Дружба или любовь? На троих.

4. Их первое свидание.

______________________________________________________________________________________________ Рейтинг: NC-17 Жанры: Джен/Гет, немного романтики, лёгкий бриз детектива, AU. Предупреждения: как всегда ООС; может немного неприятных описаний, нецензурной лексики и насилия. Смерть второстепенных персонажей и наполовину ОМП. Дополнительные персонажи: Комамура, Ханатаро; упоминаются: Зараки, Тацки, Рукия, Тоширо, Хинамори, Рангику, Гин, Кейго, Нанао, Лиза, Нему, Чизуру, Шюхей, Кенсей, Тоусен, Сора. Важно: Вселенная AU, 32 страницы (бохМой), связи с предыдущими частями нет. ______________________________________________________________________________________________       Молодой невысокий юноша, прижимая к разрезанному предплечью руку, бежал, ковыляя, к спасительному выходу из полуразрушенной старой фабрики на безлюдной окраине города. Из раны на голове обильно текла кровь, заливая пол лица. Одежда была вся испачкана пылью, грязью, местами опять же кровью, а так же чем-то с виду липким и непонятным.       Юноша сильно хромал — из ноги, пробитой насквозь, торчал прут арматуры, но желание жить подгоняло его к заветной тонкой плисточке света, лежащей на полу перед ржавыми широкими дверьми, над которыми красовалась покосившаяся табличка «EXIT».       — Куда же ты-ы, Ямада-ку-у-ун?! — эхом разлетелся в пустом помещении чей-то звонкий голос, немного радостный.       Юноша застыл на месте, вздрогнув. Внезапно, кусочек пола, на котором светился тонкий лучик заходящего солнца, исчез. Обзор закрыло свесившееся практически до самого пола тело. Оно стало слегка покачиваться на верёвке, издавая тихий сухой скрип. У юноши расширились глаза от ужаса.       — Рукия… Милая… — тихо пробормотал он, смотря на бездыханное маленькое тело в голубом простом платьице.       В его голове, прежде чем она с хрустом отлетела с плеч, по самому краю сознания успела прокатиться единственная мысль: «За что?»

***

      Иноуэ Орихиме сидела на потёртом кожаном стуле с высокой спинкой в душноватом кабинете, практически под завязку заваленном различными бумагами и папками. Стеллажи и полки ломились от них, создавая давящую атмосферу. Не спасал даже потолочный вентилятор и маленький настольный, который Орихиме сначала стеснялась трогать без разрешения, но потом, после долгих-долгих жарких минут ожидания смело повернула в свою сторону.       Наконец, когда уже её терпение стало подходить к концу, а край простого салатного сарафана был вконец измят от напряжения и ожидания, дверь кабинета с громким треском распахнулась. Девушка чуть было не подскочила на месте от этого. Она оглянулась через плечо. В кабинет, еле протискивая своё двухметровое, широкоплечее тело, вошёл мужчина средних лет с огромной стопкой тоненьких папок.       — Вам помочь? — неуверенно спросила Орихиме, слабо понимая, как эта уменьшенная копия Пизанской башни не развалилась по дороге от архива, или ещё какого места до этого кабинета.       Мужчина, голова которого только-только вытыркивалась из-за папок, фыркнул что-то нечленораздельное, но явно по тону отрицательное, ногой обратно захлопнул дверь и направился к столу. Орихиме посторонилась, давая больше места для манёвра великану.       Как только папки оказались на столе, чудом не рассыпавшись в разные стороны, оба — и Орихиме, и мужчина вздохнули с явным облегчением. А Орихиме уселась обратно на стул. Она на всякий случай, в последний раз, мельком бросила взгляд на табличку, красовавшуюся на столе, чтобы не забыть от волнения или неправильно назвать мужчину: «Управление уголовных расследований. Глава восточного регионального отделения по городу Каракура. Майор Комамура Саджин».       — Комамура-сан, можно сразу вопрос? — сухо сглотнув, начала Орихиме первой разговор, чем заслужила вопросительный взгляд с толикой раздражения. Скорее всего, от усталости, потому как раздражение быстро исчезло, а взгляд светло-карих глаз смягчился.       — Иноуэ… — мужчина быстро открыл самую верхнюю тонкую папку и пробежал глазами по строчкам.       — Орихиме, — подсказала она, не дожидаясь, когда полицейский сам озвучит её имя. Тот лишь слабо улыбнулся и причесал пятерней каштановые короткие, но объёмные волосы.       — Подозреваю, что знаю, почему вы так взволнованы, Иноуэ-сан, — заговорил приятным баритоном майор, — но не переживайте зазря. Вас заочно никто ни в чём не обвиняет.       — А могут? — подол сарафана снова смялся во вспотевшем от лёгкого страха и неуверенности кулачке.       — Вас вызвали как свидетеля для дачи показаний, — майор Комамура вздохнул с какой-то обречённой тяжестью, оглядывая гору принесённых папок. — И то, косвенного. Если бы не один ваш старый знакомый, который по невероятно удачному стечению обстоятельств оказался полицейским, то вы бы сидели до сих пор дома.       — Ох, — Орихиме стала перебирать в уме всех знакомых, которые служили в полиции. На ум приходили только Хисаги Шюхей и его учитель Мугурума Кенсей. Обоих она хорошо знала, так как те долгое время жили в общежитии рядом с её домом, но только одного из них она знала с детства. — Шюхей-кун? — заметив, как майор по-доброму ухмыльнулся на такое дружеское, даже милое обращение к одному из самых серьёзных и хладнокровных криминалистов города, Орихиме тут же себя поправила. — То есть, Хисаги-сан? И… В чём же дело?       — Наш город довольно тихий и относительно не криминальный. Сами понимаете, большая кража или убийство здесь сродни взрыву телебашни в Токио. Но то, что происходит в последнее время, по новостям было решено не показывать.       Орихиме взволновалась сильнее — майор Комамура начал слишком издалека, видимо, подготавливая её к чему-то на самом деле страшному. Только вместо успокоения и подготовки она стала нервничать сильнее. Происшествие, которое полиция запретила разглашать в СМИ? И она как-то с этим связана. Жуть, да и только!       Орихиме судорожно вздохнула, чувствуя, как картинки ужасных сцен, которые разве что только можно вычитать в детективе, стали проявляться в сознании. Дурацкая её неуёмная фантазия!       — В последнее время в городе произошла череда смертей, — на этих словах майор стал разбирать принесённую гору папок, не уточняя, за какой конкретно период, — поначалу никто не мог понять, что происходит — жертвы все обнаруживались в разных концах города, были убиты разными способами. На теле одного, например, были множественные ранения острым режущим предметом. Другого просто повесили без видимых повреждений.       Комамура отвлёкся от созерцания кучи досье и изучающе посмотрел на Орихиме.       Ей стало не хорошо только от тех скудных описаний двух смертей… Нет, убийств. Она очень не хотела узнать точное количество жертв и подробности их кончины. И её до сих пор интересовало, при чём здесь она? Впрочем, как Орихиме себя тут же успокоила, для этого-то её и сопроводили в участок.       — По вашим глазам вижу ваш шок, — с пониманием заметил Саджин, но продолжил. — Всех перечислять не стану. Пожалуй, перейду ближе к делу. Изначально у нас было одно двойное. Но после того, как майор Хисаги нашёл между убитыми связь, мы начали проверять прошлые отчёты о смертях за последние недели и количество жертв увеличилось. Ничем неприметные «несчастные случаи» дополнили список неизвестного серийного убийцы.       — И… Какая же связь? — от мгновенно пересохшего рта и губ Орихиме практически прошептала вопрос.       — Все жертвы в раннем детстве жили в одном и том же приюте. Вместе с вами. Всего, включая вас, там было за всё время его функционирования восемьдесят три ребёнка. Но если отсечь личные дела тех, кто там был до вашего пребывания, то выйдет тринадцать. Из них убито одиннадцать.       «Как много… Я их всех скорее всего знала. Точно, знала! Боги, за что?»       Шок ударил Орихиме в грудь не хуже молота. В её голове стали мелькать образы старых друзей, с которыми ей посчастливилось встретиться и прожить вместе какое-то время в приюте, пока власти не закрыли его из-за ужасающих условий.       Жёсткие, но наиглупейшие правила, за нарушение которых очень строго наказывали побоями или голодом; садисты-воспитатели, которых нельзя было допускать на расстояние пушечного выстрела к детям; скуднейшее питание, по сути отбросы, которыми нельзя было кормить даже свиней; частое отсутствие отопления и воды в кране; клопы в постелях и тараканы чуть ли не на потолке — всё-всё это делало детский приют настоящим Адом на Земле для его маленьких обитателей.       Дети сбивались в небольшие группки по два-четыре, редко по десять-пятнадцать человек, как было в случае с Орихиме, защищая друг друга от взрослых, а иногда и от других детей, постарше, когда условия становились хуже. Все они заслуживали, тем не менее, прощения и сочувствия, хоть и совершали порой ради выживания в этом филиале концлагеря не самые замечательные поступки. Сама Орихиме несколько раз тайком крала еду или же подставляла подножку другим учителям, когда, к примеру, те гнались за провинившимся ребёнком, с целью запереть его в подвале без окон, в полной темноте. А ещё она, в силу страха и физической слабости много раз наблюдала за избиением своих друзей и остальных сирот, не имея шанса им помочь. За что испытывала стыд и вину по сей день, частенько просыпаясь ночью от кошмаров прошлого.       Неужели снова настанет тот Ад, из которого их чудом вытащили полицейские и служба опеки? Чудом, потому что долгое время прямо под носом районного отделения ювинальной полиции творилось нечто страшное каждый день. И никакие службы не зашевелились вовсе, если бы в то время на место главного полицейского города не встал ранее малоизвестный, скромный, но очень ответственный полковник Канаме Тоусен, с гипер развитым чувством справедливости.       — Комамура-сан, кто… Кто эти дети? — понимая, что они давно не дети, Орихиме всё равно не могла спросить по-другому. Слёзы стояли в её глазах, в горькой нерешительности застилая взор, не проливаясь.       — Вы всех помните? — перебирая папки, спросил Саджин. Орихиме кивнула, но он в это время на неё не смотрел, поэтому переспросил. — Так кого вы помните?       — Всех. Всех кто… — голос её предательски грозился сорваться, но она выдавила последние слова, — с кем я была в одной группе. Знаете, мы сбивались вместе, как животные в стаи, защищая друг друга. Все почти одного возраста. — Орихиме невидящим взором смотрела перед собой. Смотрела и видела вместо майора лики бывших друзей, до сих пор не веря, что их уже нет. Ещё сильнее ей не верилось, что она может стать следующей — ведь для этого её привели сюда. — Рукия, Тоширо, — начала она перечислять, мысленно отсчитывая страшную кровавую цифру, — Ханатаро, Момо, Гин и Рангику — самые старшие, — грустная улыбка тронула её губы, — они нас защищали. Тацки, Немури, Лиза, её младшая сестра Нана…       — Нана? — перебирая папки и по-прежнему от них не отрываясь, уточнил майор Комамура. — Нанао?       — Да. Последние… Кейго и Чизуру. Ну и я.       Взгляд Орихиме прояснился. Оказалось, что майор выложил что-то из папок и сложил в отдельную стопку на столе. Он неотрывно, смотрел на неё, вежливо ожидая, когда у девушки закончится эмоциональная вспышка. Профессиональная негласная этика запрещала полицейским открыто показывать свои переживания, но было ясно, что он сочувствует ей. Всё-таки, он, секунду помедлив, достал из кармана платок и протянул, молча, его ей.       Орихиме смотрела пару мгновений на платок, и только потом поняла, что по щекам бежали крупные слёзы, давно увлажнив собой её сцепленные в замок ладони. Она с благодарностью приняла платок.       — Кто кроме меня пока жив и зачем именно я вам нужна? — успокоившись частично, решилась наконец спросить Орихиме. — Вы ведь сказали, что убито одиннадцать из тринадцати. Я двенадцатая.       — Не думайте, что вы ею станете. На последней паре это должно закончиться, — хмуро отрезал майор и Орихиме поняла, с какой он ответственностью относился к делу. — Кроме вас осталась ещё Арисава Тацки. С ней мы уже говорили и к ней приставлен охранник. Благодаря содействию её отца она была очень быстро вывезена за пределы Каракуры. Вы же знаете, в какую семью её забрали?       — Да. Её забрал полицейский.       Орихиме успокоилась. Хотя бы за подругу. Арисава Кенджи — её отец, в обиду свою, пусть и приёмную, но любимую дочь не даст точно. Он её защитит. А её некому защищать — приёмный отец, который по возрасту ей скорее в старшие братья годится, Иноуэ Сора, от которого она и получила такую фамилию, попал под машину буквально через несколько лет после освобождения из приюта. И это были самые счастливые три года её жизни по сей день.       — Собственно, на счёт последнего: именно за этим вас и вызвали. Только вы остались без защиты.       — А как же остальные дети, которых освободили из приюта вместе со мной и остальными? Те, кто не был… Не продолжил поддерживать связь со мной и другими? Кроме нас там были ещё дети. Кажется, шесть или семь.       — Их тоже проверили, кто-то из них уже обзавёлся своей семьёй, кто-то уехал в другой город. За ними установлена негласная слежка, на всякий случай. Кто-то уже умер. Несчастный случай много лет назад или тяжёлая болезнь, — быстро уточнил Саджин, видя, как округлились тут же глаза Орихиме. — Абсолютно несчастный случай.       Орихиме было страшно. Только она осталась. И Тацки. Та самая Арисава Тацки, которая яростнее всех её защищала в приюте, которая ей стала старшей сестрой, которая даже после того, как их освободили продолжила её опекать.       С остальными Орихиме тоже тесно общалась. Кейго даже как-то раз признавался ей после выпуска из школы в любви, когда они компанией собрались все вместе, как в детстве. Конечно, все восприняли это скорее как шутку, ведь все парни из компании следом начали тоже ей признаваться. Даже Гин, который не расставался с Рангику ни на день. За что все получили — Гин от Рангику, Кейго от Тацки, а все остальные от Рукии и Лизы. Только скромный и тихий Ханатаро не получил оплеух, потому как уже был с Рукией.       У девушки сжался желудок и желчь стала подниматься к горлу, но она взяла себя в руки и твёрдо взглянула на майора.       — Комамура-сан, расскажите о всех. Кто как умер? Мне очень важно это знать.       — Хотите принести им цветы? — с пониманием и полной готовностью рассказать всё, что было дозволено, спросил Саджин.       — И это тоже. Они все были мне как семья.

**

      Ямада Ханатаро признался однажды Орихиме в любви. И об этом знала только она. И Тацки. Ей Орихиме рассказала совсем недавно об этом. И посетовала на то, что с кем-кем, а с Ханатаро она бы с радостью начала встречаться. Если бы не видела взглядов Рукии, наполненных тоской, в самой-самой глубине её красивых глаз. Ей нравился Ханатаро и, как выяснилось, самому Ханатаро было на самом деле лучше с ней, чем с Орихиме. В конце концов, невысокий, мягкий и тихий брюнет ей хоть и казался милым, но всё-таки сердце её пылало и плавилось вовсе не от него, а от звезды школьного спортивного клуба Куросаки Ичиго. Поэтому, никто не жалел об отказе, который дала Орихиме Ханатаро.       Вспомнив о Рукии и Ханатаро, Орихиме съёжилась — неужели именно они были той самой парой, тем двойным убийством?       Майор подтвердил её догадку и девушка еле сдержала слёзы, которые непременно переросли бы в рыдания — Ханатаро отрубили голову перед повешенной в петле Рукией на одной из заброшенных фабрик по изготовлению строительных материалов. В частности, там ещё валялись кое-где прутья арматуры, которой была насквозь пробита одна нога Ханатаро. Недолгие размышления родили простой и ужасающий вывод — юношу пытали, прежде чем убили. На теле же Рукии не было следов подобного насилия. Только в крови обнаружился сильнодействующий анестетик, который в огромном количестве практически убил девушку ещё до того, как её повесили.

**

      Мацумото Рангику и Ичимару Гин были единственными подростками в их маленькой-немаленькой группке. Непонятно откуда, но они осенью иногда притаскивали малышам сушёную хурму.       Была ещё Ядомару Лиза, которая была их немного помладше и оказалась в приюте вместе со своей сводной сестрой Исе Нанао, которую все за милые глаза ласково звали Нана-чан. Нанао очень любила Орихиме, но свою сестру любила больше, в чём постоянно ей и остальным признавалась. А Тацки ей почему-то не нравилась. И почему-то, Лиза её сторонилась вместе с Нанао. Наверное, верила в силу непосредственного, детского чутья — Тацки была очень боевая и ещё была довольно вспыльчивая, поэтому лишний раз её никто старался не злить, иначе мог ходить с фингалом под глазом пару недель. И даже девочки попадали под раздачу, сгоряча. Только Орихиме обошла такая участь — уж больно её Тацки любила. А вот с той же Лизой она порой была очень не против помахать кулаками, благо Лиза хоть её и обходила лишний раз стороной, но терпение-то у неё было не железное. А вот собственные кулаки, напротив, били так же больно, как и сама Тацки. Они были соперницами, но не врагами. Особенно когда Гин и Рангику приносили всем сушёную хурму и Нанао делилась с Орихиме и Хинамори своей долей.       Гин и Рангику погибли вместе, обнимаясь. Их тела обнаружили в небольшом лесу почти в черте города. Они упали с невысокого, но крутого обрыва, прямо под которым были камни. Они разбились, ударившись головами о них. Видимо, упали головой вниз.       А неподалёку нашли тела Нанао и Лизы. Оба были плохо закопаны в землю, отчего местные зверьки успели объесть нежные ткани с их лиц и рук. Особенно досталось лицам, так как грызуны пытались достать сладкие сухофрукты из их ртов. По результатам экспертизы девушки задохнулись — аллергическая реакция на красители в сухофруктах и попадание оных в дыхательные пути.       Майор Комамура предположил, вторя мыслям Орихиме, сидевшей во время разговора молча, что-либо сухофрукты были насильно запиханы в их рты, либо вовсе не это стало причиной удушья. Вскрылся недавно новый факт, из-за которого теперь невозможно было проверить, были ли посторонние вещества в крови девушек — в морге, куда привезли всех четверых, случился пожар и тела сгорели безвозвратно.

**

      Тоширо и Хинамори были вместе всегда. С самого начала. Мальчик стал бы известным. Он был гением — мог считать в уме, складывая, вычитая, умножая, разделяя, возводя в степень и вычисляя квадратные корни из больших чисел.       Орихиме, да и все остальные завидовали в этом ему, а он лишь с лёгкой гордостью фыркал, мол, ерунда. И потом, после освобождения из приюта, его талант будто исчез. Не такая способная в точных науках, тем более в арифметике, нежная художница Хинамори не могла поступить в ту же элитную школу, которую прочили все Тоширо. Она наверняка бы не смогла и дальше учиться в институте, куда так же, как все предполгагали, пойдёт Тоширо. В итоге, желая остаться навсегда вместе с Хинамори, Тоширо плюнул на приглашения во все элитные академии и университеты, вступив вместе с любимой с детства девушкой в художественную гимназию, где еле-еле держался. Будучи непревзойдённым ходячим калькулятором, он с горем пополам закончил гимназию и поступил вместе с Хинамори в художественную академию, где в итоге нашёл себя в качестве архитектора и инженера, в одном лице.       Тоширо и Хинамори рано поженились. Так совпало, что свадьбу удалось сыграть прямо в день рождения Орихиме. Да какое «сыграть»? Просто подпись заявления в простом белом сарафанчике на ней и в потёртых чёрных брюках с бежевой рубашкой и расслабленным галстуком на нём. Орихиме искренне радовалась за друзей, хоть ей и было немножко грустно, что их с остальной компанией разделяло немалое расстояние и никто не мог быть рядом в такой радостный момент. Тацки, которая была больше всех недовольна их тайной женитьбой, всё-таки первая им позвонила и сказала: «Чтоб когда дети будут, не смели их прятать от нас!»       Майор отказался во второй раз показывать фотографии с места преступления Орихиме. Помня о том, как она побелела от лицезрения обезглавленного Ханатаро и повешенной Рукии, Комамура не стал ей давать смотреть на тела сестёр и Рангику с Гином. На счёт Тоширо и Хинамори он только обмолвился, что оба погибли на своих рабочих местах — Хинамори задохнулась от токсичных паров от красок и растворителей в наглухо закрытой небольшой мастерской, в которой заржавело единственное окно, а на Тоширо упала железная балка, когда он делал обход очередного своего строительного объекта. Он это любил делать один, когда строителей почти не было в здании и никто ему не жужжал над ушами. У обоих были сняты обручальные кольца с рук. Сначала думали, что оба супруга их попросту не носили или снимали время от времени, чтобы не мешало, мало ли. Но их знакомые с работы сказали, что пара не снимала кольца никогда. Украшения, к слову, так и не нашли.

**

      Немури или просто Нему, как её все и звали, была очень тихой девочкой, почти как Хинамори. Только в разы более любопытной и ни разу не стеснительной. Она просто не высовывалась из своих укрытий, молча наблюдая за окружающим миром и людьми в нём, как за экспериментом в банке.       Будучи странно заинтересованной в Орихиме, она часто над ней ставила безобидные эксперименты, вроде засовывания руки в воду во время сна или горчицы внутрь сушёной хурмы. Как она делала последнее до сих пор оставалось загадкой. Однако, все посчитали именно эти выходки, которые обычно заканчивались улыбкой самой Орихиме, никогда не державшей обиды на Нему, толчком к её любви ко всему странному и необычному. Особенно в еде.       Тацки долго билась с внезапно возникшей любовью подруги к васаби с вареньем или горчицы с овсянкой, но в итоге опустила руки, сказав, что главное, что Орихиме это самой нравится.       Как это ни странно, но странную девочку со склонностью к невероятным экспериментам над всем живым и не живым больше всех защищали Кейго и Чизуру. Первый, как выяснилось после школы, был в неё всегда влюблён, хоть и признавался часто и громко в пламенной любви к Орихиме, а Чизуру терпеть не могла парней и ей очень импонировали странные наклонности Нему. Она даже в тот же мед институт поступила, что и Нему. В итоге, девочки, пусть и со скрипом из-за полуизвращённых шуточек Чизуру, подружились. Последняя даже перестала на совместных посиделках домогаться до Орихиме, отчего Тацки, как её верный дракон-защитник, вздохнула наконец-то с обегчением.       Их втроём сбила машина. Точнее как — по словам мед экспертов, переломы всех троих говорят о том, что сначала разом были сбиты Кейго и Нему, а вот Чизуру видимо побежала их спасать. Характер травм, следы сажи и капли топлива сказали экспертам о том, что машина сдала назад и задавила девушку бампером, раздробив череп в крошку. Водитель сразу скрылся с места присшествия и его личность так и не установили. Они стали первыми в череде загадочных смертей детей из приюта.

***

      Орихиме сидела совершенно без сил, дослушивая последние предложения из отчёта про Кейго, Чизуру и Немури. Никто из её друзей не заслужил погибели в таком молодом возрасте, тем более такими ужасными способами. Особенно ей было горестно за Ханатаро, который мог видеть любимую, уже мёртвую Рукию перед смертью, а так же за Тоширо с Хинамори, которые единственные были в момент худшего вдали друг от друга.       — Иноуэ-сан. Иноуэ-сан!       Орихиме встрепенулась, только-только осознав, что Комамура склонился вперёд к ней и водит ладонью перед глазами, пытаясь достучаться до её ослепшего и оглушённого от горечи сознания.       — Что вы от меня теперь хотите? — в лоб спросила Орихиме.       — Поговорить с вот этими мужчинами, — кивнул ей за спину майор. И вид при этом у него был далеко не самый радостный.       Орихиме обернулась. Позади неё стояли двое мужчин. Оба высокие, широкоплечие и мужественные. Особенно тот, что был лысым и самым высоким. Хотя, выше второго мужчины он был не намного, но всё же. Вторым оказался очень симпатичный брюнет с короткими волосами до плеч спереди и тонким длинным хвостом, переброшенным на грудь. Оба были в униформе, так что не было сомнений, что перед Орихиме стоят полицейские.       — Вы?.. — Орихиме не знала что сказать — оба мужчины не были ей знакомы, но при этом рассматривали её с нескрываемым интересом.       — Старший лейтенант Мадараме Иккаку и лейтенант Аясегава Юмичика по поручению от майора Зараки Кенпачи прибыли, — оторвав взгляд от Орихиме, отрапортовал лысый. Кто из них был Иккаку, а кто Юмичика она не поняла, так как не знала, кто по уставу должен был отчитываться перед старшим по званию.       — Можешь меня звать Юмичикой, а этого хмурого, бритого, — брюнет зачем-то сделал упор на последнее слово, — можешь называть Иккаку. Не стесняйся. — Юмичика виновато улыбнулся Саджину, — простите, майор Саджин, просто девушка эта так прекрасна, что я не мог промолчать.       Майор, видимо не впервые сталкиваясь с подобной ситуацией, лишь вздохнул, мол, что с тебя взять?       — Мне очень не нравится идея майора Зараки, — пробурчал Комумура.       — Встретив прелестную Орихиме нам теперь тоже, — с пониманием сказал Юмичика.       — Говори за себя, — отозвался Иккаку.       — И что это за идея? — решилась подать голос Орихиме. На неё устремились взгляды троих мужчин.       — Иноуэ-сан, — откашлявшись, начал майор. — Вам нужна защита, так же как и Арисаве Тацки. Последняя её получила сполна, теперь очередь за вами. Эти двое — лучшие кадровые офицеры уголовного розыска в северном отделении, которым руководит Зараки Кенпачи. Они будут за вами следить, не отходя ни на шаг. Но так как подобные меры являются секретной информацией, управлением было решено сделать… Вы должны… — майор Комамура замялся почему-то.       — Не волнуйтесь майор, это не ваша дочь и мы ни за что не позволим и волоску упасть с головы Орихиме, — спокойно сказал Иккаку.       Орихиме поняла причину неуверенности майора — он видел в ней дочь и видимо не хотел следовать плану, спущенному свыше. Или, что казалось ей вернее, отданному тем самым Зараки Кенпачи.       Будучи большой любительницей детективов, она догадалась, что от неё хотел полицейский.       — Вы хотите, чтобы я была наживкой?       Майор молча кивнул.       — Лейтенанты Мадараме и Аясегава уже переехали максимально близко к вашему дому. Пару дней погуляете вместе, дальше посмотрим, проявит ли себя убийца.       — Почему вы думаете, что именно близость Иккаку-сана и Аясегавы-сана подтолкнёт его к действиям?       — Потому что все убитые были так или иначе в отношениях друг с другом, за исключением Хоншо Чизуру и были убиты вместе, не считая супружеской пары Хицугая. Хотя и здесь есть общее — они были приблизительно в одно время убиты.       — А я пока одна… — протянула ошарашенная такими выводами полиции Орихиме.       — Не волнуйся, мы в обиду никому тебя не дадим, — на плечи девушки легли по обе стороны руки Иккаку и Юмичики.

✠ * ✠ * ✠ * ✠

      Прошла неделя, как рядом с Орихиме поселились Иккаку и Юмичика.       Никто не знал, что они офицеры полиции, кроме самой Орихиме, а так же двух майоров — Зараки и Комамуры. Первые дни, оставаясь в стороне, за ними следили ещё несколько подчинённых Зараки, но их прикрытие по непонятным причинам было настолько очевидным, а слежка бестолковой, что накануне их отправили восвояси, чтобы ненароком не спугнуть убийцу. Замена их на нескольких подчинённых майора Комамуры так же с треском провалилась. Поэтому, пусть и со скрипом, было решено оставить всё на лейтенантов Мадараме и Аясегаву. Майор знал по опыту, что на двух лучших полицейских товарища из северного управления можно было положиться, но количество уже убитых молодых юношей и девушек, связанных с приютом скорби, как его прозвали в народе, вселяло в него неуверенность. В конце концов лейтенанты всё-таки убедили майора, что они и вдвоём справятся. А уж после вмешательства Зараки и переговоров по телефону с начальником Арисавой, Комамура уступил окончательно и бесповоротно. Но всё равно снабдил дополнительной техникой полицейских — маячки, не боящиеся воды, и камеры слежения вокруг дома Орихиме. По словам Арисавы, его дочь Тацки ничего не знает о происходящем в городе и об операции по поимке убийцы. Она увезена за пределы города якобы на отдых — он уже договорился с её личным тренером и она на неопределённый срок освобождена от занятий в сборной. Что конечно не мешает ей тренироваться самостоятельно, но под бдительным присмотром соглядатаев.

***

      — Алло! Алло-о! Орихиме, ты куда пропала? — задребезжал динамик домашнего телефона. Древнего, как сейчас бы сказали — на проводе. Но с кнопками.       — Ах, прости-прости, Тацки-чан, соседи стучались новые. Сейчас не могу с тобой поговорить. Очень надо отойти. Давай поговорим как следует попозже. Например, вечером. Пока? — запыхавшаяся немного Орихиме схватила трубку, затараторив в неё извинения. Она собралась уже закончить разговор, который почти и не начинался.       — Какие соседи? Орихиме, кто к тебе опять лезет?! — мгновенно взвилась Тацки, словно орлица над гнездом с птенцами. — Отвечай, не то наплюю на отдых и приеду сейчас же к тебе!       — Мне новый шкаф привезли, Тацки-чан, — стала оправдываться Орихиме. — Грузчики бросили его внизу, а я даже пару метров его не пронесу, уж очень тяжёлый, а новые соседи сразу согласились помочь с ним, — она старательно обходила тему пола этих самых соседей, зная, как её подруга реагировала на всех парней, которые возникали рядом с ней. — Они очень хорошие! Мне даже не надо было спрашивать, представляешь? Они просто вышли на улицу, увидели меня и сразу предложили перетащить коробку куда надо. И прямо сейчас мне надо им показать, куда всё нести.       — «Они», то есть больше одного? Предложили помощь? Думаешь, я не догадаюсь, да? Ха! Химе, если только это не женская сборная Японии по тяжёлой атлетике, то, клянусь, я тупым ржавым ножом сделаю из этих новых соседей евнухов! Сколько их на самом деле? Хотя, не важно. Они у меня будут…       — Прости-прости-прости, пожалуйста! — выпалила скороговоркой Орихиме, стараясь закончить бесполезный разговор. — Мне действительно пора, Тацки-чан, ещё поговорим! Соседи эти очень милые, правда-правда! Даже на грудь мою ни разу не пялились. Созвонимся. Пока! — она наконец окончательно прервала очередную порцию угроз от лучшей подруги, покуда та не решила в самом деле воплотить в жизнь озвученное. — Фух! — с не очень успокоившейся совестью она положила трубку.       Она обязательно перезвонит Тацки. Но не сейчас.

***

      — Вам точно не надо помогать? Он кажется ведь таким тяжёлым…       Орихиме придерживала входную дверь, нервно прикусив нижнюю губу, наблюдая, как два крепких офицера вносили огромную коробку в её квартиру.       — Орихиме-чан, лучше дверь держи, — пробурчал несколько с натугой Иккаку, взваливший на себя шкаф. Мышцы на его руках были напряжены, на лице блестел пот.       — Таскать шкафы — прерогатива мужчин, а не хрупких девушек, так что не дёргай себя за зря, Орихиме, — с несколько натянутой от усилий улыбкой сказал Юмичика. Его пальцы, держащие нижний край, были почти белыми. Он поддерживал коробку сзади, не давая ей слететь со спины Иккаку и по его лицу так же было видно, что ему не легко. Но всё же основной вес лёг не на его плечи.       — Куда ставить эту чёртову махину? — пропыхтел Иккаку, когда переступил благополучно порог квартиры.       — Вторая дверь справа! — откликнулась Орихиме, не имея возможности самой показать — проход был слишком узким для двоих — неё и шкафа. — И он не собран, так что ставьте как поставится.       Когда коробка с долгожданным шкафом очутилась в нужной комнате, Иккаку с Юмичикой разве что только по стенке не сползли. Орихиме зашла в комнату и с весьма виноватым видом стала мять свою домашнюю жёлтую юбку.       — Простите, что так вас загрузила своими проблемами.       — Орихиме, у тебя же барахла кот наплакал. На кой-тебе такая хер… Такой большой шкаф? — отдышавшись, спросил Иккаку, с чистой ненавистью прожигая взглядом картонную коробку у своих ног.       Орихиме сконфузилась сильнее.       — Я не думала, что он окажется таким тяжёлым. В магазине он выглядел лёгким, да и продавец убедил меня что… В общем… И простите, что тащили мой шкаф на третий этаж, а я вам ничем не помогла.       — Да не за что прощать, Орихиме-чан, — уверил её Юмичика. — Девушкам вредно носить тяжести, тем более такие.       — Хотите в душ? Может, чаю? У меня с работы целая гора всяких булочек осталась, может… Хотите?       Орихиме была убеждена, что должна загладить свою вину перед мужчинами за то, что они так напрягались из-за неё — мало того, что опасного убийцу ловят, так ещё и шкаф несли! Она не привыкла сидеть совсем без дела, наблюдая, как за неё гнут спины другие.       Офицеры, как оказалось, были не против её предложений.       — Душ не помешает, — задумчиво протянул Иккаку, разминая рукой противоположное плечо. Потом нахмурился и Орихиме была готова поклясться, что предложение, хоть и было для него заманчивым, но всё же его несколько смутило. — Эм, если конечно позволишь и дашь что-нибудь накинуть после.       — А я бы от горячего чая с лимоном точно не отказался бы.       — И забудь ты про извинения, — Иккаку прервал очередной поток извинений жестом. — Я согласен с Юмичикой: женщины не должны так напрягаться, особенно когда рядом есть сильные, готовые помочь мужчины. Было тяжеловато тащить на себе эту груду дров, но в конце концов это было не смертельно.       Орихиме просияла. Ей всегда было приятно оказывать кому-либо даже незначительную помощь.       Она показала Иккаку, где находилась у неё ванная комната и предложила постирать его одежду, заляпанную грязью и пылью с коробки, а так же его собственным потом. После, Орихиме пошла на кухню, заваривать чай и искать в холодильнике и буфете что-нибудь съестное. Мужчины конечно не поле перепахали, но наверняка не откажутся от парочки бутербродов или чего-нибудь сладкого, чего у неё, заядлой сладкоежки, было всегда в достатке.       С лица Юмичики не сходила лёгкая улыбка, пока он сидел и терпеливо ждал своей обещанной кружки, наблюдая за Орихиме. Она ему строго-настрого запретила ей помогать, раз уж он гость в её доме и так же тащил злосчастный шкаф с Иккаку. Ему бы не улыбаться так, а хмуриться и волноваться — на эту прелестную девушку была официально открыта охота неким психопатом, убивающим бывших детдомовцев, а он не мог глаз оторвать от порхающей по своей кухне рыжей красавицы. Он сколько себя помнил с особым вниманием относился ко всему красивому, особенно если красивой была молодая нежная девушка, прекрасный цветок, лицезрение которого могло хоть чуточку скрасить тяжёлые и суровые будни полицейского, которому почти каждый день приходилось сталкиваться с самым дном человеческих грехов. Убийства, насилие, наркотики, работорговля и нелегальная трансплантология — с чем только он не успел уже столкнуться за свою жизнь и карьеру полицейского, даже учитывая то, что многое из увиденного и пережитого его могло вообще обходить его стороной из-за довольно низкого звания. Но нет, его начальник Зараки знал о его интеллектуальных способностях, склонности к анализу и чудесной чуйке, спасавшей много раз жизнь и ему самому, и товарищам. Поэтому гроза Северного округа Каракуры и любил посылать их вдвоём с Иккаку, своим самым сильным, ловким, а так же смышлёным и до безобразия удачливым офицером в самую гущу событий, в самое логово очередного подонка, любящего, например, похищать нелегальных мигрантов и их детей — кого в рабство, кого на органы. Вообще, для торговцев органами, наркотиками и людьми в Японии были свои отдельные полицейские группировки в каждом отделении, натасканные на поиск подобных личностей, но ведь никогда не угадаешь, что конкретно тебя ждёт за закрытой дверью, которую вот-вот надо выбить, чтобы схватить очередного преступника или спасти кого-то.       А Орихиме была настолько завораживающей, даже в обычной повседневной одежде, на старенькой кухне ещё более старого дома, что невозможно от неё было оторваться. Всё забывал Юмичика, наблюдая за её плавными движениями.       — Что-то не так? Ты на меня так пристально смотришь, Юмичика.       — М? — Юмичика моргнул, выныривая из лёгкого оцепенения. — Ах, прости, всё в порядке. Просто я кое о чём задумался.       Щёчки Орихиме мило заалеели, и Юмичика не смог сдержать своего желания прикоснуться к ней. Она поставила перед ним кружку с дымящимся чаем, кажется, с чем-то медовым, судя по запаху, а так же лимонным, как он и просил.       Он сразу же потянулся к кружке, пока её пальчики ещё сдерживали тонкий фарфор. Его ладонь легла поверх её руки, а на губах заиграла лёгкая улыбка.       — И, — её голос совсем чуточку дрогнул, а кровь сильнее зарумянила лицо, — о чём ты думал?       — О том, как жаль, что мы познакомились так поздно и при таких обстоятельствах. Я бы хотел, чтобы всё было несколько иначе.       — Прекрати её смущать.       Орихиме машинально обернулась на голос и покраснела до ушей, пойманная врасплох в крайне смущающем её положении. Она захотела вырвать свою руку из мягкого плена, но ладонь Юмичики вовремя сжала её, пресекая её трусоватую попытку побега. Он спокойно повернул голову к дверному проёму, где появился только что Иккаку:       — В этом нет ничего плохого или неправильного, Иккаку. Мужчинам можно и нужно делать комплименты девушкам, говорить, как они милы и прекрасны, выражая своё восхищение ими.       Орихиме слушала Юмичику и не понимала, кому конкретно он говорил эти слова — ей, успокаивая и предупреждая, что ничего плохого от него ей не грозит или же своему другу и товарищу, убеждая того, что помыслы его чисты и вполне невинны? Она перевела невольно взгляд с одного мужчины на другого.       Иккаку с укором взирал на Юмичику. Он сложил мускулистые руки на широкой крепкой груди и стоял, опираясь плечом о косяк. Из одежды на нём было лишь полотенце, обернутое вокруг бёдер. Судя по золотистому загару, который на руках был немного, но всё равно заметно темнее, чем на груди, ему приходилось в последнее время много бывать на улице. Орихиме поймала себя на мысли, что открыто пялится и поспешно подняла взгляд от тела почти незнакомого мужчины, хоть уже и не чужого. Почти обнажённого, хоть и с полотенцем, скрывающем всё необходимое. Она решила, что смотреть глаза в глаза намного безопаснее и не так сильно смущает.       Иккаку коротко задержал взгляд на её лице и снова вернулся к Юмичике.       — Делай комплименты и восхищайся сколько влезет в свободное от службы время.       — Тобой тоже могу, Иккаку? — Юмичика широко улыбнулся. Иккаку не ответил ему тем же, но по глазам стало видно, что он смягчился.       — Обойдусь без твоих фирменных дифирамбов. Особенно про мою шевелюру, — добавил сухо он в конце. Орихиме удивлённо захлопала ресницами, не сразу сообразив, что по всей видимости подобный обмен шутками был для мужчин делом привычным.       — Ну почему же только про неё? У тебя много других достоинств! Например…       — Без примеров! В твоём исполнении они все меня раздражают одинаково. Орихиме, есть что-нибудь накинуть?       — А? С-сейчас!       Орихиме высвободила свою ладонь, почти не заметив, что Юмичика к тому моменту уже держал её двумя руками, легко поглаживая её кожу большими пальцами. А кружка благополучно была отодвинута в сторонку.       Орихиме сделала вид, что не обратила внимания на его мягкий взгляд и практически любовные касания к себе. Она так же сделала вид, что не поняла, насколько сильно понравилась мужчине, будто не знала толкования таких простых тёплых взглядов, лишённых плотских желаний, будто не помнила, что её приёмный отец на неё смотрел всегда точно так же. Поправка: брат, ибо она никогда не называла Сору отцом, а сам Сора никогда не называл её дочерью. Раньше ей казалось это милым, но сейчас она понимала, что если бы мужчина, слишком молодой для отцовства уже почти повзрослевшей до подростка девочки называл себя её отцом, это бы привлекло много нежелательного внимания. А им оно было не к чему.       Сердце Орихиме всё ещё колотилось от смущения и волнения, пока она копалась в шкафу, в поисках сменной одежды для Иккаку, но уже не так сильно. Уборка или перебирание всякой всячины в комнате Соры всегда её успокаивали. Особенно сейчас. Она всегда думала, что никогда не сможет избавиться от его одежды или даже просто дать на время её поносить кому-то другому. Никто не прикасался ни к одной вещице Соры кроме самой Орихиме, которая время от времени стирала и гладила некоторую одежду, не давая ей испортиться от пыли или излишней влаги в шкафу. Но мысль об одолжении Иккаку пары штанов и рубашки, пока его собственная одежда не высохнет, оказалась вовсе не страшной. Наоборот, она чувствовала странную радость и удовлетворение от того, что могла предложить что-то ему за посильную помощь. Да даже дело было не в помощи! Если бы он попросил её, просто так, она бы всё равно ему не отказала бы.       Руки Орихиме слегка дрожали от странного волнения. Она старалась не замечать лёгкое тепло позади себя — Иккаку приблизился к ней. Нет, он не будет на неё нападать, особенно сзади. Он её не обидит, ведь он не такой, как те люди из приюта, как те противные девочки из школы, которым не нравились поначалу только её волосы, а потом и её грудь, больше чем у них самих. Он не такой…       — Тебе не обязательно предлагать мне полный комплект для похода в театр, Орихиме, — кашлянул прямо за её спиной Иккаку, привлекая к себе внимание слишком увлёкшейся поисками Орихиме. Он заметил её напрягшиеся лишь на секунду плечи, будто она инстинктивно готовилась к нападению. Ему это не понравилось. Сначала он подумал отойти, но что-то его остановило. — Орихиме?       — Прости, задумалась что-то. Вот, держи!       Орихиме обернулась к Иккаку, широко и фальшиво улыбаясь. Он раньше, когда только стал полицейским и его отправляли в ночные патрули, несколько раз спасал девушек и женщин от насильников и похитителей, было дело. Девушки всегда плакали. Женщины тоже, но молча, сдерживая дрожь в голосе внутри себя. А одна женщина не плакала. Она улыбалась и благодарила за своевременное спасение, хотя он опоздал. Она улыбалась так же фальшиво. Возможно, в другой ситуации он бы и принял ту улыбку за настоящие эмоции, но точно знал, что в её положении радостного не было ничего ровным счётом. Поэтому сразу понял, что улыбка была вынужденной, вымученной, защитным рефлексом, не дающим сознанию и воле сломиться. Картинки прошлого мелькнули перед глазами со скоростью света, но улыбка так и застыла, только теперь была на губах Орихиме.       Иккаку протянул руки к вещам, которые продолжала держать Орихиме. Его большие и тёплые ладони, немного шершавые от тренировок и холостяцких уборок в собственном доме легли поверх тонких девичьих ручек. Они были холодными. Иккаку сжал ладони. Улыбка исчезла с лица Орихиме. Она взглянула в глаза Иккаку с опаской и надеждой.       — Тебе больше никто ничего плохого не сделает, для этого мы — я и Юмичика, здесь. — Иккаку приблизился к Орихиме, продолжая держать её за руки. Она не сопротивлялась. Он склонился слегка к ней, заглядывая прямо в самую глубину её глаз. — Этого ты до сих пор боишься?       Губы Орихиме дрогнули. Она уже давно не боялась мужчин, не боялась нападок ревнивых и завистливых женщин. Но рефлексы, выработанные с годами сложно выбить с подкорки. Отсутствие страха читалось в её прямом ответном взгляде, но прежняя неуверенность ощущалась в действиях, положении тела, реакциях на движения за спиной.       Иккаку незаметно для себя нахмурился и сжал губы в тонкую линию — как же он ненавидел страх и неуверенность перед мужчинами у женщин! Ублюдками, последними мерзавцами были те мужчины, которые обижали и надругались над более слабыми женщинами, компенсируя какие-то свои комплексы чувством низменного превосходства. Потеряв навсегда свою мать и сестру он поклялся защищать слабых. Особенно женщин и детей. А вид испуганной, пусть даже совсем чуть-чуть, Орихиме будил в нём гнев на всех, из-за кого она теперь себя так вела.       — Всё в порядке, — уголки губ Орихиме чуть дёрнулись вверх. — Я понимаю, что вы хорошие, но от некоторых теней прошлого сложновато избавиться. — Она опустила глаза, уставившись на руки Иккаку, которые согревали её холодные пальчики. — Ещё и эти убийства… — Орихиме вдруг решительно вскинула подбородок, со всей серьёзностью посмотрев Иккаку прямо в глаза. — Я не столько за себя боюсь, хоть и не без этого, сколько за вас. За тебя, Иккаку, за Юмичику. И мне очень жаль друзей, которые погибли непонятно за что.       — Скорбишь?       — Не передать словами как. — Орихиме почувствовала, как глазам стало немного больно, но сдержала подступившие слёзы. Она вымученно улыбнулась. Но честно. — Я просто не хочу, чтобы больше кто-то умирал. Не сейчас и не теми… способами. Ни я, ни вы, ни даже майор Зараки.       — Ты его даже не видела, — хмыкнул Иккаку, привлекая к себе в объятия Орихиме. Она благодарно выдохнула, опустив голову на его грудь. Его мерное биение сердца успокаивало лучше любых слов. Как и прикосновения Юмичики.       — Я не думаю, что вы с Юмичикой действительно были бы довольны службой под руководством человека, которого презираете или ненавидите. Вы хорошие, а значит и ваш начальник тоже.       Иккаку довольно усмехнулся, погладив девушку по волосам. Они призрачно пахли розой. «Розочка. Точно — розочка. Нежная, тоненькая. Только боится собственных шипов», — думал Иккаку. Ему очень не нравился план Зараки. Делать из этой девушки живую мишень претило всем его чувствам. Но если маньяк целенаправленно уничтожал всех, кто жил в детдоме в тот год, когда их всех освободили, то рано или поздно и за ней бы пришли. В любом случае.       — Мы костьми ляжем, а тебя в обиду не дадим, — прошептал ей в макушку Иккаку, задумавшись о своём задании, чувстве долга и защитнических инстинктах слишком глубоко, чтобы заметить, что он это сказал вслух. Орихиме не ответила, но улыбнулась, по прежнему согреваясь в надёжных, но аккуратных объятиях.       — Кстати, а как на счёт прогулки?       Иккаку не расцепил кольца рук, не давая Орихиме отпрянуть от него. Даже не смотря на её лицо, ставшее по цвету аки пион и глаза, расширившееся от испуга. Смущение, которое затопило девушку Иккаку словно сам мог ощущать. Но это не затронуло его самого. Он и Юмичика были взрослыми людьми, да и Орихиме давно не ребёнок. «Я вижу, что она тебя тоже увлекла. Так что… Знаешь, я думаю, мы с тобой и с ней как-нибудь разберёмся, — сказал накануне Юмичика, когда Иккаку спросил прямо — насколько серьёзно тот влип в чувства к Орихиме. — После окончания миссии. Мы ведь не собираемся становиться соперниками, верно?» Нет. Они никогда не были соперниками. Ни в чём. И даже женщина не станет яблоком раздора между ними. Наоборот, желание её защитить лишь сделает их сильнее, внимательнее, осторожнее. Хоть последнее и совсем не вязалось с сутью их задания.       — И куда ты собираешься идти, когда у нас где-то заныкался психопат-маньяк?       — Как насчёт парка развлечений? Не того, что по ту сторону моста, а тот, что недавно поставили в парке?       — Я-ярмар.. ка? — удивлённо пискнула Орихиме. Она не ожидала, что офицер предложит нечто подобное, хоть и знала о своей роли. Она — наживка, ходячая мишень, которая должна делать вид, что не знает об этом и терпеливо ожидать, когда в неё прицелятся слишком явно и открыто, чтобы убийцу могли поймать. Но она думала, что с неё хватит и домашних посиделок с осторожными походами на работу и в магазин.       Иккаку, почувствовав, как наконец Орихиме в его руках перестала дрожать и прижиматься, в инстинктивной немой просьбе о защите, отпустил её. Он забрал наконец одежду из её рук и натянул рубашку. Она была ему почти впритык, но движения не ограничивала, из-за немного эластичного материала. Юмичика подошёл ближе. От него на Иккаку повеяло лимоном. «Выпил, значит, чаёк. И лимоном закусил. И ещё что-то про меня и мою всепринимающую благодарность говорит», — хмыкнул про себя Иккаку, решив закатать рукава рубашки до локтей.       — Мы не хотели отходить слишком далеко от твоего дома, на случай, если за ним следят. Дураку ясно, что тот, кто всё это устроил как-то связан с приютом. А мне ещё, лично, кажется то, что этот, с позволения говоря, человек очень одинок. И сильно завидует остальным, кто нашёл своё счастье в отношениях, либо в браке. Ты и Арисава остались единственными, кто без пары.       — А свидание сразу с двумя мужчинами наверняка здорово раззадорит психа, — кивнул Иккаку на рассуждения друга. — Но мы на чеку.       — Ну так что, сходим в парк, на ярмарку? Повеселишься, отдохнёшь от всех плохих мыслей, а мы от тебя ни на шаг, не волнуйся.       — Эм… Меня могут убить. — Орихиме в нерешительности сцепила пальцы в замок, но быстро расслабилась, когда на её плечо легла рука Иккаку. — Но я всё же думаю, что стоит рискнуть и может даже сделать вид, что мы разошлись. Как вам идея?       — Мы тебя защитим.       Орихиме встретилась взглядом с Юмичикой. На его губах не было улыбки, ставшей за неделю их общения привычной. Мужчина был серьёзен. Как и его товарищ. Всегда. Всё это время.       — Тогда, думаю, я пойду и оденусь во что-нибудь подходящее, — она слабо улыбнулась. Мужчины ей ответили тем же.       Когда она удалилась из комнаты Соры, давая возможность переодеться до конца Иккаку, к нему подошёл поближе Юмичика. И тихо заговорил, чтобы Орихиме не услышала:       — Знаешь, у меня есть предположение, кто на самом деле это всё устроил.       — И почему твои предположения неделю назад не улеглись на стол майору? — не глядя на него спросил Иккаку, скидывая полотенце с бёдер и одевая сухое бельё, а следом и штаны.       — Потому что… — Юмичика вздохнул, — нет доказательств.       — Угу, то есть кто-то может кого-то скинуть с насиженного стула, если ты заикнёшься? Есть резон. Но я думаю иначе, потому как у меня есть собственные предположения. И я не хочу знать, кто из нас прав.       — Почему? Боишься, что из-за ошибки с Орихиме… Послушай, она не твоя сестра или мать. Ты не должен винить себя заранее за то, что ещё с ней не произошло и…       — Может произойти, — хмуро отрезал Иккаку, вставая с дивана, на котором сидел. Он уже полностью оделся и даже натянул носки. — И я не проецирую на ней своё прошлое, Юмичика. Мои ошибки остались позади. Повторно я их не совершу.       — Рад слышать.

✠ * ✠ * ✠ * ✠

      На осенней ярмарке Орихиме была настоящим огненным, ярким, притягательным пятном в своём простеньком, но красивом наряде с приталенной длинной юбкой.       Дома, пока мужчины общались сначала в комнате Соры, а потом перебазировались тихо на кухню, она долго не могла определиться — надеть ли что-то незаметное, не броское или же, напротив, яркое, бьющее по глазам цветом, рисунком и настроением.       В итоге, стоило только ей услышать из коридора слова Юмичики о том, что ярмарка будет на тему Латинской Америки, выбор её сразу же пал на вещи, которые ей когда-то тайком от Тацки подарила Чизуру, буквально силой впихнув в руки: воздушная, бордовая многоярусная юбка и в противоположность ей обтягивающая блуза с округлым, довольно-таки глубоким, по меркам самой Орихиме, вырезом и расклешёнными рукавами по локоть. Орихиме всегда старалась скрыть лишний раз свою грудь тканью, хоть и не была против обтягивающих вещей, а юбка ей казалась слишком выделяющейся, хоть она и была почти что в пол, да и яркие краски она вообще-то любила. Однако, именно сейчас ей хотелось чего-то… Она и сама точно не могла сказать, чего именно. Перемен? Отвлечения от мыслей, кошмаривших её все последние дни? Или, может, хотела понравиться парням за дверью, поддавшись женскому честолюбию? «Всё вместе», — сама себе, на удивление уверенно, сказала Орихиме.       Когда она вышла из комнаты, у Юмичики открылся рот. Нет, не так: у него отвисла челюсть. Буквально. А Иккаку держался молодцом — только губы приоткрыл, немного покраснев, оглядывая её фигуру сверху вниз и обратно, стараясь не задерживаться взглядом на декольте.       — Чувствую себя нищим неряхой, — вздохнул Юмичика, оглядывая себя — он был одет повседневно и рядом с Орихиме совсем тускнел, даже при всём своём ухоженном виде и ярких глазах, завораживающих своей голубизной.       — Да всё нормально! — отмахнулась с улыбкой Орихиме. — Я больше переживаю за то, что во время моего первого свидания где-то рядом может находиться маньяк-убийца и наблюдать за нами.       — Мы тебя защитим, — не медля и секунды тут же отреагировал Иккаку. — Ни один психопат тебя не тронет.       — Я за вас беспокоюсь больше, — призналась Орихиме. — Честно.       — Не беспокойся за нас. Нас обучали не один год, как справляться с подобными целями. Но, вроде как по легенде мы — друзья-холостяки в поиске, которые жаждут встречи с рыжеволосой богиней, а не боеспособные офицеры, выполняющие секретную операцию. Так что, надо пустить пыли побольше в глаза.       Слова Юмичики лишь ненамного успокоили внутренние волнения Орихиме. Она продолжала стоять в нерешительности перед ним и Иккаку, закусив губу и о чём-то думала.       — Просто на пару часов забудь о том, что узнала у майора. — Настал черёд Иккаку подбадривать девушку. — Наслаждайся вечером и весельем, а мы от тебя дальше трёх шагов отходить не будем. И вообще… — он вздохнул и отвёл взгляд в сторону. — Чёрт, я надеялся, что не придётся снова переодеваться.       Потерев от лёгкого недовольства шею, Иккаку схватил за шиворот Юмичику и потянул его к двери.       — Мы вернёмся через пять минут. Никуда без нас не выходи. Даже просто за дверь. Поняла?       — Поняла.       Надо отдать должное Юмичике, у которого мало того, что для себя нашлись подходящие вещи, так ещё и для Иккаку подобрался комплект. Иккаку в свою очередь не преминул пофырчать на Юмичику за то, что тот «даже на важную миссию притаранил целый чемодан барахла!» и ещё, что он «в такие моменты как женщина», за что сиюсекундно получил по лбу пряжкой от брошенного в него новёхонького кожаного ремня.       — Надо же, — по-доброму улыбнулся Юмичика, наблюдая, как его друг критически себя осматривал в зеркале после смены костюма, — не думал, что доживу до этого дня, Иккаку.       — Не знаю, к чему ты клонишь, но не заставляй меня…       — Ладно-ладно-ладно! — примирительно тут же поднял руки Юмичика, продолжая улыбаться. — Но, как я и предсказывал, прекрасная милая девушка смогла на тебя повл…       — Ничерта подобного! — возмущённо и резко прервал его Иккаку. — Пошли.       — Как думаешь, — тихо спросил у самой двери вдруг Юмичика — он проявит себя сегодня или подождёт развития наших с Орихиме «отношений»?       — Посмотрим. Но надеюсь, что это не будет она.       — Не сможешь?..       — Посмотрим… Пошли уже!

***

На ваш выбор: Carlos Sarmiento — Mambo Nights (Cha-cha-cha) Michael Bolton — Dance with Me

      В Каракуре в это время действительно на ежегодной ярмарке царствовал колорит Испании и Латинской Америки. Не то, чтобы Юмичика мог ошибиться в тематике, но в прошлые года и народу было поменьше, и атмосфера с оформлением оставляли желать лучшего. Но на сей раз в Каракуру словно кусочек земли с ежегодного фестиваля Пачанга перенесли. Отовсюду звучала музыка: зажигательная, волнующая, томная, заводная, весёлая, проникновенная и страстная… Словом, особое настроение витало буквально в воздухе.       Везде кто-то пел, кто-то танцевал, а кто-то и разные вкусности продавал, от запаха которых слюна быстро наполняла рты гостей.       Но Орихиме, кажется, впервые в жизни не влекли сладости. Она ни разу не оглянулась в сторону палаток, где подавались ароматные печёные груши в вине, жирненькие чуррос в сахарной пудре, густой рисовый пудинг с корицей, а так же батидос — тропические освежающие коктейли. И даже не спросила, откуда эти двое, что шли всю дорогу неизменно по обе стороны от неё, научились танцевать. Да так, что вскоре после первых же аккордов ближайшей гитары, после первых взмахов рук и поворотов, от которых её юбка воздушно поднималась, она перестала думать о чём-либо, кроме того, кто был перед ней, кто держал её в своих руках и обнимал.       Забывшись в головокружительных ритмах латинской музыки, Орихиме танцевала. То в нежных и аккуратных объятиях Юмичики, то в надёжных и уверенных Иккаку. Она полностью отдавалась ярким всплескам саксофона и труб, подстёгивающими двигать бёдрами в ритм; душещипательным брызгам испанской шестиструнной гитары, отдававшей мурашками на коже; цокоту кастаньет и шипящей перкуссии, под которые хотелось пристукивать каблучками и хлопать самой себе и партнёру в ладоши.       Орихиме кружилась в заводных и весёлых мелодиях сальсы и ча-ча-ча вместе с Юмичикой, который с удовольствием подставлял по немому предложению в её взгляде своё бедро, чтобы та могла о него стукнуться своим, в такт. Даже Иккаку, поначалу довольно смущённый невероятной близостью во время первого их танца, быстро заразился её энергичностью.       Зазвучала бачата и волей-неволей ему пришлось отвечать объятиями на различные па и обороты Орихиме, которая показывала без слов, как ей всё нравилось. Затем он окончательно расслабился и так же поддался всеобщему жаркому настроению. С озорством, граничащим с нахальностью, Иккаку стал наклонять девушку во время аргентинского танго, ниже и ниже, так, что её волосы в конце едва ли не касались земли, а вырез открывал зрителям сего манёвра её пышную грудь чуть больше, чем сама того желала. Но это не гасило её желания продолжать.       Орихиме буквально купалась во внимании Юмичики и Иккаку, чувствуя, как вокруг не осталось ничего, кроме них троих, музыки и настоящего огня. Обычно, если мужчина её обнимал, даже приблизительно так крепко и так близко, как это делали эти двое, то она краснела до цвета созревшего помидора. Но сейчас этого не было. Орихиме совершенно забыла про своё стеснение и смущение. И даже когда под новую мелодию они стали с ней вытворять что-то на грани неприличного, ей было почти что всё равно. Но вот Юмичика закружил её на месте, внезапно прижал спиной к своей груди и затем легонько качнул бедрами ей навстречу. Она сразу же оглянулась с удивлением на него.       — Никогда не слышала про зук? — Юмичика улыбался вполне невинно губами, но в глазах уже плясали чертята. Что было ещё удивительнее — посмотрев на Иккаку она заметила в его взгляде схожий блеск, хоть вёл он себя всё это время более сдержанно. И теперь ей осталось понять — стоило уже начать бояться и переживать или расслабиться и продолжить наслаждаться вечером?       Орихиме слегка смутилась — зук был «танцем подчинения женщины», бразильским танцем мужчины, берущего себе от женщины всё без остатка. Она наслышана об этом танце, но никогда не решалась на подобное во время своего обучения с мужчинами. Она старалась как можно больше заниматься в паре с тренером — женщиной, избегая по возможности мужчин.       Но вот над ухом забренчала гитара. Очнувшись от секундной заминки Орихиме подошла к Иккаку и, удивляя скорее саму себя, дерзко закинула ножку на его бедро.       Это был самый волнительный и жаркий танец не то, чтобы за этот вечер. Это было самое волнительное, приятно захватывающее действо, наверное, за всю её жизнь! На сей раз она не танцевала на протяжении всей песни с кем-то одним из их пары, а постоянно лавировала между ними. Не успев прочувствовать стальные, но ни капли не неудобные или болезненные объятия Иккаку, грудь к груди, как оказывалась уже прижата бедрами к Юмичике, решившим тоже попробовать наклонить девушку назад, чтобы волосы упали огненным водопадом до земли. Их тела прижимались, их дыхания смешивались. Настолько, что окружающим стало неудобно смотреть. Но, с другой стороны это ведь был зук — танец, в котором все были обязаны двигаться с настоящей, а не наигранной страстью, с чувствами, бьющими через край. И не важно, какой был степенный или срывающий дыхание ритм, но дерзость, с которой партнёры были готовы демонстрировать бурю страсти, и делала зук таким запретно-притягательным. Как для танцоров, так и для зрителей.

***

      Ярмарка и танцы ещё не спешили затихать, хоть уже на дворе и был час крайне поздний. Орихиме, навеселившись вволю и отведя в круговороте красок, звуков и прикосновений душу, не спеша брела по ночному городу домой с Иккаку и Юмичикой. Иккаку давно скинул свою куртку с плеч, чтобы незаметно под прохладой осеннего ветра разгорячённая после танцев девушка не простыла.       Они не спеша брели втроём по хорошо освещённому, но довольно пустому парку. Мужчины шли по обе стороны от Орихиме, молчаливо и с немного усталой улыбкой принимающей все их комплименты и джентльменские жесты. Иккаку с Юмичикой негромко разговаривали, рассказывая ей что-то, а она просто слушала и не прерывала ни одной истории, ни одной реплики. Ей не хотелось разговаривать самой, не хотелось прерывать эту атмосферу. Слушать этих двоих было приятно.       — Орихиме, я и не думал, что ты так хорошо танцуешь, — задумчиво озвучил Иккаку, продолжая так же медленно идти вперёд.       Орихиме пребывала в уставшем, но счастливом состоянии, поэтому ей потребовалась секунда на осмысление фразы и того, что она обращена к ней и требует ответа, вроде бы.       — А?.. Ну, да, я не танцую часто и особо никому не рассказывала, что училась.       — Почему?       — Как сказать… — Орихиме посмотрела на Юмичику, надеясь, что он откажется от своего желания узнать подобное. Но тот и не думал отступать, что было видно по заинтересованному взгляду. — Я не очень чувствую себя комфортно в паре с мужчинами. Да и обычно, когда говоришь, что умеешь танцевать или, например, играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, обязательно кто-нибудь да попросит показать.       Орихиме опустила взгляд, стесняясь признать вслух, как она себя обычно чувствует неловко, когда на неё смотрят посторонние, пока она двигается под музыку. И ещё, её невероятно смущало то, как зачастую с ней себя вели партнёры по танцам, как нарочито прижимались, обнимали сильнее нужного, а некоторые особо «пылкие» забывали об элементарных правилах приличия и после занятий, навязываясь на прогулку до дома.       Кажется, подобные выводы не были чем-то сверх-непонятным и секретным для Иккаку с Юмичикой.       — Что, много было уродов? — фыркнул Иккаку.       — А? Да нет, нет! Я вообще не об этом думала, — примирительно улыбнулась Орихиме той самой своей улыбкой «всё-в-полном-порядке!»       — Не переживай по пустякам из прошлого, — Иккаку приблизился и обнял её за плечи одной рукой, — всё равно это уже прошло. Думай лучше о спокойном настоящем и таком же спокойном будущем.       — И о том, — весело поддержал друга Юмичика, пристроившись с другого бока и обняв Орихиме за талию, — что если сейчас кто-то решит тебя обидеть, тронуть, да даже просто нагрубить, то он подпишет себе смертный приговор.       Иккаку ухмыльнулся:       — О, как заливаешь! Орихиме, ты только послушай его. «Смертный приговор»? И это говорит человек, который меня в прошлом месяце отчитывал просто за один разбитый нос наркоторговца.       — Нос-то был один, не спорю, — согласно кивнул Юмичика, — да там ещё были выбиты все передние зубы и сломано ребра два точно. Уж молчу про отдавленные пальцы, когда он попытался ползком добраться до ножа, угодившего куда-то в угол.       — Он заслужил каждый удар! — в свою защиту возмутился Иккаку. Внезапно он склонился к Орихиме и поцеловал её в макушку, ободряюще растерев плечо. На Юмичику, возмущённо вздохнувшего в этот момент, он не обратил никакого внимания. — Честно говоря, я рад, что ты смогла сегодня отдохнуть и повеселиться, девочка. А то всю неделю ходила, словно под дамокловым мечом.       — Я… Да ничего. Это… — Орихиме смутилась. Но полностью лишилась дара речи когда Юмичика взял её за руку и поцеловал тыльную сторону ладони.       — Знаешь, принцесса, после сегодняшнего вечера у меня… Ой, что за…       Не договорив до конца, Юмичика, тихо охнув, внезапно упал ничком на землю. Сзади, в изгибе его шеи красовался неяркий, но заметный на тёмном фоне куртки кончик дротика.       — Юми… Орихиме, беги! — гаркнул Иккаку, шагнув быстро за бессознательного Юмичику и одновременно закрывая собой девушку.       Рука его не успела дотянуться то спрятанного пистолета, как весь парк вдруг обесточился и погрузился в непроглядную тьму. Эффект внезапности сработал нападавшему как нельзя лучше и миллисекундная заминка стоила Иккаку слишком дорого: сзади, не успев убежать и на десяток футов, вскрикнула коротко и глухо Орихиме, и умолкла.       — Мать твою!!!       Полицейские предполагали, что убийца мог действовать с кем-то в команде, но такой вариант всем казался маловероятен. И сейчас Иккаку с ужасом понял, что совершил ошибку в дюйме от роковой.       Не тратя времени на то, чтобы глаза привыкли к темноте, Иккаку почти что вслепую бросился в сторону, где должна была находиться Орихиме. Он перепрыгнул через бессознательное тело Юмичики и побежал со всей мочи девушке на помощь, позабыв собственное правило номер один: никогда не вставать к врагу спиной.       Сзади послышались быстрые шаги. Точнее, бег. Иккаку развернулся было обратно, вскидывая руку с заряженным пистолетом, но было уже поздно — мощный разряд под семьсот тысяч вольт пронзил его тело в то же мгновение, лишая сознания.       Последнее, что услышал Иккаку, и что впоследствии он вспомнит первым, когда очнётся — это обрывок слова, выкрикнутый голосом, который принадлежал последнему человеку, с которым бы он хотел столкнуться на этой миссии в качестве врага.

✠ * ✠ * ✠ * ✠

≪<Небольшое отступление автора. Лирическое, так сказать. Ох… Знаете, я столько всяких вариантов того, кто же убийца наслушалась, что у самой начало создаваться мнение, что надобно бы мне побыть чуть более… Предсказуемой. Но я тут же себя одёрнула — я устроила предсказуемое нападение! Ну, согласитесь, это ведь классика — нападение ночью или почти ночью посреди безлюдного парка/улицы/поля. Так что, фиг вам с предсказуемостью! Хотя, честно скажу, когда мне сказали о Ренджи я чуть йогуртом не подавилась. Это было неожиданно даже для меня!))) Был Зараки, был Ичиго… Был даже, прости меня Король Душ, Сора Иноуэ! Один раз, ОДИН, кое-кто угадал. Но я не стала никак намекать на то, что человек попал в точку, просто потому, что я понимала — попадание чисто случайное. Истинные мотивы убийцы всё равно известны пока что только мне (: Р) И ещё: я себя поймала на мысли, что, не смотря на мою не любовь к прочтению драмы, насилия, трагедий и прочей печальной фигни у других, сама по себе я с прекраснейшим удовольствием занимаюсь тем, что, то Юзу с Карин потрошу в «всё было бы…», то Рукию вешаю, то Иккаку подрываю. Мда. добрая я. Эх. Ладно. Не хотелось заканчивать на не очень радостной ноте, но, с другой стороны, дальше будет самое мясо, так что, это дополнительный настрой, помимо саундтрека ниже. Кстати, ОСТ очень советую включить. Очень хорошо атмосферу создаёт. Но не прямо сейчас, а там, дальше. А здесь я просто укажу название: Takeharu Ishimoto — gloomy mansion.≫>

*** ***

      «Голова… Ой, тошнит… Рýки не поднять. Неужели я вчера всё-таки что-то пила?»       Орихиме попыталась встать со своей кровати, попутно соображая, как она так умудрилась уснуть, не дойдя до дома. Но подняться никак не получалось: руки словно «отключились» от тела и никак не хотели ей помочь. Она попыталась осмотреться и заморгала: было темно, хоть глаз выколи, ничегошеньки не видно.       «Сейчас ночь ещё? На мне, кажется, всё ещё юбка надета. Ой, и туфли. Ну, парни, вот ведь! Могли бы хоть обувь с меня снять, раз уж…»       Орихиме резко застыла. Дыхание перехватило на мгновение, после чего разогнавшееся до дикого галопа сердце вынудило её задышать поверхностно и часто. Руки болезненно дали знать, что они не лежат мёртвым грузом от усталости, а попросту привязаны крепко по бокам кровати. И одежда с обувью на ней не потому, что мужчины не потрудились её хоть как-то переодеть, а потому что они не дошли до дома. И кровать эта вовсе не её… Осознание того, во что она влипла пришло с холодом мгновенно выступившего на лбу пота.       — Иккаку… Ю-юмичика! — голос Орихиме дрожал и при всём её желании закричать, она выдавала лишь лихорадочный, срывающийся шёпот. — Где вы? Иккаку, Юмичика!.. — Пожалуйста, — чуть ли не заскулила она, в страхе надеясь, что это просто жуткий-жуткий сон и она вот-вот проснётся. — Кто-нибудь… — увы, но это сном не было.       События последнего вечера замелькали диким калейдоскопом перед мысленным взором, выуживая на поверхность главное — на них напали.       Юмичика… в него попали дротиком с чем-то. Вот он её тепло обнимал, говорил что-то милое и вдруг, неожиданно дёрнулся, его улыбка растаяла и упал он тут же к её ногам. Она очень надеялась, что ему не было больно. Ни тогда, ни сейчас. Особенно сейчас.       Затем Иккаку. Её самоотверженный воин, который пытался бороться до конца, который мгновенно бросился ей на выручку, стоило только ахнуть. Что с ним? Орихиме точно помнила, что он кричал ей бежать. И она это сделала. Сорвалась с места, подстёгиваемая страхом того, что с ней могло бы случиться, попадись она в руки маньяка…       Сейчас, казалось, что всё происходило будто в замедленном режиме, хотя на всё ушло несколько секунд. Что главное — она попалась! А обидное — её схватил кто-то хоть и сильный, но точно не кто-то большой, превышающий её в росте и мышечной массе намного, а сознание она потеряла из-за нехватки воздуха — ей зажали нос и рот. Никаких уколов как Юмичике и никаких непонятных ударов, как по Иккаку. «Меня даже поймать было делом наипростейшим!» — Орихиме сжала губы от обиды и снедающего её чувства вины перед своими защитниками. Вина лишь усиливалась от того, что она не знала, что сталось с мужчинами которых застали врасплох. Где они? Как они? Живы ли ещё?       Мысли о том, что Иккаку с Юмичикой уже могут кормить червей на дне какой-нибудь ямы или болтаться в метре над землёй в петле, как оно произошло с Рукией, заставили слёзы навернуться на глазах Орихиме.       Девушка попыталась подавить зарождающиеся панические рыдания и в итоге стала лежать, почти без движений, в полной темноте, глотая всхлипы и слёзы, не давая им пролиться.       Она не знала точно, сколько пролежала в таком положении, однако успела дважды вспомнить всех своих покойных друзей из приюта, и Тацки, которая, как она надеялась, ещё жива. Затем она трижды вспомнила Иккаку и Юмичику, непроизвольно представляя их уже погибшими от рук злодея-маньяка, а так же четырежды разубедила себя в последнем.       «Они живы, они живы, они живы…» — повторяла успокаивающую мантру про себя безутешная Орихиме.

Музыкальное сопровождение: Takeharu Ishimoto — Gloomy Mansion (OST Final Fantasy VII Crisis Core)

      Но вот где-то рядом, совсем недалеко, но и не сильно близко, послышались шаги. Орихиме задержала дыхание и инстинктивно стала сжиматься в комочек с каждым новым шагом приближающейся опасности, насколько ей это было возможно сделать.       Судя по звукам, она лежала головой к предполагаемому выходу. Но вот скрипнул явно давно не смазанный косяк. Забрезжил слабый-слабый свет, исходящий из открывшегося прохода.       Сердце Орихиме выстукивало такой бешеный ритм, что можно под него было танцевать чечётку. Послышался первый шаг неизвестного. И ещё один. И ещё один… Дыхание стало сбиваться, стало трудно дышать, словно она тонула и вместо воздуха глотала воду в лёгкие. А незнакомец издевался, играл на её нервах, нарочито медленно и тихо продвигаясь к ней, прекрасно зная, что та его уже почувствовала, услышала кожаный скрип обуви, ощутила холодное веяние жестокой ауры.       — Кто здесь? — невольно спросила на выдохе Орихиме, не выдержав напряжения. И тут же обмерла от страха и ужаса. Её желудок инстинктивно сжался в твёрдый кулак. Когда её голову обхватили руками и зафиксировали на месте так, чтобы она не смогла увидеть ничего прямо над собой, она не сдержала всхлип. — П-пожалуйста, не трогайте моих друзей.       Неожиданно для самой себя, Орихиме попросила за Иккаку и Юмичику. Она испытывала такой всепоглощающий страх, но стоило только ей открыть рот, как все мысли о собственной сохранности ускользнули от неё. Те, кто опекал и оберегал её, те, кто подарил ей больше тепла за пару недель, чем другие за много лет — их и только их жизни волновали Орихиме. И, не смотря на то, что она всё ещё боялась сильно, страх начал отступать. Оставалось только надеяться, что они ещё живы…       — Лежи смирно, — захрипел над ней мужской голос. — И глаза закрой, если не хочешь получить наказание. — Видимо, либо его носителя не интересовала их судьба, либо Орихиме своей жалостливой просьбой его разозлила. Голос казался смутно знакомым. Возможно, она знала его владельца, но волнение и страх препятствовали узнаванию.       «Н-наказание? Боги, что ещё за наказание? Нет, не хочу знать!».       Орихиме, чувствуя, как под ложечкой завязывается ледяной узел, быстро закивала головой, сжав губы. Она старалась унять дрожь, идущую из самого нутра до кончиков пальцев и стала дышать глубже. И позабыть на время мысль о том, что эти руки, — мужские руки — были больше и сильнее тех, что её схватили на улице. Значит… убийц было двое.       Повинуясь короткому приказу незнакомца, она постаралась не шевелиться и зажмурила глаза. Как только она это сделала, её голову опустили обратно на кровать. Следом, на глаза легла ткань.       — Приподними голову, — сухо снова забормотал голос. Явно знакомый. Только вот… Как же тихо и низко он говорил, совсем не понятно ничего!       Когда Орихиме оторвала чуть-чуть затылок от поверхности кровати, ткань на глазах стали завязывать. Очень туго, так, что даже в глазах вспыхнули разноцветные всполохи искр. Но девушка боялась даже пикнуть. Она почувствовала чужое дыхание на своём лице. Она инстинктивно сжала ладони в кулаки и попыталась отстраниться от нависшей угрозы. Хоть сознание и кричало ей не делать лишних движений, но тело не могло сопротивляться вновь нарастающей панике и сердцу, скачущим в груди галопом.       — Не смей двигаться, — прохрипел мужчина почти над самым носом Орихиме, стиснув её лицо руками. На сей раз он говорил громче. Мысль о том, кто же это мог быть уже стояла на пороге сознания и ждала последнего сигнала.       Тепло от тела, запах дыхания чувствовались всё сильнее. Чужие губы остановились в опасной близости от неё. Смесь кофе и табака. Кофе проскальзывал немного, а вот сигарету лишнюю, кажется, мужчина скурил совсем недавно. И одеколон. Совсем слабый, еле уловимый запах, однако… В голове Орихиме вспыхнул оглушительно, красным, сигнал узнавания. Она знает этот запах! Она сама дарила флакон этого одеколона на прошлое Рождество…       — К-кенджи-сан? — дрожащим голосом почти прошептала ошарашенная девушка.       Мужчина от неё мгновенно отстранился.       — Кенджи-сан? Это вы? Что вы здесь делаете? Где я? Что… — вопросы, вопреки её желанию, полились потоком из Орихиме, как из взорванной плотины.       — Молчи.       Не просьба, не предложение, а чёткий приказ, сказанный твёрдым, поставленным голосом, мгновенно закрыл рот Орихиме. «Как он тут оказался? Как узнал, что я здесь?» — Орихиме была бы готова разреветься от облегчения, понимая, что её сейчас развяжут, выведут отсюда, довезут до дома и возможно даже напоят горячим чаем с ромашкой и мёдом, что обычно она получала дома у Тацки, когда по какому-либо поводу к ней наведывалась, но не сделала этого. Запоздалое осознание того, что он сейчас с ней делал и как оно всё может быть взаимосвязано с нападениями, высушило невыплаканные от сорвавшегося отчаяния и облегчения слёзы.       — Кенджи-сан…, а зачем вы… мне завязали глаза? — уверенность в её голосе таяла буквально с каждым словом.       — Так надо.       Орихиме еле сглотнула застрявший ком в горле. Бескомпромиссность слов и действий старшего Арисавы была известна ей не понаслышке и обычно её успокаивала. Но сейчас твёрдость в его голосе почти не помогала воспрять духом, вопреки всем мысленным крикам о том, что Кенджи-сану можно доверять и что он пришёл всех спасти.       — Пожалуйста, — старалась говорить как можно спокойнее Орихиме, — объясните, что происходит? Где Иккаку и Юмичика? Где мои друзья? Где мы?       — Ты кажется плохо понимаешь приказы, девочка.       О, да, Арисава Кенджи если что-то и умел делать в жизни в совершенстве, так это ловить преступников, воспитывать дочь и отдавать приказы! И если о первых двух его талантах он сам не стеснялся говорить о себе, то последнее заочно знал весь город благодаря длинным языкам его подчинённых. Хотя при Орихиме он никогда не приказывал Тацки. Он её очень любил.       — Сразу с двумя, — внезапно, ровный, даже равнодушный, твёрдый голос Кенджи окрасился глубоким отвращением. — И с тобой моя идеальная дочь с детства якшалась? И тебя она защищала от всех остальных ублюдков? Волчица в овечьей шкуре! Как знал.       Кенджи в мгновение ока развязал путы на руках Орихиме, а затем резко и больно схватил за предплечья, стаскивая с койки подобно мешку с рисом.       В Орихиме вспыхнула пламенным огнём уже давно засевшая глубоко внутри паника.       Она беспокойно задёргалась, со стонами пытаясь вырваться.       — О чём вы? Я ничего такого не делала!       — Молчать!       Оглушительный удар с тяжёлой мужской руки выключил сознание Орихиме, утонувшее в гудящей боли.       Как оказалось, «уснула» она ненадолго. Когда сознание вернулось её в реальность, Орихиме поняла, что она лежит на холодном и твёрдом полу. В левом ухе будто отключили слух, а щека с той же стороны горела таким огнём, что хотелось взвыть.       — Вставай, малолетняя шлюха, — выворачивая запястье, Орихиме резко подняли с пола и потянули в неизвестном направлении. — Посмотришь, как там твои так называемые друзья, — старший Арисава с презрением выплюнул последнее слово. — Подумать только, — продолжил он вещать уже на ходу, утаскивая не сопротивляющуюся девушку за собой, — с кем моя дочь попуталась.       Орихиме перестала понимать, что происходит. Ей казалось, что всё происходящее — какое-то ненормальное, нереальное действо. У неё не укладывалось в голове догадка о том, что Арисава Кенджи, нынешний шеф полиции Каракуры, сменивший на посту почившего Тоусена, мог убить одиннадцать молодых юношей и девушек только из-за их неблагополучного прошлого и связи с его дочерью. Которая ведь была ему не родной, а всё из той же компании, из того же детдома. Ей вдруг стало… обидно и завидно. Честно-честно — обидно и завидно! Ведь, подумать только, что приёмный отец мог так сильно полюбить свою неродную дочь, что ради неё по каким-то своим ненормальным причинам смог лишить жизни стольких людей…       — Вот хорошо ей, — тихо посмеиваясь, сказала Орихиме, думая, что до истеричного хохота осталось совсем не много.       — Что ты сказала?       Кенджи резко остановился и дёрнул Орихиме за руку с такой скоростью и силой, ставя перед собой, что, кажется, вывихнул ей запястье. Девушка тут же вскрикнула от боли и осела бы на пол, если бы её отпустили, но так и повисла, на всё том же запястье. Перед глазами разыгралось настоящее китайское шоу фейерверков.       — Мне повторить?! — Кенджи дёрнул на себя полубессознательное тело Орихиме. Та лишь застонала в ответ, ухватившись здоровой рукой за чужое запястье в немой мольбе ослабить хватку. — Ясно… Ты выглядишь настолько слабой и безвольной, что Тацки купилась на это. У неё всегда была слабость к таким. Но меня не проведёшь. Я проституток повидал за свою жизнь столько, что тебе и не снилось.       На последнем слове Кенджи резко приподнял Орихиме, вскрикнувшую от нового прострела боли и ударил её в живот.       «Красивые, страшные, с большой грудью и совсем плоские, забитые и нахальные… И все одинаковые. Шлюха есть шлюха. И поведение под невинного ягнёнка не изменит этого», — думал Кенджи, с долей презрения и отвращения рассматривая сквозь прозрачный заслон рыжих волос вырез блузки обмякшей Орихиме, из которого виднелись её зрелые, пышные прелести. Подчёркнутая вырезом округлость и высота форм лишь усугубили его укоренившееся за считанные секунды мнение о разнузданности проститутки, посмевшей завладеть таким вниманием его приёмной дочери.       Поначалу, когда он хотел проверить Орихиме и наклонился для мнимого поцелуя, её защитная реакция его почти убедила. «Почти обманула». Но сейчас он всё для себя понял и конечно же больше не попадётся на её уловки. А что до Тацки, то он её убедит в своей правоте. Всегда раньше это у него получалось, с лёгкостью, и сейчас получится. Если конечно Тацки, его уникальная, талантливая и несравненная девочка, вдруг надумает взбрыкнуть.       Разложив мысленно всё по полочкам, Арисава Кенджи уверенно пошёл вперёд по грязноватому, скудно освещённому коридору, с лёгкостью волоча за собой бессознательное тело Орихиме. За то же вывернутое запястье. Не обращая никакого внимания на то, что красивые длинные волосы девушки собирали всю грязь и влагу с пола, что длинная юбка цеплялась иногда за занозы и гвозди, торчащие то тут, то там из пола и углов, и издавала характерный треск рвавшихся ниток.       Про повязку, туго стягивающую голову девушки, он и думать позабыл.

***

      Иккаку чувствовал тошноту и головокружение. Не знал как долго, но достаточно, чтобы оклематься от состояния «мне херово» почти до состояния «херня, пройдёт», по фирменной классификации его командира — майора Зараки Кенпачи. Откровенно говоря, третий вариант «более-менее» был бы Иккаку ближе, однако в упомянутой схеме такого пункта предусмотрено не было.       Всё то время, пока он старался собрать разрозненные мысли воедино в пустой, гудящей голове, его не покидала стойкая, инстинктивная уверенность — делай вид, что всё ещё в отключке, сколько сможешь! И действительно, стоило только пришедшему в какое-никакое адекватное состояние Иккаку наконец подать признаки жизни, он тут же почувствовал на себе всю силу внимания того, кто его приволок… Сюда. Куда-то сюда… Куда именно — он ещё выяснит.       — Р-р-рота подъём! — прописали ему с отвратительно болезненной силой прямо в солнечное сплетение.       Слёзы от боли не успели брызнуть, как его окатили с головы до пят ледяной водой. Лёгкие разрывало острой болезненной нуждой вдохнуть хотя бы капельку кислорода, в то время как от попавшей воды хотелось откашляться.       Хвала всем богам, подобная побудка не превратилась в череду ударов и обливаний, не то подобное могло бы Иккаку просто-напросто утопить на месте. А быть утопленником на суше ему ой как не хотелось!       — С удовольствием вырвала бы тебе все волосы, да знаю, что рвать нечего, гнида лысая, — Иккаку приоткрыл глаза. Первое, что увидел — голые женские ножки в кедах и шортах.       Хоть полицейский и был на грани новой потери сознания, но фирменное оскорбление в свой адрес он не мог пропустить! Боль лишь подстегнула его.       — Слышь, коза, — взревел в праведном гневе Иккаку, — глаза разуй! Я бритый! Угх!.. — и тут же получил звонкую пощёчину. Да с такой силой, что кожа в уголке губ лопнула.       — А говорить тебе, лысый, никто не разрешал, — говорившая, как выяснилось, девушка стиснула его лицо пальцами так, что у него губы в трубочку чуть не свернулись. Это было, кстати, больно, с разбитой-то губой. Но терпимо.       Иккаку оторопело уставился в пару расширенных от злости зрачков, обрамлённых синей радужкой, которые принадлежали…       — Ты! — промямлил он, вырываясь из цепких женских пальчиков. Не узнать эти глаза, это лицо он не мог.       Иккаку позабыл вмиг о всех неудобствах: о том, что ему рот держали «уточкой», что губа разбита, что тело всё словно палками трое суток кряду били, что вообще-то он висит привязанный… точнее прикованный полицейскими наручниками (да, он знал каковы именно эти ощущения на собственной шкуре). Главное, он даже задышал свободнее — узел под рёбрами расслабился, позволяя большему количеству кислорода наполнить лёгкие.       — Совсем мозгов нет? — недовольно ощерилась девушка. — Сказала же: молчать!       Она снова ударила его. Но на сей раз Иккаку был готов и напряг мышцы в нужный момент. Вышло всё равно больно, зато теперь воздух не был выбит из-под рёбер, да и мучился теперь от неприятных ощущений не только он.       — Выкуси, на голову больная! Какого чёрта ты вообще устроила?!       — Тебе не понять, — вскинула с вызовом голову девушка, горящим взглядом прожигая сквозную дыру между глаз Иккаку.       — Зачем? Скажи мне только, зачем?! — голос его срывался. От боли, от непонимания. От горечи. — Ты же мне была как младшая сестра. Ты же мне… как Мидори была. Я играл с тобой. Я учил тебя драться. Дядя Канаме все пороги обивал днём и ночью, в ногах старика Ямамото валялся, чтобы прикрыть тот гадюжник и забрать тебя оттуда. И вот какой монетой ты отплатила…       Иккаку захлебнулся обидой, злостью и чувством предательства. Горечь подкатила в горле к самому языку, захватывая сердце в ноющие тиски. Он не спрашивал что-то вроде «Что ты тут делаешь?» или «Как ты тут оказалась?». Догадался сам. Без подсказок Юмичики.       — Скажи мне, Оотани…       — Ты прекрасно знаешь, что Оотани Тацки больше нет… — резко прервала его Тацки. — Она умерла в тот день, когда кое-кто обещал приехать, но в итоге так и не появился, — её голос не дрогнул. — Оотани умерли. Все. Двое — Шинджиро и Аянэ.       — Двое? — Иккаку не мигая смотрел в синие глаза Тацки.       — Они меня не любили и дня. Кому как не тебе это знать, Икки-нии, — Тацки скривилась. — А вот Кенджи… Он мне всегда был как отец. Ещё когда те были живы.       — Я тоже самое слышал украдкой от тебя, когда с тобой играл дядя Канаме. — Иккаку криво, с горестью ухмыльнулся. — Вот какая ты…       Взгляд Иккаку судорожно искал в лице Тацки, некогда бывшей Оотани, ныне Арисавы, хоть один ответ. Его Тацки, его ершистая сестричка, которая любила в детстве бейсбол и уроки каратэ, и ещё показушно плевалась от Дораемона, но тайком посматривала его по телевизору.       Та, которая помогла ему в своё время не упиться вусмерть после потери собственной, родной младшей сестры. После смерти Шинджиро и Аянэ Тацки попала на несколько лет в приют, из которого её затем забрал Арисава Кенджи, стараниями, главным образом, Тоусена Канаме. А затем, повзрослев ещё немного, Иккаку потерял мать и сестру…       Они никогда не были родными по крови — ни Иккаку с матерью, Мидори и Канаме, ни с Тацки. Чета же Оотани была в очень давней и крепкой дружбе с семьёй Мадараме, приютившей Иккаку, который на тот момент был совсем крохой.       Но внутри Иккаку всегда болел всем сердцем за Тацки и её собственную потерю. Кто бы мог подумать, что бойкая спортсменка, гордость сборной по каратэ окажется свихнувшейся убийцей?       Иккаку было сложно соображать. В его глазах периодически мутнело, и на бледном девичьем лице, обрамлённом отросшими иссиня-чёрными прядками проступали тёмные круги.       Сознание постоянно балансировало на грани реальности и забытья, а мышцы то там, то здесь непроизвольно коротко сокращались, до сих пор пытаясь оправиться от удара в восемьсот тысяч вольт — теперь Иккаку было предельно ясно, откуда у нападавшего взялся полицейский особо мощный электрошокер, который невозможно было купить в магазине свободно, наподобие «пугалок» до трёх разрешённых законом сотен тысяч. Всё-таки, папочка — полицейский.       — Почему?! — вдруг взвизгнула не своим голосом Тацки, мгновенно изменившись в лице. Иккаку распахнул широко глаза от неожиданного выпада в его сторону. Та Тацки, которую он знал когда-то давно, почти исчезла из той девушки, что стояла перед ним. Это была уже не его Тацки. И это удручало Иккаку как ничто другое.       Тацки подошла к нему и ногтями впилась в его лицо. Она приблизилась, почти соприкасаясь с ним носом. И истово зашептала:       — Ты ещё спрашиваешь, Иккаку-предатель, «почему»? Да потому что я никому не позволю портить мою Орихиме. Особенно тебе. Особенно твоему дружку. Вам обоим. Нет. Не позволю. Не позволю! — её зрачки ненормально расширились и это сильно напрягло и без того измученного всем происходящим Иккаку.       — Дура, — спокойно просипел Иккаку, — накрутила сама себя, навоображала невесть чего. Орихиме не настолько беспомощная и невинная.       Тацки приблизилась к уху Иккаку, опаляя его судорожным дыханием:       — Она ангел, лысый чёрт… Мой смысл, моя поддержка, моё спасение. Всё соединилось в моей Орихиме. Пока дядя Канаме, — отвращение к Тоусену в голосе Тацки можно было грести лопатой, — якобы что-то пытался сделать, она, ОНА меня спасла. Не ты. Не он.       Тацки отпустила Иккаку и медленно отстранилась от него, делая шаг назад. И ещё шаг.       «Начинает сильно смахивать на бред сумасшедшего. Она совсем не воспринимает мои слова?»       — Я её не отдам никому…       — Кто её у тебя отнимает? — перебил Иккаку, но это не остановило Тацки.       — …Ни тебе, ни кому бы то ни было другому. И я не позволю ей страдать…       — Она страдала только от горя по убитым тобой друзьям.       — …Я её всю жизнь защищала. И буду дальше защищать.       — Дальше? Ещё? От кого, Оотани?! — хрипло спросил Иккаку. Сознание его стало прочищаться. — Ты Орихиме уже «защитила». Да так, что она три ночи кряду не могла уснуть без снотворного, после новости о всех этих убийствах… Знала о этом, а Оотани?!       Тацки его не слушала. Она направилась к противоположной стене, у которой находился столик. Иккаку было сложно сфокусироваться поначалу, но затем он разглядел что-то блестящее. Большой поднос, на всю поверхность стола, а на нём что-то лежит… Тацки подошла вплотную и подняла с подноса нечто, тихо звякнувшее. Нечто, предмет, было столь небольшого размера, что с лёгкостью скрылось от глаз Иккаку в девичьей ладошке.       — Хуже всех из вас, кобелей некастрированных, вела себя эта женоподобная мразь, — тихо говорила Тацки, словно рассуждала сама для себя вслух, пальчиками свободной руки очерчивая круг крышечки какой-то небольшой ампулы, так же находящейся на столе. Впрочем, Иккаку не сомневался, что её сейчас было всё равно — слышит он что-то или нет. Но, догадавшись, что речь зашла о Юмичике, он стал озираться вокруг, насколько позволяло положение скованного по рукам, почти распятого на стене.       — А-а-а, имеешь в виду то, как мы танцевали с Орихиме? Как мы её отвлекали от грустных мыслей, как мы веселили её? — молол языком мужчина, стараясь понять, как можно освободиться, да побыстрее. Но полицейские наручники на то и полицейские, что задаром не ломались.       — Хочется ржавым ножом исполосовать его тело!       Тацки развернулась к мгновенно замершему Иккаку. В руках она держала маленький скальпель.       — Мерзкое, вонючее, мужское тело, которое смело так тесно прижиматься к Орихиме.       Она сделала шаг в сторону. Проследив взглядом направление, Иккаку наконец увидел Юмичику. И тут же ощутил прилив вины — ненормальная даже не скрывала друга и товарища по службе и оружию, а он только сейчас его заметил.       — А потом… Отрезать волосы. Считает себя самым красивым? Или думает, что из-за своей рожи может прикасаться к волосам моей Орихиме? — Тацки понизила голос, отвечая себе же, — да… тогда ещё надо и пальцы отрезать.       — Ты что, «Молчание ягнят» в детстве пересмотрела? — Иккаку попытался привлечь внимание Тацки на себя, видя, что Юмичика не реагирует никак на окружающую действительность. Внутри него всё стало сводить холодной судорогой — мало ему удара тазера*, мучившего до сих пор мышцы, так ещё и друг вот-вот станет лягушонком для препарирования!       — А тебе я язык отрежу. Мешаешь, — спокойно решила вслух для себя Тацки, задумчиво остановив взгляд на губах Иккаку. Она развернулась обратно к столику, подошла к нему и положила скальпель на место. — М-м-м… Так… Это уже было. Это не интересно. Это слишком будет быстро… — Она начала водить ладонью прямо над остальным инвентарём для мучительных забав над своими намеченными жертвами, будто выбирала в магазине колечко посимпатичнее. Пальчики её невесомо касались то одного предмета, то другого, но полностью Иккаку не мог разглядеть, что там лежало. Но ему хватало догадок, основанных на опыте и чутье.       — Думаешь, я не смогу тебе в лицо плюнуть без языка? — еле повернув для подобной провокации собственный же язык, Иккаку покосился на бессознательного Юмичику, гадая, как привести его в чувство.       «Провокация считается удавшейся, если объект провокации изменил ход своих действий, решений, мыслей, частично или полностью отказался от своих идей и затей», — первое правило, которому его научил Тоусен Канаме. Он же просто Канаме для всех близких друзей и коллег. Он же дядя Канаме для Иккаку и Мидори, брат Мадараме Сецуко, Тоусен в девичестве.       Иккаку всегда любил провоцировать противника, играя зачастую не просто этюд какую-нибудь, вальсок или ту же румбу на нервах товарищей (и нервах Юмичики в первую очередь), а настоящий трепак. В присядку, с коленцами, да кренделями.       Понимая, что Тацки могла выкинуть всё что угодно, Иккаку напряжённо следил за каждым её движением. И когда она взяла ампулку, которую она облюбовала ещё в начале всего этого сумасшествия, по спине его пополз холодок.       — И что там у тебя? Аспирин?       — Фенциклидин.       У Иккаку открылся рот. Не от изумления — от неверия. Нет, он уже давно понял, что достать что-то нелегальное будучи дочкой главного полицейского целого города, пусть и такого маленького, как Каракура, не составляло особого труда, но PCP? Он же фенциклидин. Он же «ангельская пыль». И это ставило бывалого полицейского в ещё больший ступор — фенциклидин обычно распространялся, употреблялся и так же изымался в форме таблеток или порошка, а в жидком виде встречался крайне редко. Но у Арисавы, похоже, с ассортиментом не было проблем. И эта мысль будто раскалённой иглой кольнула его сознание — ну не могла девочка сама всё провернуть! Ей нужен был кто-то… Точно! «Мать твою, на нас же с двух сторон напали! Как я мог это забыть?!» — запоздало сокрушался Иккаку.       Всякие надежды на то, что старый друг майора Комамуры и хороший знакомый семей Оотани, Тоусен и Мадараме, Арисава Кенджи, был не причём в деле об убийствах бывших детдомовцев, рухнули в миг. Заодно, стало понятно, почему про местонахождение Тацки никто не знал, кроме её отца и майора, почему подстраховочная слежка за Орихиме была такой лажовой и, наконец, почему вырубился свет в парке. В такой до смешного отличный момент для нападения.       «Вернёмся к нашим баранам», — стряхнул отвратное настроение подальше от себя Иккаку.       — Хочешь проверить, буду ли я дёргаться от укола как уж на сковороде?       — Неинтересно. С тебя я лучше скальп сниму, — равнодушно бросила Тацки, поворачиваясь к Юмичике. У Иккаку за друга засосало до боли под ложечкой.       — Что ты с ним успела сделать? — Молчание. — Тацки? — Снова нет ответа. — Оотани? Отвечай, чёрт тебя дери!       Иккаку было уже сложно сдерживать собственное волнение в узде. Что бы она не впрыснула Юмичике через дротик, но если нескольких секунд хватило на то, чтобы его свалить, то дополнительная доза PCP его могла просто убить. Он бы умер, не приходя в сознание и кто знает, что бы при этом испытывал…       — Вот достача, — протянула недовольно Тацки. Она остановилась прямо у каталки с Юмичикой и бросила через плечо, — ладно, по старой, но забытой дружбе скажу: ничего особенного!       — Это не ответ! Чем ты его усыпила?       — Ничем особенным, — повторила она, пожимая плечами. Она взяла ампулу и сорвала тугую фольгу с горлышка. Затем она стала вбирать в шприц прозрачную, янтарную жидкость, приговаривая, — одна часть триазонама, да две части диазенама, да ещё часть алиразолама…       Иккаку в шоке уставился на обливающегося потом, бледного как полотно Юмичику. И без того гремучая смесь транквилизаторов сейчас должна была дополниться галлюциногенным наркотиком. Какие будут видения у Юмичики сам Иккаку даже боялся представлять. Если конечно он придёт в сознание…       Тацки, не церемонясь, разорвала рукав рубашки Юмичики, и затем на удивление аккуратно и спокойно уже собралась вводить всю ампулу ему в вену.       Но, вдруг, Тацки замерла. Иккаку напрягся следом. С противоположной стороны, в распахнутых настежь дверях появился сам Арисава Кенджи. За запястье он держал валяющуюся в ногах Орихиме. ________________________________________________________________________ *Фут — мера длины. Примерно 10 футов = 304 см (3 м). *Taser — Тайзер/Тазер — электрошоковое оружие нелетального действия. Главное отличие электрошоковых устройств «Тазер» от аналогов заключается в запатентованной технологии, позволяющей свести к минимуму получения увечий и летального исхода при задержании правонарушителя и в способности поражать цель на расстоянии от 4,5 до 10 метров. По словам производителя, Тазер является нелетальным и почти полностью безопасным для здоровья человека устройством. Но несмотря на эти заявления, многие организации и частные лица оспаривают эту точку зрения. Так, правозащитная организация Amnesty International зарегистрировала 334 смертельных случая вследствие применения тазера за период с 2001 до 2008 годы. ________________________________________________________________________

✠ * ✠ * ✠ * ✠

      — Они ещё живы? — понедовольствовал Кенджи. — Почему?       — Папа… — Тацки напряжённо переводила взгляд с рыжей головы Орихиме на отца. — Что это значит? Что с Орихиме и почему она в таком виде?       — Я тебя спросил, Тацки, почему эти отродья ещё живы? Разве я тебе не дал достаточно времени на то, чтобы всё сделать в срок?       Лицо Кенджи не выражало никаких эмоций, но взгляд заставил Тацки съёжиться. Наблюдавший за ними со стороны Иккаку недоумевал — что же происходит?       — Да, сэр.       — «Да, сэр» — что? Отвечай как положено.       — Да, времени было предостаточно, но я хотела, чтобы один из них пришёл в сознание.       — Я устал убирать за тобой, Тацки. Это в последний раз, — отрезал Кенджи.       Атмосфера в помещении с приходом Арисавы старшего резко поменялась. Если раньше Иккаку ощущал достаточно беспокойства за Юмичику, себя и Орихиме, то сейчас кровь застыла в жилах: до него доходили слухи о том, как Кенджи, в прошлом спецназовец, на некоторых миссиях расправлялся с противником. Волнение от того, что частенько шериф Каракуры давал много воли подчинённым во время допросов некоторых отдельных преступников, усиливало его беспокойство.       Пододвинув ногой стоявший неподалёку стул, Кенджи бросил на него бесчувственное тело Орихиме.       — Папа! — возмутилась Тацки. — Осторожней с Химе.       — Незачем быть с ней осторожным, — бросил Кенджи, отходя от стула с Орихиме в сторону стола с инструментами. — Опять решила намудрить? И почему сразу нельзя со всем этим покончить, быстро и без лишних выкрутасов, дочь?       Тацки быстрым шагом пересекла небольшое расстояние, разделяющее её с Орихиме. Она встала перед ней и закрыла собой обзор Иккаку. Но судя по движениям, она осторожно сняла повязку, закрывающую пол лица Орихиме, помимо глаз.       — Почему Химе в таком виде? — Тихо спросила Тацки. Кенджи не шелохнулся, взвешивая в руке медицинский молоток, меньше обычного строительного, какой может оказаться у каждого дома, но явно больше тех, которыми чаще всего пользовались врачи. Тацки повернулась к Кенджи и сделала шаг в его сторону:       — Папа!       Иккаку тихонько выдохнул с облегчением, не увидев признаков пыток на Орихиме, когда Тацки перестала загораживать вид. Покрасневшая щека и разбитая губа на лице хрупкой и нежной девушки его конечно разозлили, но не настолько, чтобы бить себя кулаками по груди, издавая вопли о мести. Отёк рассосётся, губа заживёт. Если они выживут… Но за удар по её лицу Иккаку ему ещё отомстит. Как только предоставится возможность.       — Эта маленькая развратница тебе не «Химе», Тацки, — отчеканил Кенджи. Он положил на место молоток, потеряв к нему интерес.       — Она ангел, а не та, которой ты её назвал, — возразила Тацки, сжав ладони в кулаки.       — Ты прекрасно видела, что вытворяли эти подобия офицеров полиции у всех на виду. Они посрамили честь мундира, а твоя ненаглядная показала истинную свою личину. Ты видела, как выкатывалась наружу её грудь, когда эти щенки её наклоняли, публике на потеху?       — Они явно играли, — стояла на своём Тацки. — Сам же говорил, что они подосланы к ней. — Она вдруг прищурилась. — Или ты мне наврал и они никакие не офицеры?       — Я. Наврал. Тебе. Наврал? — Кенджи выпрямился и заложил за спину руки, напоминая грозного армейского тренера. — Ты понимаешь хоть, что сейчас сказала? Кому сказала? Опомнись, Тацки! — перешёл на крик Кенджи, явно забыв о том, что такое терпение. — Эта девка запудрила тебе мозги все своим невинным видом, а сама задницей вертела между этими двумя, — он кивнул в сторону Иккаку, — похлеще всех виденных мной проституток Токио.       Тацки выглядела так, словно нашкодивший щенок, пойманный с поличным прямо на порче хозяйских ботинок. Периодически, когда Кенджи выкрикивал особо резко и громко некоторые слова, она вздрагивала и вжимала голову в плечи, будто старалась казаться меньше. В Иккаку взвился ярким пламенем потухший костёр братских чувств к Тацки. Она конечно явно была сумасшедшей, раз решилась на убийство стольких людей, но всё-таки, кажется, она искренне любила Орихиме и всё это делала ради неё. Ясно, что ей казалось, это было всё правильно и необходимо. А вот Кенджи…       — Покончи со всем этим поскорее. Сделай всё, что ты там такого оригинального надумала с этим, на столе, да займись уже болтливым. Я уже устал от этого.       — Да сэр, — опустив взгляд себе под ноги, Тацки безропотно и почти неслышно засеменила к Юмичике.       — Я выращивал тебя и готовил столько лет не для того, чтобы ты угробила мою репутацию и свои возможности, Тацки, — бросил ей через плечо Кенджи, когда та пробежала мимо него.       Иккаку как сковородой по голове огрели. Он не выдержал:       — «Выращивал»? — он не обратил внимания на кольнувшую боль из-за разбитой губы. — Кенджи, Тацки не породистая борзая, чтобы её «выращивать».       — Я Арисава! — прищурил злобно глаза Кенджи, стрельнув острым взглядом на Иккаку. Свою холодность и выдержку он терял прямо на глазах.       — Ну и чё с того? — настолько пофигистски спросил Иккаку, насколько позволил ему это его внутренний одноногий актёр. На то, что начала делать Тацки с Юмичикой он старался не смотреть, сосредоточившись на «тёмной» стороне её папочки. Не менее сумасшедшего, как оказалось.       — В нашей семье все так или иначе служили в полиции или армии. — Кенджи приблизился к нему, презрительно подняв подбородок. — Из Тацки бы вышел отличный солдат или хотя бы офицер полиции. Её заслуги в спорте шли только в плюс для этого.       — Слышь, стратег, а своего пацана не замутить было? Обязательно надо взять для экспериментов ни в чем не повинную девочку и начать делать из неё гордость клана?       — Моя бывшая, Мицуки, — холодно ответил Кенджи, поминая почившую жену с не меньшим презрением, чем «проститутку» Орихиме. — Она даже зачать ребёнка не могла. Впрочем, что с неё взять? Она никак не была связана с нашим миром, утопая в своих пыльных книжках. Видимо, это был мне знак свыше, что не стоило её брать в жёны.       — Или, может, это был знак свыше, что у тебя силёнок не хватило? — философски изрёк Иккаку, в насмешку выгнув бровь. Но секунду спустя выражение его лица стало вновь спокойным. — А по виду и не скажешь, что ты импотент.       — Не ёрничай, щенок! — брызнул слюной Кенджи. — Мицуки была стерильная, как больничный стол.       — Ещё скажи, что это не она сама попала в ту аварию, а… — Иккаку за словом в карман не полез, но в какой-то момент осёкся. Дрогнувшие на мгновение уголки губ Кенджи ему кое-что сказали. — Только не говори, что у её машины тормоза отказали тоже по твоей милости?       — А я и не говорю этого, — вкрадчиво сказал Кенджи, подтвердив страшную догадку Иккаку. — Да и кто будет пытаться что-то доказать, когда она семь лет назад сгорела дотла вместе с машиной?       Иккаку сплюнул сгусток слюны и крови, точно угодив на лакированные до блеска ботинки Кенджи. И с удовлетворением отметил, как лицо его стало покрываться пятнами.       — Ну и больной же ты на всю голову сукин сын, — от всей души подытожил Иккаку.       Кенджи побагровел. Без какого-либо предупреждения он ударил Иккаку в живот, а когда тот загнулся от боли — по челюсти. Мир на несколько долгих мгновений перестал существовать для Иккаку. В реальность его вернуло ощущение опоры под ногами. Он несколько раз моргнул, фокусируясь на спине Кенджи. Тот что-то перебирал на столике с инструментами.       Иккаку быстро оглядел свои руки. Оказывается, он был прикован к деревянной балке. И от колебаний его тела после всех ударов она слегка прогнулась Периферийным зрением он заметил Тацки и переполз взглядом к ней. Она стояла над Юмичикой и держала своими тонкими пальцами шприц с пустой ампулой. Её лица он не видел, но от его внимания не укрылась неуверенность, с которой она собиралась завершить изначально задуманное. Не только её движения — её поза так же показывала, что прежняя уверенность её покинула.       Найдя, что хотел, Кенджи повернулся к Иккаку. Тот мгновенно перевёл на него взгляд. В руках Кенджи держал большие плоскогубцы и маленькую горелку. Иккаку, и без того покрытый потом, взопрел словно находился в бане, только представив, что мог с ним сделать псих с этими предметами.       Кенджи подошёл к Иккаку.       — Я конечно не фанат всех этих штучек, которые так любит Тацки, — он пожал плечами, — но в последний раз гулять так гулять.       Не дав ему действовать, Иккаку дёрнул руками вниз. Балка прогнулась сильнее и стопы полностью встали на пол. Иккаку тут же оттолкнулся, превозмогая боль в запястьях, и обеими ногами ударил по Кенджи. Одна нога попала ему в нос, другая в грудь.       Кенджи ухватился руками за разбитый нос и застонал. Он убрал ладони от лица и взглянул на них, оценивая ущерб.       — Сукин сын, — прошипел Кенджи. Он повернулся к столу, схватил с него ножовку. — Ну, посмотрим, как ты будешь брыкаться без своих ног.       Едва сделав пару шагов обратно к Иккаку, Кенджи был остановлен. Иккаку в изумлении уставился на Орихиме, которая налетела на Кенджи, со всей мочи огрев того по спине стулом, на котором сидела ранее. Ножовка выпала из его рук.       — Чёрт! — с досадой воскликнула Орихиме, когда вместо того, чтобы упасть, Кенджи продолжил стоять. Видимо, она хотела попасть тому по голове, но попросту не дотянулась.       — Орихиме? — Тацки обернулась на шум, так и не введя наркотик Юмичике.       Рассвирепевший Кенджи развернулся к Орихиме. До того, как Иккаку успел снова подтянуться и ударить его ногой, тот бросился на девушку.       — Папа, стой!       Тацки бросилась наперерез Кенджи, спасая любимую подругу от рук, нацелившихся на её горло. Завязалась драка. Обезумевший полицейский и его приёмная дочь били друг друга, не жалея сил.       Кенджи выкрикивал ругательства, разочарованный вконец поведением своей дочери, как оказалось, совсем не идеальной. Тацки держала удар и отвечала превосходившему её по силе и росту взрослому с не меньшим напором. Но всё-таки могучий и высокий Кенджи — не та весовая категория, которую могла потянуть поджарая, но худенькая и не такая высокая Тацки. Мужчина выбил из неё дух враз, схватив за горло и ударив о стену единожды. Это не отключило её сознание, но лишило сил сопротивляться. Он уже занёс руку для дополнительного удара, но в этот момент на него прыгнула Орихиме, как обезьяна на дерево. Издав крик боли раненого вепря Кенджи скинул с себя хрупкую девушку. Оставив на секунду Тацки, он локтём вслепую ударил Орихиме и попал ей прямо под рёбра. Согнувшись от резкой боли и невозможности вздохнуть, Орихиме упала на колени, пытаясь откашляться.       — Что за?.. — Кенджи остановился лицом к Иккаку. Тот не видел, что остановило взбесившегося полицейского, но понял, что Орихиме его чем-то точно ударила. Рука Кенджи медленно потянулась за шею.       От напряжения у Иккаку болело всё тело. Все попытки сломить прогнувшуюся деревянную балку не увенчались успехом и ему оставалось только наблюдать за тем, как нежная и слабенькая девушка пыталась постоять за себя и за него с Юмичикой.       Наконец, Кенджи что-то выдернул из себя и осмотрел. Оказалось, что Орихиме каким-то чудом удалось юркнуть мимо дерущихся и схватить со стола шприц с наркотиком, который предназначался Юмичике. И когда стало ясно, что Кенджи ослеп от ярости настолько, что ничего не заметил, она на него прыгнула и всадила в него столько, сколько вмещал в себя большой шприц, который решила взять для экзекуции Тацки.       — Сука, — пробурлил низко Кенджи, выкинув подальше шприц.       Он наклонился к Орихиме, всё ещё приходящей в себя, схватил её за волосы и резко дёрнул вверх. Орихиме взвизгнула от боли и вцепилась в руку Кенджи и в его лицо, стараясь расцарапать их. Наркотик не спешил действовать по сценарию Тацки — никаких галлюцинаций, но реакция Кенджи уже заметно притупилась, пусть прошло по времени всего-то ничего. Но хватка всё равно у него была железной и отпускать Орихиме он не собирался.       Иккаку отчаянно пытался высвободиться. Ему было плевать, вывихнет ли он себе запястья, пытаясь сломать балку. Он кричал, надеясь отвлечь Кенджи от Орихиме. Но всё было тщетно. Полицейский под лошадиной дозой наркотика не замечал больше ничего вокруг себя, помимо своей жертвы. Неизвестно, надоело ли ему слушать крики и визги боли Орихиме или ему надоела сама девушка и её бесплодная борьба с ним, но он выпустил её волосы, которые в некотором количестве он всё же вырвал — немного осталось на его руке и немного осело на пол.       Кенджи обеими руками схватил Орихиме за горло, не обращая внимания на слабые хриплые возгласы Тацки, которая стояла на четвереньках и одной рукой держалась за затылок. Он стал поднимать девушку и вскоре та перестала касаться стопами пола. Лицо Орихиме покраснело, а конвульсивные дёрганья от удушья стали затихать. Иккаку всё отчаяннее и отчаяннее заметался, пытаясь хоть как-то освободиться.       Глухой стук и мокрый хруст внезапно всё прекратили. Иккаку поначалу не понял, что произошло. Но когда до слуха его дошёл громкий, сиплый кашель Орихиме, он наконец остановился.       На нетвёрдых ногах стоял Юмичика. Из слабеющей руки у него выпал лом. Он покачнулся и, чтоб не упасть, шаркнул поближе к Орихиме и медленно осел, приобняв её. Та ещё долго не могла восстановить дыхание, но в конце концов пришла в норму.       — Ю-юмичика… Что? Он ведь? Он?.. — голос Орихиме задрожал. Тот без слов её прижал к себе так, чтобы она не смотрела в сторону неподвижно лежащего Кенджи. Тацки безмолвно сидела и стеклянным взглядом смотрела то на Орихиме с Юмичикой, то на Иккаку, до сих пор подвешенного и с окровавленными запястьями. На тело своего приёмного отца она не смотрела. Не хотела или просто не могла.       Хоть Юмичика и держал Орихиме, но он был всё ещё ослаблен и в конце концов она мягко вывернулась и подползла неподвижному телу. Нащупав нужное место на его шее и для верности перепроверив запястье Орихиме резко встала. Она качнулась, но устояла. И тут же бросилась в угол. На счастье, там для чего-то стояло ведро, в которое её и стошнило.

***

      — Как ты?       Орихиме, до этого сидевшая на краешке подножки фургона скорой помощи и смотрящая без всякой цели и смысла на дно пластикового стаканчика с уже выпитым чаем, не сразу восприняла вопрос, адресованный ей. Она заморгала и подняла голову. Перед ней стоял Иккаку. Его руки уже были кем-то хорошенько перебинтованы, а на лице рядом с губой красовался стягивающий тонкий пластырь. Орихиме машинально облизнула свои губы и слегка поморщилась — собственная разбитая губа и расцветший на скуле синяк давали неприятно о себе знать.       — Жива, — вздохнула она, — значит, в порядке.       Иккаку потянулся было к её волосам, но остановился и убрал руку. Дополнительные касания не там, где нужно принесли бы девушке только больше ненужной боли.       — Как сам? — участливо поинтересовалась Орихиме.       — Жив, — усмехнулся Иккаку.       — Значит, в порядке, — кивнула та, осторожно улыбнувшись, чтобы тонкая корочка на губе вновь не закровоточила. — Что с Юмичикой?       — Жить будет. Ему Кенджи вколол лошадиную дозу транквилизатора.       — А… я? — Орихиме невольно съёжилась. Иккаку заметил, как побледнело её лицо.       — А что ты? — Иккаку присел рядом на подножку. — Тебя, да и нас с Юмичикой, собирались убить. И неизвестно, кто бы с нами хуже расправился — он или… — Иккаку тяжело вздохнул и обнял Орихиме за плечи. — Ты оборонялась, пытаясь спасти свою жизнь. Этого достаточно, чтобы тебя никто не трогал больше, не дёргал. Да и больше всего этому больному психу досталось от Юмичики, а не от тебя.       Краем глаза Иккаку приметил движение. К ним медленно, но верно шёл Юмичика. Ему медики вкололи какую-то химию, быстро выводящую транквилизатор из организма. От них его походка напоминала весёлого пьяницу — вроде не сильно его швыряло из стороны в сторону, но ноги заплетались весьма забавно.       — Кажется, мы должны поблагодарить тебя, — улыбаясь неестественно широко промямлил Юмичика. — О-ой. Пра-асти, Химе-чанни.       — За что?       — За поблагодарить или за прасти? — уточнил Юмичика, наклонив голову набок.       — Тебе не сказали, что именно тебе дали, а Аясегава? — выгнул бровь Иккаку. Впервые на памяти Орихиме назвав того по фамилии. А Юмичика страдальчески скривил свою улыбку. Его качнуло и он опёрся о борт белого фургона.       — Нет, но я надеюсь, что это скоро пройдёт, — признался он, растягивая слова. — Но, ты не ответила Химе.       — Ты тоже, — заметили Иккаку с Орихиме. Последняя чувствовала, как былое напряжение начало сходить на нет.       — Прости, что тебе всё-таки досталось, — Юмичика стал серьёзен. Глуповатость от лекарства немного рассеялась в его виде. — Мы же обещали тебя защитить, а итоге попались как профаны.       — Ничего, — Орихиме встала и потянула к себе Юмичику, вынуждая того сесть на подножку. Сама она уселась между ним и Иккаку. — Всё равно вы мне жизнь спасли. А пара синяков — это наименьшее, на что сейчас мне хочется жаловаться.       Иккаку и Юмичика слабо улыбнулись, обняв Орихиме со своей стороны. Тут мимо проехала полицейская машина. От Орихиме не скрылось то, кто сидел на месте «пассажира», сзади.       — И… что теперь с ней будет? — в голосе Орихиме сквозила печаль.       — Психушка, — ответил за офицеров приятный баритон совсем близко. Все повернулись на голос. Рядом стоял майор Комамура и ещё один мужчина, который ростом превосходил его. Орихиме не сдержалась от любопытного разглядывания незнакомца. В возрасте, но не старик. Высокий и крепко сложенный. И с суровым взглядом, проникающим будто прямо сквозь тело.       — Майор Зараки? — Юмичика и Иккаку попытались одновременно встать, но командир одним лишь взглядом пригвоздил их обратно на свои места.       — Не прыгайте. Мне нужны здоровые парни, а не инвалиды. — Кенпачи перевёл взгляд на Орихиме. Та поначалу напряглась, но потом поняла, что бояться нечего. Тяжёлая аура вокруг майора спала. — Девчонка вкратце рассказала нам всё про свои приключения и про то, какое в этом участие принял Кенджи, — проскрежетал явно недовольный Кенпачи. — Папочке настолько важна была собственная репутация, что даже когда он всё узнал, то вместо адекватных действий настоящего полицейского стал подчищать всё за дочкой.       — К слову, пожар в морге, который мог бы многое прояснить ещё после гибели сестёр Нанао и Лизы, с супругами Ичимару, устроил он.       Орихиме сидела и переваривала информацию. Ей казалось странным то, что она не чувствовала жалости к Арисаве старшему. Но что было, то было.       — А Тацки… Она надолго… ну, там? Туда, то есть.       — Навсегда, — не тратя время попусту ответил Кенпачи. — Бывай. — Он развернулся и пошёл в сторону своей машины.       — По рекомендациям врача мы вас не будем пару недель тревожить, — мягко сказал майор Саджин, с лёгкой укоризной во взгляде проводив Кенпачи. — Выспитесь хорошенько мисс Иноуэ, отдохните. И потом мы уже вызовем вас в участок, для дачи показаний. Конечно, было бы неплохо сделать это всё побыстрее, но мы сделали скидку на то, что вы перенесли сильное потрясение от насилия и новости о том, что ваша лучшая подруга и её отец — убийцы.       — Спасибо, — искренне поблагодарила Орихиме.       Когда второй майор покинул троицу, Юмичика решился озвучить вопрос, который уже долго вертелся на языке:       — Орихиме-чан, знаю, это всё может показаться чересчур и так далее, но… Не против второго первого свидания?       — «Второго первого»? — удивлённо захлопала ресницами Орихиме.       — Первое-то входило в план по поимке преступника, — хмыкнул довольный идеей друга Иккаку, обняв девушку за талию. — Можно сказать, что оно не в счёт и у нас есть ещё шанс?       Орихиме тихо засмеялась:       — С вами — куда угодно и сколько угодно раз!