Палитра безумия

Она появляется лишь к вечеру следующего дня. Легкое золотистое платье, маленькая сумочка и тот самый крошечный флакон в виде медальона на шее. Только она дает ему смелости зайти в мастерскую и наконец взглянуть на свою работу. — Прекрасно, — восхищенный выдох. Прекрасно. Он разделяет её мнение. Прекрасно — но не более. «Живая», но не настоящая. Не она. Не Луна Лавгуд, о которой он увидел слишком много. Непростительно много. Горький вкус на губах так и остался со вчерашнего дня. Осязаемая горечь. Увесистый мешочек с галеонами ложится на его стол. Он даже не смотрит. Это — мелочь. Гораздо важнее то, что эта работа — худшая из всех, что ему приходилось делать. В ней нет человека. Только образ, пустая маска — и ничего более. Домовой эльф по распоряжению тут же трансгрессирует вместе с картиной по указанному адресу к Ксенофилиусу Лавгуду. А она все смотрит на него, словно изучая внимательным, чуть странным взглядом. Глаза цвета лазурита, платье цвета охры, пузырек-медальон на шее — слишком темный для наряда и светлой кожи. — Зачем? — он знает, что она проследила за его взглядом. — Я больше так не могу. — Разведись. — Я люблю его. Да, все просто. Он отворачивается, глядя в закатное небо за окном. Цвет темной охры. Пульсирующая кровь небес. «Я люблю». Два слова, убившие девчонку, наивно верившую в чудеса и сказки. Два слова, оставшиеся заметными ссадинами на её руке — она даже сейчас пытается ненавязчиво закрыть их, не догадываясь, что он видит гораздо больше всех остальных. «Я люблю» — и несчастная женщина, сходящая с ума от потери своих детей. А ведь они могли родиться здоровыми. Знала ли тогда, пятнадцать лет назад, чудная когтевранка Луна Лавгуд о том, что ждет её — побои мужа, пьяные скандалы, не родившиеся дети, палата для душевнобольных и… любовь? Он чувствует её боль. В самом себе. «Я люблю» — и Астория швыряет в стену его приготовленный бокал с настойкой ягод мандрагоры. Кроваво-красное зелье растекается пробитой раной на светлой стене родового поместья. Два проклятых слова — и его единственный сын не хочет даже видеть его, боясь малейшего упоминания о своем отце. А он только продолжает присылать баснословные суммы Астории, зная, что никогда не завоюет этим даже крохи доверия. «Я люблю». Разбитые, проклятые слова. Луна Лавгуд, отдавшая свое сердце мужу-тирану, Драко Малфой, продавший душу персональному демону — искусству. Достойные восторгов и зависти — прекрасная леди и знаменитый художник — успешные, богатые, счастливые — для всех. И замкнутый круг — для них. — Можно найти другой выход, — хрипло выдыхает он. — Какой? — она садится рядом, откидываясь на спинку старого дивана и заглядывая в глаза своими лазуритовыми искрами. — Пить медленно убивающее наркотическое зелье? Это пощечина. Непринужденная, легкая, но ощутимая. Она, кажется, понимает все по его взгляду, но спрашивает о другом: — Ты чем-то расстроен? — Картина — дерьмо, — он брезгливо смотрит на то самое место, где еще пару минут назад стоял домовик с его работой, а потом поднимается с места — слишком близко, слишком много жасмина. Она пожимает плечами и улыбается. Он уже не видит её, но чувствует — улыбается. — Ты очень красивый, Драко. Как Бог Зари. Он резко оборачивается. Что это? Очередная словесная пощечина? Нет, она почему-то смотрит серьезно, с легкой ноткой восхищения и тепла. — Бог Зари — покровитель света и красоты, — объясняет она, рассматривая взятый с полки кусочек малахита. — В него верит мой отец. А я раньше думала, что его не существует. Кажется, он крадет души, — она откладывает малахит на столик, снова пронизывая его лазурью глаз. — Жаль, я не смогу узнать больше. Мы уезжаем. Рольф купил дом в Новой Гвинее. Он уезжает навсегда. Я уезжаю навсегда. Просто в разных направлениях. Полоумная Лавгуд. Так, кажется, называли её в школе? А что он хотел от человека, проходившего лечение в Клинике Святого Мунго? Вот только слишком красива для сумасшедшей. Красное пламя заката на золоте волос — темная охра, чуть разбавленная и «приправленная» аурипигментом. У него начинает болеть голова. Наверное, много жасмина. Слишком много. — Я думаю, мы поговорили, — это невежливо, но необходимо, вынужденная мера от надвигающегося головокружения («Слишком близко, слишком…»). — Я рад был выполнить ваш заказ, миссис Скамандер. «Миссис Скамандер» — и всё. Совершенно чужой человек, жена ученого-натуралиста, которую он и на фотографиях в газетах ни разу не видел. Ни слова, ни полслова. Ни фотографии, ни упоминания. Ничего. И никакого аромата жасмина и пузырька с ядом на бледной шее. — Там ведь было много лишнего, да? — лучики лазурита в её взгляде вновь смеются, чуть приблизившись — всего на шаг — а жасмина уже невыносимо много. — В моем портрете? Он кивает, не в силах отвести глаз от надвигающегося бедствия с бликами уходящего солнца цвета красной охры. Много лишнего? Пожалуй, да. Бутафория, искусственная мишура, превращающая её, живую, рвущуюся на волю душу, в безмолвную покорную маску — идеальную и мертвую. Она смеётся, разбивая тишину хрустальным голосом, а потом привычным движением вынимает из аккуратной прически длинную шпильку. «Много лишнего». Тяжелые золотистые пряди в красных закатных отблесках падают на её плечи и грудь огненными волнами. Так трудно дышать. Больно и мучительно. Вдох — будто целая вечность. Он ощупью наливает в бокал кроваво-красное зелье. Что, страшно встречаться со своими персональными демонами?.. Один глоток — до самого дна. Сквозь стенки бокала он видит, как быстро соскальзывает с её плеч тонкая золотистая ткань платья. Перед ним — она. Совершенная, невероятная, бесконечно прекрасная… Шаг вперёд — к нему, через золотое пятно упавшего платья. Она мягко забирает из его рук второй бокал, уже автоматически наполненный зельем, и залпом выпивает его, не сводя туманящегося взгляда с его лица. Теперь — ничего лишнего, никаких оков. Она свободна. Жадный горячий поцелуй. Его сброшенная, буквально сорванная рубашка. Обжигающий поцелуй, сорванный с её губ — и тысячи осколков, на которые разбивается сознание. Вдребезги. Так, чтоб уж наверняка. Дрожь по телу. Бархатная теплая кожа, плавящаяся под его прикосновениями. Легкий рывок — и цепочка с пузырьком-медальоном соскальзывает с её шеи, падая на пол со звоном разбивающегося стекла. Она едва не задыхается, растворяясь в наслаждении его поцелуев, влажной дорожкой скользящих по шее, ключицам и ниже, туда, где затвердевшие соски уже предчувствуют ласку его мягких, но настойчивых губ. Взрывы звуков, ароматов, красок. Она стонет, закрывая глаза от удовольствия и увлекая его на небольшой диванчик мастерской, когда он опускается еще ниже, нежно касаясь внутренней стороны бедра. Её вкус на губах и аромат жасмина, от которого он уже сходит с ума. Слишком сильно, слишком странно, слишком… Все это слишком, но ему все равно. В глазах темнеет от желания, когда, словно невзначай коснувшись языком чувствительной точки в горячей влаге, он видит, как её тело содрогается в сладких волнах раскаляющей дрожи. «Драко…». Сейчас, на вершине блаженства, она стонет его имя. «Я люблю» — больше эти два слова никогда не встанут между ними. Лишь аромат жасмина, пьянящий и губительный. Кажется, дрожит даже воздух, который начинает плавиться от одного дыхания. Его рука тянется к ремню брюк, в которых стало слишком тесно, слишком жарко… У них всё слишком… Она опережает его, ловко и быстро поменявшись местами. Его персональный демон… Порывисто целует, запрокидывает голову, медленно снимает с него брюки, как бы невзначай касаясь бедрами его возбужденной плоти. Дразнит, манит… Демон. Прекрасный демон с развевающимися светлыми волосами, ставшими огненными от закатных лучей, с горящими глазами цвета пьяного лазурита. Рваный выдох, когда её губы мягко касаются его живота, заставляя вздрогнуть от неожиданности и разливающегося волнами наслаждения. Чуть ниже… Ещё…. Да… Демонический танец прикосновений, поцелуев, поглаживаний, заставляющий дышать всё чаще. Спиральная дорожка, аккуратно выписанная горячими губами, медленный влажный водоворот с погружением. Легкий удар языком у вершины — и снова вихрь безумной ласки. Мир рассыпается на миллионы звезд с его глухим стоном, выплескивающемся в горячих волнах наслаждения. Она смеется — одними глазами цвета дикого лазурита — и хищно слизывает с покрасневших губ последнюю влажную каплю. Многоцветная палитра безумия закрывает Вселенную, когда она, словно кошка, выгибается, скользя по его телу рваными и жадными поцелуями, оставляя чуть заметные красноватые следы. Он думал, жарче уже не может быть. Нет, то был лишь огонь — теперь его демоница растекается прожигающей лавой, поднимая новый ураган удовольствия, смешанного с внеземным блаженством. Она чуть прикусывает его плечо и резко подается назад, с глухим вскриком впуская его в себя до упора. Безумный танец — в едином ритме, под грохот двух сердец, бьющими в унисон. Только бы не забыть дышать. Хотя… зачем? Его воздух — аромат жасмина. Он рывком переворачивает её на спину, ускоряя темп и чувствуя, что едва не отрывается от земли. Выше, чем небо, жарче, чем огонь… И мир взрывается миллиардами огней, звёзд, искр и мерцающих бликов, унося их к вершинам наслаждения, смешанного со всеми красками палитры безумия. Выше, выше… К самым далеким мерцающим звездам Вселенной, созданной лишь для них двоих…