Догонялки

Майкл осторожен и напряжен. Тысячи совершенно противоположных эмоций раздирают благодать на части — куда, дурак, куда ты пошел, кому ты веришь?! Качает головой. Он же обещал, Отцу и самому себе, обещал, что будет пробовать вновь и вновь. Что не отпустит. Не бросит. Поэтому Михаил снимает с себя покров невидимости, оставаясь совершенно незаметным в толпе туристов и делает несколько тихих шагов в сторону молодого парня с растрепанной шевелюрой, чертовски знакомого, стоящего под витражом. Люди будто бы держат от него дистанцию, а сам он — не от мира сего, выше, спокойнее, красивее... Майкл подавляет волну злости (крылья всё еще зудят) и, пересекая оставшееся расстояние, обнимает Люцифера со спины, удобно устраивая подбородок на его плече. — Малейшее что-нибудь, что угодно, милый братик, и Рафаэль снаружи зовет всех ангелов, до кого только сможет дозваться, а ты силён и быстр, но безоружен, — мурлычет архангел, нежно целуя Падшего в висок. — Угу, только, знаешь, твой клинок в Риме мало чем тебе помог, - тихо отвечает Люцифер, так и не отрываясь от цветных витражей. — А в пыли разрушенного собора так и вовсе скрыться легче простого. Несмотря на всю враждебность фразы, тон удивительно спокойный и даже умиротворенный. Никого он взрывать не собирается. Уж слишком, слишком брат теплый. Внутри что-то сворачивается в узелок, но Дьявол лишь поджимает губы, как бы невзначай наклоняя голову и соприкасаясь виском с щекой брата. Майкл тихо улыбается на заявления брата, такие спокойные и даже не пытающиеся быть угрожающими. До дрожи знакомое чувство — прятать настоящие эмоции, но потаённо надеяться, что их всё-таки прочтут. Поэтому он только прижимает брата ближе, устремляя взгляд на тот же витраж, который с таким интересом разглядывает Падший. С губ Архистратига срывается улыбка, когда он видит Габриэля, умудряющегося выглядеть задорно даже в церковном окне, в совершенно серьёзной по содержанию своему сцене Благовещания. Едва касается губами уха Сэма, тайно наслаждаясь ароматом озона, и едва слышно шепчет: — Он по тебе скучает, знаешь? И я скучаю. Даже вот сейчас. — Интересно, с чего бы? — лениво протягивает Дьявол, не обращая внимания на шепотки и взгляды окружающих людей. Сейчас совсем не до них. Внутри что-то копошится, позвякивает, будто нехотя, но звон чистый-чистый, да, конечно, я знаю, я тоже. Но тот раздаётся на самой периферии слуха, заглушается, оставляя место лишь пустой задумчивости ни о чём. Витраж Габриэля сверкает и переливается задорным светом, будто горя ярче, и Люцифер позволяет себя лёгкую тень усмешки. И тоска, нехотя бурчащая в благодати, всё-таки поднимает голову, заставляя вновь вернуться в прежнее отчуждённое, холодное состояние. Не понятно, сколько они так простояли, пока один наслаждается теплом, а другой ароматом, что им обоим недоставало в своё время, но в какой-то момент витраж вспыхивает чуть ярче. Солнце садится. Пожалуй, уже пора. — Я тоже скучал. По Габриэлю, — с призрачной едкостью добавляет Люцифер, желчно усмехаясь. Разворачивается лицом к брату и хочет оторваться, исчезнуть в руках, в лёгком шорохе перьев, но повинуясь мгновенному, похожему на вспышку последних лучей солнца, порыву, на прощанье легко касается губ Михаила своими. Поцелуй чуть тяжелей взмаха светлячка. Шорох белоснежных перьев. И по тебе я скучал тоже.

***

Вечернее солнце тёплое, нежное и тревожное. Алые лучи проникают в церковь через сотни сияющих стеклышек, через ангельские крылья и лики безмятежных святых. Солнце касается черных перьев архангела, которые никто, кроме пылающего светила, видеть не может. Солнце касается его губ, другое — ярче. Лучше. Острее. Уже и шорох крыльев брата растворяется в воздухе, и ладан выгорает из лампад. Туристы покинули собор святого Вита, на скамьях остались лишь те, кто пришел вымаливать нечто серьёзнее абстрактных удачи и здоровья. А Майкл всё стоит на том же месте, чувствуя тепло на кончиках пальцев, там, где совсем недавно пела тихо-тихо благодать Люцифера. Застенчивая туристка кашляет за его спиной и спрашивает, не знает ли он, который час. Михаил вздрагивает, будто вырванный из глубоких раздумий, не глядя на часы сообщает женщине время вплоть до секунд, вежливо улыбается и выходит из собора на площадь, обдуваемую мягким весенним ветром. Его губы горят так, словно он целовал плавленое золото. Архангел расправляет крылья и манит к себе Рафаэля, застрявшего перед антикварным музыкальным магазином.