Аконит

Она приходит ночью; Маюри редко ложится до полуночи, так что найти его в это время в кабинете проще простого. Он успевает удивиться ее внешнему виду — волосы растрепаны, хаори наброшено небрежно и дыхание сбито — а потом ловит ее взгляд. И думает, что документация может подождать до завтра. Он не знает, чего бы он хотел больше: чтобы Унохана вечно смотрела на него с такой надеждой — или никогда больше не видеть в ее глазах такого отчаяния. В реанимационной светло и шумно, некоторые лица ему знакомы: та испуганная девочка — четвертый офицер Исане, дрожащий, как осиновый лист, блондин — Ясочика Иемура, те двое в углу — седьмой и десятый офицеры. То, что лежит на столе, когда-то было лейтенантом Ямадой. — Нет, — заявляет он сразу же. — Это не имеет никакого смысла. — Да, — отвечает Унохана. — Если вы мне поможете, все получится. Или же, — она улыбается, но улыбка выходит болезненной, — вы сомневаетесь в собственных силах? Уже натягивая перчатки, Маюри задумывается, как этой женщине удается брать его на слабо с такой легкостью, но списывает это на свою любовь к азартным играм. Он не спрашивает, что произошло: если это нечто, что можно афишировать, то все появится на страницах Вестника, если же нет — то он и так ничего не узнает. Вообще-то, лейтенанта следовало бы добить из чистой жалости, но Маюри считает жалость бесполезным чувством, а Унохана готова отбросить ее ради лечения. Вообще-то, ни один человек бы с этим не справился, но их двое и они оба — лучшие в своем деле. Ямада Сейноске остается жив. Когда Унохана сжимает в ладонях чашку кофе, руки у нее дрожат — чуть заметно, и не увидишь, если не знать, куда смотреть. Маюри вспоминает слухи о том, что несколько десятков лет назад капитан четвертого отряда нашла в Руконгае двух мальчишек — и практически воспитала их как сыновей. Он видит это постыдной слабостью, но в глазах Уноханы — теплая благодарность, нежность и еще что-то менее уловимое, так что, пожалуй, он готов с этим смирится. И с тем, что ему приходится ловить ее, когда она оступается на лестнице, — тоже. — Сколько вы уже не спите? — уточняет он на всякий случай — в рассветных лучах тени над тонкими веками становятся куда более заметными. Она чуть наклоняет голову в покаянном жесте. — Видно мне придется попросить третьего и четвертого офицера заняться сегодняшними делами, — а затем осекается и мимолетным движением прикусывает нижнюю губу, — капитан Куроцучи, я... Не поцеловать ее в этот момент — куда большее преступление, чем все те, за которые он попал в Улей. — Нас могут увидеть, — выдыхает Унохана, когда получает шанс сказать хоть слово. — Плевать, — Маюри все равно, ей, судя по тому, что из его рук она выбираться не спешит, тоже; и действительно, как тут можно думать о безголовых существах, что снуют по территории отряда, когда у него к груди прижата лучшая женщина Готея, и у них есть как минимум пятнадцать минут, прежде чем их хватятся. За следующим поцелуем Унохана тянется к нему сама.