Защита вида и Целитель, в тени уснувший

«…Это так подкупает, что мне хочется вырвать твоё сердце из груди, и прижать его, бьющееся, к щеке…» Ясон Минк («Узы Любви», Р. Ёсихара)

Катце сидел с потерянным видом на огромном белом диване, стоявшем в гостиной. Его новое жилище казалось слишком большим и слишком светлым. Он пытался сосредоточиться на предстоящей встрече и листал на коммуникаторе электронное расписание. Секретарь прислал его еще утром, но мужчина взялся просматривать файл только сейчас. После трех суток без сна префект Кереса позволил себе полдня отдыха. К новой квартире Катце привыкал с трудом, как и к новой работе. Вот и теперь мысли все время сворачивали куда-то не туда. Вместо того, чтобы обдумывать, кого привлечь к восстановительным работам на территории двух десятков кварталов, пришедших в негодность еще лет пятьдесят назад, брокер отвлекался на дела Подполья. Вечером отбывали последние корабли на Руллу. Тот контракт с нестерильными фурнитурами с недавних пор проходил через него, и Ясон приказал Катце самому контролировать сроки. Он никак не мог понять, почему Минк передал сделку ему, ведь с тех пор, как контракт был заключен, им официально успели позаниматься и Лагат, и Ясон, и масса других кураторов, а после смены политического курса сделка вдруг оказалась вне закона. За стеной раздавалось тихое позвякивание. Молчаливый мужчина средних лет расставлял в соседней комнате посуду. На обеденном столе им «сооружалась» целая композиция из замысловатых блюд. Катце не нужно было его видеть, чтобы знать, чем он там занимается. Присутствие чужого человека в квартире Меченому не нравилось, даже раздражало. Они постепенно привыкали друг к другу. Точнее, привыкал Катце, потому что служащему, казалось, все равно, кому накрывать на стол. Брокер никак не мог определить, сколько тому лет. Мужчина с таким же успехом мог быть одного с Катце возраста, младше на пару лет или старше. В любом случае, спрашивать было как-то ни к чему. В тишине квартиры до Меченого продолжало доноситься негромкое позвякивание. Действующий префект Кереса знал уже всё наизусть — вот служащий берет тарелки, вот кладет приборы, приносит салатники и расставляет по местам с молчаливым упорством истинного борца за здоровье своего «работодателя», будь то Катце или сам дьявол. Бред, так ненавидимый Меченым, — обязательный обед в обязательное обеденное время. В собственной квартире Катце не чувствовал себя дома. Казалось, он зашел в гости к какому-то состоятельному мидасскому бизнесмену и нахально развалился на его дурацком белом диване. Нахальство его — лишь бравада, потому что в глубине души он ужасно боится запачкать обивку. Катце было бы проще, если бы он не замечал, насколько обстановка не соответствует ему, впрочем, как и нынешний статус. Брокеру не нравилось быть постоянно на виду. Он привык немного к другой «власти» — непубличной. Управлять из тени — его кредо. Служащий брокера по имени Соро был из бывших фурнитуров, и его должность при Катце называлась «управляющий хозяйством». Каким образом Соро дожил до столь преклонных для бывшего фурнитура лет — оставалось загадкой. Он же не был брокером на Черном Рынке, и никто не оказывал ему покровительства. Фурнитур наверняка подрабатывал все это время, где придется, хватаясь за любую возможность удержаться на плаву, и проявил достаточно сноровки, чтобы выжить. Вероятно, какое-то время он даже обитал в Кересе. К себе Катце заполучил Соро по программе трудоустройства «новых граждан», как теперь назывались жители Девятого Района, экс-фурнитуры и пэты. Как ни проверял его Меченый, связи между ним и Ясоном, или кем-либо еще из элиты, Катце не нашел. К федералам служащий тоже не имел никакого отношения, но, несмотря на полученные сведения, Катце все равно подозревал неладное. Это происходило скорее по привычке, и время от времени брокер проверял служащего по новой, потому что постоянно мучился подозрениями. Часы показывали два. Сейчас Соро должен был явиться перед ним и начать их бессмысленный ежедневный спор. Он будет звать его обедать, призывать питаться по-человечески, а Катце будет слать его ко всем чертям, грозить уволить, стараться игнорировать, а после сдастся, выйдет в чертову столовую и сядет вяло ковыряться в тарелке. Потом брокер будет весь оставшийся день на нем срываться — без крика, без оскорблений, раз за разом заставляя его метаться туда-сюда то за сигаретами, которые «кажется остались где-то там», то за зубочистками, то за бессмысленным пивом, которое в итоге Катце не пил, а оставлял на столе подле себя выдыхаться. Как его Соро терпел, брокер не мог понять. Последнее время он стал раздражительным и дома давал себе волю. Любой другой на месте слуги послал бы его куда подальше и просил перевода, но «фурнитурство» просто так из человека не выбьешь. Катце почему-то вспомнил слова из прошлой жизни: «У тебя не тело, а мозги фурнитура! И сдохнешь ты, как фурнитур...». Когда-то так о нем самом говорил Рауль. Рауль… Воспоминание оказалось настолько ярким, что внутри все заныло. Он сжал и разжал пальцы, будто опять скручивает в кулак его белоснежный воротник стойкой, расшитый золотом, и в руку вместе с тканью попадает тяжелый золотой локон. Ам не сопротивляется и позволяет вжать черное дуло пистолета в свое совершенное лицо. И Катце не нажимает на курок. Сердце бешено стучит... Брокер сделал глубокий вдох и выдох. Только этого ему еще не хватало! Он и так чертовски рассеян. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как они виделись в последний раз, и воспоминание застало его врасплох. Кто бы мог подумать — такая ерунда выводила его из равновесия! Он выругался про себя, резким движением достал из пачки сигарету и закурил. Не успел он сделать и двух затяжек, как в комнате материализовался Соро с немым укором в глазах. — Что?! — метнув на него испепеляющий взгляд, поинтересовался Катце. Соро поджал губы, подошел к нему, взял со стойки пепельницу и многозначительно поднес к лицу префекта. — Какой же ты!.. — запнулся Катце. — Как гребаный репей!!! — постарался выразиться наиболее тактично Меченый, яростно раздавив почти целую сигарету в стеклянной ёмкости. — У вас еще два месяца инъекций регенераторов, господин Рэд, — невозмутимо парировал Соро и направился мимо него к стенной панели, — не более двух сигарет в день. С тихим шелестом выдвинулся небольшой контейнер, в котором хранились ампулы и шприц-пистолет. Привычным отточенным движением Соро сменил иглу, вставил ампулу и вернулся к Катце, который с остервенением уже закатывал рукав и подставлял руку «управляющему хозяйством». — Ну-ка напомни мне, ты у нас, что ли, врач? С этим я могу спокойно справиться и сам! — раздраженно сказал брокер. Соро на колкости никогда не обращал внимания: — Вы правы, конечно, господин Рэд, я всего лишь управляющий хозяйством в ваших апартаментах, но и вы не доктор. А вот настоящий врач как раз оставил рекомендации, и им неплохо было бы следовать. Вам предписано соблюдать определенные правила в восстановительный период. Поскольку вы человек очень занятой, я стараюсь следить за тем, чтобы вы не забывали их выполнять и не забивали себе этим голову. — Ты меня в могилу сведешь своими этими правилами! — возмутился Катце, опуская после укола рукав и поднимаясь, чтобы пройти в столовую. Служащий убрал все на место. — Нет, господин Рэд, вы сами с этим неплохо справляетесь, — отвесив учтивый поклон Меченому, Соро прошел вслед за ним и начал подавать еду. Катце скептически глянул на нечто бесформенное, вареное, одиноко лежащее посреди белой тарелки. Он опознал лишь скрученный темно-зелеными узелками салат из морской капусты, лежащий рядом с основным блюдом. Действующий префект Кереса с недоверием потыкал биомассу вилкой и вздохнул. Своим внешним видом эта штука напоминала разбухшую в воде питательную пластинку из стандартного сухпайка для спасательных капсул — такая же мерзкая. Соро пичкал его «полезной едой» по пять-шесть раз в день, если «господин Рэд» находился в пределах его досягаемости, и проявлял в этом деле редкостное упорство. И лишь в Префектуре Меченому удавалось избегать этой диеты. Соро быстро понял, что на работе Катце плюет на все предписания врача, и его следующим ходом стал ежедневный звонок секретарю «господина Рэда», дабы тот озаботился вопросами своевременного принятия лекарств и дробным здоровым питанием своего босса. — Надо заменить тебя на андроида! — сказал Катце, морщась и запихивая в рот кусок «еды». Это было что-то рыбное и тоже смолотое в кашу. — Вы этого не сделаете, — парировал Соро, — потому что андроиду доверяли бы еще меньше, чем мне. Катце хмыкнул в ответ — в этом Соро был прав. С некоторых пор ему везде мерещилась слежка, а каждого андроида он неизменно подозревал в том, что тот записывает и передает все, что видит куда-то дальше. И, хотя смысла уже никакого в этом не было, иррациональный страх все же всплывал из глубин подсознания. Даже охрану Катце составляли люди, а не военные андроиды. Как относиться к собственному положению, Катце еще не понял. Он ждал, что после последней встречи с Ясоном на его бывшей квартире, блонди каким-то образом с ним свяжется, начнет отдавать распоряжения, скажет, что нужно делать, но ничего подобного не происходило. Тот про него словно забыл. В итоге пришлось действовать на свое усмотрение. Катце сделал одно потрясающее открытие — ему пришлось на самом деле выполнять функции префекта Кереса и участвовать в каких-то собраниях, дебатах и черт знает чём, а также разбираться в административных и финансовых вопросах района, отчего голова шла кругом. Никогда прежде ему не доводилось столько разговаривать. Похоже, должность требовала от него владения ораторским искусством и навыками выступления на публике. И то, и другое Катце делал вполне сносно и спокойно, но ему не нравилось болтать не по делу, поэтому в СМИ его окрестили самым немногословным префектом Амои. Делать это со своим теперешним лицом было поначалу несколько неловко, но имиджмейкеры в один голос советовали оставить все, как есть, чтобы создать образ эдакого сурового, умудренного опытом выходца из Кереса, коим он являлся лишь номинально. Деятельность нового префекта сводилась не только к распоряжениям, которые он отдавал своему персоналу, но и к постоянным встречам с самыми разными людьми. В частности, ему пришлось очень долго отвечать на вопросы на пресс-конференции после «официального вступления» в должность, разрекламированного в СМИ. За это время он умудрился уже увидеться с Лагатом раз пять, и всегда темой встречи были вопросы интеграции его района в жизнь Мидаса. Конечно, и тут не обошлось без «грязной работы», но Катце даже не сомневался, что так и будет. Он бы удивился, если бы все было с точностью до наоборот. Лагат никогда на него не давил и обсуждал все с неизменной дежурной улыбкой, которой в прежние времена одаривал лишь высокопоставленных инопланетных гостей. Перед префектом ставились определенные задачи, вполне официального толка, и Лагату дела не было до того, каким именно образом Катце их будет выполнять. Гидеон лишь предоставлял финансирование, после изучения его отчетов о работе и заявок на предоставление материальной помощи. Время от времени от Ясона Катце приходили какие-то безликие файлы с планами, включавшими изменения в направлениях деятельности Рынка и ни слова про Девятый Район, так что в некотором смысле он был предоставлен сам себе. Чаще всего выходило так, что в перерывах между присутствием на встрече с активистами района и встрече с представителем компании, осуществлявшей реставрацию ветхого жилья в Кересе, Катце занимался делами Подполья. Он отсылал многочисленные указания через переносной компьютер, болтавшийся всю дорогу у него на коленях, а коммуникатор заменил на гарнитуру и был больше похож на телефонного оператора, чем на «грозу» Черного Рынка, координируя работу подчиненных. Пока Меченый ехал в аэрокаре с водителем, он успевал сделать массу полезных для дела вещей, и у него совершенно не оставалось времени на то, чтобы задумываться о собственной жизни. Он оказался «женат» на Кересе. Помимо личного шофера, у префекта Кереса был свой секретарь, в подчинении— команда управленцев из людей и цветной элиты, с которыми он целыми днями решал бесконечные задачи по восстановлению района. Сегодня он должен был «показаться» жителям под прицелами камер журналистов, пожать несколько рук, а потом увидеться с начальником районной полиции по поводу отрядов зачистки и по вопросам регулирования правопорядка. Все это сильно отличалось от того, к чему он привык. Возвращаясь домой, Катце валился с ног и мгновенно засыпал, а утром всё начиналось сначала. Он уже не помнил, кто и когда последний раз обращался к нему по имени, а не «Господин Префект» или «Господин Рэд». Пока аэрокар летел по городу, Катце открыл файл, которого давно ждал. Досье. Несколько фотографий плохого качества, сделанных с уличных камер, и краткая банковская выписка с последними сделками. Кое-кто по личной просьбе Меченого раздобыл для него эту информацию. Он увеличил одну из фотографий и долго всматривался в женский силуэт. Она стояла в пол-оборота, глядя на дорогу, будто ждала кого-то. Женщина была одета в скромное черное платье, с глухим воротом, длиной ниже колена, а в руках держала небольшую сумку, и, хотя черты лица на мутноватом изображении обозначались лишь тенями, Катце безошибочно узнал в ней Мимею. Фотография была сделана несколько месяцев назад, сразу после похорон Госпожи Рури Оды, хозяйки Дома Наслаждений, назвавшей ее своей наследницей. Очевидно, Мимея возвращалась в отель после панихиды. Катце задумчиво провел пальцем по экрану. Ясон не солгал — она был жива. Выписка подтверждала, что Мадам Мама теперь стала владелицей заведения. Была еще информация по ее новому ID, полученному в тот день, когда он шел к Раулю с намерением узнать, что тот сделал с «его женщиной». Документ был выдан на имя Пандоры Оды — фамилию Мимея получила от госпожи Рури, как удочеренная посмертно наследница. Имя «Пандора» осталось неизменным, и было взято из поддельного ID, под которым Мимея много лет значилась в Доме Наслаждений как пэт породы «далтон». Оперативность «выдачи» гражданства поражала. Чувствовалась рука Ясона. Он поставил точку во всей этой истории — развёл всех по углам, точно малых детей, и по-своему решил все вопросы. Сейчас Катце был жив, относительно здоров и даже свободен от Рауля, и совершенно не понимал, что для блонди, созданного Юпитером лишь для одной цели, — работать с человеческим биоматериалом, отношения с ним — это выход за все установленные правилами рамки. Так отчаянно влюбиться в этот материал было подобно смерти. И то, что в пылу ссоры между любовниками Ам просто не рассчитал свои нечеловеческие силы, для Минка было чем-то естественным. Блонди знал, что Рауль впервые имел дело со столь сильными эмоциями. Надо сказать, Ам держался хорошо. Минк не раз просматривал настоящую запись с камер и прекрасно знал, что ученый до последнего ничего не предпринимал. Ясон видел смесь удивления и разочарования на его лице, когда Катце наконец нажал на курок. И даже после этого Рауль все еще терпел, но, когда он увидел, как Меченый хладнокровно перезаряжает лазерный пистолет, обида и ярость затопили его сознание, и Ам больше не стал сдерживаться. Возможно, в этот момент он вообще ни о чем не думал и лишь позволил своему телу действовать, а тело было запрограммировано выживать всегда, когда нет иного приказа от мозга. Но в одном Катце был прав — даже если бы Ясон не «подтасовал карты», однажды у Рауля все равно бы не хватило выдержки. Ведь чтобы научиться отпускать, тому же Минку пришлось умереть. Какая, однако, ирония — близость смерти всегда показывала кто есть кто, даже если ты блонди. Нейрокорректор еле справлялся с безумием, охватившим его по отношению к брокеру, и лучшее, что он мог придумать, чтобы уберечь предмет своей страсти — это отдалиться от него. Именно это решение Рауль и озвучил Ясону, как только пришел в себя. Ученый сказал, что всё это от начала и до самого конца было ошибкой. Тем не менее, пока Катце лежал без сознания, вставший на ноги Рауль приезжал к нему каждый день и часами оставался в палате. Медперсоналу строго-настрого запрещалось распространяться об этих посещениях, и, надо отдать им должное, они удерживали свой язык за зубами даже при Катце. Никто не хотел лишиться работы и головы. Ясон не имел ничего против, так как знал, что стоит брокеру прийти в сознание, Ам прекратит приезжать. Любой другой решил бы, что Рауля мучает раскаяние в содеянном или сострадание к брокеру, но Ясон знал, что это не так, и понимал друга лучше «любого другого». Рауль хотел запомнить, насмотреться на Катце перед тем, как уйти навсегда: изуродованного собственными руками, опутанного трубками и обклеенного датчиками, чтобы решиться окончательно оставить его в покое. Это был способ перебороть свои страсти. В некотором смысле, Рауль жертвовал своими желаниями во благо брокера, отпуская его и позволяя выбрать другую судьбу, а не тащить за собой в бездну. Такой неопределенности в отношениях Ясон не понимал. Самый ярый сторонник идеологии прежнего Юпитера, Рауль вдруг нарушил все его постулаты ради бывшего фурнитура, но почему-то так и не решил, что с ним делать дальше. Впрочем, прошло слишком мало времени, чтобы судить о том, было ли это увлечение Рауля чем-то слишком серьезным, что проходит сквозь года, как это было с Ясоном. Ам отношений этих не контролировал, как и не контролировал Катце, в отличие от Ясона, сделавшего Рики своим пэтом. Зато отказ брокера выдвинуть обвинения против Рауля ясно дал понять, как Катце относился к ученому. Посвящать генетика в свои наблюдения за брокером Ясон не спешил. Минк с интересом стороннего наблюдателя рассматривал произошедшее между ними, будто под микроскопом, отмечая про себя ключевые моменты. Эта связь вызывала интерес. Возможно, у этих двоих было больше шансов, чем у него с Темным, ведь Ам в итоге приравнял Катце к себе, человека умного и умудренного опытом. Брокер для Рауля оказался достойным противником со своими принципами. Возможно, шансы у них есть и сейчас, вот только Ясон этого уже не узнает. — Собираешься? — Минк сложил руки на груди, привалившись к стене, и наблюдал, как Рауль просматривает файлы отчета и сверяется с локальной базой. Волосы его друга были убраны назад, а одна надоедливая прядь выбивалась и постоянно падала на глаза. Рауль с раздражением смахивал ее и продолжал что-то вносить в компьютер. От Ясона не укрылось, что с координацией у ученого до сих пор были небольшие проблемы. Ранение с клинической смертью не прошли для мозга бесследно. Для окончательного восстановления функций требовалось время. — Можно сказать и так, — отозвался Ам. Лицо его было безмятежным, совсем таким же, как много лет назад, когда не было еще ни истории с Рики, ни истории с Катце. За работой Рауль становился самим собой. Ясон невольно опустил глаза, не в силах на это смотреть. Рауль между тем, не отрываясь от панели, безучастно сказал: — Корабль сегодня вечером. — Знаю, — тихо отозвался Ясон, и на какое-то время между ними повисла тишина. Рауль не обращал на это никакого внимания. Было слышно, как шелестят нажимаемые клавиши. Пауза несколько затянулась и, собравшись с мыслями, Минк произнес: — Возможно, я перестарался. — Возможно, — почти сразу кивнул головой Рауль, продолжая сверяться с очередным списком данных: последние приготовления перед ссылкой. — Ты уверен, что не хочешь остаться? — неожиданно поинтересовался Ясон. Руки Рауля на секунду замерли, и он поднял на друга насмешливый взгляд: — Странный вопрос, Ясон, особенно учитывая, что «отъезд» — вынужденная мера. — Айшу оправдали… — заметил Минк и пожал плечами, как бы говоря, что нет ничего такого в его вопросе. В конце концов, Рауль был хорошим специалистом, и его знания пригодились бы тут. Он бы мог его устроить, если не в прежнем качестве, то в каком-нибудь другом. Сменить внешность не так уж и сложно. — После всего этого фарса с «арестом» и «судом» обязательно останется кто-нибудь, знающий кто я, и он найдет способ до меня добраться. А может быть, это будешь ты сам? Я уже не знаю даже чего от тебя ожидать. — Неужели ты думаешь, что всё, что я делал в последнее время — бессмысленно? — Я так не говорил, — покачал головой Рауль, — «жертвуй малым ради великого». Я же всё понимаю. Ты просчитал условия, при которых возможно быстрое достижение цели, получение наибольшего эффекта при наименьших потерях. Не пострадало ничего, кроме моей гордости, Ясон, — он поднял зеленые глаза на друга и усмехнулся. — Приношу тебе мои глубочайшие извинения, Рауль, — серьезно сказал Ясон, слегка склонив голову. — Принято, — отозвался генетик. СМИ во всю трубили о том, что скоро состоится суд над бывшим Главой Синдиката Раулем Амом и другими его представителями, столько лет угнетавшими людей и препятствовавшими развитию общества. Сцена суда и признания вины были записаны заранее, как только Рауль смог ходить. Предложенному Ясоном сценарию практически никто не сопротивлялся. Разве что только Жильбер, которого пришлось держать какое-то время в камере на пару с его помощником Винсентом, после того, как остальных уже выпустили. Журналисты также сообщали, что не все дзинкотаи «плохие», а были и такие, как Гидеон Лагат или Орфей Зави, чуть ли не истинные борцы сопротивления, раскаявшиеся и сочувствующие простым монгрелам, годами незаметно облегчающие участь людей в Мидасе и в гнезде разврата — Эосе, а также прочие представители цветной элиты, благодаря которым и стали возможны столь разительные перемены. Восторженные статьи, воспевающие героев нового политического курса перемежались с гневными, разгромными в адрес тех, кто не желал перемен и сопротивлялся новым веяниям. Одним из таких врагов всего нового был назвал Господин Ам, экс Глава Синдиката. При этом Айша, возглавивший Синдикат следом, выставлялся чуть ли не жертвой ужасных обстоятельств и всячески «обелялся». Элита через одного делилась на «черных» и «белых», так что сказать наверняка, что все дзинкотаи — зло, не представлялось возможным. Конечно, все это не имело никакого отношения к реальному положению дел. В какой-то момент Ясон взял в привычку навещать Рауля в его апартаментах и беседовать с ним, когда тот вернулся в строй. Однажды он застал ученого за просмотром телевидения Мидаса. Ам тогда еще усмехнулся и сказал, что это полная безвкусица, и, если бы он так подставил Ясона, то придумал бы что-то поинтереснее, чем запрещенные эксперименты над людьми. На что Ясон ответил, что Рауль бы его никогда не подставил, потому что он, Минк, умнее — сделал из идеального блонди самого неидеального. Более феерическую демонстрацию «падения с пьедестала» было сложно придумать. В эфире постоянно показывали новые «счастливые пары», соединившиеся законным браком на территории Девятого Района, каждый раз упоминая тех, кто были первыми. Первопроходцами в этом нелегком супружеском деле стали некие Пирра и Гай, не побоявшиеся зарегистрировать первый в истории брак среди монгрелов Кереса, после Восстания двухсотлетней давности. Затем почти всегда шел новостной блок с кадрами, где был запечатлён вечно хмурый и молчаливый префект Кереса в окружении монгрелов на каком-нибудь строящемся объекте или в компании с самим Гидеоном Лагатом. Блонди всегда был улыбчивым и светлым, в противовес Катце, и лишь немного превосходил главу Девятого Района в росте. Минк догадывался, что Рауль смотрел весь этот бред лишь для того, чтобы увидеть брокера. Как правило, пары минут ему хватало, чтобы с отсутствующим видом выключить трансляцию и заняться работой. Сегодня Ясон зашел к Раулю в последний раз. Времени не осталось... — Ты сам прекрасно знаешь, что мне больше нечего здесь делать, — говорил ученый. — Полагаю, что постепенно моя деятельность даже на Амои станет вне закона. Я прекрасно подхожу на роль чудовища, оставшегося от прежнего режима. На меня удобнее всего сваливать грехи. Так что поездка на Руллу для меня — фактически подарок судьбы. Не так ли, Ясон? А здесь Глава Синдиката — Айша. Ему и карты в руки. Ясон с пониманием кивнул головой: — В этом есть свой резон. — Конечно, есть. Всегда, когда исполняющий его обязанности вернет Розену этот сомнительный «трон». — Кассий Пэлла? — усмехнулся Минк. — Он чтит букву нового закона и абсолютно равнодушен ко всему, кроме соблюдения установленных правил. С ним проблем не возникнет. Правда, еще неизвестно как к этому отнесется Айша. — У Розена механическая душа, — сыронизировал ученый, — поэтому он посчитает все «за» и «против» и выдаст наиболее вероятностный результат. Рауль снова уткнулся в голопанель, продолжив сверку. Он методично выкидывал ненужное и перекачивал данные, стараясь больше ни о чем не думать. — Ты с ним попрощался? — вдруг спросил Минк. — С кем? — не отрываясь от экрана, ответил вопросом на вопрос нейрокорректор. — Ты знаешь, о ком я… — Это ни к чему, — равнодушно отозвался Рауль. Внимательно глядя на реакцию Ама, Ясон добавил: — А мне казалось — вы близки... Рауль упорно делал вид, что занят, избегая его взгляда, и небрежно ответил: — Да неужели? Скажи это дыре в моей груди. — Знаешь, ты тоже не был особо нежен. Лишь на мгновение руки генетика дрогнули, перестав касаться клавиш. Он слегка нахмурился: — С ним всё в порядке, и он снова работает на тебя. Это свободный человек. Кажется, это так теперь называется? Ясон скептически хмыкнул: — Да, Рауль, так и называется… и он не работает на меня. После отправки последней партии, кто-нибудь другой займется Рынком. У Катце и так дел полно. — Ты говорил, приступ вовремя сняли? — как бы между прочим заметил Рауль, продолжая всматриваться в цифры на голопанели. — Волноваться не о чем. — Я и не волновался. — Насколько я знаю, он получает регенераторы, — добавил Минк, с интересом наблюдая за реакцией Рауля. Ясон делал вид, что не замечает за маской безразличия тщательно скрываемого раздражения. — Если можно, я бы предпочел более значимую тему для разговора, — сухо сказал генетик. Ясон коротко кивнул, соглашаясь с его просьбой. Минк приблизился к столу, за которым работал Рауль, и провел пальцами по краю отполированной поверхности, а затем задумчиво посмотрел на друга. — Их много… — сказал он негромко. — Чего именно? — Проектов «Юпитер». Рауль в недоумении вскинул бровь и даже перестал печатать: — В каком смысле «много»? — В прямом, — Ясон присел на край, глядя сверху вниз на Рауля. — Давай, не будем притворяться, что я — это тот первый Минк? Рауль лишь кивнул головой. — Мне всё равно, кто ты. В любом случае, мой друг был другим, так что я не имею никаких иллюзий на этот счет. Так что там с проектами? — Этот был последним. Трехтысячным, — Ясон холодно улыбнулся, и от этого чужого взгляда неестественно синих глаз Раулю стало неуютно. — Люди из «Бездны» не создавали ничего уникального, как потом это пытались представить. «Создатель» лишь восхищался технологией Юпитера. Он действительно его собрал вместе с членами ABYSS T.T., но это то, что нам всегда рассказывала сама Машина. Юпитер еще называл своего якобы творца «Родитель». Потом этот человек согласился стать первым дзинкотаем, и ты знаешь, чем это закончилось. Когда я был внутри, я нашел следы того, как Лямбда старательно стирал все идентификационные сведения о нем, будто это какая-то «страшная тайна». Ясон немного помолчал, о чем-то задумавшись, а затем заговорил на совершенно другую тему: — Ты знаешь, а ведь она от меня ушла, Пирра — моя «дочь», помнишь? Рауль снова быстро перебирал клавиши и время от времени немного резковатым движением убирал за ухо выбивавшуюся прядь. Он спешил, создавая архивы и внося в них поправки. Ученому не хотелось, чтобы результаты его трудов в области генетики пропали зря. Минк вспомнил, каким было лицо его друга, когда он, не рассчитав силу, чуть не убил брокера; сколько эмоций сменилось на нем за те несколько секунд, что Ясон ощупывал окровавленную голову Катце. А сейчас на Рауле была маска. — Не скажу, что я был от нее в восторге, — равнодушно заметил Ам, — но да, я удивлен. Она же была самой твоей верной собачонкой… О, прости, человеком. Всё время забываю о новых порядках! Ясон вздохнул. Выпады Рауля в его сторону были вполне оправданы, учитывая все произошедшее. Рауль прекрасно знал, что Юпитер теперь лишь машина, находящаяся под полным контролем этого странного существа, в теле дзинкотая, называющего себя его другом и задающего вопросы, которые выворачивали его душу наизнанку. Пожалуй, сейчас только это существо и понимает, что с ним происходит, и это стоит того, чтобы сделать небольшой перерыв. До отъезда еще есть время. Он успеет доделать архив. Ученый отложил всё в сторону и жестом пригласил Ясона сесть, затем достал из бара два бокала и бутылку вина. — Так что случилось? — спросил он, усаживаясь на диван рядом с другом и протягивая ему бокал. Ясон улыбнулся, и улыбка эта вышла вполне человеческой и грустной: — Она сказала, что я больше в ней не нуждаюсь. Представляешь? Я подумал, такая самоуверенная. Разве такие, как мы могут вообще в ком-либо «нуждаться»? Я отнесся скептически к ее словам. — Не знаю, зачем ты мне это рассказываешь, Ясон, — ответил Ам, отпивая вино, — но я тебя слушаю. — В моем рассказе нет никакого умысла, Рауль. Я говорю это тебе, потому что больше мне такое сказать некому. Я сейчас думаю, что Пирра была права. Это я в ней нуждался. Возможно, она не давала мне окончательно сойти с ума. Как считаешь? В ответ Ам промолчал, и Ясон добавил: — Инстинкт — великая вещь, птенцы не могут вечно сидеть в гнезде, наполняя смыслом его сухие ветки, и теперь я — лишь старое пустое гнездо, — он усмехнулся, отпивая вино. — Да ты поэт, Ясон, — поднимая бокал, будто это тост, мрачно пошутил Рауль. — Правда, не самый лучший. — Я — это просто я, — устало ответил блонди, коснувшись его бокала своим с тихим звоном, и откинулся на спинку дивана. Минк думал, что скоро здесь, на Амои, всё изменится до неузнаваемости. Он точно не знал, насколько, и даже не знал, что будет с ними — с элитой, но это мало его заботило. Перемены, начатые им, было не остановить. Все вокруг по привычке продолжали звать его Ясоном в честь прототипа, но сам он помнил, что силой должен обладать только тот, кто может её использовать, а настоящий Ясон от силы отказался давным-давно. Так может было что-то не то в том утверждении мертвой машины? Может, где-то закралась ошибка? Или он сам — Ясон — всего лишь ошибка? Сомнения… Этим всегда отличались мыслящие существа. Сомнения — это и осторожность, и бесстрашие, призванные сохранять установленный порядок или нарушать его, это механизм разрушения и созидания, с самого начала заложенный в любой системе. И только так у жизни появлялся новый шанс. ОН пришел в этот мир, чтобы исцелить его, залечить уродливые раны, дать надежду и исполнить свое предназначение, и вовсе необязательно для этого быть тем, кому все кланяются. Для этого достаточно просто быть. Хотя бы какое-то время… Существовала масса способов заставить людей вокруг делать то, что ему нужно. Но есть ли в этом смысл, когда он уже исполнил задуманное? Есть ли смысл во всем его могуществе, власти и богатстве? Ясон знал ответ. Смысл в этом двулунном мире был лишь в том, как смотрел на него монгрел с черными волосами и глазами, напоминавшими первобытную космическую бездну — тот самый юноша, которого он встретил на одной из улиц шумного, душного Мидаса. Наверное, это случилось давным-давно, в прошлой жизни. Наверное, это случилось не с ним. Но теперь внутри ощущалась лишь оглушающая пустота… Его пустота. Рядом с ним Рауль молчал о чем-то своем, и Минк уже забыл, что в комнате кто-то есть, кроме него, и... Фантом Рики, одетый в кожаные штаны и куртку, серьезно посмотрел на Минка своими темными как ночь глазами, уселся напротив на несуществующий стул, высоко закинув в воздухе ногу на ногу, склонил голову и небрежно прикурил. Несколько черных прядей упали ему на лоб. На горле монгрела поблескивал ошейник, а в полупрозрачных пальцах была зажата «Черная Луна». Куртка Рики была расстёгнута, и блонди заметил, что в его груди зияет огромная дыра. Вокруг нее быстро расползалось темное пятно. Ясон почти слышал, как жидкость сочится на пол. Он проследил путь капель по полу до дивана, на котором сидел сам, и понял, что его белый сьют весь залит черной, как смола, кровью, а вместо бокала в руке бьется человеческое сердце. Мышца, зажатая в пальцах, пульсировала, и при каждом ударе сотрясала всю руку, державшую ее. …Это так подкупает, что мне хочется вырвать твоё сердце из груди, и прижать его, бьющееся, к щеке... До боли знакомым жестом фантом расслабленно откинулся назад, улыбаясь. Прикрыл глаза. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, Ясон почувствовал, что не может дышать. По его щеке медленно катилась слеза, обжигая кожу, точно расплавленный металл…