Горный Алтай

      — Р-родерих…       Россия впервые в жизни называл Австрию по имени. Он вспомнил, сколько гадости ему сделал этот очкарик, но сейчас… Странно, но Россия не испытывал желания убить его, как раньше.       Австрия остановился.        — М? — сказал он.       Россия медленно приблизился к нему… Какой черт его сейчас дернул схватить Австрию за шиворот и затащить в «сасэдный кабинэт»?! А потом еще и запереть дверь на ключ, положить его к себе в карман, медленно приблизиться к вылупившему глаза Родериху и… Поцеловать его.       Откуда-то послышался таинственный «ХРЯП», растянувшийся в пространстве… Италия как всегда испортил момент.       К удивлению России, Австрия не начал кричать и вырываться, а, наоборот, отреагировал совершенно спокойно, как будто бы ничего необычного не произошло. Эдельштайн ответил и сразу углубил поцелуй, делая это нежно и одновременно страстно, стараясь, чтобы все было идеально. Протянув момент достаточно долго, Родерих отстранился на пару сантиметров. Нет, сделано это было не из-за любви или желания. Просто именно во время поцелуя Австрия смог незаметно достать из кармана нож и поднести его к горлу России.        — Ну что, Иван… Я выполнил твое маленькое желание. И теперь надеюсь, что подобных действий с твоей стороны больше не будет.       Вытащив ключ из кармана Брагинского, Эдельштайн слабо улыбнулся и направился к двери, держа нож наготове. Он, конечно, не думал, что уйдет так легко.       И не ошибся.        Сзади раздался голос:        — Стой.       Австрия пошел быстрее. До двери оставалось еще несколько шагов, когда на плечо легла рука, и странный голос, совсем не похожий на голос Ивана, раздался прямо над ухом:        — По-до-жди…       Это заставило оцепенеть на долю секунды. А потом продолжить идти, пока не наткнешься на дверь.       Вот только Австрия совсем не на дверь наткнулся, а на Россию, загородившего проход.       Иван достал автомат Калашникова, которым еще недавно затыкал Дижона, и, улыбаясь, сказал:        — Ты же не думаешь, что нож быстрее пули, правда-а-а?       Родерих так не думал.        — Отдай нож, пожалуйста, — Россия поднял автомат повыше, к глазам Австрии.        Брагинский улыбался все шире, но как-то… По-другому. Не как всегда. Как будто всерьез убить кого-то собрался…        — Конечно не думаю, — тихо ответил Австрия, убрал нож обратно в карман и достал то, что может сравниться или даже превзойти автомат Ивана. А именно один из самых своих успешных огнестрельных орудий. Не автомат, конечно, но тоже хорошая вещь. В отличии от автомата Брагинского, его не нужно заряжать. Достаточно нажать на курок — и уже можно думать, куда прятать труп. Нацелившись на Россию, Австрия так же тихо сказал:        — Брагинский… Отойди от двери.       Логично было бы предположить, что Иван тут же выполнит «просьбу». Но умом Россию не понять.       Иван со вздохом опустил автомат Калашникова. Чебурашка облегченно выдохнул и начал петь: «Катится-катится голубой вагон, Ванечка-Ванечка, ты не голубой».        — Прости, погорячился, — улыбнулся не голубой Ванечка. — В знак примирения предлагаю тебе начать бухать один прекрасный напиток…       С этими словами Россия достал из кармана бутылку «Горного Алтая».        Да, умом Россию не понять!        Австрию это предложение окончательно выбесило. Он отвел пистолет от не голубого Ивана, но не убрал на место, а направил на бутылку «Горного Алтая» и выстрелил. Во все стороны полетели осколки и капли водки.       Родерих мгновенно понял, что переборщил. Выбраться из этого кабинета, конечно, важно для него, но не настолько, чтобы окончательно доламывать итак расшатанную психику Вани. Россия еще мог стерпеть оскорбление Дровосека, но здесь… Здесь уже было задето святое.       Воцарилось молчание. Иван стоял, опустив голову и уткнув нос в шарф. Водка текла по щекам, волосам, одежде. Стало почему-то страшно. Как будто бы вот-вот случится что-то ужасное.        Россия медленно поднял голову и тихо, так, что Австрии пришлось чуть наклониться, чтобы расслышать слова, произнес:        — Дай салфетки…       Родерих был немного в шоке от таких слов. Он ожидал чего угодно, но уж точно не этого! Тем не менее, Австрия полез в карман за салфетками. Приличный аристократ ведь всегда должен носить их с собой. Краем глаза он успел заметить движение со стороны России, и тут же оружие Родериха полетело в окно, на голову какому-нибудь фортовому прохожему, а сам Австрия оказался пришпилен к стене руками Брагинского.       Вообще-то, Родерих — гордый аристократ. И быть опозоренным ему явно не хотелось, так что он сразу начал пытаться освободить свои руки. И у него это получилось, ведь Иван у нас физически в стельку, а сам Эдельштайн еще может дергаться.        Россия не переставал улыбаться, глядя на эти совсем не тщетные попытки освободиться. Вернее, попытки эти были бы совсем не тщетными, если бы у Ивана не было шарфа Валеры.       Шарф встрепенулся и заходил ходуном. Австрия понял, что все плохо.        — Успокоишься ты наконец? — обиженно спросил Россия, заглушая вопли Чебурашки о том, что Ванечка не голубой. Тем временем шарф нежно обвивал тело и руки Родериха, лишая того возможности двигаться.       Австрия такой смелый только с оружием, и сейчас, когда его руки стягивает шарф Брагинского, не позволяя пошевелиться, он начинает паниковать.       Этот кабинет находится достаточно далеко от зала, поэтому не было смысла кричать и звать на помощь.       Отлично. Заперт в одном кабинете с пьяным Иваном. Лучше не придумаешь. И Родерих, обещавший себе не сдаваться при любых обстоятельствах, сдался.        …Ивану всегда нравилось наблюдать, как наглость на лице его жертвы стремительно преображается в страх…        Теперь, когда Австрия перестал сопротивляться, Россия начал воплощать в жизнь то, что уже достаточно давно задумал. Продолжая улыбаться, Брагинский приблизился к губам Эдельштайна, желая вновь почувствовать те незабываемые ощущения. Однако вместо ожидаемого ответа он был отвергнут. Австрия отвернулся и закрыл глаза, уже какой раз проклиная себя за слабость.        — Может, хватит уже? — немного раздраженно произнес Россия. Такой момент испортил.       Повернув голову Родериха обратно, Иван все-таки поцеловал его, но уже не так нежно, как хотел. Ответа, естественно, снова не последовало, что уже серьезно обидело Брагинского. После еще нескольких попыток Россия приободрился, несмотря на отсутствие взаимности. Не стоит зацикливаться только на поцелуях, ведь это далеко не все, чем может порадовать себя не голубой (!) Ванечка.        Брагинский начал ВЫРЫВАТЬ пуговицы из своих домов. Пуговицы плакали, кричали, умоляли Россию оставить им дома, но Иван был непреклонен как к ним, так и к Родериху, который тоже просил его остановиться. Он никогда не любил пуговицы… Они источали какую-то неведомую силу, какое-то зло…       Когда Россия перешел к рубашке, Австрия возобновил попытки освободить руки, стараясь разорвать чертов шарф, чего Брагинский сделать не позволил, затянув его до невозможности сильно. Сразу после этого последовал еле слышный стон Эдельштайна, вызванный резкой болью в запястьях. Чтобы отвлечь Родериха, Иван снова припал к нежным губам, получив все тот же неизменный ответ, за который Австрия моментально поплатился. Из-за подобных движений, повторяющихся уже не в первый и не десятый раз, прическа Родериха окончательно растрепалась. И теперь некоторые пряди лезли в глаза, доставляя огромный дискомфорт.       Тем временем Брагинский покончил с пуговицами и легким движением руки стянул рубашку вниз, любуясь представшей перед ним картиной. Потом приблизился и… Почему-то остановился. Убрал волосы Родериха с лица, легонько щелкнул по носу (ну, легонько для России, а у Австрии чуть дышалка не отвалилась) и сказал:        — Это я все к чему делаю… Ты мне водку разбил… Видишь, там за окном Франция ходит?       Австрия ужаснулся, вспомнив, что они сейчас находятся на первом этаже. А, значит, этот гребаный извращенец по имени Франциск прекрасно мог все видеть… Это плохо.       Тем временем Россия медленно приблизился к окну, таща за собой связанного шарфом Австрию.        — Знаешь… — шепнул Россия на ухо Родериху. — За эти пятнадцать минут, что мы пробыли в кабинете, я понял, что ты мне не интересен. Совсем.        И после этих слов полуголый шокированный Австрия полетел из окна — прямо на Франциска.