* * *
Как ни удивителен был этот факт, но чужак оказался достаточно адекватным типом и со временем постепенно влился в местную среду. Раньше он только пил, теперь у него появилось ещё одно занятие, хотя бо́льшую часть времени он держал всех на расстоянии. Но в душу к нему никто лезть и не собирался. В Кересе это не принято. Кто-то говорил, что он из нелегалов, кто-то — что турист с просроченной визой или делец, сбежавший в Керес от не очень настойчивой мидасской полиции. В любом случае, как и у всех вокруг, ни ПКП за ухом, ни каких-либо ещё документов и идентификационных чипов у него не было. А появиться здесь в таком возрасте… Вряд ли он из Попечительского центра. Поселился он в одном из полуразрушенных домов, в квартирке, где давно никто не жил. В общем-то, никто бы и не обратил на него особого внимания, если бы после того случая он не стал «мастером хлама». Местная молодёжь время от времени таскала к нему добытые в Мидасе гаджеты или найденную в развалинах старого Дана-Бан электронику. Он зарабатывал на жизнь тем, что чинил всякое радиоэлектронное старьё. В век высоких технологий Танагуры и вопиющей нищеты Кереса это было как нельзя кстати. Молодняк от него был просто в восторге. Возможно оттого, что он не стремился прижать кого-нибудь из них в тёмном углу в уплату за свою работу и иногда помогал просто так. Другого посчитали бы слабаком, неспособным взять своё, но в его случае говорили, что он делает что ему вздумается и может себе позволить благотворительность. Когда очередной перезрелый подросток верещал от радости, потому что хлам в руках мастера заработал и ловил волну мидасского дежурного отряда, тот ухмылялся и говорил: — Ну что вы всё прыгаете как полоумные — это фигня. Не держи долго включённым. Запеленгуют и поджарят твой тощий зад! Почитатели его талантов терпели внешне пренебрежительное отношение к себе, впрочем, так же и он позволял им звать себя как угодно. — Да ладно тебе, старик! — отмахивались они, и на следующую вылазку брали передатчик с собой. Иногда возвращались, иногда нет. Дежурные отряды меняли частоты, уходили из радиоэфира, общались по сотовым, по сети, по чёртову лазерному лучу, если придётся, но каждый раз передатчики перенастраивались и были в курсе их передвижений. Иногда кто-то из клиентов спрашивал его: — Слушай, старик, ты не боишься попасться? Ведь стуканёт кто-нибудь, и мидасские заявятся к тебе прямо сюда… По лицу мужчины проскальзывала тень улыбки, и он спокойно отвечал: — Ну до сих пор же не заявились. Я уже не в том возрасте. К тому же с такой рожей — кому я там нужен? — И продолжал скручивать провода. Обычно при этом кто-нибудь начинал противно посмеиваться и пихать в бок красного как рак Гермеса. Он чаще чем нужно повсюду таскался за стариком, хотя тот не обращал на него особого внимания. Не больше и не меньше, чем на остальных. Со временем это стало жутко бесить молодого полукровку, но он ничего не мог с собой поделать. Снова и снова он возвращался в тот бар, разыскивая старика. Гермес тащил из Мидаса всякую ерунду, лишь бы «мастер хлама» взялся её чинить. Теперь он даже не так радовался кредиткам, как какой-нибудь ничего не стоящей развалине. В очередной такой заход Гермес попал в переплёт. Они с приятелем слишком беспечно тащили что ни попадя из туристских карманов на улицах и нарвались на патруль. Гермес понял, что в этот момент решалась его судьба. Он дрался как проклятый, и по чистой случайности ему удалось вырваться. Напарника, с которым он был, повалили на землю и прямо там, среди толпы, забили насмерть. Дежурные полиции Мидаса последнее время даже не утруждали себя тем, чтобы тащить полукровок в участок и убивать хотя бы там. Говорят, раньше были такие времена, что ежели попадёшься, можно было пожить ещё сутки. Но теперь казалось, что таких времён никогда и не было. Патрули всегда зверствовали с трущобными. Гермес ушёл только потому, что полицейские не стали стрелять в толпе и всю свою ярость выместили на пойманном напарнике. Гермес знал парня ещё с Попечительского центра — росли вместе, и эта гибель выбила его из колеи. Смерть он видел и раньше, но не близких ему людей. Всё это привело его к тяжкому запою, потому что виноватым Гермес считал себя. Когда он, в заблёванной одежде, неменянной с тех пор, как ушёл из Мидаса, накачивался стаутом уже двенадцатый день кряду, кому-то из его приятелей пришло в голову послать за «мастером хлама». — Послушай, там Гермес… Ты вроде как для него авторитет. Мы заплатим… Сделай что-нибудь. Он гробит себя этим дерьмом. — Вам какое дело, гробит он себя или нет? — поинтересовался тот. Парни переглянулись. Конечно, чего они ожидали. Старик был одиночкой, а дружеские отношения тут завязывались в Попечительском центре, откуда ему знать… — Мы выпускались вместе. Да какая разница! — Отправьте за ним его партнера, — отмахнулся мастер. — У Гермеса нет партнёра. — Ну и сколько? — спросил мужчина, не поднимая головы от разобранного аппарата с какой-то микросхемой. Они пришли к нему в так называемый «офис». На первом этаже разрушенного здания было помещение, которое мужчина использовал как мастерскую. Здесь стояли металлические столы на погнутых ножках, повсюду валялись какие-то железки, пахло горелым пластиком, со всех сторон торчала разобранная электроника и провода неизвестного происхождения. Квартирка, в которой он жил, находилась где-то неподалёку, но её мастер предпочитал не светить. — Уже почти две недели… — Я спрашиваю, сколько заплатите? — переспросил он и наконец поднял голову. Парни замялись в дверях. — Ну… э-э-э… — Понятно. — Мастер поднялся из-за стола. Даже в помещении он носил изрядно потрёпанную рабочую куртку, бывшую когда-то тёмно-зелёного цвета. — Показывайте, щенята, где ваш Гермес валяется. Они вышли из обшарпанного здания все вместе и побрели в сторону жилого квартала. Какое-то время шли молча, потом кто-то из них ляпнул: — Эй, мастер… —?.. — А ты симпатичный мужик, оказывается. Мужчина ухмыльнулся, при этом пересекающие лицо шрамы натянули тонкую кожу губ. — Да ну? Поганые из вас подхалимы. С вас ящик стаута, щенята… После непродолжительной прогулки по кварталу они указали ему на дверь. — Там, на втором этаже. Мы даже не уверены, что он вообще живой. — Ясно. Дальше я сам. Мужчина коротко кивнул и пошёл в указанном направлении. Поднимаясь по грязной лестнице, он ощутил резкую вонь. Через пролёт была ещё одна дверь, которая оказалась незапертой. Он толкнул её и попал в низкопробный притон. Вдоль коридора с дверными проёмами, ведущими в затхлые комнаты, то тут, то там валялись тела не то упившихся, не то обколовшихся людей. — Эй, Гермес! — позвал он. Мужчина по очереди наклонялся к лежавшим, подсвечивая лица зажигалкой в полумраке вонючего помещения. Ничего членораздельного из них вытянуть нельзя было. Глаза большинства из них были пустыми, они просто не слышали его посреди своего прихода. Мужчина снова и снова приподнимал за шиворот посетителей этого сомнительного рая, пока не заметил в углу одной из комнат скорчившегося Гермеса. Он был в невменяемом состоянии и не узнавал мастера. Вокруг него валялась куча бутылок из-под стаута, кошмарно несло мочой и рвотой. — Что за говно! — тихо выругался мужчина, присел на корточки и пощупал пульс. Затем, убедившись, что Гермес просто потерялся среди прихода от какого-то дерьма, взвалил бездыханного монгрела на плечо и пошёл обратно по коридору в сторону лестницы. Мимо него, глупо улыбаясь, проплыл какой-то потрёпанный парень — полуголый, с ярко накрашенными глазами и потёкшей тушью. Он буквально пожирал глазами мастера, который словно бог возвышался со своей ношей ношей над этим трущобным лежбищем. — А-а-а, за Герми папочка пришёл? — заплетающимся языком проговорил он. — Папуля, хочешь я тебе отсосу? A? Мужчина молча прошёл мимо, унося Гермеса на улицу. Накрашенный проводил его глазами, словно голодный — кусок хлеба. Бывшие пэты… Их итог один и тот же. Но некоторых выставляли даже из борделей Мидаса, и если им хватало мозгов, они могли выжить, как-то устроившись в Кересе. Век их был недолог, и ни к чему, кроме секса, они пригодны не были. Не умели ни писать, ни толком считать, ни воровать… Мужчина понятия не имел, где живёт Гермес, а сердобольные приятели мальца, как и ожидалось, давно испарились. Оставалось только оттащить его к себе и дождаться, когда он очухается. Для мастера, который сегодня был трезв как стекло, это было скорее неудобством, нежели непосильной ношей. Парень не так много весил. Он шёл по трущобам своим до боли привычным маршрутом — медленно, с темноволосым юношей на спине, и его посетило ощущение какого-то старого, почти истёршегося воспоминания, déjà vu. Мужчина подошёл к дому, свободной рукой набрал код и поднялся в квартиру. Когда он здесь только появился, тут ничего не работало. Дверь заклинило, воды не было, электричества тем более, только стояла старая кровать, ещё какая-то мебель, шкаф-развалюха, и всё покрывал толстенный слой нетронутой пыли. В кухне остались старые кружки, неработающий холодильник и пара бутылок древнего как мир стаута от прежних хозяев. То, что было одеждой в шкафу, превратилось в грязную ветошь, съеденную насекомыми, да и бельё на кровати сложно было назвать бельём. Грязные тряпки, в которых мыши развели себе гнёзда. Стёкол в окнах тоже не было. Был миллион мест получше этого, даже по меркам самих трущоб, где можно было поселиться, но он выбрал именно этот дом. Привёл в порядок квартиру. Выкинул всё, что невозможно было использовать, починил то, что можно починить, закрыл оконные проёмы фанерой, и теперь круглые сутки у него горел электрический тёплый свет. Душ с перебоями, но тоже работал. Он наладил газовую систему обогрева и, наконец, собрал себе подобие допотопного компа из всякого электронного хлама. Этот агрегат даже чудесным образом при необходимости попадал в сеть, для чего мастер использовал мобильники, добытые его клиентами не самым законным образом. И никогда и никого он сюда не приводил. Это было его единоличное логово. Дом человека, который привык быть один.* * *
Юноша открыл глаза и не понял, где находится. Он тупо уставился на комнату перед собой, пытаясь сообразить, как сюда попал. Последнее, что он помнил, был один из кересских притонов. Он приполз туда после того, как из бара его выкинули за драку. Голова раскалывалась, всё тело болело, причём неясно, от чего именно. Может, его били, а может, чёртово дерьмо, которым он накачался, дало себя знать. Через какое-то время его начала сотрясать крупная дрожь, и он застучал зубами. Унять дрожь, напоминавшую скорее конвульсии, не получалось. — А, наконец-то… — послышался чей-то голос. Гермес сфокусировал взгляд на силуэте, который выплыл из соседней комнаты, и оторопел. — Ста-ста… Старик? — Лучше заткнись, — ухмыльнулся «старик» в ответ. — Невозможно слушать, как ты заикаешься и клацаешь зубами одновременно. Держи. Оказалось, мастер вышел из кухни и теперь протягивал ему плошку с супом. Гермес попытался поднять руку, но ему это не удалось. Она тряслась так, что вряд ли бы он удержал что-нибудь. А уж про поесть нечего было и говорить. — Понятно, — заключил мужчина, сел около него, крепко обхватил его голову и поднёс плошку. Юноше удалось сделать пару глотков, не больше. Обжигающая жидкость влилась в глотку, достигла желудка, и тут ему стало по-настоящему плохо. Желудок болезненно сжался, волна тошноты резко подкатила к горлу, и в глазах потемнело. Очевидно, мастер ожидал такого поворота событий, потому что резко наклонил его головой вниз с кровати и подвинул ногой таз. Содрогаясь всем телом, Гермес только выплюнул из себя желчь и обессиленно повис на руке мастера. — Для начала неплохо, — скептически заметил мужчина. — Ну-ка, пошли… Воняешь как мертвец! Пошли? Он не ослышался? Гермеса подняли с кровати как тряпичную куклу и практически поволокли по полу. Он слабо отталкивался ногами и никак не мог понять, почему он абсолютно голый. Его одежды нигде не было видно. Мастер свалил его на пол в душе и врубил воду. — Агр-р-рх, — вырвался из него невнятный хрип. Вода была ледяной. Это был самый ужасный отходняк в его жизни. Постепенно струя, заставившая юношу скорчиться на плитках, начала теплеть, а через какое-то время стала горячей, и вокруг начал подниматься пар. Он с облегчением выдохнул. Мастер убедился, что парень приходит в себя, и вышел. Хотя Гермеса даже под обжигающими струями воды всё ещё била крупная дрожь, периоды затишья между её приступами становились всё длиннее, и в какой-то момент она совсем успокоилась. Гермес понял, что озноб прекратился, потому что у него поднялась температура. Тело всё ещё ломило, но тошнота прошла. — Ты мне из квартиры баню сделаешь! — крикнул мастер через открытую дверь. Он вернулся с полотенцем, закрыл воду, накрыл плечи Гермесу и помог подняться. Тот, с трудом передвигая ноги, наполовину повис на нём и так добрался обратно до кровати. Откинулся на подушку и прикрыл глаза. Дверь слабо щёлкнула замками. Мастер куда-то вышел. — Эй! Гермес! — Его трясли за плечо. — Открой глаза, твою мать. Я тут не буду торчать и уговаривать тебя до завтра. Гермес с трудом поднял веки и увидел, что вышедший секунду назад мастер каким-то образом очутился около него. Сколько времени прошло на самом деле, он не сознавал. — А, вижу, ты меня слышишь. Прохладная шершавая ладонь коснулась его лба. — У тебя жар, но это проще. Давай-ка… Мастер начал приподнимать его за плечи, но юноша никак не мог удержаться в положении сидя, тогда мужчина снял куртку, скрутил и подложил ему под спину. Привычным жестом фиксировал его голову, запихивая в него лекарства. Пара капсул соскользнули с руки в рот, а потом к губам поднесли бутылку воды. Глотая обезболивающее, Гермес сначала решил, что ему показалось… Первый раз в жизни он видел мастера без его вечной затрапезной куртки. Но сон навалился на молодого полукровку, и слабеющим краем сознания он решил, что спросит потом. Гермес потерял давным-давно счёт времени. Когда он думал, что прошла секунда, могли пройти сутки. Дневной свет сюда не проникал, поэтому ночь была, когда слабо горела лампа в кухне или через открытую дверь в душе, а день — когда хозяин квартиры включал свет везде и пичкал его лекарствами. В этот раз он был весь вымокший от пота, но тело больше не горело и не ломило. Одеяло как мокрая тряпка противно облепило его. Гермес почувствовал, что сам может сесть. Через какое-то время он понял, что может и встать, и медленно побрёл в душ. На сей раз не было ни дрожи, ни тошноты, ни боли. Вода дарила только спокойствие и бесконечное наслаждение. Он — живой. И чувствовал это каждой клеточкой своего ожившего тела. Неожиданно для себя он обнаружил, что кровь прилила к низу живота и стала пульсировать, пробуждая острое желание. У Гермеса кружилась голова. Ему до безумия хотелось трахаться, до одури. У него откровенно стоял, чуть ли не касаясь живота. Гермес опустил руку, крепко сжал член, сделал несколько резких движений и излился горячей липкой струёй. Когда дыхание успокоилось, он выключил воду, вытерся и вышел в комнату. Мастер не спал, сидел на его кровати с кружкой кофе в единственной руке. На нём была лишь майка, и Гермес вспомнил, что́ ещё тогда хотел спросить и почему. Мужчина проследил за его взглядом и всё понял. — Бионический протез… — просто сказал он. Гермес подошёл к мастеру, взял у него кружку, сел рядом и стал молча пить. Сегодня он кое-что узнал про хозяина квартиры, про его куртку и почему у него вид человека, которому всё равно, собираются его убивать или нет. Гермес допил кофе и поставил кружку на пол. Казалось, воздух в комнате сгустился. — А что у тебя с лицом? Мужчина криво усмехнулся, и шрамы, натянувшись, исказили его некогда красивое лицо. — Это лицо грешника, Гермес… Лицо непроходимо тупого грешника. Гермес больше не мог сдерживаться. Они сидели так близко, что ему казалось, будто он чувствует тепло его тела, проходящее через тонкую ткань одежды. Запах его кожи наполнял всё вокруг, забиваясь в ноздри. Потемневшими от желания глазами Гермес уставился на контуры его мускулистой шеи. Он потянулся к нему, ни на что не надеясь, и жадно впился в губы. Поцелуй получился жарким. Мужчина не сопротивлялся и мягко принял его язык. Внизу живота заныло, словно он и не кончал только что в душе. — Как тебя на самом деле зовут? — хрипло спросил Гермес. Мужчина тихо рассмеялся и просто повторил: — Грешник. Тогда юноша запустил руку ему в волосы и мягко потянул на себя, откидываясь на кровати. Он всё еще не мог поверить, что между ними это происходит. Лицо мужчины исказилось, он вдруг навалился на него всем весом, и Гермес ощутил, как бешено колотится в чужой груди сердце. — Ты так… похож… — только и выдавил из себя тот, затем приподнял его за бёдра и нетерпеливо, без прелюдий вошёл. Секс вышел сумбурным, недолгим. Гермес кончил уже после нескольких плавных толчков. Мастер почти сразу — следом за ним, словно целую вечность ни с кем не спал. Тяжело дыша, они ещё какое-то время лежали на кровати. Потом мужчина нахмурился, встал, натянул майку и вышел в другую комнату. Когда он вернулся, выражение его лица Гермесу сразу не понравилось. В губах у мастера была зажата сигарета, он бросил на кровать принесённую юноше одежду. — Вот, это по размеру тебе подойдёт. Твою я выбросил. Гермес молча натянул штаны и свитер и ждал. Мастер достал из кармана карточку, вложил ему в руку, затем отошёл. — Тут немного… — Он осёкся, словно ему стало неудобно. В руке у Гермеса была кредитка. Перед глазами снова всё поплыло, но не от слабости, а от злости. Чёртов придурок, сам того не понимая, втаптывал его гордость в грязь! Он с яростью глянул на мастера, но тот отвёл взгляд. — Тебе нужно уходить, — тихо проговорил он. Гермес не верил своим ушам. До сих пор он ещё надеялся, что это глупая шутка… Но теперь реальность предстала перед ним во всём своём уродливом виде. На несколько долгих секунд он сжал карточку в кулаке и погнутую кинул её любовнику. Ему было настолько больно, что он даже не мог оформить эту боль во что-то подходящее моменту. Удар в челюсть, наверное, подошёл бы как нельзя лучше, но он просто не мог… — Блядь! За что ты мне платишь?.. За что? — почти выкрикнул он, бешено сверля мужчину глазами. Не дождавшись ответа, Гермес сплюнул, процедив сквозь зубы: «Чертов урод!» — и распахнул дверь. Сыпя проклятьями, он сбежал с лестницы и на выходе из дома чуть не сшиб какого-то высокого типа. Если бы он не был так взбешён произошедшим, то удивился бы тому, что здесь вообще кто-то есть. Ведь это не мастерская, про эту квартиру никто не знал. Но сейчас он был не в состоянии соображать нормально. Худощавый незнакомец пропустил его, проводив долгим взглядом, потом прикурил сигарету и стал подниматься наверх, в квартиру, из которой только что, чертыхаясь, вылетел Гермес. Несколько раз позвонил в видеофон. Увидев на экране лицо со спадающими на него прядями рыжих волос, мастер нажал на кнопку. Послышался щелчок открывающегося замка. Он отошёл, пропуская гостя внутрь, затем прикрыл за ним дверь. — Я не представляю, зачем бы мог тебе теперь понадобиться, Катце, — без приветствий начал он, — после стольких лет… Выпить предлагать не буду. — Я бы и не стал, — заметил брокер, без приглашения усаживаясь на стул. Он оглядел всё вокруг своими пепельно-серыми глазами и сказал: — Странный выбор квартиры, Гай. Брокер прикурил ещё одну сигарету. Бросил взгляд на постель, приподнял бровь и добавил: — А он похож на него. — Я знаю, — с раздражением ответил Гай, натягивая куртку. Катце пожал плечами: — Ты мог поселиться где угодно, но выбрал дом Рики. Гай… Рики… Эти имена. Они были словно из прошлой жизни. Его так никто не называл уже больше пятнадцати лет. Ему казалось, что про Рики помнит только он один. Что это его долг, его личная боль. Но почему-то сейчас перед ним собственной персоной сидел Катце, полукровка, правая рука того блонди. Он удержался на своём месте и после Ясона, и кто теперь его хозяин, Гай не знал наверняка, но нетрудно было догадаться. А теперь Катце говорит, что Гай выбрал бывшую квартиру Рики. Когда-то именно тут они встретились впервые, и он помнил этот холодный стальной взгляд. Ещё он помнил, как после облавы в Кересе Катце приходил в этот дом за Кирие и как Рики отдал его. Эти воспоминания до сих пор отдавались болью в душе. — Тебя почти не узнать, Гай, — произнёс Катце. — Эти отметины… — Ну, у меня же нет доступа к чудесам танагурских технологий, — съязвил Гай. Когда-то брокера звали «Меченый» за шрам на щеке, оставленный Ясоном, а сейчас он выглядел так, словно не было этих пятнадцати лет, и лицо его было гладким, без каких-либо следов увечья. Ему было все сорок, но выглядел он моложе тридцатипятилетнего Гая. — А, ты про это? — Катце рукой указал на свою левую щёку. — Всего лишь умелая маскировка, Гай. Мой шрам раздражал главу Синдиката. Очевидно, он стремится к совершенству, — с горьким сарказмом пояснил брокер. Гай открыл бутылку стаута, отпил глоток и поморщился. Слишком много всего на сегодня. По иронии, лицо Гая выглядело так, словно неумелый хирург расчертил его полосами, стремясь свести к минимуму природные данные. Почти сразу после выздоровления ему пришлось жить в Дана-Бан, и Катце сыграл в этом не последнюю роль. Порой его заносило в Нил-Дартс, порой в прочие гиблые места. Он сполна отработал перед Меченым свой долг. Следы этих продолжительных скитаний теперь застыли на лице Гая, и узнать его было трудно. — Как видишь, мне не понадобилось менять внешность, — с иронией заметил Гай. — Да и с памятью своей я свыкся, но, по-любому, не скажу, что сильно рад тебя видеть. Брокер был очень красивым мужчиной, Гай это понял только сейчас, когда исчез обезображивающий его шрам. Когда-то Гай не понимал природы отношений брокера и Рики и почти ревновал. Сейчас, конечно, подобная ревность казалась жуткой глупостью. Меченый и, как ни странно, Гермес с новой силой всколыхнули в нём все воспоминания, и тупая боль в груди вновь ожила. Гай прекрасно знал, как Катце ненавидит всё, что связано с трущобами и полукровками, особенно после взрыва, не строил иллюзий и по поводу того, как брокер относится к нему, а значит, причина, по которой тот лично заявился сюда, должна была быть очень серьёзной. — Хватит уже, Катце. У нас же не встреча старых друзей. Ты явно не об этом пришёл говорить. Лицо Катце стало непроницаемым, губы сжались в тонкую полоску. — Да. Не об этом.