Защита вида и Целитель, в тени уснувший

Слэш
NC-17
Завершён
215
автор
LikeIason бета
Дезмус бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
417 страниц, 33 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
215 Нравится 1299 Отзывы 95 В сборник Скачать

Глава 23. Иллюзия жизни

Настройки текста
Катце с беспокойством просматривал данные по рынку. Транспортная логистика до сих пор не была оптимизирована. Доставка хромала на все четыре ноги, и многие заказы шли с опозданием чуть ли не в неделю. Неслыханно для Амои. И это при том, что сейчас требовалось как можно скорее избавляться от «товара», который в будущем никто не собирается больше поставлять на другие планеты — пэтов. Брокер слабо себе представлял, чем же хотят заменить столь доходную статью, но верил, что выход найдется. Впрочем, не его это ума дело. Он заведует лишь подпольной частью бизнеса. Пока было время, он с осторожностью проверил несколько анонимных счетов — его деньги на «черный день». После «встречи» с Ясоном и последующих вечеров у Рауля Катце решил, что дни давным-давно стали чернее некуда. Чутье подсказывало, что пора покидать тонущий корабль, но брокер пока не решался на активные действия. Уж слишком он заметный человек, и просто так исчезнуть ему никто не даст. Нужен был подходящий момент. Коммуникатор опять разрывался от звонков и новых сообщений. Среди прочих было много вызовов не только по работе, но и из Дома Наслаждений, что лишний раз напоминало ему о том, что срок почти вышел. Через два дня Раулю нужен будет конкретный результат. Это было еще одним доводом в пользу проверки анонимных счетов. Возможно, если сам Катце не в состоянии выбраться с планеты в ближайшее время, то стоило попробовать вывезти Мимею. Что будет потом, Катце не знал. Так далеко он не загадывал. Ситуация с ревностью Ама настолько достала, что порой брокер поражался своей мягкотелости и думал, не проще ли и впрямь пристрелить бывшую пэт, и дело с концом! Потом мужчина успокаивался и думал, что это не выход. Причем, сразу по нескольким причинам. Во-первых, стоит ему поступить подобным образом, как Рауль решит, что его власть над брокером безгранична. Во-вторых, Катце и так пожертвовал слишком многим, чтобы отдать еще и эту часть своей души на откуп генетику. В данном вопросе даже наркотики слабо помогали договориться с совестью. Но как знать… Нажав на воспроизведение сообщения, брокер увидел того же самого молодого человека из Дома Наслаждений, что звонил ему накануне. Вид у него был усталый, и юноша по сотому разу повторял то, что брокер и так знал: «Добрый день, господин Катце. Я прошу прощения за то, что столь назойлив. Меня зовут Мэнэбу. Я бармен из Дома Наслаждений, работаю вместе с Мадам Мамой. Умоляю вас оказать нам помощь и содействие…» — и всё в том же духе. У брокера сложилось такое впечатление, что этот Мэнэбу пытался дозвониться до него по нескольку раз в час. У него что, нечем больше заняться в рабочее время, кроме как «обрывать телефон» Катце? Поразмыслив, Меченый решил, что сегодня же пойдет в бордель, а там на месте решит, что со всем этим делать. Проблему необходимо было урегулировать в любом случае. Другой вопрос — как. Закончив все свои дела в офисе, Катце надел кожаный плащ и вышел под дождь. В это время года погода была непредсказуемой и переменчивой, и часто холодный ветер пригонял черные тяжелые тучи со стороны океана. Отсюда до района «красных фонарей» было недалеко, и уже минут через двадцать он припарковался около нужного заведения. Когда перед брокером разъехались в стороны автоматические двери Дома Наслаждений бармен за стойкой выкатил глаза и застыл как вкопанный. Приблизившись к нему Катце протянул руку и пальцем привел в вертикальное положение бутылку, из которой парень наливал какому-то посетителю бренди. Лед в напитке болтался уже у самой кромки пузатого бокала, плавая на поверхности затопившего ёмкость спиртного, а часть стекала по внешним стенкам и по ножке прямо на барную стойку. — Привет, Мэнэбу, — произнес Катце, забирая бутылку из его рук и отставляя ее в сторону. Он перевел взгляд на посетителя, и тот моментально самоустранился, пробормотав что-то насчет того, что выпьет попозже. — Ох, извините! Господин Катце! Простите! Так неожиданно! — затараторил бармен, стирая с пластиковой поверхности натёкший бренди. Молодой человек давным-давно решил, что брокер никогда уже не появится в их заведении, и поэтому пришедший собственной персоной Катце выбил его из колеи. — Разве неожиданно? Мне показалось, ты мой номер уже наизусть знаешь… — Простите, — Мэнэбу покраснел под его пристальным взглядом. — Подмени меня, — махнул он парню, стоявшему чуть поодаль за его спиной. — Где Мадам Мама? — сразу перешел к делу брокер. — Пойдемте со мной, господин, — слегка нахмурившись, сказал бармен. Он поманил за собой Меченого и повел его по знакомым закоулкам Дома Наслаждений до будуара Мимеи. Катце не знал, что именно он там увидит, но открывшаяся ему картина заставила его похолодеть. Мимея была похожа на тень. — Ма, ты меня слышишь? — Катце склонился над женщиной, лежавшей на своем безразмерном ложе, безучастно глядя в потолок. Ее волосы были растрепаны, лицо мертвенно-бледным, губы потрескались, руки безвольно лежали вдоль тела, покрытые застарелыми синяками. Бармен тихо сказал: — Простите господин Катце, что мы вас побеспокоили. Мне очень жаль, что мы отнимаем у вас время! Но обстоятельства… — бормотал бармен. Катце молча выпрямился и снял кожаный черный плащ, с которого вода стекала на пол, перекинув его через руку. Мэнэбу, нервно покусывая губу, наблюдал за ним в постойке «смирно». Парень теперь гадал, что подумал о нем Катце, ведь он «обрывал» ему телефон ни много, ни мало последние полмесяца. Брокер бросил блестящий, словно черная змея, плащ бармену и вопросительно уставился на него. Парень смутился: — Простите, господин Катце… — пробормотал он, подхватывая его верхнюю одежду и вешая ее куда положено. — Всё это выбило меня из колеи! Наверное, вы уже в курсе... У нас не выявлено никаких нарушений! Повода для визита... ээээ… Службы Безопасности не было. Мы ничего не сделали. Я совершенно не понимаю, как такое могло произойти, — юноша нервничал и был бледен. Столько времени прошло, а на теле Мимеи никак не проходили следы, оставленные Раулем. Бармен то с беспокойством смотрел на Мадам Маму, лежавшую на кровати, то на Меченого. — Этот блонди… я думал, он убьёт ее на глазах у всех. Она была сама не своя. Мне казалось, Мама придет в себя, но она так и не оправилась. — Так чего ты ждешь от меня? — угрюмо поинтересовался Катце. Он никогда не задумывался над тем, как прошла тогда встреча Рауля с Мимеей, после которой генетик окончательно забрал его в свою постель, хотя прекрасно понимал, что всё могло закончится гораздо печальнее. Бывшая пэт осталась жива, и, наверное, стоило благодарить Рауля за это, хотя вряд ли он из милосердия не сломал ей шею. Катце, боясь привлечь излишнее внимание к Маме повторно, после визита Ама ни разу не пытался ее увидеть. Слишком это было рискованно, учитывая, что даже Айзаку помогала похитить Мимея. Впрочем, тогда Катце не спрашивал ее, что она думает на этот счет, а просто пришел и приказал. И Мадам Мама долго с ним ругалась, угрожала все рассказать, а после умоляла выбрать другой Дом для их дел. Но Катце лишь напомнил, что как он ее сюда пристроил, так и вышвырнет, если она не прекратит «истерить» и не возьмет себя в руки. И Мама взяла себя в руки, как он и просил. Больше Меченый не слышал от нее жалоб. Последнее, что она сказала ему перед уходом, что Катце — её проклятье. Он всегда приходит к ней только для того, чтобы разрушить ее жизнь. Интересно, что бы сказала Мама, если бы узнала, что провела несколько часов рядом с сыном, так и не поняв этого? Хотела ли для себя Мимея какой-то другой жизни, или она всегда принимала ту, которая у нее была? И почему только Катце решил, что раз Ам не стал ее убивать, то всё в порядке?! Чтобы Мэнэбу не видел, как дрожат его руки, он сжал их в кулаки. Меченый не взял в расчет силу ненависти и ревности Рауля, столкнувшейся со слабостью женщины, которая даже не делала никаких усилий, чтобы у нее было особое расположение Катце. За это Рауль готов был ее изломать, и вряд ли он остановится. То, что блонди ушел, не завершив дела, было лишь началом. Ему хотелось, чтобы брокер собственными руками разделался с единственной женщиной, напоминавшей ему о том, что у него есть что-то внутри, кроме пустоты. Было ли это чувством, можно ли было назвать это любовью? Катце не знал. Но у него было подходящее слово — отчаяние. Отчаянная попытка оставаться живым не снаружи, а внутри. Первым человеком, который сблизился с ним за много лет был Рики, вторым — она, и больше таких людей не было. — У нее есть какие-то серьезные повреждения? — излишне сухо поинтересовался Меченый, выстукивая из отсыревшей пачки сигарету, чтобы не выдать своего волнения. Бармен тут же подскочил к нему и чиркнул зажигалкой. — Мы вызывали доктора. Он сделал несколько уколов, осмотрел ее, сказал, что нужен покой. Это было уже давно. Доктор говорил, что у Мамы шок, что это пройдет, но до сих пор ничего не изменилось. Последнее время она перестала даже есть, пролежала так все это время… — бармен на секунду замолчал, потому что голос его охрип. Справившись с эмоциями, юноша добавил: — Просто лежит и всё. Мы, если честно, опасаемся за ее рассудок. — Единственное, за что ты опасаешься, так это за свое рабочее место, — заметил Катце. Лицо Мэнэбу вытянулось, и он пробормотал извинения под нос, поклонившись. Меченый сам знал, что не прав. Парень беспокоился за Мимею — это было видно. Возможно, даже слишком сильно для молодого бармена. — И кто за ней смотрит? — прищурившись, поинтересовался брокер. — Я, господин. Переодеваю, кормил, пока она не отказалась… — Что — нравится тебе? — зло спросил у него Катце, и Мэнэбу побледнел. — Простите, господин Катце, я… я не понял вопроса, — с трудом ответил он. — Всё ты понял, — отрезал брокер, усаживаясь на край кровати. Катце был чертовски зол. Он даже сам точно не знал, почему и на кого. Ярость клокотала где-то внутри, но целиком не шла наружу, и от этого в груди поселилась тупая боль. — Как давно она перестала есть? — спросил Меченый. — Уже больше недели. И не пьет тоже. Приходится ставить капельницы для поддержания организма. Бывает, она их даже не замечает, а бывает начинает выдирать иглу из руки и вырываться. Однажды пришлось ее даже привязать. Господин Катце, понимаете, Мадам Рури уже в почтенном возрасте, сказала, что не сможет прилететь, хотя и очень расстроена из-за всех этих событий. Тем более, на Амои сейчас неспокойно. Хозяйка проходит лечение на одной из внешних планет. Дела плохи, господин. Боюсь, слухи правы, и она вообще не собирается больше возвращаться к нам, а Мадам Мама в таком состоянии. Дом остался без управления, мы долго так не протянем. Конкуренты только спят и видят, как бы нас вытеснить. Мы просто не знаем, что делать! Катце нахмурился и ответил холодно и немногословно, чтобы бармен перестал причитать и не понял, что положение вещей в Доме Наслаждений расстраивало брокера не меньше, чем собеседника: — Делайте, что обычно: работайте! Об остальном я позабочусь. Оставь нас… — Если хотите, я могу вызвать врача, который был у нее и… — Вон, — тихо повторил Меченый. — Хорошо, господин Катце, — бармен поклонился и вышел, оставив его наедине с Мадам Мамой. В конце концов, брокер негласно курировал эту территорию, и Маму сюда привел тоже он, так что в понимании тех немногих обитателей Дома, которые были в курсе этого расклада, само собой, что Катце должен был обо всем позаботиться. Ни у кого и мысли не возникало, что все неприятности свалились на них как раз из-за брокера, ведь такой чудовищный союз, как союз Меченого с Раулем, просто не укладывался ни у кого в голове. «Иди и пристрели ее сам…» — всплывал в памяти его приказ. Приказ блонди, который утверждал, что без него, сорокалетнего монгрела, бывшего фурнитура, он никто, что без Катце его нет, что существование его теряет всякий смысл. Катце в тот момент ему почти поверил — своему золотоволосому демону. Ведь Рауль умел ласкать его тело, как никто другой, так, что он забывал даже, где находится. Но и мучить он умел точно также — искусно, страшно, безжалостно. И Аму никогда не было достаточно, он мечтал об абсолютной власти над ним. И, зная это, Катце делал раз за разом то, что умел лучше всего — подчинялся, подстраивался, выполнял приказы, но, похоже, бунтующий брокер его устраивал не меньше, и теперь как что-то ирреальное, Катце вспоминал, как в тот день всего лишь раз Ам позволил ему себя взять. От этого воспоминания в горле пересохло, а к глазам подступили слезы. Нет, Рауль не из гордости посылал его сюда, потому что гордости в Рауле не осталось. Он собственноручно испепелил ее, сжег на костре собственных страстей. Рауль посылал Катце не из ненависти, потому что ненависть была бы слишком слабым чувством к женщине, которая без труда получала заботу Меченого, его покровительство и его желание. Рауль мрачнел день ото дня, особенно после того, как его собственный друг взял брокера у него на глазах, уверяя, что делает это для его же блага. И в глубине зеленых глаз генетика Меченый видел нечто до боли знакомое. Катце, сидя на краю кровати Мимеи понял, почему Рауль его прислал. Он знал название этому чувству. Отчаяние! Катце расстегнул кобуру, достал оружие и приставил к бледной женской шее. Это ведь не было сложно — избавиться от пэта. Оставалось лишь нажать на курок. Под дулом вздрагивал пульс в бледно-голубой вене. В комнате царил полумрак, но даже в этом полумраке Катце увидел, что женщина смотрит прямо на него, и лоб ее покрыт испариной. Взгляд обреченный и в то же время пронзительный. В ушах стоял оглушительный звон давящей тишины. Он прекрасно знал, какими громкими могут быть в такой тишине выстрелы. Казалось, все вокруг залито стеклом, которое застыло и остановило время. Брокер пригляделся — на шее Мимеи красовались застарелые следы «ревности» Ама. Он проскользил дулом вдоль шеи к вороту ее рубашки и отогнул в сторону. Даже спустя столько времени были отчетливо видны кровоподтеки и ожоги в месте, где ворот жгутом сдавливал ей горло. Катце невольно сжал зубы. Нет. Всё было не так просто… Не выходило относиться к этому, как к приказу, или к работе. Не получалось абстрагироваться от того, что видели его глаза. Мужчина медленно опустил пистолет. Брокер больше не мог выносить ее взгляда и опустил голову, закрыв лицо ладонями и шумно вздохнув. Катце надеялся, что после того, как он начнет регулярно услаждать в постели Главу Синдиката, блонди забудет про Мимею и оставит ее, наконец, в покое, но как бы Катце ни старался, Рауль не забывал. Блонди сам не позволял ему оставить прошлое в прошлом, как и Ясон. Мысль о Ясоне мелькнула и растворилась сама собой. Минк сейчас не был важен. Когда случилось то невозможное признание, изорвавшую душу Катце в клочья и та бешеная ночь, после которой брокер называл своего хозяина «Рауль» и говорил ему «ты», словно равный, Катце решил, что что-то в их отношениях изменилось. Но Ам не был бы собой, если бы сам всё не испортил. Генетик дал ему этот дурацкий срок — семь дней «на решение вопроса», как он тогда выразился. Шесть из них уже прошло, и в голову Катце не пришло ровным счетом ничего нового. Кажется, напоследок Ам саркастически заметил, что на Чёрном Рынке у брокера пока что «выходной», и он вернется к работе, как только закончит разбираться с Домом Наслаждений. И Катце по обыкновению лишь ответил: — Да, Мастер Рауль, — поклонился ему и молча вышел. В тот момент ему все еще казалось, что «все просто» и происходит не с ним, но факт оставался фактом. Рауль увидел Катце с Ясоном и почти всю неделю трахал его молча, а в конце все равно потребовал голову Мадам Мамы. Неуемное желание Рауля обладать брокером уберегло его от расправы, но, казалось, что внутри у блонди что-то надломилось. Меченый понятия не имел, что происходило в его голове, и еще меньше знал о том, что происходило в его жизни. Катце до конца не понимал, зачем пришел в эту душную комнату, в которой сейчас сидел на краю кровати бледной Мимеи. Он вспомнил, как несколько минут назад Мэнэбу смотрел на него, как на спасителя, да и все остальные тоже, пока он шел по гостиной, а Мимея, казалось, его не узнавала и еле дышала. Какого черта он тут делает?! Да еще вооруженный! Ему показалось, что рукоять оружия жжет его кожу, и брокер испытывал сильнейшее отвращение к себе в это мгновение. Он осторожно поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру. Теперь брокер уже сожалел, что не смог избавиться от Рауля, когда у него была такая возможность. Рауль сошел с ума, если считал, что дает ему «выбор» — либо он, блонди, либо она, девица из борделя. И на пути этого безумия генетик накануне честно предлагал себя в жертву, подставляя брокеру голову. А Катце… не смог. Теперь же, руководствуясь своими извращенными представлениями о свободе выбора, Рауль требовал от Катце убрать ни в чем неповинную Маму, и был полностью уверен, что так и должно быть, что это — нормально. Он рассуждал так: раз монгрел по каким-то причинам не снёс ему голову, то непременно снесёт ей. Почему-то у блонди в его сверхинтеллектуальном мозгу не укладывалось, что бывает иначе! И требовал Ам покончить не просто с каким-то там неизвестным Катце человеком, которого он видел первый и последний раз в жизни, а с единственной женщиной, к которой брокер был по-своему не безразличен. Меченый согнулся и поцеловал Мимею в висок. Это был даже не поцелуй, а легкое осторожное касание, обозначающее его невысказанную нежность. Кожа ее оказалась мягкой, прохладной и слегка влажной от пота. — Не уходи… — еле расслышал он в полумраке. Женщина шевельнулась и повернулась к нему: — Не уходи, пожалуйста. Останься со мной. Мне так страшно, Катце! Мне даже некуда бежать… — прошептала она. — Он убьет меня! Катце с болью посмотрел в измученное лицо Мимеи и сжал в руке ее безвольные пальцы, затем отстегнул кобуру, стягивая с себя ремни, и положил ее на пол около кровати. Он заставил себя улыбнуться. — Нет, Ма… Рауль убьет нас обоих. Брокер снова склонился к ней, но на этот раз его поцелуй оказался менее целомудренным. Мужчина осторожно и нежно начал ласкать ее губы, чувствуя, как по его телу пробегает мелкая дрожь от того, что Мимея ему слабо отвечает. Не было криков, не было игр, не было томных взглядов и дразнящих улыбок, оставшихся в прошлом. Она тихо всхлипывала, и из ее глаз лились слезы. Катце ощущал их на своем лице, на соленых губах, и было в этом что-то такое, от чего щемило сердце. Под его руками она ожила, задышала, ее кожа потеплела, а тело начало отзываться на прикосновения. В этот раз Мимея не называла его чужим именем, она не мечтала о ком-то умершем и не выполняла свою работу, она просто была с ним. С Катце. Спустя несколько часов брокер ушел. Он оставил бармену указания относительно того, что ему делать, и просил перевести Маму в другое помещение, велев дождаться, когда он сам свяжется с ним, чтобы решить кое-какие вопросы. Меченый спешил, потому что вечером его уже ждал Рауль, а значит, у него было всего несколько часов, чтобы все подготовить. Во-первых, нужно было открыть чистый счет и перевести туда сумму, которой бы хватило Мимее на первое время, а во-вторых, завтра же он ее вывезет. Инсценировать смерть уже было некогда, поэтому брокер подставлялся по всем фронтам. Катце пожалел, что принял решение действовать только сейчас, когда было уже так поздно, что речь шла лишь о скорости выполнения задуманного, а не о том, чтобы уберечь себя. Если бы он занялся подготовкой в тот же самый день, что Рауль потребовал от Катце разобраться с ней, сейчас Мимея была бы уже в безопасности. Меченый прекрасно понимал, что вся затея была авантюрой, имеющей малый шанс на успех, но попытаться стоило. Уже потом он долго думал над тем, почему решил поступить именно так — почему он захотел защитить ее от того, от кого даже сам защищался с трудом? Отчего он не смог принести ее в жертву этому жестокому золотоволосому богу, вершившему его судьбу? Кем была ему Мимея? И только со временем Катце нашел ответ на этот вопрос. Пэт была его персональной иллюзией нормальной жизни. Когда он возвращался по вечерам в свою квартиру, и Мимея уже спала, закинув руку и ногу на скомканное одеяло и ворох подушек, потому что беременной иначе было неудобно спать, он ловил себя на том, что входил тихо, стараясь не шуметь, осторожно защелкивая замки. Скинув плащ, Катце потом мог час кряду сидеть в кресле и смотреть, как подрагивают ее ресницы во сне и представлять себе жизнь такой, какой она могла бы быть — без страха, без попыток выжить, без приказов и просьб, от которых невозможно отказаться. И в этой жизни была бы надежда, ссоры, совместные вечера, может быть, даже тихая старость, и не было бы выворачивающего, раздирающего нутро, точно дикий зверь, одиночества. Стоило одеть ее в обычную повседневную одежду, переместить в свою квартиру, как иллюзия становилась особенно реалистичной, будто он заглядывал через окно в чужую, но настоящую жизнь. Это немного пугало, потому что пэтов, ожидающих приплод, он видел не раз в специальных помещениях, которые отводились для особей, оставленных на выведение. Даже отправлял таких на перевозку, но почему-то в случае с ней все выглядело иначе. Если бы не приказ Ясона заставить ее кончить столько раз, сколько потребуется, чтобы «снять с пета сексуальное напряжение», такого бы с ним никогда не случилось. Слишком давно он ни к кому не прикасался, и эта непрошеная близость сыграла с ним злую шутку. Ход его мыслей изменился в тот момент, когда он осознал, что в квартире, в которой кроме него никто и никогда не был, на кровати, предназначенной лишь для одиночества, в его руках извивается женщина. Тогда Катце испугался и привел ей Мату, надеясь, что все вернется на круги своя. Как же она тогда разозлилась! И, вопреки здравому смыслу, вспоминая это, Меченый невольно улыбнулся. При виде него Мимея всегда выходила из себя и с трудом сдерживалась, даже после, когда стала гетерой в Доме Наслаждений. В тот первый раз в бреду Мимея сперва спутала брокера с Рики. И мужчине казалось, что так даже лучше, но самолюбие, откуда ни возьмись появившееся, неприятно кольнуло. Зато, когда потом Мимея поняла, кто с ней был… О, это выражение лица, будто Меченый виновен во всех бедах мира! Капризная девчонка, еще не имевшая понятия о том, что ей предстоит. Она так бесилась, что не может потребовать от него повторения пройденного. Иногда Мимея спала, закинув руку и ногу на Мату, который по ее настоянию сменил цвет и длину волос на точно такие же, как у Катце. Глаза у секс-андроида стали серыми и даже имитация голоса совпадала с тембром брокера. Наивная пэт полагала, что это его задевает. Когда ей удавалось, Мимея закатывала ему целые спектакли, развлекаясь с Мату у него на глазах. Надолго ее не хватало, и она засыпала рядом с машиной. Но в реальности, после этого вечерняя картина становилась более полной, и Катце сидел тихо напротив кровати, пил бренди и задумчиво разглядывал мягкие очертания ее тела, прильнувшего к его фантасмагорической «копии». Было так необычно осознавать, что это хрупкое существо способно вмещать новую жизнь, и что так происходит везде — однажды двое встречаются и появляется кто-то третий. Так происходило и у пэтов, и у полноценных людей, и никогда не произойдет у него, кастрированного полукровки, потому что единственный смысл его жизни — склонять голову перед блонди. Ничего из этого не могло принадлежать ему — ничего, что делало жизнь обыкновенной. Меченый понятия не имел, что такое семья, что значит иметь дом, отца с матерью или жену, которая ждет тебя вечерами, усталого и измотанного, наполняя своим тихим спокойным ожиданием время, когда ты возвращаешься домой. Он не знал, что такое радость, когда ты соединяешься с любимым человеком, и он дарит тебе наслаждение и экстаз. Говорят, если не знаешь, чего лишился, то и не страдаешь. И брокеру, возможно, было бы плевать, но он видел, как живут горожане, которым официально разрешалось иметь семьи и продолжать свой род. Спутник Танагуры жил иначе, какой-то своей сумбурной, расхлябанной жизнью, но там было место не только для Увеселительных Кварталов, и Катце сталкивался постоянно с тем, «как могло бы быть», если бы у него был выбор. По большей части ему было плевать на всё, но иногда, очень редко, парализованная душа начинала чувствовать, и тогда приходила боль. А потом Мимея родила, и из квартиры ее пришлось вывезти… Поднимаясь в апартаменты Рауля, Катце все еще просчитывал, с какой завтрашней партией пэтов ее лучше отправить. По прибытию в конечный пункт назначения один из его парней должен будет передать ей документы, а номер счета он ей скажет утром перед вылетом. Волноваться было больше не о чем, и с легкой душой Катце вошел к Раулю в последний раз и попытался сделать вид, что рад ему. Получилось немного натянуто, потому что после всего случившегося Меченый не представлял, как будет прикасаться к блонди. Катце уговаривал себя, что нужно вытерпеть эту ночь, ничем себя не выдав, и у него тогда все получится. Просто одна ночь с тем, чья единственная цель была выжечь его душу, потому что это было единственным, что принадлежало Катце. Он внутренне напрягся, когда блонди молча повел его за собой в спальню и также молча сам начал раздевать. Оказалось, что в этот раз от него ничего не требовалось. Вопреки ожиданиям, за весь вечер Ам ни разу не напомнил ему о том, что сроки вышли. Он не был зол, а был задумчив и рассеяно ласкал брокера, глядя в пустоту. Взгляд у Рауля был потухшим. Таким его Меченый еще никогда не видел. Ам даже не пытался овладеть им, лишь оглаживал, снова и снова проводя пальцами по контурам тела, будто хотел на ощупь запомнить, каково это. И ужаснее всего было для Катце осознать, что ему не приходилось ничего терпеть, как он решил про себя сначала. Прикосновения Рауля были так естественны, так привычны, так горьки, что Катце почти ненавидел себя и его за это. Себя — за то, что как бы он ни старался, его тело самостоятельно принимало решение, как реагировать на Ама. Его — за то, что был так безжалостен и жесток, но при этом говорил, что без Катце он ничто. Брокер не заметил, как сам уснул. Ам последний раз провел по его щеке рукой и всмотрелся в спокойное лицо, такое знакомое и далекое одновременно. Катце не потерял свою красоту с годами. Наоборот, он выглядел более мужественно. Ушла плавность, резче очерчивался подбородок и скулы. На висках и кое-где в рыжей шевелюре проглядывало серебро, будто художник решил несколькими штрихами оттенить образ. Тело монгрела было сухим, поджарым и стройным, и лишь еле заметные стыки на коже в паху напоминали о былом увечье. Рауль потянулся и прикрыл его до груди краем белоснежного одеяла. Он не был уверен, что сможет терпеть и дальше и лишь гладить столь желанное тело. — Ну, вот и всё, — тихо сказал блонди, глядя на него. Мужчина его не слышал, он спал, и его грудь мерно вздымалась. Ученый всё понял, как только Меченый вошел. Он знал, что дал Катце пистолет и назначил последний день, после которого всё и решилось… По неуловимым изменениям, заметным только тому, кто хорошо знает своего любовника, Рауль видел и чувствовал, что Катце выбрал не его. Это была не игра, не сражение, не ссора — ничего из того, что обычно крепче связывало их между собой. Рауль боялся, но знал, что однажды этот день наступит. Он устал держать его, устал за него цепляться, устал биться в невидимую стену, разделявшую их, устал притворяться, что имеет право на человека, никогда ему не принадлежавшего. Единственное, что Рауль мог теперь сделать для них обоих — отпустить Катце и сделать вид, что памяти не существует, что не существует боли, что не существует отчаяния, сводящего с ума. Нет, это не было ссорой или очередной выходкой его Катце. Это была пустота, расползающаяся внутри черной бездной, перед которой Рауль был совершенно бессилен.

* * *

Дождь стучал по крыше аэрокара, заливая лобовое стекло и заглушая шум двигателя. Кажется, этим утром небо решило за один раз избавиться от всей воды, накопившейся в низких грозовых тучах. Катце нервно постукивал пальцами по рулю, подгоняя машину к Дому Наслаждений. По идее, он должен был быть уже в офисе, через полтора часа отправлялась крупная партия пэтов в соседнюю систему. Им нужно успеть до того, как закончится предполетная подготовка саркофагов. Он вышел из аэрокара и направился к зданию. В витрине, на месте, где обычно любила курить Мадам Мама, разглядывая прохожих и демонстрируя себя в черном облегающем платье без украшений, сидела какая-то другая девушка с копной светлых волос, забранных в хвост, с алыми блестящими губами и золотыми бликами на лице, одетая в кружевное белое белье. Непривычно было видеть здесь кого-то другого. Катце ощутил смутное беспокойство, хотя прекрасно знал, что Мимея была не в состоянии, при всем желании сидеть здесь, да и по оставленным бармену Мэнэбу указаниям Мама скорее всего ждала его в одной из внутренних комнат, куда не заходили клиенты. Когда брокер вошел, он увидел Мэнэбу, стоявшего за стойкой и улыбавшегося какому-то парню, который пил виски и что-то увлеченно ему рассказывал. — Господин Катце? — с удивлением то ли спросил, то ли поприветствовал Меченого бармен, будто его не должно было здесь быть. — Она готова? — спросил брокер, доставая сигарету и привычно закуривая. Он выпустил дым и обвел глазами зал. Несколько секунд он слышал лишь, как негромко переговариваются в гостиной обитатели Дома Наслаждений, кто-то смеялся за стенкой, тихо играла музыка, из кухни время от времени выходили официанты с подносами, уставленными тарелками и ныряли в коридор, ведущий к будуарам. — Да, но… — запнулся бармен, и глаза его вдруг наполнились испугом. Катце медленно вынул недокуренную сигарету изо рта, сузил глаза и четко выговаривая каждое слово спросил: — В чем дело? Бармен сглотнул и лицо его стало совершенно белым: — Мадам Мамы в Доме нет. — Как нет?! — рявкнул Катце, зашвырнув окурок в сторону и в два прыжка очутился около Мэнэбу. — Она уехала… То есть ее увезли… люди…— сбивчиво затараторил бармен, и Катце схватил его за грудки и чуть ли не через стойку выдернул к себе. — Кто увез? Что за люди? — затряс он Мэнэбу в воцарившейся вокруг мертвой тишине. Все глаза в гостиной были направлены на них. — Я думал… мы думали… это ваши люди… я не знал… простите, господин Катце! Простите! Простите!!! — почти кричал Мэнэбу. — Идиот! — в сердцах выплюнул Катце и швырнул его на пол. — Идиот! Идиот! — проорал он, треснув со всей дури кулаком в стойку. — Чертов ублюдок! Сволочь! Чертова бездушная тварь! — брокер бушевал. Его душила ярость и бессилие. Мэнэбу отполз в сторону, заливаясь слезами, совершенно перепуганный. Меченый понимал, что мальчишка не виноват, что он ни при чём. Даже если бы он догадался, что забравшие Мимею «люди» не от Катце, то вряд ли смог бы им помешать. Брокер тяжело уселся на высокий табурет и не своим голосом произнес: — Налей мне… Мэнэбу тут же подскочил на ноги и кинулся обратно на свое рабочее место. Он поставил перед Катце стакан и дрожащими руками наполнил его до краев виски. Катце махнул стакан залпом и с силой опустил его на поверхность стойки. Что-то хрустнуло и стекло разлетелось мелкими осколками. Несколько капель крови засверкало в остром крошеве. — Господин Катце, — прошептал бармен, пытаясь как-то его утешить, но брокер лишь предупреждающе поднял ладонь и резко сказал: — Нет! Не надо… Он сполз с табурета и шатающейся походкой вышел на улицу. Брокер не был пьян, просто тело на несколько мгновений перестало нормально повиноваться. Катце встал посреди тротуара и задрал голову вверх. Холодные струи дождя падали ему на лоб, на закрытые веки, на скулы и смешивались с той «водой», что он хотел скрыть. Бессильные слезы ярости катились по его щекам, незаметные никому, кроме него самого. Страх затопил его сознание, но не за себя. Панический ужас, который родился от понимания того, что Мимеи нет. Он пытался несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоить бешено стучавшее сердце, но мышца в груди никак не успокаивалась. Ему хотелось завыть, заорать, упасть на холодный каменный тротуар, и он упал, больше не в силах выносить жгучую боль в груди. Упал на мокрый асфальт, на колени, согнулся, прижал лицо ладонями, весь сгорбился, будто молился давно умершему богу, сворачиваясь, точно эмбрион, и действительно завыл, тяжело, надрывно, до крови кусая кулак, которым пытался прикрыть рот. — Чертов ублюдок!!! Чертов ублюдок… ублюдок… — повторял Катце как заведенный. — Я тебя убью! Убью, тварь! Как Катце мог? Как мог так ошибиться и посчитать, что всё ему удастся, что он сможет обыграть Рауля? Так недооценить демона, прикинувшегося ангелом! Да он просто идиот, раз решил тягаться с этим исчадием ада. Когда первая волна ярости схлынула, Катце тяжело поднялся с колен и рассеянно посмотрел на кровоточащую руку. Брокер успел позабыть, что порезался. В офис он уже опаздывал. Погрузка началась без него, вот только теперь это не имело никакого значения. Вряд ли на этот раз Ам будет столь же милосерден, как в прошлый раз. Не надо было спать с Мимеей. Возможно, тогда был бы еще шанс… Брокер уселся в аэрокар, чувствуя себя опустошённым. Что теперь? Что дальше? Катце мог поехать в офис и сделать вид, что ничего не произошло, и, почти наверняка, Ам примет эту игру, но он больше так не мог. Ему становилось противно только от одной мысли об этом. Катце вытянул из бардачка салфетку и, чтобы остановить кровь, перетянул ладонь, которая отозвалась режущей болью. Значит, генетик считал, что у него терпение кончилось? Об этом Рауль предупреждал глупого монгрела? Ну, уж нет! Это у него, у Меченого, кончилось терпение, и Рауль понятия не имеет, что это означает! Катце стукнул замотанным кулаком по приборной доске, запустил двигатель и резко сорвал машину с места.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.