Хозяин замка Сигилейф: Сердце камня

Он хотел бы всецело погрузиться в состояние медового покоя, которое поглощало его рядом с Даегом. Он бы не требовал от Даега ничего сверх того, что тот уже подарил. Но Алиньо знал, что лицо всегда остывает слишком быстро. Чем ближе они подбирались к логову Дирха и Кейсы, тем отчетливее Алиньо видел скрытое. Мир вокруг становился темнее, и тогда ярче выделялись нити, связывавшие его с Ульгусом. Они больше не терялись вдали, натянутые и переливавшиеся мерцанием, а собирались в единый пучок, пронзавший Ульгуса в самое сердце. Алиньо мог отчетливо разглядеть силуэт некроманта, осиянный изнутри магическим светом. Он потерял счет времени и не знал, прошел ли только час или полдня, но позже стал различать и других людей. Узнал Еванджу, которая двигалась энергично, будто сражалась с кем-то, и сердце его пропустило удар. Он видел людей – большинство из них были ему незнакомы, но Алиньо уже сейчас догадывался об их характерах, их привычках, хороших или дурных; они предстали перед ним, как на ладони. Магия глухо ворочалась в Ульгусе, наливаясь силой, и отчего-то Алиньо стало не по себе. В переплетениях колдовства недоставало одной нити, чтобы узор стал безупречным. Алиньо не мог найти Челлу, как ни старался. Мысль, что он не признал ее, была решительно отринута. Алиньо помнил Челлу слишком хорошо. В старом убежище мелланианцев он по колыханию воздуха, по едва различимым шорохам узнавал, как она украдкой ускользала из кухни, чтобы освежиться в речке. Сладковатый, прилипчивый, запах Челлы щекотал ноздри, и Алиньо не было нужды оборачиваться, чтобы заметить ее. Орчиха остановилась, резко вырвав Алиньо из оцепенения. Однако тонкие, но крепкие нити не исчезли насовсем, как бывало. Только слегка поблекли в свете полуденного солнца. Алиньо не сразу понял, что они на месте. Момент, который он так жаждал в пещере орков, наступил, а он ничего не почувствовал. Ужас наполнил его тело и отдавал холодом где-то в желудке. Он спрыгнул, превозмогая это чувство, не дожидаясь, когда орчиха опустится на четыре лапы. Не обращая на ноющую боль в стопах, Алиньо ринулся туда, куда указывала ему собственная нить, лишь после осознав, что едва не сбил с ног Аскву. Перед домом Алиньо немного помешкал. Ульгус находился внутри, он кожей чувствовал недоброе присутствие некроманта, но хозяина дома нигде не было видно. Он помешкал. Не хотелось наносить Дирху оскорбление, врываясь в его дом без приветствия, но поступить иначе он не мог. Он не вошел – вломился, и из клетки под потолком вылетел огромный однолапый ворон, едва не задевший его лицо крылом. Алиньо показалось, что ворон и был хранителем дома, выразивший за Дирха недовольство. Однако времени на раздумья не было. Будто помимо собственной воли, Алиньо ринулся вверх по лестнице, перепрыгивая сразу по несколько ступеней. Первым, что он увидел, была Челла, стоявшая к нему – спиной, лицом – к Ульгусу. Хотя они и были примерно одного роста, по сравнению с Ульгусом она казалась маленькой и особенно хрупкой. Некромант поглощал свет магических нитей, так что накапливавшаяся сила, черневшая мгновенно, готовилась выплеснуться за пределы его тела. Энергия Ульгуса была так мощна, что от нее дрожал воздух и щипало кожу. Нить, ведшая от Алиньо к некроманту, так натянулась, что он сделал против воли несколько шагов. Челлу же с ним ничего не связывало, и Алиньо вдруг понял, отчего не мог ее найти – и не нашел бы никогда, если бы ему пришлось полагаться только на неверные нити. В памяти возник образ заброшенного храма, огромное зеркало, и очертания трех бунтовщиков угадывались сквозь слой пыли на стекле. Даег произносил клятву вдохновенно, оглушенный собственными мыслями, и Алиньо уже тогда решил, что пойдет за ним куда угодно. Он сам связал Даега и Ульгуса нитью, невидимой тогда его глазу. Челла не произнесла ни слова. Внизу пронзительно каркнул однолапый ворон. Ульгус подался вперед, и Алиньо, сорвавшись с места, отшвырнул Челлу к лестнице. Теперь он занял ее место. Он стоял напротив некроманта, и не существовало ничего, кроме закипавшей черной волны. По нити, что связывала его с Ульгусом, покатился странный отблеск – так, должно быть, блестит нож убийцы, занесенный над жертвой. Отблеск умер посередине пути, и Алиньо вдруг осознал, что тот исходит от Ульгуса. И не осталось ничего, кроме этого понимания. Магическое лезвие засияло ярче и задвигалось по нити быстрее, словно танцуя. Алиньо поднес руку к нити и попытался разорвать связь между ним и некромантом. Сердце тут же отозвалось острой болью, и Алиньо разжал ладонь. Он забыл о заточенных крючках, прицепленных к ребрам!.. Если он вырвет нить из себя, они разрежут его сердце на лоскутья. Вот так Ульгус раз за разом казнил неугодных, вышедших из подчинения. Отчего-то эти мысли показались ему самому детскими сказками, которыми матери пугают непослушных детей. Не верилось, что Ульгус и впрямь сотворит с ним это. Однако и стоять, гадая, вонзится в сердце магическое лезвие или нет, было нельзя. Нить жгла руки и не поддавалась, как бы он ни пытался разорвать ее где-то посередине. Тогда, повинуясь неясному порыву, Алиньо схватил лезвие и, не обращая внимание на его жар, перерезал нить у самого сердца. Обернул вражеское оружие на свою сторону. И все закончилось. Комната показалась Алиньо залитой солнцем, неподобающе светлой. Словно тьма, исходившая от Ульгуса, должна была высосать весь свет, оставить в воздухе свой невидимый, но неизгладимый след. Во рту стало тепло и солено. Алиньо провел ладонью под носом, и на пальцах осталась тягучая кровь. Он усмехнулся. Накатилась усталость – тяжелая, подавлявшая все чувства. Сколько ему еще ходить битым, как плешивому псу? Ульгус так и стоял перед ним не шевелясь. Отчего-то некромант больше не внушал Алиньо ни страха, ни трепета, ничего из того, что обрушивалось на него раньше – еще несколько месяцев назад при виде Ульгуса. Алиньо не мог отделаться от ощущения, что все произошедшее – плохо разыгранный спектакль. Такой, за который освистали бы вялых циркачей, одуревших от жары Миррамора. – А ее-то за что? – сипло выдохнул Алиньо. – Тебе стоит задать другие вопросы, причем самому себе, – голос Ульгуса, всегда бесстрастный, сейчас звучал снисходительно и почему-то самодовольно. – Давай, спроси у себя: «Видели ли мои глаза то, что происходило на самом деле?» Алиньо отпрянул, будто увидел гадюку. Трудно было сказать – издевается ли Ульгус или попросту окончательно рехнулся, как предрекали все старшие мелланианцы с первых дней, когда Алиньо оказался среди них. Он прекрасно видел тюму, нараставшую внутри Ульгуса. Она наливалась, как спелый плод, и грозилась поглотить Челлу. – Ступай прочь. В следующий раз ты придешь ровно тогда, когда я того захочу. Алиньо повиновался. Лишь на мгновение его пронзило подозрением, словно иглой, – что не стоило подставлять Ульгусу спину. Но он тут же отогнал прочь глупые мысли, а с ними – непрошенные воспоминания, как он однажды застыл, отвернувшись от некроманта, и слышал, как тот хрустит и чавкает, разжевывая приготовленную им пищу. Тогда сама мысль о том, чтобы нарушить запрет и просто обернуться, казалась кощунственной. Он вышел, опасаясь встретиться с хозяевами: нужно было найти Челлу, а лучше еще и Даега, так что тратить время на знакомства – почти ритуальные – совсем не хотелось. Но все вокруг дома было пустынным. Алиньо покачал головой. Не так он себе представлял возвращение к мелланианцам. Еще утром связь с некромантом тяготила его, но теперь, лишившись ее, Алиньо чувствовал себя выброшенным, покинутым и незащищенным. Все чувства вновь обострились, как после столкновения с первозданным демоном. Или они и не притуплялись, а Алиньо лишь сейчас это заметил. Он слышал, как шелестела трава в нескольких драггах от него, как почти бесшумно шагаи цыплята за своими наседками, как мерно рокотали орки, как в полухейде от дома Дирха несколько десятков человек одновременно скрещивали меж собой оружие, схлестнувшись в учебном поединке. Но эти звуки перекрывались вздохами, что доносились из конюшни. Они были тонкими и короткими, будто кто-то пытался заплакать, но никак не мог. Заглянув в конюшню, Алиньо нашел Челлу в закутке, спрятанной за лошадьми и упряжью. Она сидела неестественно прямо, будто под ней было не мягкое сено, а железное сиденье королевского трона. Алиньо смотрел на нее, но видел словно впервые. За пребывание у мелланианцев она округлилась, но сохранились в ее движениях, в формах тела, в чертах лица какая-то жесткость и острота, проявившиеся сейчас особенно четко. Челла смотрела перед собой, но Алиньо, представшего напротив нее, не сразу заметила. Взгляд ее был тревожный, мечущийся. – Можно я сяду рядом с тобой? – Он старался говорить размеренно – как бы успокаивая понесшую лошадь. Челла словно бы не услышала его, но, когда он опустился на сено, вдруг содрогнулась и, сгорбившись, прижалась к Алиньо. Он осторожно заключил Челлу в объятья и поглаживал по спине и затылку, пропуская сквозь пальцы отросшие волосы. – Ты вернулся, – прошелестела Челла. – С Даегом? – Да, да, – выдохнул он, наклонившись совсем близко к уху. – Ульгус… навредил тебе? Челла покачала головой. На какое-то время они замолчали, и Алиньо лишь рассеянно гладил ее по затылку, запуская пальцы в волосы так, как ласкают домашних питомцев. Только Челла представляла из себя больше, чем мохнатая собачка очередной графини, слишком толстая, как и ее хозяйка, чтобы переставлять самостоятельно лапы. Больше, чем молчаливая девочка, которая прислуживала мелланианцам за столом, как когда-то прислуживал он. – Я так ждала вас. А вышло… Прости меня. – Ты все сделала правильно. Алиньо еще не вполне понимал, что именно произошло между Челлой и Ульгусом, но даже если бы и знал все в точности, вряд ли бы ему хватило наглости осуждать ее за что-то. Он смотрел на нее новыми глазами, и она представала перед ним в другом обличье. Первые месяцы с тех пор, как она с Даегом оказалась у мелланианцев, боль, исходившую от нее волнами, можно было ощутить кожей. Разлука с домом – у него, Алиньо, не было дома, чтобы тосковать по нему – подтачивала ее. Иногда она казалась такой слабой, что едва переставляла ноги. Он пытался развлекать ее, но сейчас вспоминал, что чаще просто задумывался об этом, а не делал. Слишком похоже на Грунну. Челла заговорила – и слова вырывались из ее горла судорожно, как невыплаканные слезы. Ему оставалось только крепче прижимать ее к себе, потому что она рассказывала о непоправимом – о ранах, что были получены давно, но которым не суждено затянуться. Стоило ей ненадолго утихнуть, как он начинал бормотать что-то невразумительное в утешение, скорее чтобы отвлечь от болезненных воспоминаний. А где-то в глубине головы ворочались мысли – тяжелые, как камни на дне водоема, потревоженные течением. Ей достало сил и ума не поддаваться властности Ульгуса. Не попасться в его ловушку, которая манила иллюзией величия, а удерживала – пошлым страхом. Алиньо – нет. – Я даже кричать не могла, хотя хотела, – усмехнулась Челла. Она немного отстранилась, и Алиньо видел, как она кривила рот. – Понимаешь? Если бы я к Брейху подошла, то просто обмочилась бы от страха. Алиньо качал головой. На самом деле он уже плохо слышал ее, погруженный в собственные раздумья. Вдруг вспомнилось, как много раз накануне их с Даегом путешествия он дремал на плече Челлы и сквозь сон ощущал, как она гладит его волосы. Ему было покойно в ее руках, хотя он и не придавал этому значения. Теперь они поменялись местами. Так же покойно, как с Даегом. – Почему-то Ульгуса я испугалась меньше, чем брата. Я такая дура, представляешь? Алиньо немного отстранился, чтобы получше рассмотреть Челлу в полумраке конюшни. Глаза ее были сухими и покрасневшими, словно воспаленными. Не думая, что делает, он провел большими пальцами под нижними веками, раскрытыми ладонями огладив похудевшие щеки. На какой-то момент ему показалось, что он понял, какая сила двигала Даегом в ту ночь, когда они лежали, навалившись друг на друга, и целовались до самого рассвета. Сила, о природе которой он боялся даже задумываться. Может, тогда Даег тоже посмотрел на него по-новому? Он прижался поцелуем к глазу Челлы. Ресницы ее затрепетали. Ее тонкие, но сильные пальцы сжали плечи Алиньо, и только тогда он полностью прочувствовал, как вымотала его и опустошила стычка с Ульгусом – необъяснимая, нелепая. Дав некроманту отпор, он не чувствовал себя свободным. Целуя пухлые губы Челлы – чувствовал. Она убрала руки с плеч и гладила Алиньо по торсу, скрытому рубахой, спускаясь ниже, пытаясь задрать ее и огладить по обнаженному животу. Он не мешал ей – по меньшей мере, не мешал намеренно, то покрывая поцелуями шею, то проходя по коже языком. Ладонь он прижал к пояснице Челлы, не давая отстраниться от него. Но если бы она захотела, он бы не посмел ее удержать. Она не хотела. Только запрокидывала голову, не то подставляя самую нежную, самую незащищенную часть шеи, не то, напротив, отдаляя поцелуи. – Только как же… как же он? – прошептала она, спрашивая то ли у Алиньо, то ли у самой себя. Алиньо зажмурился, как от удара, и не нашелся с ответом. Еще несколько месяцев, даже недель, назад, когда все было так привычно и размеренно, он любовался Даегом, глядя на него издали поверх книги и притворяясь, что читает. Как часто он чувствовал, что взгляд его пересекается с чьим-то, а, оглядываясь вокруг, находил Челлу, которая смотрела на того же человека безотрывно. От ее кожи пахло ягодами и орехами. Он вдруг почувствовал, что Челла, такая плотная и жилистая, исчезает, ускользает от него, растворяясь в воздухе. Совсем как Даег. Во рту осела горечь. Алиньо огладил ногтем ее набухшие, просвечивавшие сквозь ткань соски, и Челла, ахнув, расслабилась, почти обмякла. Он опустил ее в стог, и светлые волосы почти слились с сеном. Он продолжил гладить ее, задерживаясь на теплой груди, на мягком животе, столь отличавшемся от твердости остального тела, на крепких бедрах. С Даегом все было иначе. С Даегом его захлестывала жгучая волна новых ощущений, отчего он иногда сам отстранялся, хоть и боясь спугнуть Даега, чтобы свыкнуться с ней, дать ей затопить всего себя. С Челлой сознание его оставалось холодным и ясным. Но тело – дрожало, как тетива только что выстрелившего лука. Дрожало, как голодный волк, готовый растерзать загнанную добычу. Задирая подол платья, обнажая плотные ноги, осторожно, но настойчиво разводя их, Алиньо поймал себя на мысли, что не знает, кому происходившее между ними нужнее – ему или Челле. – Я еще ни с кем… – сказала она, пытаясь свести ноги. Он положил руки ей на внутренние стороны бедер, не позволяя это сделать. – Не бойся. Что бы Челла сказала, если бы узнала об их с Даегом общей тайне? Она предстала перед ним полностью раскрытая, хотя грудь ее до сих пор скрывало платье. Челла отпустила стыд, который заставлял ее скрываться от Алиньо. Напротив, теперь она раскинула руки. Тело ее покрывали светлые волоски, совсем тонкие, как пушок, становившиеся заметнее подмышками и на лобке. Внезапно Алиньо ощутил нерешительность, которую никак не ждал. Она вдруг показалась такой ломкой, нуждавшейся в бережном обращении. Ее так легко сломать – совсем как Вадру, которую Гунле продал по дешевке за ночь заезжему купцу. Он и не думал, что все еще помнит Вадру. Он рассеянно водил пальцами по внутренней стороне бедер, совсем близко к складкам, раздразнивая, но не решаясь дотронуться. Первый раз Еванджа оседлала его, когда они еще не покинули ни Миррамор, ни трактир «Веселый шут». Когда у Алиньо еще не до конца зажили сломанные ребра. Он почти не помнил своих ощущений, только то, что думал, что задохнется – то ли от жара Еванджи, то ли от того, что было больно даже сделать вздох. Он никогда не смог бы причинить вред Евандже. Даже если бы вознамерился. – Ну о чем ты задумался? – голос Челлы был недовольным, чуть ли не капризным. Словно она поторапливала его, пока не передумала. – О том, что люблю тебя. Слова обожгли язык и рот, но несмотря ни на что, Алиньо понимал, что не солгал Челле. Он бы хотел сказать то же самое и Даегу, но не осмелился бы. Не заставляя Челлу отвечать, Алиньо приник губами к ее лону. От нее пряно пахло женским телом. Она оказалась соленой и влажной. Податливой. Он поддерживал Челлу под коленями, иногда проводя подушечками пальцев по нежной коже, и тогда она громко ахала и замирала, и он чувствовал, как напрягаются ее сухожилия. Алиньо улыбался краем рта, ловя себя на мысли, что не понимает, что доставляет ей больше удовольствия. А она его испытывала, в этом он мог не сомневаться, размазывая по бедрам тягучую прозрачную влагу. Когда Челла, поерзав, подтянула колени к груди, у Алиньо перехватило дыхание. Он поднял взгляд на Челлу. Солнце клонилось к закату и косыми лучами проникало в конюшню сквозь срубы. В этих лучах ее лицо, ее тело, казалось, распадалось на части. Закушенная губа, непривычно налившаяся алым, полуприкрытые глаза, залегшая морщинка на лбу, рука, сжимавшая сосок сквозь платье, – и сердце Алиньо ухнуло вниз. Он просунул руку между сеном и ягодицами. Другую ладонь положил на низ живота, чувствуя, как Челла сбито дышит, как поджимаются мышцы под кожей, когда она вновь задерживает дыхание. Внезапно она подбросила бедра, так яростно, что он отпрянул ненадолго. – Я тебя тоже… Даег. На мгновение Алиньо пронзила боль, источник которой он не мог определить. Боль, которую он все же не ждал, хотя думал, что готов к ней. Но, заметив, как вытянулось вмиг побелевшее лицо Челлы, он проглотил обиду и обернулся. За спиной правда стоял Даег. Таким растерянным Алиньо не видел его никогда.

***

Он чувствовал себя так, будто ему пробило живот арбалетным болтом. Это было больше, чем он мог бы вынести, и ему казалось, что боль волнами выплескивается за пределами его тела. Он был не в силах сдвинуться с места, развернуться и оставить их в покое. Сухой край рта натянулся до предела, словно было в этом что-то смешное. Даег ощущал, как что-то неладное повисло в воздухе, хотя на первый взгляд все – если забыть о странном бегстве Алиньо – складывалось удачно. Его встретили Асква с Еванджей, дружелюбно, вопреки его опасениям. Он даже впервые увидел, как глаза Еванджи потеплели и в них мелькнуло что-то похожее на одобрение. Она посетовала, что Ульгус вновь лютует – и Даег тоже это почувствовал, хотя даже не знал, что способен на это, – а она сама сбежала от «собачат», которые ее вымотали. Так Еванджа называла парней, присоединившихся к мелланианцам. «Не хочу тебя им раньше времени показывать», – усмехнулась Еванджа и отправила к дому Дирха. Он не знал, что побудило его зайти на конюшню, а когда он услышал возню и вздохи, все равно двигаться вперед на источник звуков. Сейчас он смотрел, как растрепались волосы Челлы, как она разводила ноги еще шире, хотя Алиньо и без того удобно устроился меж ними. Вспоминал, что с той ночи у речного берега она так и не позволила ему прикоснуться к себе. Как самонадеянно было думать, что по возвращении ему придется выбирать. Все решилось без него. Захотелось попросить у них прощения. Челла села, но ноги ее оставались широко расставленными, а рука Алиньо, неловко вывернувшегося, покоилась на внутренней стороне бедра. Челла на мгновение прижала ладони к лицу, словно спрятавшись, но тут же отняла их и улыбнулась. – Иди сюда, Даег. Челла вдруг предстала точно такой, как тогда, в ту ночь, когда, такая мягкая, неожиданно преобразилась и, став твердой и безжалостной, оттолкнула от себя. Только теперь она притягивала, как песни детей детей Совершенных, что сулили смерть в корнях священного дуба. Сопротивляться было невозможно. Немыслимо. Он не помнил, как преодолел жалкие полдрагга, отделявшие его от Челлы с Алиньо. Не помнил, как опустился на сено и все вокруг наполнилось сухим шорохом. Зато отчетливо помнил, как Челла прижала его к груди, взъерошив волосы. Слегка отстранившись, Даег ощутил прикосновение теплой ладони к изуродованной щеке, невольно подался навстречу ласке, и только после того, как Челла провела пальцем по его нижней губе, он осознал, что его касался Алиньо. Он вскинул голову, накрывая губы Челлы своими, и все равно на мгновение ощутил разочарование от того, что Алиньо разорвал прикосновение. Челла откинулась назад, увлекая Даега за собой. Едва не столкнувшись с ней лбом, он успел только подивиться, как быстро отступила боль. Каким естественным все предстало. Алиньо лег так, что Челла оказалась зажата между ними. Руки Алиньо покоились на талии Челлы, и, целуя ее, Даег ощущал на себе его взгляд – голодный, не требовавший ничего, но все равно прожигавший насквозь. Челла, прерывая поцелуи, отчего-то тонко хихикала и сбивчиво пыталась объяснить ему, что произошло, из чего Даег почти ничего не уяснил; его только окатило леденящим стыдом, что его не было рядом тогда, что в те самые секунды он стоял столбом и беззаботно чесал языком с Асквой и Еванджей. Он жмурился. А когда открывал глаза, то окружавшая действительно оставалась прежней. Такой похожей на один из тех снов, что он видел, пока горел в лихорадке, и не имевшей с ними ничего общего. Он тонул, и хотелось за что-то уцепиться, хоть как-то удержаться. Он искал что-то неправильное, что-то, чем пугали агленианцы с Ардрисом во главе, что-то, что должно было обрушиться на них за блуд, но не находил. Когда он смотрел на разомлевшую Челлу, на бисеринки пота, выступившие на лбу и над губой, на тонкие руки, которыми она касалась поочередно то его самого, то Алиньо, то думал, что не видел еще ничего прекраснее. Вдвоем они помогли ей избавиться от платья, и у Даега захватило дух. Они целовали поочередно, склоняясь над ней, и губы ее припухли от ласк. В какой-то момент они с Алиньо потянулись к ней одновременно. Челла не стала выбирать – резко отвернула лицо. Даег замер в смятении. Она вдруг оказалась такой далекой – пряди Алиньо нависли над ней, скрывая от глаз, словно за снежным полотном. Рот Алиньо был приоткрыт, словно тот собирался что-то сказать, но не решался начать. Даег потянулся вперед. Губы Алиньо были горячими. Пальцы, легшие на изуродованную щеку, – ледяными. Время замедлило ход, почти остановившись, стало вязким и тягучим, как капли золотистого меда. Даег мог ощутить их на языке, когда ласкал разгоряченную шею Челлы. Негласно они с Алиньо поделили ее, и живот вдруг свело от волнения. Больше Даег не жалел, что в первый раз Челла не подпустила его к себе. Он не хотел даже думать о том, что тогда его охватила бы та же растерянность. Даег невольно оглядывался на Алиньо. Тот действовал непринужденно, будто проделывал так уже тысячу раз. Должно быть, это было правдой, только тогда он был не с Челлой, а с Еванджей, с песчаной воительницей, которая походила бы на мужчину, если бы не была столь хороша. Он смотрел на Алиньо с Челлой в упор, но происходящее не складывалось в единую картину. Заалевшими губами Алиньо обхватывал твердый сосок Челлы. Ресницы ее трепетали, но глаз она не открывала. Она не давала понять, что кто-то из них доставляет ей больше удовольствия, и, повторяя движения за Алиньо, Даег внутренне обмирал, боясь, что ей неприятно прикосновение обветренного сухого рта. Курчавые волоски вокруг соска щекотали под носом. Даег сделал глубокий вдох и, украдкой подсматривая за Алиньо, делал то же, что и он. Челла полностью погрузилась в собственные ощущения, лишь иногда приподнималась на локтях, чтобы неловко мазнуть губами по шраму Даега или по носу Алиньо, сломанному когда-то. Алиньо то и дело напряженно оборачивался, прислушиваясь к звукам снаружи. Челлу же будто совсем не волновало, что кто-то другой, которому она не была бы так же рада, как ему, Даегу, мог увидеть ее, обнаженную, раскрытую безо всякого смущения. Как хотелось оберегать ее безмятежность!.. Он стиснул зубы, отвернувшись на мгновение и прижавшись щекой к мягкому животу. Откуда-то из глубины головы, из бездны памяти, которые, как он думал раньше, были замурованы навсегда, восставали воспоминания. Тихие, случайно срывавшиеся с губ вздохи Челлы оборачивались истошным криком, визгом, заставлявшим кровь застывать в жилах, которые исторгала из себя его мать, когда в покои к ней приходил Джаан. Покрывая поцелуями бедра Челлы, ощущая терпкий, незнакомый прежде запах между ее ног, Даег думал, что так, как Бранда, могли кричать неупокоенные тени тех, кто после смерти не нашел путь к обители богинь. Большим пальцем Алиньо ласкал вокруг клитора, отчего Челла ерзала, изогнувшись в пояснице. Он прятался в маленькой комнате, смежной с покоями матери, предназначенной для служанки, но пустовавшей много лет. Эта спаленка была маленькая, меньше, чем закуток, где они сейчас теснились втроем. Даег слышал все так отчетливо, будто не существовало стены между ним и Джааном, который насиловал его мать. Она не знала, что ее сын скрывался так рядом, а когда Джаан покидал ее, была слишком обессилена, чтобы задаваться вопросами. Даег клялся каждый раз ворваться в покои раньше, но так и не пересилил в себе лютый страх перед Джааном и тем, что он увидел бы. Он находил мать истерзанной, с кровоподтеками на запястьях и шее, с кровавыми пятнами, расползавшимися под ней. Слишком много крови, чтобы можно было принять ее за то, что переживает каждая женщина, вступив в связь с луной. Алиньо, с едва заметной улыбкой посматривая на Даега, отвел ногу Челлы, и тот, сам от себя не ожидая, наклонился и обвел языком клитор. Кровью Бранды можно было бы затопить туннели, на которых стоял замок Сигилейф. Даег помнил и то, как она хрипела, словно загнанный зверь, а не пронзительно кричала. Помнил, как служанки выносили пропитанные кровью простыни, которые были уже ни на что не годны. Помнил, как несло от таза с окровавленной водой. Помнил, как повитухи спешно накрывали тряпьем багровый кусок мяса, который должен был стать ребенком, но появился раньше срока. Из раза в раз, из года в год. Длинными – как паучьи лапки – пальцами Алиньо проводил между ягодиц Челлы. Оперевшись на локоть, Даег, делая вид, что не замечает его, огладил ее нежную кожу и накрыл ладонь Алиньо своей. Алиньо вздрогнул, но не отвел руку. Даег не должен был видеть ничего из того, что творилось с матерью, не должен был быть вхож в женский мир, но все же проникал в него без спросу, становясь невидимкой в гуще сражения за жизнь – куда более жесткого, чем все войны в истории. В такие моменты он чувствовал себя бесполым и долго не мог собрать осколки, на которые разбился от боли за мать. Может быть, поэтому ему было так хорошо сейчас, рядом с Челлой и Алиньо? – Сильнее, – хрипло выдохнула Челла. Даег отодвинулся, лег на бок, и они с Алиньо вместе брали Челлу пальцами, погружая их внутрь медленно, позволяя привыкнуть к ощущениям. То, что они делали, не несло в себе ни боли, ни унижения. И не выступило ни капли крови. Все закончилось, когда Челла ахнула и прикусила губу. Тело ее изогнулось, как от судороги, но тут же обмякло. Даегу казалось, он вот-вот сгорит от желания, которое не находило выхода. Он резко сел. Сейчас это не имело никакого значения. Челла придвинулась к нему, прижавшись бедром. По телу прошла волна тепла. Даег обернулся. Раскрытой ладонью она оглаживала Алиньо по шее, но глаза – глаза их обоих – были устремлены только на него. Она потянулась к Даегу, оттягивая пальцами штаны, и у него сбилось дыхание. – Но как же?.. Он не договорил. Он не знал, как описать то, что произошло бы между ней и Алиньо, если бы он не помешал им. Челла притянула Алиньо за прядь волос ближе, так что он неловко подвинулся и навалился, накрыв ладонью больное колено Даега. – Я не хочу выбирать. Голос Челлы стал твердым. В глазах, мгновение назад нежных, сверкнула сталь. У Даега закружилась голова. Алиньо молчал, но, вспоминая их поцелуи, Даег думал, что тот был согласен тоже.