчур теплая кожа. Сиэль привычно приподнял ногу, как, наверняка, делает с горничной. Себастьян поставил ее на свое колено. Он стягивал кружевной чулок, и в какой-то момент поймал себя на том, что делает это чересчур медленно. Он боится дотрагиваться до открытой кожи. Она словно притягивает его пальцы к себе, создана, чтобы ее касаться. «Прекрати». Он поднял лицо. Его встретило нежное свечение синевы, показавшееся настолько же податливым, насколько глубоким и… беспомощным. Оно ли не зовет его?.. «Прекрати, пока не поздно». Себастьян потянулся вперед. Он опрокинул Сиэля на спину и навис сверху. Сиэль, в свою очередь, задумчиво провел указательным пальцем по его губам, повторяя контур. Он приоткрыл свои губы, что-то беззвучно шепча. Сначала Себастьян склонился, чтобы различить слова, но их не было, поэтому он просто поцеловал податливую мякоть губ. Андройд не воспротивился. И не закрыл глаза, как поступил бы на его месте человек. Только ресницы задрожали, а руки беспомощно обмякли на постели. Когда Себастьян усыпал поцелуями его шею и грудь, юноша залепетал: — Сиэль любит Себастьяна… Проникновенный и покорный, даже умоляющий голос заставил очнуться. «Нет!» Гувернер заставил себя отстраниться. Он поднялся с постели с тяжелой головой и попросил прощения: — Извини меня. — Почему Себастьян извиняется? — андройд продолжал лежать, точно обмякшая куколка. Теперь он с жадностью ловил каждое движение человека. В глазах все еще стояла нежность. Возможно, она только мерещится Михаэлису. Возможно, он хочет оправдать свое… — Мне пора… Да, пора, уже поздно. Добрых снов, Сиэль. Утром… увидимся вновь… Как и всегда. Перед тем, как стремительно покинуть комнату, Себастьян все же поддался порыву и на прощание поцеловал гладкий лоб. Он был теплее, чем обычно. Андройд хотел, чтобы человеку было комфортно его касаться. Себастьян закрыл дверь. Разбитость, растерянность и жгучая неудовлетворенность. Во рту горечь, в голове путаность. Он позволил себе непозволительно много: согласие с тем, что темно-синие глаза будят в его душе нечто… Необъяснимое. Давно забытое. Погребенное заживо. Нечто запретное и совершенно, абсолютно невозможное. Да что же он делает?..