Аконит

Мобильный начинает верещать какой-то попсовой мелодией — опять Акон развлекался, делать ему нечего, кроме как по чужим телефонам лазить — и Маюри приходится поставить на пол неудобный чемодан и залезть за ним в карман.  — Вы крайне вовремя, — приветствием он себя не утруждает, — еще бы пара минут — и я бы отключил это устройство к дьявольской матери. На другом конце облегченно вздыхают; он морщится и ловит взгляд проходящей мимо сотрудницы аэропорта — та вздрагивает и ускоряет шаг.  — Самолет взорвется, — говорит Унохана, и Маюри подавляет желание крепко выругаться. До вылета около часа, вот-вот объявят посадку, и чужое ясновиденье никогда еще не было так не к месту.  — И чего вы от меня хотите? — интересуется он, пытаясь не выронить записную книжку с важным контактом. — Чтобы я бегал по всему зданию, размахивал белым флажочком и кричал «Люди, не садитесь на этот рейс, у меня было видение беды»? Боюсь, в таком случае вам придется освобождать меня из местной психушки. Унохана молчит долго — так, что Маюри кажется, будто она и не ответит вовсе — а потом тихо роняет «Возвращайтесь» и кладет трубку. Можно позвонить анонимно в службу безопасности — с его способностями вычислить, кто был доносчиком, не представится возможным. Самолет и пассажиров перетряхнут, бомбу наверняка обнаружат — тот, кто стоит за этим, не любит пользоваться услугами людей с талантом для подобных мелочей. Тот, кто стоит за этим, скорее всего захочет заполучить талант ясновиденья себе. Маюри все еще ценит жизнь Уноханы выше любой другой — даже выше сотни жизней этих несчастных, которые просто оказались не в том месте и не в то время. Он сдает билет и посылает sms, чтобы его забрали. Рейс назначен на 17:35. Еще один звонок настигает его в пробке на седьмой авеню за десять минут до этого времени. Услышав знакомый веселый голос, Маюри кривится так, что Акон, сидящий за рулем, может без труда определить абонента.  — Судя по тому, как ка-та-стро-фи-че-ски мы опаздываем на самолет, вам тоже не стоит лететь на нем, — пропевает Урахара.  — Знаю, — фыркает он. — Почему ты каждый раз пытаешься втянуть в свои проблемы меня? Из динамика доносятся шум и детские вопли — его коллега не может никуда отправиться без своего цирка на выезде, какая чудовищная несамостоятельность.  — Ну что вы, Куроцучи-саан, — интонации Урахары становятся вкрадчивыми, — это наша общая проблема, разве не так? Маюри хмыкает и сбрасывает звонок. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, он успевает поразмыслить, как же ему удалось в это ввязаться. Хотя, пять лет назад ему было невероятно интересно — противостояние абсолютного везения и истинного бессмертия обещало вылиться во что-то невероятное. Оно так и сделало, в общем. Унохана открывает ему дверь — бледнее мела. Маюри в этот самый миг понимает, как просто достать его через эту женщину — и что любому, кто попытается это сделать — даже тому же Урахаре — смерть покажется легким и приятным выходом. А потом она делает шаг вперед и утыкается ему в плечо; Маюри запоздало думает, что она и сама могла позвонить в службу безопасности, если бы правило невмешательства не сковывало ее по рукам и ногам. И что, предупредив его, она фактически это правило нарушила. Правила и законы перестают иметь значение на пороге небольшой съемной квартирки; Маюри прижимает к себе притихшую и молчаливую Унохану и обещается уехать — завтра же, куда-нибудь подальше от разборок обладателей великих талантов: в Австралию или там в Чили — великолепному врачу работа найдется везде, ему же свои научные труды можно писать где угодно. С видимого в окно рекламного плаката им тепло улыбается Айзен Соуске.