Тирания порядка

Подземное убежище, впервые с момента последних противоядерных учений полнилось разнообразными звуками. Шумом и грохотом топота множества торопящихся ног, нервных, напуганных голосов, гомонящих на все лады и воя гидравлических замков, запирающих главный вход. Исходя от людей, звуки быстро распространялись по всему убежищу заполняя собой каждый свободный метр, и создавая такое впечатление, что душный, спертый воздух, проходящий через фильтры, едва заметно вибрирует. Достигая стен и отражаясь от высокого освинцованного потолка, поддерживаемого четырьмя массивными колоннами, они превращались в размытый, нестройный вой, изрядно действующий на нервы. Разобрать в нем отдельные слова или предложения, было невозможно, лишь общий настрой людей, да причитания, плач и крики боли, звучащие в унисон. Этот адский реквием, проносился по вентиляционным шахтам и соседним помещениям, доносясь туда сквозь стены, и пугал давно обосновавшихся здесь тараканов и крыс, которые никак не могил понять что происходит. А происходило ужасное, наверное самое кошмарное в новейшей истории Британии, во всяком случае все так шептались, но никто не мог толком объяснить, что и как произошло. Несколько сотен напуганных и шокированных людей, запертых в довольно тесном, душном пространстве, на внушительной глубине, паниковали, натужно хныкали, кричали, и требовали правительство хоть что-нибудь сделать. Их голоса были полны кипящей, не находящей выхода ярости и страха охватывающего душу своими ледяными пальцами. К ним примешивался дробный стук сапог и кроссовок, и передвигаемых баулов, которые люди тащили на своем горбу. В ответ на них кричали не менее напуганные солдаты и едва живые полицейские, чьи противобликовые жилеты стремительно терялись в кипящей массе народа. Надрывно звенели телефоны и переговорные устройства, десятки голосов наперебой кричали в трубки что с ними все в порядке, или выспрашивали о том же. Кто-то рычал и кричал, не в силах дозвониться до близких, или поднимал телефон повыше, в совершенно бесплодной попытке поймать сигнал спутника. Свинцовые плиты, толщиной в добрый метр, намертво глушили его и зачастую даже дозвонившись до адресата, нельзя было ничего услышать кроме шипения и треска статики. Это пугало ещё больше, неизвестность ледяными щупальцами охватила толпу, пробираясь все глубже в головы и вызывая в ней картины мучительной, и долгой смерти. Но ещё хуже было тем, кто едва не пережил её на поверхности, когда бомбы и лазерные заряды, дождем окатили мирно завтракающий Лондон. Эти люди плакали или смеялись как сумасшедшие, отходя от пережитого от пережитого шока, другие просто натужно выли держась за головы, будучи не способными переработать такой объем данных. Их пытались успокоить и успокоиться самим, но ничто не помогало. Всем было страшно, страшно до одури, и напряжение висело в воздухе подобно нарастающему электрическому заряду — ещё пара мгновений и ударит. Казалось хватит одного слишком громкого крика, и это стадо набросится друг на друга, повинуясь первобытному инстинкту найти безопасную щель и забиться в неё… Сотни испуганных глаз, полных слез или крови, блестели и их зрачки были расширены до самого возможного предела. В быстро нагревшемся от человеческого тепла воздухе висел стойкий запах пота, от которого резало глаза, и страха, обильно сдобренного ожиданием смерти. Этот микс, был знаком военным, они более-менее спокойно относились к происходящему на поверхности, но гражданским он был неведом. Пот и смерть всегда идут рядом, на войне, в страшных историях на ночь, да и обычной жизни тоже, только обычно этого не замечают, на фоне более важных событий. Лишь в те моменты когда Смерть решает поиграть в «игру», она дает людям в полной мере ощутить свой собственный смрад. Мерзкий и всепроникающий, оседающий в носу и глазах своими солеными каплями, он принижает человека к обезьяне, напуганному примату которым тот по сути и является. Здесь же, в янтарной полутьме убежища, этот смрад был смешан с пылью лежавшей здесь годами, и резким запахом свинца, которым были покрыты стены — так изнутри пахнет дешевый солдатский гроб, когда цинка на такие дела в стране начинает не хватать. От этой вони хотелось чихать и кашлять, легкие чесались от самого низа до бронхов и горели жутким аллергическим огнем. А поднятая ногами пыль застилала глаза похлеще слез или пота — она тоже, старая подруга смерти — то во что все мы превратимся — пыль к пыли, прах к праху… То от чего человек произошел, и станет его могилой… Часто на поверхности, отделенной от бункера четырьмя десятками метров земли, армированного бетона и свинца, раздавались приглушенные разрывы тяжелых авиационных бомб, с воем падающих с омников-штурмовиков, тучами барражировавших над городом, и хлесткие хлопки зенитных ракет, пытающихся сократить это воинство. Люди отсюда не видели, но любой кто убегая успел поднять голову к темнеющему от металла небу, сказал бы что на Лондон напала орда мух. Мерзкие, покрытые мазутом и летной смазкой роботы, садились на стены и залезали в окна, вырезая людей, ходя по их трупам. Да и сам город, уже сейчас напоминал умершее в агонии существо, из последних сил отбивающееся от паразитов, и падальщиков, в таком свете, сравнение с мухами очень шло штурмовым омникам… Их более старшие собратья — мерзкие стрекозы, сбрасывали огромные бомбы, напоминающие кегли, только куда больше, и начиненные восьмью тоннами взрывчатки. Они разносили здания из стекла и бетона на куски, моментально погребая под осколками сотни человек. В бункере всего этого не видели, и надеялись чт оне увидят, но долетающие звуки гибнущей столицы Соединенного королевства, лишь разогревали их ужас. Многие представляли себе, что когда выберуться наружу, то увидят обгорелые разрушенные руины, как в старых фильмах про апокалипсис, и лишь немногие реалисты понимали, выбраться от сюда скорее фантазия, сокровенная мечта, чем реальность. И все же, ничто другое не успокаивало людей как надежда, и многие с внезапной вспышкой в глаза глядели на потолок, выплескивая в этом взгляде всю ненависть к роботам, внезапно пожаловавшим на утренний чай без приглашения. Иногда бомбы и ракеты падали слишком близко, и тогда по убежищу прокатывала остаточная взрывная волна, и с высоченного потолка начинало сыпаться мелкое крошево, просачивающееся между свинцовых плит. Стены, кажущиеся неприступными, содрогались подобно игрушечным, грозясь рухнуть на головы людей, и навсегда погрести их под собой. Какая ирония, сооружение, предназначенное для спасения, теперь могло стать склепом, местом последнего упокоения спасенных. Установленные на них лампы, получив такой удар, принимались зловеще мигать, на мучительно долгие мгновения погружая помещение в холодную, первозданную тьму. Это была не просто темнота — а подземный мрак. Кто ни разу не видел его, не знает чем он отличается от обычной ночной темноты, но я объясню: темнота просто лишает вас части обзора, она мягка, даже можно сказать нежна с вами, и обнимает своими бархатными женскими руками. Её и можно представлять как тощую женщину с влажной холодной кожей — мать всех темных существ, она оберегает и людей, столь тщательно приносящих ей дары в виде своих тайн и грехов, совершаемых под прикрытием её шелковой юбки. Мрак, её полный антипод — холодный как арктический ветер, от которого кровь стынет в жилах, а мозг заледеневает в считанные мгновения. Он шершав, и колюч, словно заполнен маленькими черными льдинками и пылью, набивающейся в легкие. Мрак сопровождает умерших и принимает тех кто вот-вот умрет — он старик, высокий, худощавый старик. Касание его холодно и шершаво как пергамент, от него бегут мурашки, и дыхание спирает как в комнате заполненной старыми коврами или книгами. Мрак знает, что живым не положено находится в его владениях и не переносит их, отнимая у них зрение и прочие чувства, оставляя одних без всякой защиты или решает жестоко поиграть с зазнавшимися человеческими отпрысками, насылая на них кошмары и страхи, среди которых самый главный — неизвестность. Все что под землей принадлежит ему — пещеры и склепы, старые норы и заброшенные катакомбы, они населены его жуткими тварями, и люди, нагло вторгшиеся под землю со своими бункерами и туннелями, были ненавистны старику. Здесь его власть ощущалась в полной мере и когда свет гас, на всех опускался могильный холод, а запах пота напоминал дуновение могильного ветра. В такие моменты люди затихали и в теплом воздухе, пахнущем засыхающей кровью и застоялым потом, зависало нервное напряжение, заполненное шорохами и скрипами оседающих бетонных конструкций. Даже дышать и моргать становилось страшно, и сквозь быстрый, панический стук сердца до ушей доносились более тихие звуки — треск автоматных очередей, грохот рушащихся зданий в которые попадали ракеты и лазеры, вой и гул пролетающих платформ омников и многие другие ноты непревзойденного шедевра — симфонии войны, обрушившейся на один из красивейших городов старого света. Прямо сейчас там, под светом солнца, лицемерно выставляющего себя другом людей, гремело ожесточенное сражение, сражение в котором люди даже не надеялись одержать победу. Они могли лишь отсрочить неизбежное поражение, в жалкой надежде что ещё хоть кто-нибудь успеет спастись из города, унести ноги подальше, на север, туда откуда уже шли несколько армий подкрепления. Жаль, что придя они обнаружат лишь дымящие руины старого города, в одночасье ставшего смертельной ловушкой для тех кто считал его неприступной святыней. Баланс сил был слишком неравномерным, машин было в сотни и тысячи раз больше. Они перли и перли, разрушаясь под огнем защитников, но на место каждого вставали новые, проходящие лишние десять метров, чтобы также умереть под огнем. Но страха у них не было, это была их бессмысленная и совершенно непонятная разуму цель — воевать, убивать, очищать мир. Угроза пришла в Лондон неожиданно как ледяной осенний дождь, льющийся из крохотного облачка мерно плывущего по чистому небу. Ещё позавчера все были твердо уверены — стальная армада омников, чумой расползающаяся по Европе, выжиигая её города, и разрушая все до чего могла до тянуться — не затронет Великобританию, и англичане смогут как и раньше, отсидеться за своим каналом, забрасывая противника бомбами с безопасной дистанции. Для этого были предприняты все силы — подорвать тоннель под Ла Маншем, прекращены все рейсы в Америку и Европу, а на позиции были вытащены древние как сама Британия орудия, разработанные в призрачную эпоху «холодной войны». Стальные мастодонты, размером с небольшой линкор, красиво смотрелись и блеск их гигантских стволов, вытянувшихся над побережьем, неизменно успокаивал граждан, создавая удивительно целостную иллюзию безопасности. Но, ночью все изменилось — несколько германских и французских баз, расположенных на побережье и считавшихся самыми мощными формированиями в этой части мира, были сметены роботами. Машины не оставили за собой никого, ни единой живой души, вырезав солдат как свиней и даже подоспевшие подкрепления «Овервотч» не смогли переменить исход битвы, но об этом узнают позже, спустя годы, когда угроза будет уже устранена, и никого не станут расстреливать за стратегические ошибки. Но тогда все было ужасно — самая страшная армия омников, среди военных именуемая «гидрой», неожиданно развернула свои транспорты на север, и угроза стала очевидна. Поначалу власти Великобритании пытались предотвратить панику, которая неизменно вспыхнула бы среди населения — день и ночь головы людей окучивали пропагандой и обнадеживающими новостями с давно не существующих или уничтоженных фронтов, а редкие крики правды, зовущие людей бежать из городов побережья без оглядки, безжалостно давились спецслужбами. Ничто не должно было поколебать дух Англии, о котором так обожают вспоминать политики на грани выборов, или ужасной трагедии, предотвратить которую не могут. Хотя, тут скорее сказалась переоценка собственных сил, которых на самом деле не хватило бы и для защиты от обычных людей, не говоря об целой армии боевых и десантных платформ, конструируемых для сражений будущего. ВВС Британии, состоявшие на тот момент из самых современных машин, были готовы вылететь по первому сигналу, сухопутные войска готовы начать развертывание в городах, а база «Овервотч», стоявшая в паре сотерн километров севернее, внушала призрачную надежду на спасение в случае если тотальный капец все же произойдет. Правительство делало громкие заявления, премьер министр лично заверял людей что Лондон в полной безопасности, и бежать в глубь страны нет смысла. В итоге, промедление обернулось самой настоящей катастрофой, повлекшей за собой мгновенную гибель нескольких тысяч людей, и долгую мучительную смерть всех кому не повезло войти в первые тысячи. Когда эвакуация была объявлена, было слишком поздно — платформы омников были уже на пол пути к острову и их огромные, почти титанические туши, по размерам сравнимые с тучами или целыми грозовыми фронтами, уже можно было видеть на горизонте в виде черных пятен. Экстренно высланные на перехват самолеты, были потеряны в считанные часы, под шквалом лазеров и пулеметов, окутавших их дронов-истребителей. Идеально запрограммированные пилоты-роботы, заранее знали все маневры и движения противника, сбивая людей задолго до того как те могли хоть что-то сделать (в защиту пилотов можно сказать лишь то, что они таки усели сбить четыре платформы и их пылающие туши, навеки поглотила вода). Когда новости было уже невозможно сдержать, а сам премьер министр впал в отчаянье, он все же объявил эвакуацию. Холодная правда, словно нож вспорола жалкий занавес благополучия и безопасности, открыв людям правду, скрывающуюся за ним. А правда была ужасна: мы не можем гарантировать вам безопасность — в открытую сказал министр, выступая по все экраном города — «Спасайте ваши жизни, пока ещё не поздно… И, простите…» — Следом экраны погасли, а из динамиков раздался одиночный выстрел. Чтож, хоть кто-то в тот день, ушел осмысленно и по своей воле, но вот, к чему это привело, ни шло ни в какое сравнение с тем что ожидалось… Началась паника и беспорядок, мародерство, и массовые погромы правительственных учреждений — поняв что они обмануты, огромная толпа набрасывалась на полицейских, и солдат, пять минут назад уверявших что всё в порядке. Город захлестнул хаос… В единый миг погас свет, затихли все поезда и телевизоры, следом пришло в полный коллапс автомобильное движение — трассы переполнялись брошенными и разбитыми машинами, от которых валил серый пар. Огромные потоки из беженцев, со всех ног улепетывающих на север, запрудили узкие улицы и широкие хай веи, по которым ещё двигались армейские транспорты. На солдат нападали, и вытаскивали из кабин, забирая джипы и грузовики, но те не успевали проехать и четырех метров, как система защиты блокировала колеса, и переполненные людьми агрегаты, переворачивались, окончательно блокируя движение. Официальные пункты эвакуации и вертолетные площадки, расположенные на крышах небоскребов, стремительно переполнялись, а военные ничегошеньки не могли сделать, им не хватало людей и средств. Все доступные и недоступные ресурсы, годами хранившиеся на государственных складах, были брошены на оборону, но и там их явно не хватало. Остро ощущался недостаток горючего и фугасных боеприпасов никогда массово не производимых для британской армии — никто ведь не рассчитывал что остров окажется в осаде? Впервые за многие века, туманный Альбион оказался совершенно беззащитен перед новой угрозой — миллионы и миллионы бездушных, безжалостных машин, были готовы пролиться с неба стальным дождем, чтобы полностью вырезать людей, а году оставалось лишь сложить лапки и сдохнуть под стальным натиском. У военных не осталось ни времени, ни средств чтобы спасти всех людей, и одновременно выстроить грамотную защиту, и когда в воздухе загремели первые залпы, многие были брошены на произвол судьбы в полыхающих кварталах. Министр обороны, осознав что все эти жертвы тоже на его совести, последовал примеру премьер-министра и благополучно застрелился, прям она глазах у всего министерства (его мозги до сих пор не удалось окончательно отереть от потолка, видимо это будет главная задача для следующих поколений уборщиц). Тем кому повезло больше — чем бедолагам бегущим по главным улицам под шквальным обстрелом — удалось занять вакантное местечко в бомбоубежищах и бункерах, построенных ещёв прошлом веке и предназначенных для ядерной войны. Среди них были как громадные, бомбоубежища, рассчитанные на сотни тысяч граждан, так и совсем маленькие, размером с несколько станций метро, соединенных в одну длинную кишку. Однако, как бы ни были широки ил узки эти уголки иллюзорной безопасности, они считанные минуты переполнились паникующими людьми и солдатами. Те даже пытались оттащить раненых или даже мертвых товарищей и на самом деле плевать хотели на гражданских. Так два убежища были уничтожены даже не успев закрыть свои ворота — омники ворвались в них, вырезав людей набившихся в узкое пространство как свиней… Этому отдельно взятому бункеру повезло больше — он вовремя закрыл свои двери, хоть и оставил снаружи добрую половину желающих укрыться. Впрочем, девать их все равно было некуда, разве-что сажать себе на головы, или укладывать штабелями, практикуясь в «тетрисе». Бункер явно не предназначался для такого количества людей, и судя по толстым ребрам жесткости, установленным на стены, должен был играть роль малого командного центра армии, в случае угрозы. Его главное помещение, размером с несколько школьных спортивных залов, было заполнено просто до отказа. Это был самый обычный зал, собранный из титанических размеров бетонных плит, отделанных свинцовыми пластинами, густо усыпанными квадратными головками гаек, от болтов удерживающих внешние блоки противорадиационной защиты. От длительного времени неиспользования, и полного отсутствия подобающего обслуживания, они покрылись липкой, ядовитой паутиной и сухой пылью напоминающей скорее человеческие останки (хотя, среди серых холмиков точно есть трупики крыс и других мелких животных, случайно попавших сюда). Под ними, коварно прятались наслоения цветастой ржавчины и трещины появившиеся здесь уже давно. Под потолком, среди гирлянд из путины и матовых вентиляционных коробов, висели массивные ячеистые лампы, дающие зловещий янтарный свет. Падая вниз, ему явно не хватало мощности. Он освещал лишь головы и плечи людей, а все что было ниже, погружалось в хтоническую, почти жидкую тьму, напоминающую гудрон, и казалось что люди плавают в нем, протягивая руки к свету. Тот создавал глубокие мягкие тени от одного вида которых становилось не очень хорошо, и люди мечущиеся в нем напоминали расплывчатых призраков или манекенов, со сглаженными чертами лица, и однотонной одежде. На самом деле если присмотреться, то и лиц то у людей не было — маски, самые обычные маски преисполненные подавленного ужаса, рвущегося сквозь глаза-щелочки, и из-под ободка, плавно прилегающего к голове. Готовые расплыться подобно маслу, они сменялись и перетекали, будучи не способными сохранить целостный вид — но это скорее просто иллюзия. Все это напоминало самый настоящий ад, ад или ворота в него — жарко, душно до одури и так же страшно. Многие здесь действительно заслужили его, в той или иной степени, но во всей этой толпе, точно нельзя было найти и одного праведника. Люди не совершавшие зла, не боятся смерти, они лишь жалеют что не могут прожить дольше… Вдоль стен, в специальных ромбовидных нишах, располагались несколько больших противоатомных дверей и, металлических люков ведущих в технические или служебные помещения бомбоубежища. Туда можно было бы запихнуть лишних людей или тех кому уже и убежище то не нужно (многие раненные, попавшие сюда, уже успели отдать души Аиду, но в толпе трупы просто не замечали, уж больно много живых походили на них). Но все они были заперты на массивные замки, или «предусмотрительно» заварены, а один оказался и вовсе вплавлен в стену. Вот она цена мнимой безопасности — раньше в этих убежищах любили тусоваться диггеры — они часто ранились или гибли в технических залах, и правительство «трезво» рассудив, приказало заварить люди от греха подальше. Вот и встал вопрос — я и целая толпа несчастных, стоят жизни одного-двух отморозков? Небольшой участок свободного пространства был занят узкими металлическими скамейками, намертво приваренными к полу или стене, и вокруг них происходило настоящее бурление. Сесть или лечь и погрузиться в спасительный обморок, хотелось абсолютно всем, но места явно не хватало. Огромная, кипящая толпа заняла все пространство от одной освинцованной стены до другой, заполонила собой все открытые прилегающие помещения, и взобралась на длинную, крутую лестницу, ведущую к выходу из убежища. Выходом, или что наиболее вероятно крышкой для этого братского саркофага, являлся длинный прямоугольный проход, оборудованный массивной гермостворкой толщиной в пол метра стали. Она внушала уважение одним лишь своим щербатым видом, и призывала успокоиться, но уж больно много людей успели рассмотреть насквозь ржавые гидравлически запоры и штыри, призванные запереть её изнутри. Вдоль неё, тонкой цепью выстроились уцелевшие солдаты, возглавляемые молодым лейтенантом, у которого левая рука была подвешена на самодельной повязке, по которой медленно расползалось кровавое пятно. Он явно только-только окончил офицерское училище, и был просто в шоке от того сколько душ упало ему в руки. Такая ответственность кого угодно могла погрузить в полнейшее, беспросветное отчаянье, но надо отдать усатому парню должное — он отчаянно пытался восстановить низвергнутый порядок, но опыта явно не хватало — толпа не слушалась его. Многие смотрели как офицер что-то кричит, призывая к благоразумию и уверяя что все обойдется. Его слушали, но не слушались, и отчаянная попытка заставить людей хотя бы успокоиться и сесть, ровно как и попытка их пересчитать, не приводила ни к чему, кроме лишь усиливающегося гомона, состоящего из вопросов и бессмысленных требований, выполнить которые молодой офицер не мог. Люди хаотично перемешались по убежищу, расталкивая соседей локтями, сидели на бетонном полу, обложившись своими, уже совершенно ненужными и бесполезными вещами, стояли прислонившись к стенам и спинам своих соседей, причитали и выспрашивали друг у друга что-то. Кто-то громко кричал и звал своих детей или родителей, потерявшихся в общей толчее, многие просто тихо рыдали от пережитого шока. Кого-то припечатало к стене и теперь бедолаги пытались на глазок оценить характер повреждения, один человек и вовсе тихо лежал на ступенях, и двое солдат искали какой-нибудь кусок ткани, чтобы накрыть его — бедолагу раздавили на входе. Про остальные трупы думать пока было очень рано, даже для того чтобы просто вытащить их к лестнице, ушло бы много-много часов, не говоря о том, что это страшно деморализовало толпу. Среди тех, в ком ещё трепетала жалкая искорка жизни, тоже были нуждающиеся в помощи — истекающие кровью, зашибленные и даже тяжело раненные, едва способные стоять на ногах, они сидели на бетонном полу, в окружении лужиц крови, в бесполезном ожидании того когда настанет их очередь на получение помощи. Окровавленные или угоревшие, покрытые плотным слоем сажи или чьих-то останков, красным компотом стекающих по спинам и головам, они напрасно звали медиков, которые и так сбивались с ног в попытках помочь хотя бы тем кого можно спасти. Опять же, бункеру очень повезло, что среди спасшихся, нашлись трое или четверо врачей, из скорой помощи — они едва успели выбраться из своей машины, когда в ту угодил мощный лазерный заряд, и сами прибывали в полнейшем аффекте. Их некогда белые, а нынче грязно-серые куртки с красными крестами во всю спину, призраками мелькали в толпе, а от фразы: успокойтесь, что с вами произошло?» уже просто чесались языки… …Конечно в такой адской толчее и сумятице, никто не обращал внимание на одного крошечного и совершенно незначительного человека, жалобно хнычущего в темном уголке — потерявшуюся девочку. Конечно, кому есть дело до одинокого ребенка, когда твоя собственная жизнь сейчас зависит исключительно от стечения обстоятельств или воли древних, темных богов? А ведь, ей помощь была куда нужнее чем многим раненым… Она робко сидела у дальней стенки бомбоубежища, прижатая к холодному металлу чьей-то спиной, по которой струйками стекала кровь. Она обнималась со своим маленьким оранжевым рюкзачком, из кармашка которого торчала игрушечная горилла, и надрывно плакала, уткнувшись носом в его жесткие, покрытые пеплом лямки. Этот звук, детского плача, обычно действующий на людей как самый тревожный звонок, на который надо реагировать в первую очередь, разносился на несколько метров, теряясь в пустоте и беспокоящим зудом проникая в головы людей. Но никто не обращал внимания на этот плач, все были слишком напуганы и напряжены чтобы отследить тревожный сигнал и хоть как-то отреагировать — утешить крошечное существо, которое лишь пять лет назад попало в этот огромный жуткий мир, и ещё не до конца понимающее что происходит. Безразличие, холодное безразличие или животный, жестокий ужас выражающийся в жутком оскале или расширенных зрачках, вот что она видела в глазах тех, кто хоть на секунду обращал на неё внимание, и страх, витающий вокруг вместе с потом, охватывал ребенка ещё сильнее. Эти расплывающиеся, лица-маски появлялись и тут же исчезали в кричащей толпе, оставляя её совсем одну, на произвол жестокой холодной судьбы, ведь когда гас свет, она одна видела эти ледяные шершавые руки мрака, хватающего всех вокруг… Помимо неё вокруг было довольно много детей, но все были с родителями или хотя бы с друзьями, а она совсем одна… Её подозрительно мальчишечьи черты лица, с высокими выдающимся скулами, застыли в одной единственной гримасе плача, и были перепачканы в гари и крови. Та почти не переставая текла из большой царапины на голове, и отчетливо виднелась, как красный кратер, в коротко стриженных, каштановых волосах, торчащих во все стороны словно девочку шарахнула молния. Горячие огромные как дождевые капли слезы и рубиновые капельки крови, ручейками стекали по перемазанным в пепле, бледным от ужаса щекам, оставляя за собой поблескивающие дорожки. До неё не доходил свет янтарных ламп — его закрывала спина сидящего впереди человека, и никто даже не видел её, будто она была призраком. Напрасно было звать или просить о помощи, никто даже не повернет головы… Девочке было очень тяжко дышать, окружающая её пыль и вонь давила на грудь своим раскаленным до красна прессом и каждый вдох, и выдох давались с громким, протяжным присвистом, а бронхи забивались пылью и вспыхивали аллергическим пожаром. Хотелось кашлять и чихать, сотрясая все окружающее. Но она не могла кашлянуть, единожды сделав это, она испытала такую боль в груди, что едва не задохнулась, в собственном крике. Ледяные пальцы страха и плача, слишком сильно давили на горло, пережимая его и грозясь лишить несчастную остатков разума. Девочке хотелось закричать зареветь во все горло от всего ужаса и потрясения произошедшего с ней. Выть о вселенской несправедливости, задать столь много вопросов, на которые просто не знала ответа, но она держала этот пронзительный, всесокрушающий вопль в горле. Сдерживать его было настоящим подвигом для столь маленького ребенка, и девочку начинало мелко трясти когда крик потоком рвался наружу, ударяясь в плотно сжатые зубы, сквозь которые шли мелки кровавые пузыри от прикушенного языка. Ей очень хотелось забраться куда-нибудь в темный сухой угол и укрывшись рюкзачком просто рыдать во весь голос — рыдать до тех пор пока весь этот ужас не кончится сам собой, пока мама и папа, бесследно пропавшие целую «вечность» тому назад, не заберут её из этого ада. Это была необходимая реакция ребенка получившего чудовищный для своих лет стресс. Огромный объем адреналина и других гормонов, выделившихся ещё абсолютно не развитым организмом, раздирал её изнутри, вызывая совершенно дикие реакции и процессы. Но ужас от пережитого был сильнее, и почти все свои порывы и движения она делала автоматически, не задумываясь об этом. Крохотные мышцы были натянуты до предела, и бессистемно сокращались, причиняя владелице целое море тянущей, жгучей боли. Пальчики с крохотными, покрашенными в коричневый ноготками, сжимались в кулачки, и костяшки пальцев издавали громкие щелчки, а кровь от них окончательно отливала, делая руки девочки бледно белыми, как перчатки. Челюсть давно свело от нескончаемых рыданий и теперь она просто не открывалась, словно приклеенная к черепу. Изредка девочка нервно дергала головой, ударяясь окровавленным затылком об пыльную свинцовую стенку, и принималась что-то неразборчиво гудеть, в попытке раскрыть рот. Но у неё ничего не выходило, лишь пузырьки крови с шипением вытекали из уголков грязных губ, и стекали на маленькую курточку из коричневой кожи. Грохот бомб, крики ужаса и умирающих под обломками людей все ещё гремели в её ушках, забивая большую часть окружающего гомона, а глаза полнились ужасными сценами растерзанных в клочья людей и ужасных машин, с грохотом падающим с неба. Её уже не переставая трясло, в груди огненным куполом вновь и вновь поднимался рев, а детское, слегка заторможенное сознание ещё не обработало огромный объем данных, и ребенок имел полные шансы получить психическое расстройство. Одного взгляда на это несчастное, проклинающее весь белый свете существо, хватило бы чтобы разрыдаться самому, ведь не каждому взрослому доводиться увидеть то, что перепало на долю крошечной девочки. Она была с мамой на одной из старых рыночных площадей, в тот момент когда пронзительно взвыли тревожные сирены и солдаты, появившиеся из ниоткуда в своих огромных рычащих броневиках, объявили эвакуацию. Взрослые вокруг отреагировали совершенно неожиданно вместо того чтобы организованно что-то делать, как они это делали всегда, они с дикими криками бросились в разные стороны, ведя себя совсем как её сверстники из детского сада. Уже это напугало девочку до оцепенения, а ещё эти сирены и мама, начавшая странно заикаться от страха — прямо на огромных детских глазах, мир окружавший её начал рассыпаться на куски. Все его краски и прекрасные детали ушились, становились совершенно незначительными, а ужас ледяной волной захлестнувший её разум был совершенно незнакомым, новым чувством, на который юная Лена Окстон совершенно не умела реагировать. Сознание просто отказывалось верить в происходящее и на время отключилось предоставив тел полную свободу действий. От неминуемой гибели в полнейшем ступоре, её спасла лишь мать и инстинкт держаться за неё как можно крепче, что девочка и сделала. Толпа подхватила её и маму прежде чем ребенок успел по настоящему серьёзно испугаться, и начать реветь. Вторым везением оказалось то что мать знала где ближайшее убежище и вместе с гомонящей толпой, под грохот бомб и визг красных лучей смерти, испепеляющих целые группы людей, успела добраться до него. Вокруг хода, который был расположен на одной из старых станций метро, была даже не толпа, там был побоище, за право проникнут за безопасные стены, и вот тут жизнь впервые показала Лене зубы. Неизвестно как это произошло, но в какой-то момент, девочка ослабила хватку, и поток людей моментально утянул ревущую девочку в черные и ужасные недра бункера. Когда створка закрылась, и стихли протестные вопли тех кто не успел, толпа понемногу рассеялась и Лена на конец-то смогла ступить на пыльный пол. Однако, никто не обращал на неё внимания — впервые в жизни девочка была сама по себе… Она отчаянно пыталась искать родителей хватая за рукава и штанины всех кто попадался под руку, пыталась кричать, звать и просить о помощи, но люди отталкивали вопящего ребенка, а кто-то и вовсе влепил ей болезненный подзатыльник, разбередив и так «плохую» рану, полученную в какой-то совершенно неизвестный момент. Лишь когда она уже окончательно потеряла надежду, то вспомнила слова матери, что если потеряешься, надо всегда обращаться к людям в форме. Она так и поступила. Обратилась к солдату, пытавшемуся оттащить раненную женщину к стене, и впервые за долгое время, получила толику заботы. Солдат просто не мог стерпеть зареванных покрасневших глаз, уставившихся на него с такой глубокой, яростной надеждой, сравнимой с надеждой тонущего в горящем бензине человека, ухватиться за канат. Рядовой, чьего лица она так никогда и не увидела из-за непрозрачного визора, отвел её к стеночке, и дав попить, холодной, отдающей железом воды из своей фляги, ушел, сказав что приведет медиков. С тех пор прошло чуть больше часа, и девочку охватило холодное оцепенение, сопровождающееся постоянными рвотными позывами. Ей явно было нехорошо — кровь не останавливалась, уже полностью окрасив затылок и лоб в красное, перед глазами все чуть-чуть плыло, становясь нечетким и размытым, как в старых 3Д фильмах, если смотреть на них без очков. Страх в купе с окружающей духотой окончательно перекрывали дыхание, Лена Окстон была на грани потери сознания и последующие смерти от кровотечения. Держалась она лишь благодаря тому, что во флягу солдата были добавлены ещё и стимуляторы — именно они давали железистый привкус. Но солдат понятия не имел, что давая их ребенку, совершает серьёзную ошибку — доза была слишком велика, и Лена начинала медленно уходить из этой реальности, теряя нить собственных мрачных раздумий, и погружаясь все глубже в жуткий кататонический ступор. Она не понимала что происходит вокруг, время тянулось медленно словно подмерзший мед, а сплошной гул паникующих голосов стал совершенно безразличен. Лишь один холодный ужас, держащий ребенка за горло, был ей видим, он хохотал и летал вокруг, суля вечное одиночество. Изредка девочка поднимала голову и оглядывала толпу ничего не понимающим, полным боли взглядом. Зрачки бешено метались, вылавливая из-под век слезинки, и в каждом расплывающемся замыленном лице, подсознательно искали мать или отца. Но эти секундные вспышки надежды моментально исчезали во всепоглощающем мраке ужаса, который словно губка, большая, пористая губка наполненная чернилами, впитывал все светлое и положительное, заменяя на жалкие чернильные брызги. А время все тянулось и тянулось, и Лене уже начал оказаться, что она вечно будет сидеть здесь, на одном месте, зажатая между стеной, и чьей-то мерзкой спиной! «Наверное так выглядит смерть» — Неожиданно ясно подумала она, пытаясь что-то вспомнить сквозь пелену разбегающихся мыслей. — «Да… Что-то такое мама говорила… только, где она сейчас… Мама! Мне страшно!!! Забери, забери меня отсюда!!! Пожалуйста!!!» Но этот призыв оказался бесполезен, как и сотни других до этого. Девочка громко шмыгнула носом, подтягивая кровавую соплю начавшую стекать на черные от копоти губы, И в очередной раз подняла голову, положив подбородок на брезентовую поверхность рюкзачка. Усталые покрытые сеточками вен глазенки в очередной раз запрыгали по окружающим её людям, силясь ухватить хоть кого-нибудь знакомого. Слева и справа от Лены сидели другие несчастные, привалившиеся к стене — две женщины, завернувшиеся в обгорелый синий плед, и коленопреклоненный мужчина, застывший в молитве. Его окружали ещё несколько человек, поддерживающие несвязное бормотание мужчины. Впереди, буквально уперевшись в её ноги, развалился здоровенный мужчина в белой рубашке и джинсах. Точнее, рубашка раньше была белой, теперь её украшал огромный красный треугольник, стекающий из его разбитого затылка. Мужчина не двигался и едва-едва дышал, а его кожа, влажная от пота и крови в которых застыли кусочки пепла, начала принимать нехороший, пунцовый оттенок. Несомненно, он скоро умрет. Робко приподняв голову и болезненно сглотнув ком, подкативший к горлу, Лена заглянула за его плечо. На большом чемодане расселся тощий до невозможности ровный мужчина в разодранном до состояния лохмотьев фраке, на котором раньше было что-то красиво вышито золотой нитью. В сухих, ледяных пальцах, похожих на лапки паука, он теребил переломленную пополам дирижерскую палочку с золотым набалдашником, и маленькую обгоревшую книжечку с нотами. Из неё медленно вываливались грязные страницы, и с шорохом разлетались по полу, моментально давимые людьми, но бывший дирижер похоже этого совершенно не замечал — его взгляд был вперед в пустоту, а из длинного тонкого носа, медленно вытекала кровь. За его спиной, оперевшись на обломок доски, каким- о чудом попавшей сюда, громко хрипел не очень приятный субъект — здоровенный портовый рабочий, воняющий рыбой и горьким винным перегаром. Благо что нос девочки был раздражен и забит, и она начала эту тошнотную вонь, иначе она уже сейчас бы потеряла сознание. Прямо на полу у ног рабочего, лежала та самая женщина, которую тащил рядовой. Вокруг неё растекалась темно-красная, густая лужа в которой оставались отпечатки обуви людей, проходивших мимо. Она лежала в одной позе уже очень долгое время, и у Лены мелькнула мысль что та умерла. Её раны — четыре глубоких вывернутых наружу раны напоминающих следы мощных, загнутых когтей, поблескивали от крови, слабыми ручьями текущей на пол. У её головы, в полу была небольшая решетка аварийного водостока и кровь журчанием текла в неё, утягивая за собой разбросанный вокруг головы ореол белых волос. Вокруг девушки образовалось небольшое свободное пространство, никто не осмеливался подойти к умершей, лишь один юноша осторожно подвинул её руку, вытянутую в сторону людей в последнем, умоляющем жесте, но медики, столь необходимые здесь, так и не появились. Во всем остальном убежище, покуда могла разглядеть девочка, шло медленное гнилостное мельтешение и тихий гомон. Почему-то Лене все это напоминало копошение червей на старом полуразложившемся трупе (она видела это по телевизору, так-что не спрашивайте откуда ребенок знает такие подробности), жалкое и бессмысленное. По мере того как люди уставали, бардак вокруг начинал плавно улегаться, превращаясь в медленное гудящее копошение, и теперь многие уселись на пол, думая что делать дальше. Кто-то тихо разговаривал, не переставая причитать или молиться своим эфемерным, несуществующим богам, другие просто молчали, погрузившись в свои мысли, третьи повернули головы к выходу, слушая что кричит лейтенант. Его голос, немного охрипший и сиплый от многочасовой раздачи приказов, звучал теперь увереннее чем в начале, и доходил даже до самого конца убежища, и девочка могла расслышать что он говорит. Для ещё большего увеличения эффекта он взобрался на самую высокую ступеньку, почти у самого выхода из убежища и вещал что-то неразборчивое. Во всяком случае для несчастной девочки эти слова были слишком сложными и неизвестными, но что-бы они не значили, при виде того как все начинает медленно приходить в норму и за дело берется человек в форме, ей становилось спокойнее.  — Слушайте меня! — Призывал лейтенант, охрипнув окончательно и начав кашлять, прикрывая потрескавшиеся губы здоровой рукой. Для того чтобы успокоить людей он даже снял свой закрытый шлем и тяжелый бронекостюм, оставшись в одной полевой форме, приятного бледно-зеленого цвета. — Да, настали трудные, темные времена, многие из нас потеряли сегодня близких и друзей… Многие остались без дома… Но мы то ещё живы… Мы не должны падать духом, не должны опозорить дух Британии! Мы англичане! Великий, никогда не унывающий народ! Никогда ещё враг не ступал на Британскую землю! Ни испанцы! Ни французы! Ни нацисты! Все они хотели, но не смогли! Что же мы, с роботами не справимся?! Эти жестянки ещё тупее фрицев и они точно здесь долго не протянут! Давайте натравим на них фанатов «Манчестера»! По изрядно утихшей, почти замолчавшей толпе прошелся сдавленный смешок, а кто-то даже раскатисто заржал, видимо хорошо оценив в общем-то заезженную шутку времен королевы. Лейтенант улыбнулся во все свои тридцать два неровных зуба и погладив молодецкие усы, продолжил свою успокоительную речь. — Сейчас наверху, за нас сражаются лучшие пилоты королевства, доблестные солдаты «Овервотч» и королевской армии! Они громят жестянок во всех районах Лондона, а с севера нам на помощь идут армии генерала Мак-Гехана и целый полк сил королевских коммандос, во главе со спец-отрядом «Овервотч». Можете не сомневаться, армия и её союзники, освободят нас за несколько часов, максимум к вечеру, так-что не падаем духом, помогаем друг другу и слушаем как наша страна одержит победу! Мы не допустим… Пламенная речь, несомненно скопированная со страниц учебника для офицеров, была нагло прервана оглушительным, завывающим грохотом, раздавшимся прямо за стеной. По мощности он напоминал взрыв ящика тротила, или падение молота Тора и по ушам ударила мощнейшая звуковая волна. Без проблем миновав сопротивление черепа, она буквально перевернула мозги людей, заставив многих схватиться за головы и с криком упасть на пол, истекая кровью из носа и ушей. Сидевших подбросило, и тут же уронило обратно на взбрыкнувший бетон. Стоявшие напротив, рухнули на пол, давя тех кто пытается встать, и тех кто просто лежал. Воцарилась всеобщая свалка, в которой каждый пытался встать на ноги или хотя бы просто отползти подальше от едва не взорвавшеся двери. Солдаты, до этого столь спокойно стоявшие прямо у двери, кубарем покатились вниз, роняя оружие и снаряжение. Один из бойцов врезался головой в стену и шея вывернулась под неестественным углом — мрак забрал ещё одну жизнь. Его рука рефлекторно вжала спусковой крючок и в по потолку бункера пробежалась длинная очередь, выбивающая из свинца искры и мелкие кусочки металла, посыпавшегося на головы людей вместе с нескольких внушительными кусками ржавчины, а свет мигнул на прощание пару раз, и погас окончательно. Погрузившийся во тьму, зал на несколько секунд замолк, словно соображая «а что это такое произошло», а потом взорвался паническими воплями, звучащими куда громче взрыва. Люди уже не пытались встать, а просто расползались в разные стороны как тараканы, которых выковыривали из-за плинтуса. Крики и визги заполняли воздух, люди спотыкались в кромешной тьме, выставляя вперед руки, в попытке хоть ч что-нибудь нащупать. После янтарного света ламп, пусть и очень тусклого, темнота казалась куда более густой чем можно себе представить — она как мазут заливалась прямо в зрачки, давя нервные окончания. Девочка во всей этой толчее, ещё сильнее приложилась затылком об стену, и она не выдержав опять заплакала, хватаясь ручками за окровавленный затылок. Основная волна миновала её, коснувшись людей перед ней, но дрожь, прошедшая по свинцовой стене, едва не сломала ей позвоночник. На малышку посыпалась мелкая пыль, моментально оседающая на крови и слезах, а в раскрытый во вскрике рот набилась паутина, сорвавшаяся с переборки. Однако, удар был не столь безобиден, новая встряска вновь открыла ранку на голове девочки, и сильно шарахнула по мозгам. По волосам текла кровь, липкая и горячая, она склеивала волосинки и окрашивая курточку ребенка в бордовый текла по спине, оставляя на стене темно-красный отпечаток. В черепе пульсировала тугая боль, будто внутри вспухал огроменный пузырь из плотного, синего мармелада, столь ненавистного девочке. Она распирала мозг изнутри, выдавливая глаза наружу под чудовищным давлением и нажимала на уши, в которых и так-что громко хлюпало, вытекая наружу теплыми струйками. Все звуки доносились как через длинную, гулкую трубу забитую мокрой ватой и неприятно давили на натянутые до предела перепонки. Особенно гомон толпы — разнородный и до мерзкого громкий, он давил и давил, вызывая все больше тупой тянущей боли. Перед заплаканными глазами неожиданно поплыли расплывчатые цветастые пятна, плавно меняющие форму и цвет от ослепительного, болезненно-белого, до ярко-фиолетового режущего глаза. Вся эта круговерть медленно вращалась, затмевая собой окружающий мир и девочку начало сильно подташнивать, и когда ребенок моргал в надежде прогнать мерзкие пятна, то они все равно не уходили. Пятна клеились к мечущимся людям, оседали на полу и веках, и девочка неожиданно поняла что все это из-за ранки на голове. Естественно первым же импульсом было потрогать её и ребенок не удержался. Пытаясь себя успокоить, она быстро-быстро заморгала, открыв от усердия рот, а руки полезли на голову. Дрожащие пальцы погрузились в мокрые склеившиеся волосы, неприятно хлюпающие при прикосновении, и поползли выше, тщательно ощупывая каждый миллиметр головы. Нащупав пальцами рану, девочка принялась трогать её, все больше и больше ужасаясь. Если ощущения ей не врут, то на голове у неё огромный сочащийся кровью кратер, тянущийся от затылка д левого уха! Его края неприятно похрустывали корочками, и палец девочки невольно соскользнул с него, погружаясь в самые недра раны. Жуткая боль пожаром хлестанула по голове и девочка взвизгнула, отдергивая пальцы. Но это «пламя» не унималось, расползаясь по всей ране и вызывая неприятнейшие ощущения. Пятна перед глазами резко стали ярче и больше, а шум в ушах усилился. Лена физически ощущала как он режет и расковыривает ушной канал, лишая её возможности слышать. Казалось что это какой-то звук, пищащий как придавленная комодом крыса, и стоит лишь заткнуть уши как он пройдет. Так девочка и сделала, совершенно не понимая что в своем крохотном возрасте схлопотала первую в жизни контузию. Но это не помогло, шума меньше не стало и это уже бесило, желание заорать во все горло опять вернулось, став ещё сильнее. Всхлипнув особенно сильно и съехав по стенке, Лена упала на бок, прикоснувшись щекой к холодному полу. А тем временем в зале продолжалось самое настоящее светопреставление. Люди в ужасе дергались от каждого удара, шумели и галдели, пытаясь понять что произошло. Кто-то включил фонарик, и по стенам пополз тонкий лучик белого света, выхватывающий увеличивающиеся трещины, покрывшие свинец своей тонкой паутиной. Сквозь них сыпалось ещё больше песка и бетонной крошки, обильно сдобренной какими-то насекомыми, видимо облюбовавшими противорадиационный блок. Как вдруг бункер сотряс второй удар, пришедшийся уже непосредственно на дверь. Он был слабее и тише первого и не произвел такого эффекта, однако ужас неожиданно накрывший людей с новой силой довершил начатое, крики возобновились.  — Спокойствие! Все под полным контролем! — Закричал лейтенант, сплевывая кровь набравшуюся в рот после падения лицом об пол. — Это наверняка пришли основные силы, чтобы нас спасти… Впрочем, судя по голосу он уже и сам не верил в сказанное, скорее точно зная кто стоит за дверью, поджидая когда эта преграда падет под неустанными ударами усиленных конечностей роботов. В подтверждение этих мрачных мыслей об орде стальных, безликих убийц, окружающих вход плотным кольцом, сквозь шум до ушей нескольких солдат, дежуривших прямо у входа донеслось жуткое жужжание целого роя сервомоторов и протяжный писк переговоров роботов готовящихся начать штурм. Вот так, самое страшное произошло — омники точно знали где спрятались люди и теперь убежище точно станет могилой. Сухой и тихой, принадлежащей лишь мраку который готов с радостью принять все эти жертвы. За первым ударом последовал второй и гром удара эхом разнесся по бункеру, заставляя людей заткнуть свои тупые рты. Лучи фонариков быстро скользнули по ней, высвечивая ржавые запоры и огроменную цифру 8, нарисованную посреди двери. Солдаты, едва оправившийся после падения, обеспокоенно уставились на гудящую дверь и в воздухе повис звук передергиваемых затворов. Эта дверь должна была выдерживать ядерный взрыв, так-что ракетами и ударами кулаков роботы её точно не возьмут, но вот если у них найдется что-нибудь из разряда энергетического оружия, например гамма-лазер, то все очень плохо. Лейтенант, отер лицо рукавом, и развернулся к толпе, высветившей его ещё одним лучом фонаря, и жестом приказал затихнуть. Люди, видимо поняв что теперь все зависит лишь от тех у кого пушка, покорно притихли. Лейтенант вытащил из-за пояса лазерный пистолет, и нацелив его на ворота, отозвал солдат от двери, приказав им рассредоточиться вдоль лестницы. Позиция для обороны была крайне неудобная. Стоя наверху, роботы смогут в два счета перестрелять весь зал, а защитники едва-ли будут огрызаться — стрелять снизу вверх, да ещё и на лестнице не самая простая задача, особенно если враг обладает мощными пушками и броней. Хотя, не все роботы умели спускаться по лестницам — сказывалась недостаточная длинна ног — так-что возможно это поле боя удастся продержать подольше. В воцарившейся напряженной тишине, с той стороны прозвучал зловещий скрежет металла по металлу и на самом краю створки, у того места где заканчивались замки, появилась бледно красная точка. В полнейшей темноте, она казалась яркой как солнце и была моментально замечена — видимо накаркали, у роботов нашлось оборудование для резки металла. Точка разгоралась все больше и больше, медленно увеличиваясь в диаметре, и плавно перемещаясь вверх. Она уже не мерцала, а полыхала ярким-белым огнем плавящейся стали, громко шипя как кошка которой давили хвост, Наружу посыпались ярко-красные искры, в темноте убежища кажущиеся ослепительными звездами, а воздухе появился терпкий, нестерпимый запах перегретого металла. Вниз, на ступени потекли огромные капли железа, оставляющие за собой красные медленно остывающие полосы, сходящиеся паром. Эта жуткая сцена расплавления последней защиты была одновременно страшной и завораживающей. Люди неотрывно следили за каплями, которые уже не остывали, ручейками стекая вниз. Столь просто и легко, будто это воск, а не полуметровый кусок стали, роботы вскрывали эту подземную консерву и по мере того как красная полоска все удлинялась, медленно достигая потолка, до толпы начало доходить, что все они уже трупы… С самого начала, когда дверь только закрылась за ними это было предопределено, разница лишь в том, что бедолаги снаружи погибли быстрее и не успели помучаться… Осознав свою ошибку, обреченные на смерть англичане подняли жуткий вой и плачь, осыпая роботов проклятиями или принимаясь рыдать. Кто-то бросился к запертым дверям, пытаясь их отпереть, другие пытались оторвать лючки стоков, но все было тщетно — ловушка захлопнулась. И вот, когда дышать от страха стало совсем нечем, полоска раскаленного металла остановилась, достигнув самой верхней точки. Скрежет стих и вниз потихоньку начал стекать металл, образовывающий ярко-красную лужицу на верхней ступеньке. Он светился и мерцал, как лава, и дополнял сцену отворяющихся врат преисподней. Теперь было достаточно одного мощного удара, чтобы плита упала внутрь открывая проход. И он конечно же последовал. Мощный как гром среди ясного дня, он обрушился на дверь. С металлическим хрустом переломились чудом уцелевшие запоры, разлетелись на пыль внутренние замки и огромная стальная плита издав страшный грохот, и подняв кучу пыли, рухнула на лестницу. В разные стороны брызнул плавленный металл, внутрь убежища повалили клубы серого едкого дыма, зловеще подсвеченные светящимися краями проплавленного дверного проема. Они в миг заполонили все ближнее убежище, подняв волну кашля и чиха, а потом в этом в этом мраке к превеликому ужасу людей вспыхнули десятки ярко-красных прямоугольных линз-зрачков и в убежище с воем сервомоторов шагнул робот. Несмотря на внешнюю громоздкость и кажущуюся неуклюжесть, двигался он уверенно и даже грациозно, как и подобает настоящей машине для убийства.  — Е-54А!!! Огонь по слабым местам!!! — Завопил лейтенант без промедления спуская курок. Словно в замедленной съемке, ярко-красный лазерный луч вспыхнувший в перфорированном, почерневшем от окалки стволе, перечертил низ лестницы соединив его и неясную тень, нависшую над залом. Яркая красная вспышка и все увидели лик своего врага — массивный в два человеческих роста робот, покрытый прямоугольными плитками черной, заводской брони, поблескивающей от смазки навис над поверженной дверью убежища. Непропорционально длинные руки, свешивающиеся ниже массивных, укрепленных шипованной броней коленей, оканчивались двумя мощными автоматическими пушками, к которым тянулись длинные пулеметные ленты. Патроны с красными полосками посреди гильзы, заблестели от выстрела, а крошечная, квадратная голова робота, злобно зыркнула вниз на стрелка, проводя по нему едва видимыми лучиками сканера. Лазер вошел ему под левый наплечник, угодив в стык руки и тела, и из проплавленной дырки вниз посыпались яркие искры, но робот остался в строю. А следом за лазерным зарядом по броне забарабанили бледные вспышки от попаданий обычных и зажигательных пуль солдат. Они молотили по бронелистам, и сенсорам, не давая машине опомниться, но все было бы слишком просто. Машина отшатнулась назад, издав болезненный визг и из темноты за спиной робота, на людей обрушился самый настоящий шквал из пуль. Несколько десятков ровных, дробящихся вспышек от автоматических винтовок высветили строй машин, равномерно двинувшихся вперед на хлипкую оборону людей. Жуткий грохот стрельбы и вой движущихся вперед машин заполонил убежище в единый миг обращая его в бойню. По стенам, полу и потолку забегали огневые дорожки, выбивающие небольшие «грибки» грибки пыли и сколков бетона. Пули прошивали их насквозь и крошили, в один момент наполнив зал туманом из бетона, и дорожки опустились ниже прямо на толпу и тонкую цепочку из восьми солдат. Безжалостно вгрызающиеся в мягкие, беззащитные тела людей, и превращающие их в окровавленные визжащие от боли тряпочки, от которых исходили фонтаны крови, пули продолжали свой путь дальше, будучи достаточно мощными чтобы бить навылет Самым первым от огня погиб храбрый лейтенант, успевший сделать ещё три ответных залпа, и таки добить первую машину, его тело откинуло от попадания десятка пуль, каждая из которых была больше его большого пальца. Ещё в полете его грудь и голова взорвались кровавыми брызгами и осколками ребер, и ошметками внутренностей, которые склизким дождем окатили его бойцов, а в его спине появились огромные неровные дыры и пули с воем впились в бушующую толпу позади.Первый ряд взорвался, терзаемый свинцовым шквалом, на бетонный пол полились реки из внутренностей сыплющихся из вспоротых животов, и крови, моментально заполняющей отведенное ей пространство, своим липким озером. Кого-то откинуло назад, прямо на визжащую в ужасе толпу, и там уже их ноги добили бедолаг, другие ещё были живы, визжа и корчась от жуткой боли. Многих просто разорвало на куски точными попаданиями, по животам, и головам, которые особенно сочно взрывались, обливая всех вокруг волной мозгов и последующим фонтаном крови. Её уже было столько что люди бегущие от входа подальше, поскальзывались и падали, находя свою смерть, а пули настигали и тех кто их раздавил. Они выгрызали куски плоти, буквально срывая её с жалких хрупких костей, и измельчая её. Другим нещадно рвало конечности, с хрустом выламывая кости и оставляя на месте рук окровавленные поникшие тряпочки. Измолоченные, лишенные части кожи руки, ноги и головы с застывшими на них ужасными гримасами боли, страха, взметнулись к потолку как ужасающая волна, сопровождаемая криком и фонтанами крови, моментально заливавшей все подряд. Люди вопили и кричали, но увернуться от вгрызающихся в их плоть свинцовых кнутов им было не суждено. Вся эта масса тупых ублюдков, решивших что спасут свои жизни под землей, подалась назад, превращаясь в ещё более удобную мишень, машинам даже не надо было целиться. Они просто палили вперед, грациозно выходя из проломленной ими двери и водя стволами автоматов в разные стороны. Очереди оставляли в толпе глубокие просеки из истекающих кровью и корчащихся тел, на миг пули задерживались на них, а потом переключались на ещё живых, кромсая их на капусту. От людей отделялись кровавые облака и внутренности, пули пробивали их насквозь, выламывая грудные клетки со всей требухой и перешибая позвоночники, устремлялись дальше в толпу, собирая ужасающую жатву. Ряд за рядом люди падали погруженные в ужасающий миксер, а отдельные попадания добивали тех кто ещё мог выжить. Кровь и осколки костей покрывали все вокруг, а тела лежащие спинами к верху, напоминали выпотрошенные туши животных. Изорванную грязную одежду покрывала густая, быстро остывающая кровь журчащая по полу и брызгами остающаяся на стенах, на которых уже были пришпиленные точными попаданиями бедолаги и изорванные кишки их товарищей, привалившихся к стеночкам внизу. Около первой колонные истошно визжал ещё живой человек, котором оторвало ноги и теперь он судорожно собирал расплывающиеся кишки и уплывающий желудок, а машины просто не обращали на него внимания, решив что он не представляет никакой угрозы. Они продолжали обстреливать толпу, изредка изрыгая грохот остывающих механизмов заряжания, подтягивающих новые ленты из-за наспинных бункеров. Ответный огонь ещё велся — три солдата уцелевшие после первого залпа, отступили за первые колонны и изредка постреливали в стороны роботов, а те похоже даже не замечали сопротивления. Они вальяжно вывалились из туннеля и начали спускаться по лестнице, планомерно поливая все вокруг свинцом. Они действовали по простой программе — найти и уничтожить — и выполняли её с потрясающей ледяной стойкостью, достойной истинных воинов. Никакой пощады или минутной слабости лишь безжалостный отстрел визжащих и молящих о пощаде существ, которых машины все равно не понимали. Под ними копошились в крике и собственных воплях обычные тараканы которых они методично давили. Встроенный компьютер рассчитал все — живому две пули, раненному одну в голову, тех кто умрет сам и вовсе не трогать, и машины выполняли эту директиву. Ведя с первого взгляда хаотичный, но в то же время страшно эффективный отстрел, сопровождающийся сочными добиваниями и красочными убийствами троих или четверых одной очередью. Часто перешибая спину или грудь очередной жертвы, крупный калибр даже не замедлялся, впиваясь в спину давящегося впереди, и люди рушились как полоски из домино. В кромешной тьме это выглядело ужасно как драка в коммуналке, а жуткий грохот заглушал крики и вопли доносящиеся из рвущихся от усердия ртов. Пули хлестанули по потолку и сорвав с него толстый слой ржавчины, шутя перешибли тросы поддерживающие погасшие лампы. Те с диким свистом и треском лопающегося стекла полетели вниз и острые края ячеек моментально прибили несколько человек, врезавшись им в черепа подобно лезвиям секиры. Одному бедолаге не повезло и ячейка раздробила ему колени, а в следующий момент осколок стекла пробил горло и пришпилили к трупу мужчины, у которого отсутствовала верхняя часть тела. Издав громкое «чавк», пришпиленный схватился за горло, пытаясь вытащит осколок, но на него с предсмертным хрипом рухнула молодая девушка и её вес окончательно насадил его на стекло. Ещё множество посекло осколками, которые вонзались в лица и вырывали глаза, срезали кожу неровными пластами или просто застревали в ней, заставляя человека выть от жгучей боли. Одна лампа напоследок мигнула ещё раз и от неё неожиданно полыхнула яркая вспышка, осветившая перепуганную толпу, за которой осталось чавкающее болтов из тел. Вспышки, вспышки и ещё раз вспышки, наполнили темное убежище, всякий раз когда они происходили чья-то жизнь отлетала к небу, и свет очерчивал ужасные картины дикой бойни. А люди все падали и падали, образовывая сплошной ковер из насаливающихся изуродованных тел. покрытых попаданиями и кусками бетона, впившегося под кожу. У самого основания лестницы уже скопился настоящий кровавый курган, из изорванных истекающих внутренностями тел. Некоторые ещё дергались, и кряхтели силясь встать или хотя бы найти свои ноги в горе уже нашинкованных. В самом низу отчаянно кричал ребенок, придавленный сразу шестью телами, и тонущий в потоке крови, медленно заливающем свободное пространство. Кровь гадкая штука, она плотнее воды и плохо подтекает под лежащие тела, моментально образовывая глубокие красные водоемы в тех местах где тела навалены особенно плотно. А ловушка в виде чьих-нибудь размотанных кишок, похожих на клубок водорослей, легко обхватывала ноги и утягивала в кровавое болото не давая очнуться. Многие в тот день захлебнулись, не в силах вылезти из-под тел, и кровь затекала им в рот и нос, автоматически приравнивая к уже мертвым. Из переплетения скрюченных изуродованных тел, у которых были вырваны различные части или не хватало конечностей, выглядывали оскаленные в ужасе лица. Они выныривали из общего месива, густого как вишневое варенье и текучего словно мед, но уже сейчас смердящего как гниющее дерьмо. Запах крови, соленый и совершенно нестерпимый заполнял воздух своими миазмами, не давая вздохнуть. Даже стоящие в самом конце зала его явственно ощущали, а толпу окатываемую фонтаном каждый миг, это лишь подстегивало. Ужас перед смертью и ощущение прицела на спине, заставляли людей переть вперед, и натыкаться на все более уплотняющуюся толпу, редеющую с каждым мигом. Люди взбирались на уже погибших товарищей, стремясь взобраться повыше и подальше. Приходилось уже буквально карабкаться по навалам из тел, или их запчастей, летающих по залу. Редкие рикошеты или прицельные выстрелы лишь всколыхивали это булькающее и текущее великолепие, поднимая тучи кровавых брызг и ошметков. Все это зловеще поблескивало во вспышках автоматов, а река из гильз, скатывающихся по ступенькам с задорным звоном, попадания в это месиво, принималась шипеть и испарять кровь, поднимая розоватый туман. Вскоре, буквально за мгновения, которые тянулись как целая жизнь, или стоящие в целую жизнь, люди так плотно спрессовались, что уже не могли стоять на ногах, давя друг друга, а ужасный вой боли сотрясал ушные перепонки. Вид приближающихся роботов был ужасен, и никто не хотел умирать первым, хотя, реакция была разная. Кто-то падал, крича и визжа от полученных ран, кто-то наоборот бросался в сторону машин, моментально получая смертельную дозу свинца в организм. Один едва живой юноша, оставшись без обеих ног, попытался ползти к роботам, по кровавому болоту, распихивая тела и ошметки, накопившиеся плотным слоем. Но точечное попадание в спину, пришпилило его к уже готовой горе трупов, разметав ту в разные стороны. Роботы уже спустились с лестницы и ступили в кровь своих жертв, медленно растягиваясь фронтом вдоль стен бункера. ИХ ноги громко чавкали поднимая фонтанчики билогических жидкостей, издавали мерзкий хруст костей и давимых черепов, тонули, увязая в телах, но все так же упрямо идя вперед. Вдруг одна из машин зацепилась за что-то ногой и попытавшись сделать шаг вперед, потеряла равновесие, и рухнула вперед. Голова робота врезалась в колонну и скосилась на бок — сенсор на ней потух. Но это было лишь секундное утешение, остальные все так же давили людей, медленно зажимая их в «клещи» в дальнем углу зала. Они давили раненных, наступая на них, кололи живых штыками, установленными на винтовки или просто наносили мощные удары, от которых слабую плоть буквально отрывало от земли. Следом за этим стальным авангардом из штурмовых Е-54А, медленно брели более мобильные Е-20 — маленькие человекоподобные омники ас несколькими руками, специально предназначенными для ближнего боя. Они редко применялись в боях из-за хрупкости и ИИ это знал, но вот зачистить город работенка для них. Они моментально вычисляли раненных или прячущихся живых и резким движением вырывали их из горы тел, делая лишь одно добивающее движение. В их пальцах рылись смертельные плазменные лезвия, задуманные как горелки для резки металла, но в ближнем бою они отлично крошили пехоту. Крики становились все тише и тише, медленно подавляемые смертоносным, блестящим шквалом и даже вихрем обрушившихся пуль. Роботы миновали второй ряд колонн, уже с трудом перешагивая через переплетенные и искореженные тела, местами достигающие глубины в три или четыре трупа. Их руки и ноги переплетались сцеплялись и слипались, образовывая глубоки колодцы, а торсы и головы основа самых настоящих окопов и брустверов, за которыми можно было долго держать оборону. Они образовали навалы и завалы, под некоторыми из которых ещё кто-то слабо шевелился испуская кровавые пузыри и вздохи, привлекающие Е-20х, столь тщательно сканирующих местность. Машин уже действительно трудно было ходить — они скользили и проваливались. Плоть тянущимися лоскутами наматывалась на их узлы и моторы, забивая шестерни, а кровь брызжа на схемы и провода, коротила их. Ещё один Е-54А застыл, когда случайно по пояс ушел в чавкающее густое месиво и в открытый блок питания на спине попала чья-то разорванная селезенка, но это было уже не столько поздно, что торжествовать было не кому… В конце зала, лежала огромная гора человеческих тел, изуродованных и изрубленных. Наверху расположились перебитые пулями, медленно стекающие вниз бедолаги, из последних сил держащиеся за жизнь, и буквально лезшие на стену. Под ними менее рвущиеся в бой или более вдумчивые люди, а в самом низ задалвенные и задохнувшиеся в общей толчее… Один единственный человек с тихим писком прижался к стене около этой кучи. Сразу два робота обернулись к нему и моментально нацелив свои пушки, дали залп. Четыре пули буквально разорвали его на две части и мужчина испустив предсмертное ругательство, упал в кучу… …В неожиданно наставшей тишине, звук текущей крови и перетекающих внутренностей казался поразительно громким. Все убежище чавкало и скворчало, блестя красным в свете нескольких выпущенных людьми фонариков. Роботы медленно двигались по залу, сканируя его раз за разом. Их шаги отдавались четкой какофонией из определенных нот, столь обожаемых госпожой Смертью — сначала чавканье погружаемого в плоть металла, склизкое и текучее, следом журчание затекающей за него крови, и хруст давимых костей, сопровождаемый тихим сипением воздуха, выходящего из легких мертвецов. Но машины этого не слышали, их интересовал другой спектр звуков, неразличимых человеческим ухом — биение пульса, дыхание или другие симптомы жизни. Но похоже тут их работа сделана и самый крупный омник, со всех сторон покрытый броней и с шестиствольным пулеметом за спиной (модель Е-54 °F (Forced, а не E-54B-Bastion)) издал странный звук, едва улавливаемый человеческим ухом.  — Бииииип! Би-би-бип. (Переведено для людей: запрос данных по директиве 34) — Он развернулся к выходу, и словно оглядел поле боя своими торжественным взором двух прямоугольных линз.  — Би-буп-буп-буп-бип. (Директива 34 — штурм и зачистка, исполнена. Следов жизни не обнаружено) — Отозвались хором несколько машин, опуская штатное оружие.  — Блоп… Би-би-буп? Буп-биииип? (Запрос потерь, рассчет КПД).  — Блоп-блоп-блоп-би-би-бип. Бип-бип, бо-бо-бооп. (Потери три стандартных боевых единицы. КПД — 400%)  — Бзуп, блоп-бип. (Отправление данных в узел ИИ). — Командир на миг застыл, его линзы замигали, сменяя цвет с синего на зеленый и обратно. Если проследить их мигание, то можно было уловить двоичный код, с помощью которого машины общались на дистанции. Для ближнего общения, они использовали особый машинный код, не переводимый для человека в принципе, в виду своей вербальной нейтральности. На конец робот поднял голову. — Би-би-би-би-бип. Блоп-бип-бип-буп-ба-буп. Блип-блип-бзззз. (Возвращение к выполнению первоначальной задачи. Отмена директивы 34 — противник не обнаружен. Возвращение на ТВД, активация директивы 8 — захват и удержание. Последующая активация директив 4 и 5 — защита установленной территории, ликвидация противника. Запрашиваю подтверждение.)  — Биип. (Подтверждаю) — Хором донеслось со всех сторон зала, и машины собравшись в строй, покинули бомбоубежище, с трудом поднявшись по покрытым гильзами ступенькам. Один из них на мгновение остановился, оглядывая бомбоубежище, которое как и было сказано превратилось в набитый мясом склеп, и издав какой-то неопределенный звук, исчез во мраке. Их грузные, тяжелые шаги быстро удалялись, громыхая где-то на подъеме из метро, и сливались со звуками боя, все ещё кипящего на ветру и бункер затих окончательно. Машины ушли, ушли, но не знали насколько бывает изворотлива жизнь, или просто не придали крохотному пятнышку тепла никакого значения? Кто знает, так или иначе, один живой человек здесь ещё был… Один из трупов в самом конце зала едва заметно пошевелился. Тело мужчины, одетого в длинное летнее пальто, от которого остались лишь рукава да плечи, начало покачиваться. Методично, из стороны в сторону, труп медленно отползал в сторону, поднимая небольшие волны в окружающих его лужах и озерах крови. И вот, огромная туша, со вспоротым животом из которого свисал пищеварительный тракт обтянутый жилами, грузно рухнула в сторону, и из небольшой, заполненной кровавой кашей полости, на поверхность вылезло нечто… Это была Лена, с ног до головы измазанная в стынущей кровавой каше. Кровь плотным слоем покрывала её с ног до головы, плотным красным слоем. Она пропитал её одежду и рюкзачок, слепила из волос ярко-красный ком, опутывающий голову. Даже глаза и рот были залеплены комьями крови, медленно вытекающими из каждого отверстия на лице. Когда началась стрельба и все в ужасе бросились бежать, Лена все же потеряла сознание и так и не вставал с пола. Очнулась он лишь тогда, когда на неё рухнул труп, девочка начала тонуть в крови. Она пролежала под телом все это время, боясь пошевелить рукой или ногой, да даже вздохнуть было страшно. Особенно когда два огромных, страшных робота топали прямо над её головой, давя тела до состояния каши. Кровь заливала её, а внутренности лезли в лицо, забивая рот своей склизкой кашей. И вот, когда настала тишина, девочка на конец покинула свое склизкое убежище. Она нервно дергалась, левое веко само собой закрывало огромные глаза с расширенными до предела зрачками. Они обозревали ад, развернувшийся вокруг неё, во всем его скользком и склизком кошмарном великолепии. Рот ребенка раскрылся и из него вырывалось частое сипящее дыхание, больше похожее на стоны ужаса. Она завертела головой будто ища помощи от уже давно умерших людей, а потом глянула на свои руки — красные по локоть и жирные от текущей крови. Вдруг в тишине прозвучал тихий, полный надежды звук. Ты-ды-ды-ты-ды-ды-ды-дын-дын… Лена дернула головой и почему-то захихикала… Глупо, гаденько захихикала, как могут хохотать только дети придумавшие злобную подставу. Этот смех в полном трупов бомбоубежище, звучал настолько жутко, что даже лучшие фильмы ужасов позавидовали бы этому моменту. Ты-ды-ды-ты-ды-ды-ды-дын-дын… Назойливый звук становился громче и Лена перестала смеяться, однако эмоции переполняли её и это выливалось в хищной улыбке, которая больше никогда не покинет этого лица… Всю оставшуюся жизнь она будет улыбаться и хихикать, даже не зная что является источником вечного позитива… Ты-ды-ды… И вот почему бункерные двери были столь знакомы… Ты-ды-ды… А она и забыла спустя столько лет… Детская психика отсекла травмирующее воспоминание… Ты-ды-ды-ды-ды-бульк…  — Это телефон… Ты возьмешь? — Прозвучал голос в голове девочки и она улыбаясь начала озираться по сторонам, будто сидел в огромном ящике из конфет, а не среди трупов. — Он так и будет звонить… Ты возьмешь? Телефон… Телефон… Телефон…- Голос затараторил рыдая и смеясь как припадочный, и быстро изменил свою тональность превращаясь в хохочущий дебильный писк. Он стремительно набирал силу и громкость, превращаясь в невозможный по громкости ультразвук. — Телефон-телефон-телефон… Возьми… Возьми… Звонит… — На фоне гудки мобильника становились все громче и громче, но не могли перекрыть голос, который уже просто визжал, сотрясая бомбоубежище. Девочка зажала уши не переставая хохотать от происходящего, и кровь потекла по её голове, стекая на шею и за шиворот.  — Я хочу ответить!!! — Завизжала она, не понимая чего от неё хотят. — Где телефон!!! И в мясном ковре, разлегшимся вокруг неё, яркими звездами вспыхнули экраны сотен мобильников. Они просвечивали сквозь плоть и кровь, заливающую их, и лучи света плотными столбами били в темный потолок, под которым сложились кровавые тени. Девочка огляделась и запустив руку в ближайшую кровавую лужу вытащила наружу мокрый от плоти мобильник. Неизвестный номер настойчиво названивал в бомбоубежище, будто точно знал, здесь остались выжившие. Девочка дрожащими от шока и смеха пальцами, нажала на иконку зеленой трубки и поднесла к уху.  — Алло?  — Телефон звонит Лена. Ты должна ответить на звонок, иначе будет хуже. Пора просыпаться… Подъем!!! … — Телефон… Звонит!!! — Со вскриком Лена раскрыла слипшиеся глаза, и рефлекторно начала озираться по сторонам, пытаясь понять что с ней произошло. Полное непонимание, шок и страх наполнили её, она ещё не понимала проснулась окончательно или нет. Она лежала на спине, на чем-то мягком и сильно продавливающимся под её весом, при чем судя по ощущениям с неё стянули ОЗК и часть одежды. На ноге четко ощущался бинт и что-то очень холодное, буквально жгущее кожу морозом. Ещё несколько тугих ледяных перетяжек были разбросаны по всему телу, а одна была расположена прямо на лице, перетягивая правую щеку и часть головы, и когда Лена вдыхала, широко раскрывая рот, она сильно натягивалось, издавая неприятный скрип ткани. Вокруг было темно и довольно прохладно, а перед глазами плавала легкая дымка, напоминающая тонкую шелковую занавеску, покрывающую глаза. На лицо медленно опускались потоки холодного, влажного воздуха, оседающего на коже, покрытой каким-то жирным, клейким гелем. От него все лицо щипало, а глаза и вовсе слезились и чесались, но Лена сдержала свой позыв потереть их. Англичанка, осторожно села, пытаясь понять где она находится и что вообще вокруг происходит — после кошмара, пришедшего в голову как последствие сильного удара головой, отравления и интоксикации, все вокруг казалось каким-то нереальным. А мрак, заполняющий окружающее её пространство, в купе с гулом в голове, испугали девушку. Последнее что она помнила, это как два силуэта в защитных комбинезонах тащили её куда-то в сторону от дико жгущихся спор туннельного грибка. Лена осторожно пошевелила руками, стараясь не издавать лишнего шума и не делать резких движений — неизвестно кто мог следить за ней из темноты, а глаза к ней ещё не привыкли. Странно, но руки совершенно свободно прошлись по грубой холодной ткани, и коснувшись металлического края лежбища, нащупали пустоту. Вторая рука пройдя десяток сантиметров, уперлась в холодную бетонную стену, покрытую множеством царапин и зацепок. Ноги тоже оказались не привязаны и свободно барахтались в тонком грубом одеяле, которое было натянуто девушке по самую грудь. Странно, но Лена не чувствовала и следа усталости или травм, полученных на досуге. Даже гул в голове был не очень сильным, скорее даже приятным, под него было очень приятно думать. «Я жива, жива и свободна» — Подумала Лена, начиная быстро-быстро моргать, чтобы поскорее привыкнуть к мраку. — «Странно, перебинтовали, подлечили, к кому же я попала? И главное, куда? Уж не в тюремную ли камеру «Когтя»?» От такой простой и ужасающей догадки по её спине пробежали мурашки, а волосы на голове встали дыбом. Она стремительно принялась тереть глаза и промаргиваться и вскоре смогла различать неясные очертания предметов вокруг неё. Вокруг была небольшая, можно даже сказать крохотная комната, больше похожая на чулан или коморку для швабр, но у Лены ассоциировалась скорее с купе в поезде. Все вокруг состояло из бетона, и лишь на полу лежал куцый половичок, цвет которого из-за темноты установить не удавалось. Под низким слегка закопченным потолком висела одинокая лампочка без абажура, а рядом с ней чернели дыры вентиляции, из которых и шел холодный воздух. Соседняя стена была на расстоянии вытянутой руки, и на ней были подвешены несколько стандартных армейских коек, подвесного типа. По сути это были просто металлические рамы, на которые натянули ткань для удобства и положили сверху подушку. Все они к счастью девушки пустовали и даже не были застелены, и лишь по косвенным признакам можно было определить что тут часто бывали люди — несколько неразличимых в темноте плакатов наклеенных над вторым ярусом коек, фотография, приклеенная к изголовью самой нижней койки. Около них стояли несколько пар армейских берцев, помятых и местами порванных от очень длительной носки, а на одной из коек висели чьи-то старые штаны. На такой же койке сидела Лена. Только в отличие от остальных, она была подвешена на небольшой высоте, почти у самого пола, чтобы девушка даже если скатиться, сильно не ударилась. Дальняя стена, та к которой девушка лежала ногами, была несколько ниже остальных, и комната будто плавно сужалась до размеров небольшой железной двери, с небольшим, смотровым окошком. «Черт! Я точно в тюрьме!!! Нет-нет-нет-нет-нет!!!» — Подумала Лена спуская ноги с койки и обнаруживая что часть её одежды, лежит на полу. Кто-то осторожно свернул её и уложил в стопочку положив сверху личные вещи. Кредитный чип, слегка оплавившийся от агрессивной среды, пистолет, на котором осталось немного крови Лены и… Вибрирующий от звонка мобильник! Лена осторожно подняла его, и поднесла к уху.  — На связи… — Из-за перевязки на лице говорить было трудновато, но в целом приемлемо. Только голос как-то странно свистел и шипел, как газ, медленно выходящий из шарика. — Окстон! Мать твою за ногу! Ты в порядке?! — Прохрипел все тот же старый грубый голос. На его фоне слышался шум автомобильных шин и чей-то тихий монолог об пользе чая в послеобеденное время… — Да, живая… — Ответила Лена, осторожно оглядываясь по сторонам, но тут же спохватываясь. — А вот тебе, мистер Х пора объясниться. Я конечно очень благодарна за предупреждение, но бля… Ты кто? Почему помогаешь? Чего тебе нужно? И откуда ты, черт возьми, всегда знаешь что произойдет?!  — Окстон… — В трубке на секунду застыло неловкое молчание, и на фоне послышалось позвякивание ложечки, размешивающей сахар в чашке. — Ещё не время раскрывать карты, у меня осталось меньше двух минут прежде чем сканер «Когтя» вновь засечет тебя. Но я хочу вновь предупредить — теперь не только «Коготь» охотится на тебя. Вишкар, объявили тебя террористкой и назначили награду в шесть миллионов кредитов, тому кто приведет им тебя живой, и три миллиона за голову. Будь осторожна. Встретимся через сутки в порту. Матросский кабак «У короля Вендрика», там все и обсудим. И ещё, смени телефон… Отбой.  — Эй! Ты так и не объяснил… — Но трубка уже протяжно запищала сброшенным звонком и Лена зарычав кинула её на койку. Но промахнулась и угодила прямо в стену, впрочем, «Нокии» всегда славились своей прочностью, и с годами эт оне изменилось, тут скорее пострадала стена. — Дерьмо! Дерьмо!!! Лена со злости ударила себя по ноге. Новости её не просто ошеломили, они напугали Лену до кровавого поноса, и её шансы на выживание стремительно упали с минимальных, до отсутствующих. Теперь она ни за что не выбраться из города, «Вишкар» поймает её где угодно… И это ещё учитывая что она совершенно не знает где находится… Вдруг снаружи послышался тихий лязг и скрежет, это осторожно поворачивался ключ в замке. Лена припала к полу, словно напуганный кот и плавным движением перетекла обратно на койку, притворяясь что спит, а на самом деле подглядывала одним глазом. Дверь ещё раз скрипнула, протестуя против пребывания ключа в ней и плавно распахнулась, впуская в коморку небольшой лучик тусклого янтарного света. До носа Лены тут же донесся вкусный запах чего-то жаренного, и она неожиданно поняла что очень сильно хочет кушать… Ещё бы, она не ужинала, и даже не обедала. Но было не до этого, следом за светом и запахом пищи, в комнату просочился высокий человек. Он осторожно встал около входа, словно прячась от проникающего сюда света, но Лена все равно могла разглядеть его. Это был поразительно лысый мужчина средних лет, облаченный в черный рабочий комбинезон покрытый множеством камуфляжных пятен и следов от машинного масла. На поясе, у него висели две кобуры с внушительного размера пистолетами на плазменных батареях, и ножны с длинным кинжалом. Натертое сажей лезвие не блестело, но Окстон четко разглядела, что это самый настоящий римский гладиус, только произведенный с помощью современных технологий. Сверху на плечи мужчины было наброшено коричневое кожаное пальто, с подбоем из странного переливающегося в свете материала. Он немного постоял в тени, а потом сделал три грузных шага в сторону Лены и присел на корточки, странно наклонив голову в бок. Он оказался довольно симпатичным по меркам Окстон — длинное, обрамленное черной бородкой лицо, с вытянутым, но не приплюснутым носом, и полуприкрытыми черными глазами. Кожа оказалась смуглой, но не черной, а на лысине обнаружилось небольшое родимое пятно. Все в нем выдавало человека восточного, совершенно не свойственного для Англии. Лену почему-то пробила дрожь, даже если эт оне «Коготь», её могли захватить террористы из другого синдиката, или ещё кто похуже. А между тем, мужчина широко улыбнулся и глухо произнес.  — Мисс Окстон, не притворяйтесь, это не вежливо… Вы ведь не спите, это видно… — Голос оказался тягучим и немного гортанным, он приятно ласкал уши. — А вот и нет. Я сплю. — Неожиданно для себя выпалила девушка и тут же зажала себе рот ладонью. — «Бля, я это в слух сказала? Судя по тому как этот хрен улыбается, все же в слух…» — Ладно, ладно… Извините, я наверное напугал вас. Конечно такой быдлан приперся… Разрешите представиться: Малик Беккер, вождь «Лондонского восстания». «ТВОЮ МАТЬ!!!» — Неожиданно подумала Лена. Вот теперь она была в полной жопе… Полтора часа назад. Восточное побережье Южной Америки. Главная транспортная платформа корпорации «Вишкар». Центр по новостному регулированию и связям с общественностью. Центр по связям с общественностью считался одним из самых важных во всей структуре «Вишкар». Работать в нем было престижно и неплохо оплачиваемо. Его филиалы непременно занимали самые высокие этажи в офисах корпорации, а сотрудники приравнивались к высшему составу компании. Они носили специальную форму, отличающую их от остальных — бледно синие широкие брюки с карманами и электронным поясом, в который была встроена голографическая клавиатура, и особый синий пиджак. На его спине был личный номер, и гордая буква i, обозначающая информационный отдел. Именно здесь шла глубокая аналитика настроения и лояльности людей по всему миру, а так же ковались новостные сводки необходимые корпорации для поддержания контроля над доступным миром. На главной платформе, под этот филиал отдела, была отведена целая палуба на самом верхнем уровне. Огромная как стадион и почти столь же высокая, она однако, была почти без остатка забита компьютерами и серверами, за которыми сидели сотни работников. Сияли полупрозрачные экраны, щелкали кнопки и дисководы, гудели системные блоки и громко булькали жидкостные охладители. Протиснуться между из столов было почти непосильной задачей, а лабиринт из кабелей и проводов, свисающих тут едва ли не с каждой поверхности, мог легко остановить продвижение любого человека. Но, сотрудники как-то умудрялись сновать везде и сразу, как синие тараканы. Они таскали тонны инфо планшетов или кип заменителя бумаги, перебрасывались короткими ркепликами, или длительными диалогами. Холодный, пахнущий пластиком и хладагентом воздух гудел, и гремел от их голосов и треска клавиатур по которым долбили сотни пальцев. Голоса сливались и свивались в общем гомоне, и любой кто зашел бы сюда с закрытыми глазами, точно представил бы что стоит посреди огромного офиса. Лишь мерное подрагивание стальных плит под ногами и вой потихоньку замедляющихся движков, напоминали что люди сидят на самом титаническом летающем транспорте в мире. Вместо потолка здесь было огромное, сетчатое окно, за которыми был потрясающий вид на верхние слои атмосферы. Ярко сияли звезды и Луна, огромным белым шаром висящая на горизонте. Ещё чуть чуть и вся компания оказалась бы в космосе… В центре палубы, в большом угловатом углублении отделанном мрамором, а-ля амфитеатр, расположился стол главного редактора и огромный экран, разделенный на сектора каналов. По всем шли новости или срочные передачи и все необходимо было анализировать и делать выводы. Но не сегодня — сегодняшний день филиала был омрачен, или крашен неожиданным появлением Сатьи Вишвани. Подвыпившая и не стоящая на каблуках правая рука генерального директора, была с необычным заданием и отдел, не смотря на скотское состояние Симметры его выполнил…  — Да, вот это то что нужно! Транслируйте на все экраны мира! — Радостно сказала Симметра тыча пальцем в свеже подготовленный видеоматериал, лежащий на столе редактора. — Я хочу чтобы все новостные каналы продемонстрировали этот сюжет немедленно! Дублируйте через каждые полтора часа.  — Есть мэм… — Редактор — сколиозно-тощий мужчина с непропорционально длинными конечностями и пальцами, развернулся к своему компьютеру и быстро-быстро забарабанил по клавиатуре. Вокруг него было ещё несколько мониторов и клавиатур, на которые он изредка отвлекался, набирая текст одновременно на двух машинах. В такие моменты он напоминал паука, и Симметра могла долго любоваться за его четкими отлаженными движениями, движениями человека всю жизнь работающего над текстом, ставшего его богом и создателем. Из-под «пера» редактора сошло столько новостей и пропагандистских сюжетов что без него «Вишкар» не добилась бы и половины своего успеха. В этот раз он тоже не подкачал, собрав данные оперативно и сварганив убедительную, целостную историю.  — Готово мэм. Мне транслировать это? — Его голос был сух и безэмоционален, и принадлежал скорее не ему, а человеку непомерно уставшему от жизни.  — Да. Сделай это сейчас! — Глаза Симметры сияли и она обратила свой взор на экран. Тот вдруг почернел, а потом по всем его секторам запустилась заставка мировых новостей. Камера несколько раз пролетела над планетой, выхватывая какие-то моменты из мировой жизни, и остановилась на лице ведущей (которая в этот момент сидела в соседней студии и напивалась от угрызений совести перед миром).  — И снова здравствуйте. — Поздоровалась ведущая, делая очень серьёзное лицо. — Вас приветствует Бренда Фаер, на канале «Мировые новости». Мы прерываем вещание, для того чтобы сообщить срочную новость, полученную из надежных источников в высших кругах «Вишкар». Сегодня, было завершено расследование по делу об «Женевском инциденте» и последующем разрушении швейцарского ЦБК — следствие вскрыло ужасающие факты, способные пролить свет на целую сеть террористических ячеек по всему миру! Общеизвестное движение «Возродим Овервотч» было уличено в связях с террористами и организации нападений на оппозиционно настроенные силы. В частности в передаче «Когтю» секретных документов и материалов, способных в корне изменить мировую стабильность. Честно сказать, сотрудники нашего канала шокированы этой новостью. Многие из нас помнят агентов «Овервотч» как героев, и теперь их статус под большим вопросом. Уже сейчас доказана вина нескольких агентов и доказательства полученные в ходе глубокого расследования, приводят нас к ужасающему выводу, что множество терактов и конфликтов, произошедших с момента основания «Овервотч» были искусственно взращены её же агентами! Спикер «Вишкар», уже объявила преступников в розыск и назначила награду за их головы. На их поиск пущены все возможные ресурсы и силы, в ближайшее время им будут представлены множественные обвинения в уже совершенных преступлениях перед человечеством. (на экране появились несколько лиц — Гэндзи без маски и в ней, Мэй, Уинстон и Макккри. Лицо Лены Окстон было немного в стороне). Будьте бдительны! Преступники могут оказаться среди вас! Они скрываются по всему миру, пытаясь отвести от себя внимание! Среди обвиняемых, присутствует и небезызвестная Лена Окстон, иначе именуемая Трейсер. Ранее считающаяся пропавшей без вести она была обнаружена на территории Лондона. Сегодня, сразу после обнародования результатов расследования, была предпринята попытка её ареста. Окстон оказала сопротивление и скрылась, убив шестерых служителей закона. Доказана её причастность к убийству сенатора Кейт Стюарт и убийстве доктора Ангелы Циглер! (На фоне пошла очень качественно сфабрикованная видеозапись с камер наблюдения ЦБК, где Лена лично разряжает пистолеты в Ангелу, стоящую на коленях) Ей так же представлены обвинения в поджоге, нападении на оперативников «Вишкар» и множественных нарушениях мирового порядка. (Фото Лены заняло весь экран и под ним появилась надпись РОЗЫСК-награда шесть миллионов за живую, три миллиона за голову) В настоящий момент террористка находится на свободе и разгуливает по улицам Лондона. Внимание! При обнаружении разыскиваемой, не пытайтесь самостоятельно задержать её! Она крайне непредсказуема и опасна! Сообщите на ближайший пост «Вишкар» или патрулю! На этом наше объявление оканчивается. С вами была Бренда Фаер, будьте бдительны…