Тирания порядка

Окстон в ужасе мотала головой, готовясь разразится безбожной руганью или ещё чем-нибудь, но осознание того что все потеряно, уже начало закрадываться в душу. Глотку словно сдавило ледяными пальцами, а сердце отчаянно колотилось, будто его уже вырвали наружу. Чтобы осмыслить произошедшее, у Лены ушло чуть больше нескольких секунд, да и куда уж больше. Вся ситуация стала предельно прозрачной и ясной: «Коготь» перехватил новость об её аресте и законсервированные агенты оперативно проявили себя, выполняя приказ пришедший сверху. Неизвестно как проникнув в конвой, они убили оперативников-патрульных и заменили их собой, совершенно легально арестовав Трейсер — предельно простая, но на удивление эффективная ловушка. Стало даже немного стыдно за такой прокол, но по крайней мере объяснялось почему её везли не в тауэр. Окстон стояла столбом и по её лицу все больше и больше расползалась гримаса ужаса, а на глазах проступили слезы. Уголки рта печально опускались вниз, показывая передние зубы, а на лбу появились глубокие складки. В груди зарождался дикий крик, но поднимаясь к горлу он превращался в плаксивый писк, напоминающий пищание мышонка. Грим, хохотавший все сильнее и сильнее, со злобы пихнул её в плечо, и девушка не устояв на подкашивающихся от страха ногах, спиной рухнула в грязь, подняв небольшой фонтан брызг. Липкая, зловонная каша моментально облепила её со всех сторон, забиваясь в раскрытый во вскрике рот и под одежду. На вкус она была отвратительна, напоминая гнилую рыбу и Окстон принялась отплевываться, руками пытаясь помочь себе встать из липких объятий. Сквозь плотные коричнево-черные комья и жижу, в которой плескались кусочки ржавчины, отдающей противным запахом рыбы, проступили капли грязной воды. Она глухо журчащими ручейками, потекла со всех сторон и через миг Лена оказалась барахтающейся в грязевом бассейне, медленно уходя на его дно. Сопротивление было бесполезно, грязь была как зыбучие пески, утягивала все сильнее и сильнее. Глина и грязь с громким чавканьем проминались под ней, а вода натекала все больше, постепенно покрывая Окстон. Она попыталась встать или хотя бы перевернуться, принимаясь сучить ногами, и дергать руками. Глина и вода принялись бурлить и пузыриться, поднимаясь вверх, словно тесто. Наручники активно мешали, а ноги увязали в глине, уходя в неё аж по щиколотку. Один кроссовок с хлюпаньем застрял в ней и после нескольких резких движений, слетел с ноги, увязая ещё дальше и заполняясь водой как небольшая тонущая лодка. Окстон застонала, ощущая как спина промокает все сильнее, а глина уже начинает затекать в брюки и попыталась сесть. Но это было неправильное движение. Глина резко просела на десяток сантиметров и Лена макнулась головой прямо в грязную, коричнево-зеленую воду, полную мелкого мусора и какого-то дерьма. Она стремительно залила собой лицо и Лена рефлекторно дернулась наверх, ловя ртом ядовитый воздух, и принимаясь кашлять как утопленник. Волосы намокли, пропитываясь влагой, а бинт на щеке зачесался и размок, выпуская наружу струйки крови, вновь пошедшей из разбереженной раны. Из разверзшейся глиняной бездны, начал подниматься омерзительный, всепроникающий запах гниющей рыбы и какой-то радиоактивной дряни. Лена громко закашлялась, продолжая пытаться сесть и макаясь в воду раз за разом. Вода затекла в нос и рот, на вкус оказавшись масляной и жирной как рассол из-под сельди, она зажгла весь рот, и десны, и пораненная щека зачесались со страшной силы. На ранках вода принялась шипеть, а попав на гланды, заставили Лену взвизгнуть от жжения. Она закашлялась, сплевывая мутную дрянь, и несколько капель попали в правый глаз, моментально начиная выжигать его. Брыкание и жалкие потуги встать лишь ещё больше ухудшали её положение, утопляя по сантиметру за раз и очень скоро, чтобы вдохнуть приходилось буквально выгибаться дугой и тянуть шею. Ранки и шелушащаяся кожа на ней вновь начали болеть и жечься. Вода затекая в них, принималась шипеть и испаряться. Лена принялась кричать, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание гогочущих террористов. Тонуть в глине, под слоем радиоактивного дерьма, очень не хотелось, впрочем, неизвестно, может это будет лучше, чем-то что заготовили для неё в «Когте». Похоже её панически крики и брызги от ног, летящие во все стороны, на конец дошли до скудного мозга Грима. Но тот вместо помощи, заржал ещё сильнее, аж до слез, проступающих на слегка смуглых веках, и начал тихонько подвывать своим низким рокочущим голосом. Этот звук делал его ещё больше похожим на собаку, поймавшую любимую игрушку после долгой игры и теперь треплющую её в зубах. Но на конец, когда Лена уже окончательно ушла под воду и на её непрозрачной глади, появились розоватые пузыри, он словно по команде перестал ржать, и остальные тоже замолкли. Однако, двигаться чтобы спасти тонущую в луже пленницу, никто не стал.  — Ладно, посмеялись, и хватит! Надо ещё и дела заканчивать. — Рыкнул Грим смахивая с лица слюни, текущие из уголков его тонких, слегка искусанных губ. Он грузно, звеня всем тем железом что было на него навешено, нагнулся и немного пошарив рукой под водой, схватил Лену за руку, моментально вытаскивая её на поверхность. Девушка, вся мокрая и грязная, принялась громко кашлять, и жадно ловить ртом воздух, комично шлепая при этом губами. Легкие и всю кожу лица жгло, во рту все чесалось, хотелось чихать выть, и кусаться. К потокам воды, текущей с её грязных волос, добавились ещё и капельки крови. Грим небрежно осмотрел девушку, но найдя её вид удовлетворительным, жестом подозвал из толпы двух наиболее крупных бойцов, из-за обвеса неприятно напоминающих человекоподобных, боевых омников. Грим грубо пихнул им кашляющую англичанку и строго приказал: Тащите на второй ярус, в бывший холодильник. Крепко привяжите, смотрите, чтобы не сбежала, лучше даже шоковыми лесками. Да, и ещё, смотрите, сильно её не кантуйте — Вдова жаждет видеть Кокстон более-менее целой… Террористы внимательно слушавшие шефа, что-понимающе захрюкали сквозь репродукторы своих шлемов. Они напоминали каски спецназа из двадцатого века, и лишь множество неприкрытых кабелей и интегрированный противогаз с ярко-красными, подсвеченными линзами, выдавали в них современные технологии. Засуетившись и закинув оружие за спины, к ранцам с боеприпасами и всяким хламом, и одним движением подхватили девушку под локти, больно зажимая их, и поплелись куда-то вперед. Лена тихо зашипела, как кошка которой отдавили хвост, но по настоящему сопротивляться уже просто не могла — сил не осталось — да и стоило ли? Она чувствовала себя окончательно сломанной, униженной и разбитой, а в голове не было ни единой хорошей мысли, все сплошь про суицид, и те пытки которым её подвергнет Вдова. Наверняка она уже сидит в пункте назначения, и четкими, отмеренными движениями точит свои обожаемые инструменты для пыток. И конечно же среди них есть тонкое, но очень длинное лезвие для снятия кожи — такое острое и слегка волнистое, оно легко входит под нее, срезая лишь несколько слоев, как раз чтобы добраться до болезненных зон. Интересно, что она скажет увидев что личико её жертвы повреждено? Впадет в ярость и замочит всех виновных, или как обычно совершенно никак не отреагирует на происходящее. Наверное все же попытается сделать из оставшегося маску, и будет долго и очень аккуратно снимать кожу с черепа Лены. Для начала она зафиксирует её, скорее всего привяжет к койке, а голову зажмет тисками, или ещё чем-нибудь в этом стиле. А потом, проверив больно-ли девушке, приступит к своей задаче. Нож будет медленно двигаться, выполняя плавные, мастерские движения натренированной руки хозяйки, а Лена будет выть и дергаться от невыносимой боли. Вдова начнет с краев лица — шеи, краев скул и конечно лба, сделает несколько надрезов, специально поглубже, чтобы причинить максимум страданий, а потом пойдет к центру. Она будто чистит апельсин, стараясь не порвать кожуру, оставить её единым шматом. Кровь гранатово-алыми потоками брызжет во все стороны, заливая невидимую комнату, тонкие слои кожи тянутся друг за другом, оголяя блестящие, поврежденные струны лицевых мышц. Они натянуты до предела, истекают кровью, а нервы «воют» от переполняющих тело ощущений. Нож невольно соскальзывает и повреждает парочку, вызывая у жертвы очередные немые вопли, ведь её голова тщательно зафиксирована, а рот забит какой-то зловонной мокрой тряпкой, от которой спирает дыхание. Нож начинает c тихим скребущим звуком ходить по лбу, отсоединяя кожу вместе с плотью и задевая лезвием череп — Вдова специально выскабливает эту часть головы, не хочет оставить даже краешка кожи — переходит в вискам, и надрезает височные участки, на всякий случай прорезая аж до височной кости. Вот, теперь когда эффект натяжения исчез, и вся кожа немного стянулась, лезвие издавая тихий скрип, перебирается на щеки, повторяя своими движениями очертания скул, оголяет зубы и залитые кровью десна. Жертва дергается, воет сквозь зубы и почти сипит от прикладываемых сил. Вдова зловеще, кинематографично смеется, и запрокидывает голову, тыча пальцем в оголенные мышцы. Происходящее доставляет ей удовольствие и она продолжает свое черное дело, пока все лицо Окстон не станет висеть буквально на паре жалких лоскутов кожи, например губ, едва уцепляющихся за подбородок, и век. Тогда она осторожно возьмет края уже срезанного лица, и выдержав зловещую театральную паузу, рывком, сорвет оставшееся… И это ещё не самое страшное… Вдруг она чего доброго решит сделать из Лены чучело и поставить в своей комнате? В качестве вешалки, или мишени для метания ножей, неважно, факт в том, что резать она будет по живому телу… Как уже говорилось, у Лены великолепное, живое воображение, способное рисовать просто потрясающие вещи. Из-за него она могла часами витать в другой галактике, или не спать по нескольку дней после фильма ужасов, видя в каждом табурете огромных монстров, или бандитов, подкрадывающихся к ней. В этот раз оно опять сыграло очень плохую службу, и вся эта картина предстала перед её глазами во всех своих кровавых деталях и чавкающих подробностях, вплоть до блеска света на полупрозрачной влаге мышц. Даже представляемая боль, ощущаемым пламенем побежала по ногам и рукам, плавно переселяясь на ещё мокрое лицо. Лена очень жалобно захныкала, и на глазах показались слезы, принимающиеся шипеть от контакта с кислотной водой. Ей стало так жалко себя, что грудь буквально разрывалась, её тянуло в разные стороны со страшной силой, хотелось икать, кричать, и вопить, но язык словно прилип к внезапно похолодевшему небу, а бессилие каленым железом жгло виски. Ей не хотелось умирать. Не сейчас. Не при таких условиях. У людей есть потрясающая особенность — совершенно никак не реагировать на смерть своих собратьев, и дико вопить когда она угрожает тебе лично. Для Лены, это было особенно актуально. Смерть была для Окстон чем-то эфемерным и не очень существенным, как назойливая муха застрявшая в комнате и не способная вылететь в форточку. Иными словами она в принципе плохо понимала что такое смерть, во всяком случае с моральной стороны вопроса. Будучи единственной на свете повелительницей времени, живущей вечно (предположительно, но по расчетам Уинстона, если Лена будет регулярно откатывать время, или хотя бы просто пользоваться акселератором, то её жизненный цикл растянется до каких-то совершенно невозможных цифр) и контролирующий все вокруг, она невольно перестала осознавать себя человеком — таким же смертным, и слабым, как и прочие. Пока для жалких смертных шли секунды, для неё могли пройти дни, или даже годы, особенно если она заигрывалась с акселератором, и начинала терять ощущение времени. Лена жила совершенно беззаботно, и относилась к собственному здоровью пренебрежительно, представляя что умрет когда-нибудь — очень нескоро и считала что это будет целым грандиозным событием. Хотя, где-то в глубине души лелеяла надежду что она все же совершенно бессмертна и её смерть не наступит. И вот теперь, когда костлявая возжелала схватить её за ягодицы своими ледяными пальцами, это сказалось на ней в полную силу. Ужас от осознания близкой и невероятно болезненной кончины, когда ещё столько в её жизни ещё не сделано, и неопробовано, заполнил собой все мысли, черной тенью загородив те немногие что ещё помогали ей здраво мыслить. Девушку мелко затрясло, сдавленные стоны и стенания вырывались из рта, а глаза в ужасе пялились в землю перед собой. Она сжимала и разжимала ледяные от страха руки, а ранки на теле начали кровоточить. Но как известно, пустыми страхами делу не помочь, а лишь ухудшить его положение. И Лена парализованная ужасом, безвольно повисла на руках пленителей… Люди Грима, не особенно церемонясь, волокли её вперед, и ноги девушки (кроссовок все же слетел с одной из них, и так и остался лежать в грязи, медленно исчезая под слоем воды) тащились по глине, оставляя за собой мокрые, глубокие борозды. Нога без кроссовка испытывала страшный дискомфорт, ударяясь об все мелкие камешки, и цепляясь за ржавые кусочки металла. На фоне всего происходящего, это казалось совершенно несущественным, и лишь спустя пару мгновений Окстон попыталась что-то предпринять. Лена с тихим скулежом попыталась подтянуть её, как цапля, но легкий удар по шее, разубедил её в правильности действий. Её быстренько протащили через плотный строй террористов, каждый из которых не преминул харкнуть в её сторону, или кинуть какой-нибудь ком грязи, (а один даже пнул под колено, больной ноги, вызвав комичный писк, со стороны жертвы) и уволокли в хитросплетение из гниющих, и ржавеющих грузовозов. Двигаясь по направлению к главному корпусу завода они, по совершенно непонятным причинам, прошил мимо прямой дороги, предпочтя углубиться в машины, и у Окстон возникла паническая мысль что солдаты не выполнят приказ, и просто пришьют её где-то здесь. Но этого не произошло, и уже через несколько секунд, Лена потеряла из виду, фигуру Грима, начавшего что-то активно наговаривать на ручной коммуникатор… Теперь её волокли сквозь старую парковку или временную свалку техники, более точно определить назначение сего места было сложно. Повсюду были машины и старые морские контейнеры, сложенные башенками или пирамидками. Среди них были как откровенные развалины, не пригодные даже для металлолома, так и вполне целые технички. Парочка была перевернута на бок и на них расположились террористы со снайперскими винтовками. Лене показалось очень странным что они даже не глянули в её сторону, и сами выглядели несколько странно. Одетые в облегающие и выглядящие тесными комбинезоны, поверх которых расположились тонкие пластины из кевлара. В районе шеи они превращались в легкие наплечники, стянутые ремнями, а на головах были такие же тесные шлемы, напомнившие Лене латексные маски из секс-шопа — такие узкие, лупоглазые. Больше она разглядеть не успела. Тычок пальца в горло заставил её с хрипом опустить голову и глядеть в землю. Под ногами продолжала хлюпать жирная грязь полная мелких рыбьих костей, и ржавых консервных банок, только в неё ещё добавился пластик, и острые куски стекла… Она натекала сюда со всех сторон: с небольших холмиков, из-под заборов, с крыш припаркованных машин и просто из дыр в асфальте, который как оказалось ещё не целиком исчез здесь. И почему-то эта пакость вызывала ассоциацию с непомерно жидким навозом — такой же вонючий и мерзкий, а ведь Лена в нем ещё и знатно извалялась и теперь смердела не хуже чем все вокруг. На пути попалась кучка крупных кусков стекла и острой проволоки. Несколько из них зацепились за носок, уже и так превратившийся в грязную тряпку, и у Трейсер возникло серьёзное опасение, что ступня может быть изрезана на ремешки. Хотя, учитывая то что с ней сделает Вдова, и количество радиоактивных железок вокруг неё, пара порезов, будет последним что станет её волновать, особенно когда начнется лучевая болезнь. А железа вокруг было много и все оно прямо сияло от переполняющих её радиоактивных частиц. Повсюду лежали горы зеленого пепла, а в воздухе висели удушливые запахи только испарившейся кислоты, поднимающейся от земли в виде полупрозрачного зеленого тумана. Вдыхать его было смертельным делом, но выбора не было — Грим забрал её респиратор. Губы девушки почти моментально высохли и покрылись тонким слоем непонятного белого порошка, неприятно жгущего кожу и принимающигеося шипеть, когда она смачивала его языком. В какой-то момент, вместо сложновато-кислого привкуса, она ощутила кровь, и поняла что все губы потрескались, а сухость медленно переползает в глотку, делая дыхание сухим, и свистящим. Рана на щеке, чисто по ощущениям, опять начинала раскрываться и зубы Лены заскрипели от того насколько сильно она сжала челюсти. Если вскоре её не затащат в помещение, то она умрет — просто задохнется от испарений кислоты. А помещением пока и не пахло. Террористы продолжали тащить Лену сквозь парковку, по пути совершенно не стесняясь лапать её за все что попадалось под руки и в полный голос оценивать ту или иную часть тела, порой переходя все рамки здравого смысла и приличия. От некоторых фраз и предложений, на щеки девушки выливались тонны румянца и стыдливой красноты — ей страшно хотелось вырваться и надавать этой зловредной парочке. Но террористы не давали ей такой возможности, внимательно следя за пленницей и ведя её только им одним известным путям и маршрутам. Они обходили огромные лужи кислоты, громко шипящей на грязи, перелезали через перевернутые фуры, внутри которых что-то зловеще скреблось, и вновь исчезали среди машин. Создавалось нехорошее, гнетущее впечатление, что конвой движется кругами или по бесконечному маршруту, но это была просто очень большая парковка. Как вскоре Лена поняла, это был самый настоящий лабиринт, а двор завода, отнюдь не такой маленький каким казался на первый взгляд. Похоже раньше это было очень большое, серьёзное предприятие, производящее рыбные консервы или что-то вроде них. Почти все свободное пространство было забито различной техникой для перевозки тяжелых и габаритных грузов — массивные, похожие на белуг грузовозы на антигравитационных подушках, длинные колесные фуры и прицепы к ним, пришедшие прямиком из начала двадцать первого века, и даже небольшие, четырехосные грузовички, с натянутыми на них капонирами, громоздились здесь повсюду, грязные и забытые. Наверняка ни один из них уже не поедет, и никогда не заведется, а грузы, до сих пор лежащие в прицепах, навеки останутся гнить. Что характерно, здесь не было ни одной современной машины, вроде грузовиков «Вишкар» или «Лумерико», лишь старая, неубиваемая классика, столь обожаемая дальнобойщиками всей Европы. Массивные, неизменно колесно-гусеничные «немцы» с их приятной угловатостью корпуса, изящные, обтекаемые «французы» и конечно же брутальные, но при этом страшно помпезные «американцы», всем своим видом показывающие что даже несколько десятилетий под кислотой им ни по чем. А где-то в центре, Лена успела разглядеть величественную тушу портового грузовоза, предназначенного для перевозки морских контейнеров — похоже он был центром всей этой конструкции, построенной здесь случайно, или по чьему-то невероятно хитрому плану. Последнее казалось более реальным, уж больно все проходы меж машин напоминали искусственные, а развилки, казались просто невозможными. Стоя невероятно плотно и под самыми невероятными углами, они образовывали самый настоящий лабиринт, выйти из которого без карты будет по меньшей мере затруднительно. Рифленые борта с полустершейся рекламой, кузова и прогнившие насквозь корпуса длиннющих транспортеров-гусениц, образовывали высокие стены, почти закрывающие собой грязно-серо-зеленое небо. По ним постоянно текла какая-то маслянистая, поблескивающая от жира жидкость, полная частичек пепла, и черных углеродных кристалликов, дробно стучащих по всем металлическим поверхностям вокруг. Поверх некоторых частей проходов, лежали изодранные в клочья куски брезента или металла, а один раз, когда Окстон протаскивали между двумя старыми грузовозами, в качестве крыши выступал развороченный морской контейнер. С него капало, а сквозь дыры лилась настоящая река из масла, и террористы словно нарочно, пихнули девушку под самые сильные струи. В проходах часто встречались горы мусора — старых консервных банок, превратившихся в гору ржавого хлама, выпотрошенной электроники или шин, которые от кислоты стали единым целым, и источали умопомрачительный аромат плавящейся резины. Всяческая проволока и тряпки образовали плохо проходимые завалы, куски металла и целые кресла, вырванные с «корнем» загораживали многие проходы. Как бы все ни было это было невероятно печальное и меланхоличное зрелище, почему-то привлекшее внимание Лены. Машины недвижимо стояли тут с самого омнического кризиса, если не раньше и совершенно потерялись во времени. Многие из них уже начали уходить под глину, увязая по самое днище или подножку водителя, другие сгорели во время войны и их черные, обгорелые останки, напоминающие скелеты громадных рыб, образовывали настоящие заросли. С них пластами слезала краска и целые куски металла, а лобовые стекла были покрыты наслоениями пепла. Фуры, стоящие рядами, были разграблены и их прицепы были сиротливо распахнуты, демонстрируя мокрое, заполненное гниющими коробками нутро. Все пригодные детали из них давно вытащили, и некоторые машины стояли с распахнутыми капотами. Большая часть техники была нещадно пожрана ржавчиной, огромными грязно-бурыми пятнами расползающейся по металлу, от чего все вокруг казалось каким-то больным и заразным. Кислота шипела на всех ровных поверхностях, медленно испаряясь и прожигая металл, а корпуса машин, стоящих под открытым небом, оплавились и потекли как сыр на сковороде. Крыши исказились, двери перекосило, а кабины сплющивались. Все это выглядело настолько сюрреалистично, что в купе с зеленым небом, казалось картиной сюрреалиста. А конвой все шел и шел, пролезая через узкие проходы и подныривая под низкие приоткрытые двери. Пару раз они проходили сквозь опустевшие, отсыревшие грузовые отсеки и кабины, а пару раз пришлось обходить между кислотных луж. Одна из них была особенно гадостной и глубокой. Широкое, зеленое море оглушительно шипящее когда в них в очередной раз падали кристаллики, раскинулось между двух грузовиков, съехавшихся в один. Зеленая поверхность была покрыта большими пузырями, то и дело лопающимися от напряжения. Во все стороны летели шипящие брызги. Прямо на глазах одна такая капля, попав на стенку грузовика, с хлопком проплавила в ней сквозную дыру. По середине лежала металлическая шпала, изъеденная коррозией и отнюдь не выглядящая надежно. «Когтевцы» потолкались, что-то обсуждая, а потом недолго думая толкнули Окстон вперед. — Грохнется так не жалко… — Буркнул один подталкивая Лену стволом карабина и едва не скидывая её в кислоту. — Ну, давай, пошла! Активней!  — Мамаше своей так прикрикивать будешь… — Зашипела Лена, решив что хуже ей уже не будет, а значит можно невозбранно борзеть. Она осторожно пошла по рельсе, стараясь как можно быстрее наступать на голую ногу. Это было наикомичнейшее зрелище — девушка со скованными за спиной руками, скачет на одной ноге по теплой, изъеденной кислотой рельсе. Пару раз она едва не рухнула спиной в лужу, и лишь чудом ей удалось устоять. На самом деле, как бы она ни старалась показать что ей не страшно, на самом деле она просто в ужасе. Где-то на середине дороги, она уже вся вспотела, и капли пота текли по спине, принимаясь щекотаться, и чесаться, а у самого конца, когда оставалось меньше шага, рельса странно дернулась и Окстон с криком рухнула лицом вперед. Руки, дернули наручники и те неверно восприняв намерения, шарахнули Лену током. Позади раздался хохот — это террористы смеха ради толкнули рельсу, а сами совершенно не стесняясь пошли по кислоте. Отряхнувшись и подняв пленницу, они пошли дальше, по прежнему продолжая подкалывать её, и тихонько издеваться… …Спустя несколько долгих минут, кажущихся Лене долгими мучительными часами, впереди, над машинами вновь показались грязные крыши главного заводского цеха. Только теперь на нм стояли двое снайперов, глядящих на Лену через красные зрачки снайперских прицелов. Конвой провел Лену через несколько импровизированных туннелей, огибая большущие навалы из искаженных кислотой кресел и прошел сквозь разломанный морской контейнер, попутно распинывая куски ящиков на полу. На самом деле вокруг валялось много всякого хлама, только толку от него никакого. Разодранные кресла из которых торчали пружины и заплесневелые куски утеплителя, разбитые куски ящиков и даже пара сейфов, похоже выломанных из пола. Оказавшись на небольшом перекрестке, в центре которого лежал перевернутый грузовичок, они свернули влево, перелезая через выломанную дверцу грузовоза и вышли к более широкой «улице». Вдоль её левой стены, возвышающейся над головами бойцов на добрые три метра, стояли фуры разной степени целостности. Две из них были вскрыты и на грязь вываливалась невообразимых размеров гора консервов. Старые проржавевшие банки с острыми краями, покрывала густая зелено-желтая плесень, в которой Лена с отвращением признала уже знакомую «жопку» лишившую её части лица. В воздухе, помимо вони гниющего мусора и какой-то дряни, ярко смердело китовым жиром и загнивающей ворванью. От запаха девушка закашлялась и вместе с воздухом из легких вырвались несколько капель крови и кусочков губ. Как можно быстрее пройдя мимо плесени и пробравшись через навал из разбитых металлических цинков, забитых ещё целыми консервами, они свернули на последнюю дорогу… В её конце, за навалом из двух грузовозов, с приоткрытыми пандусами, виднелись разгрузочные ворота завода… …Пройдя сквозь один из грузововзов, забитый ржавыми консервами, конвой выперся на небольшой чистый от грязи пустырь, со всех сторон окруженный мусорными баками, переполненными мусором. Рядом с ними стояли оплавленные фонарные столбы и остатки древних металлических заборчиков. Лена спрыгнула с пандуса грузовоза, и на несколько секунд остановилась перевести дух. Ей было уже очень нехорошо, кислота изрядно разъела губы, и из них сочилась кровь, а кожа на лице высохла, и принялась потихоньку трескаться, и шелушиться. Окстон кашлянула, избавляясь от капель крови, текущих по горлу, и смерила завод недовольным взглядом. Вблизи он ей категорически не понравился оказавшись ещё гаже и страшнее чем издалека. Стены были из темно-коричневого кирпича, от времени стершегося и растрескавшегося до состояния печенья. По ним бежали широкие, разветвляющиеся трещины, местами образующие внушительных размеров дыры и сколы, оголяющие внутренние коммуникации стены. Под выглядывающим наружу козырьком металлической крыши, с которой вниз плотным потоком сыпались черные кристаллики, расположились массивные короба промышленных кондиционеров. Их ржавые лопасти лениво вертелись, выпуская наружу бледный серый пар. Последний кондиционер висел держась всего на паре толстых кабелей, уходящих в стену, а трещина, подползающая к этой части стены, говорила что висеть ему осталось недолго. Об этом же говорили два расколоченных кондиционера, лежащих на земле в горе битого кирпича и остатков вентиляционных коробов. Трещины окружающие кондиционеры, и уходящие под скошенный конек крыши, были заполнены разрастающимся во все стороны светящимся мхом, от которого вниз текла бледно-зеленая слизь, шипящая от кислоты. Она же капала через стоки для фреона, а центральный кондиционер столь плотно порос плесенью и мхом, что уже напоминал старый кусок бревна. Слизь стекала с его лопастей и крупными каплями падал вниз. Затекая на грязные, почти черные от копоти стекла расположенные на третьем этаже, она принималась пузыриться, и медленно затвердевать, превращаясь в отвратительного вида полупрозрачные сопли. У первого этажа, судя по небольшим подвальным окнам, выглядывающим из-под грязного, щербатого асфальта, заглубленного в землю, расположилась большая бетонная площадка, для разгрузки фур. Бандиты использовали её в качестве небольшой беседки и даже возвели навес, защищающий её от кислоты, и слизи. Под прикрытием этого навеса, состоящего из нескольких металлических листов, расположились парочка старых ржавых погрузчиков, а поддоны на их «вилках» выполняли роль стола. Они были завалены дымящимися окурками и бутылками от спиртного, стоящими среди вскрытых консервных банок. Но не тех что валялись тут повсюду, а новеньких, блестящих от масла. Чуть ниже, у поддонов, стояли раскладные стулья и черная, опаленная бочка, пованивающая гарью. К ней были прислонены три больших доски и пакет со старыми, ещё бумажными книгами, очевидно идущими на растопку. Сейчас, около бочки под прикрытием остатков металлического ящика, сидел один террорист, роющийся в одном из пакетов с книгами. Он тщательно осматривал каждый экземпляр, и пролистывая пару страниц, клал обратно. Несколько книг он отложил в сторону и для верности положил сверху свой гаусс-пистолет, искрящий неисправным блоком катушек. Кроме него, рядом на специальных сошках покоилась изящная снайперская винтовка. И это была далеко не чета тем что были в лапах остальных снайперов «Когтя». Её длинное, изящное ложе, поблескивало вороненым металлом, а длинный ствол, увенчанный массивным дульным тормозом, больше похожим на огромный, угловатый кирпич, был затянут в маскировочную сеть. Если сравнивать эту винтовку с музыкальным инструментом, то она непременно была скрипкой — инструментом истинного мастера, на её фоне обычные винтовки были рзадолдбанными баянами. На мгновение Лене показалось, что прицел винтовки, самостоятельно вертится, задерживаясь на всем что движется. Террористы о чем-то недобро переговариваясь прошли через двор, подталкивая грязную Лену перед собой. Террорист, роющийся в книгах, заслышав шаги, резко обернулся, протягивая руки к винтовке. На его скошенном назад шлеме с черным визором на все лицо, высветилось перекрестье прицела, принявшееся скакать по конвоирам. На миг задержавшись на Лене, прицел погас, и боец встал, отряхивая ладони об черный бронекостюм, со вставными кевларовыми пластинами.  — О, а вот и наш господин снайпер… — С откровенным презрением, прошипел один из террористов, демонстративно приподнимая ладони. — Нашли себе что-нибудь почитать? Или там и вправду только на растопку, о великий боярин?  — В отличие от вас я хотя-бы умею читать, и понимаю ценность книг. — Голос снайпера был звонким и трескучим как электрический разряд, ударяющий в дерево. В нем четко читалось отвращение. — И отвечая на вопрос, да, нашел, тут есть пара томиков Джека Лондона, госпожа будет довольна… Снайпер развернулся к Лене и та злобно сощурила глаза, демонстрируя что не боится, хотя сама была готова обделаться от ужаса.  — Да. Хорошо, я отведу её к ней. — Снайпер протянул руку к плечу англичанки, но один из террористов схватил его за запястье.  — Эй! Это наша добыча! — Гаркнул он, отталкивая соперника в торону. — Нам поручили мы и доставим! А то будет как всегда, мы всю работу делаем, а вы белоручки, всю награду получаете! Снайпер легким, почти танцевальным движением, распрямил плечи, моментально становясь несколько выше, и вздохнул, издавая странный присвист. Визор на его лице загудел, подсветка шлема по краям контактного ободка, активировалась и пуленепробиваемое, ячеистое стекло, засветилось ярко-красным. Несколько тонких лучиков устремились к людям вокруг, и на телах боевиков появилось несколько голографических отметок в виде мишеней.  — Эй! Какого дьявола?! — Боевики опасливо отскочили в сторону, но метки моментально перескочили вслед за ними, словно особенно надоедливая мошкара, по прежнему вися на точках наиболее уязвимых для ножа. В дополнение к ним, на телах ещё и подсветилось сердце и создавалось впечатление, что Лена видит врагов насквозь. Второй боевик, тот что тыкал англичанке в спину, вскинул оружие, нацеливаясь снайперу прямо в лицо, и решительно потребовал: Убери свое голографическое дерьмо! Но тот даже не пошевелился. Казалось бойца вообще не смущает нацеленный прямо в лоб ствол лазерного карабина. Вместо того чтобы спустить напряжение, он лишь усилил его, осторожно шагнув вперед. Его движения были плавны и совершенно неестественный, будто внутри костюма был не человек из плоти и крови, а газ. Это неприятно напомнило движение Вдовы, идущей по самому краешку крыши небоскреба. Кто-кто, а Лена отлично знала как убийца ходит, и могла с уверенностью сказать, этот парень учился у мастера. — Ребятки, вам ведь не нужны проблемы? — Чинно-спокойно спросил снайпер, и на его перчатках появились тонкие, черные лезвия, с волнообразной кромкой и оканчивающиеся небольшими заточенными крючьями. Такими когтями очень удобно резать глотки, и использовать их в качестве альпинистского снаряжения, однако первое казалось более правдоподобным. Снайпер немного отставил ногу назад, и вытянул левую руку вдоль тела, слегка приподнимая её в локте. Поза была слегка комичной, но на самом деле невероятно опасной, и похоже, снайпер намеревался преподать боевикам небольшой урок вежливости. Не сказать чтобы он был крупным или особенно страшным, но террористы отшатнулись ещё чуть дальше. От снайпера буквально исходила молчаливая угроза, зависающая в воздухе невидимым, серым облаком. Даже Лене стало очень не по себе, она ощутила как по спине стекает ледяной пол, а ноги принимаются дрожать, а ведь её калечить не собирались, во всяком случае пока. — Постараюсь не убивать и особенно не калечить, но кастрирую точно… — Угрожающе прошептал боец. Он поднял руки на уровень груди и демонстративно провел лезвиями по собственному бронекостюму. Раздавшийся лязг и шорох, похоже не впечатлил террористов, и те продолжили целится в своего соперника. Напряжение повисшее в воздухе было запредельным — пальцы террористов дрожали на спусковых крючках, да и самих их едва заметно трясло, а вот снайпер был совершенно не читаем. Непрозрачный визор лишал всех возможности оценить его намерения, и это ещё больше нагнетало обстановку. Постов в таком положении где-то с минуту, но не добившись решительно никакого результата, он перешел к более активным действиям. Снайпер шагнул вперед, и боевики испуганно шарахнулись назад, едва не падая с бетонной площадки. Он спокойно положил одну из рук Лене на плечо и мягко, но достаточно сильно, потянул под навес. Девушка подчинилась, и снайпер несомненно довольный собой, погрозил боевикам пальцем, увенчанным длинным, вороненым когтем. — А теперь валите отсюда, малыши, пока Вдова не вылезла из совей паутины, и не нашлепала вам по задницам… Боевики потоптались-потоптались, но делать особенно нечего, пришлось уходить по добру по здоровью, и уже через несколько секунд они скрылись в тени стен. Снайпер ещё немного постоял, а потом развернулся на каблуках своих укрепленных, сапог. Он взял свою винтовку и повесив себе за спину, перекидывая ремень через левое плечо, повел Лену в глубь навеса. Там за несколькими массивными ящиками, внутри которых лежали какие-то ржавые металлические цилиндры (заготовки под консервы), обернутые в промасленные тряпки, обнаружилась массивная раздвижная дверь. Она выглядела настолько старой и заржавевшей, что вообще не факт что откроется. Зубья, соединяющие створки, давно въелись друг в друга, и между ними образовался толстый слой ржавчины. Однако, фонарь под красным стеклом, расположенный над дверью, мягко мерцал красным. Под ним светилась надпись — «не входить когда горит красный». Либо Снайпер не любил соблюдать технику безопасности (хотя, какая ТБ в «Когте»?) либо это предупреждение было написано для отвода любопытных глаз бомжей, водящихся в портовом районе в количестве равном количеству крыс во всей Англии. Во всяком случае снайпера это предупреждение не взволновало, он вальяжно прислонившись к стене, постучал костяшками пальцев по створкам, целясь ими между двух больших заклепок у левой створки. Дверь отдалась глухим звоном, слегка напоминающим удар гонга или падение пары-тройки кастрюль. На усыпанный окурками пол, подобно сухим листьям, упала пара угловатых, хрустящих кусочков ржавчины. Снайпер едва заметно наклонил голову, следя за ними, а потом спокойно прислонился к стене, совершенно не замечая как мох, просеивающийся сквозь кирпичи, начинает испускать свою шипящую слизь. Несколько долгих секунд была полнейшая тишина, прерываемая лишь тихим стуком по навесу, а потом из корпуса послышался тихий лязг. Он потихоньку становился громче, и сквозь невидимые щели под дверью, проступил легкий призрачно-красный свет, напоминающий огонь. По двери постучали изнутри, и створка с оглушительным, просто безбожным скрежетом, напоминающим треск разрываемого на части металла, одна из створок поползла влево. Ржавчина сыпалась с неё градом обдавая землю, а верхняя кромка створки, скребла по кирпичам, выскребая мелкое кирпичное крошево, и все здание как-то нехорошо задрожало. Сквозь открывающуюся щель, с едва слышным шипением, вырвался столб бледно-красного пара. Он медленно, словно болотный туман, стелился по грязной земле и вместе с ним из логова «Когтя» вырвалась омерзительная вонь гниющей рыбы, вперемешку с ароматом перегретого жира. Сквозь его медленно рассасывающиеся слои, проступили подсвеченные красным, черты ещё двоих снайперов, одетых абсолютно так же как и первый. На подобном фоне, они выглядели как два демона, вылезающие из самой преисподней в сопровождении языков пламени. Они совершенно спокойно оглядели Лену и взяв её за плечи, без всяких прелюдий втолкнули в здание… (Саундтрек Sabled Sun — Deep Within) …Толчок был достаточно силен и девушка чисто по инерции и чтобы не упасть, прошагала ещё десяток размашистых, неуклюжих шагов, и затормозила лишь больно врезавшись грудью в какой-то бетонный отбойник. Воздух немного вышибло из легких, и девушка притормозила, распластавшись на бетонном блоке грудью. Ей потребовалось несколько секунд чтобы прийти в себя, в конце-концов её уже столько раз за сегодня били, унижали и колотили, что ей было уже на все насрать. «Так, и куда это меня притащили?» — Подумала она, распрямляясь, и оглядываясь на своих конвоиров. Снайперы стояли около двери и что-то увлеченно обсуждали, казалось совершенно позабыв об пленные. Спасительные створки двери закрылись на половину, и пар, валом идущий из глубины помещения, стремился вырваться наружу, просачиваясь между стоящими. «Бежать сейчас? Просочиться между ними и слинять?» — Подумала Лена, сплевывая кислую слюну, от вдыхаемой химии ставшую неприятно-зеленой. — «Нет, не успею, схватят и опять изобьют, да и куда я побегу? К посту „Вишкар“? Со скованными руками? Да, далеко я блин убегу… Суки… Вот так всегда! Когда я нужна своим друзьям, так лети хоть через весь мир, опасности, лед и пламя, а когда я в беде, никакая макака даже не почешется!!! А я ведь умереть могу! Да-да-да Уинстон! Ты слышишь?! Я тут подыхаю!!! Грязное ты человекоподобное!!! » — Лена обиженно надула потрескавшиеся губы и из уголка рта потекла струйка крови. Что сказать, она была в дерьмовой ситуации, и без помощи от сюда не выберется, во всяком случае целой… «Может спрятаться здесь пока они не смотрят? Ну и чего я добьюсь?» — Лена сжала челюсти и часто-часто заморгала, на воспаленных глаза появились слезинки. Она как никогда осознала собственную беспомощность и полную бесполезность, видимо она уже не та Трейсер, бесшабашная сорвиголова, способная абсолютно на все. Теперь она лишь слабая Лена Окстон, с огромной гноящейся дырой в груди и скованными за спиной руками. Девушка выдохнула, у неё не оставалось выбора, кроме как сидеть и ждать когда её потащат дальше… Чтобы развеять свое предельно мрачное состояние заинтересованно замотала головой, изучая окружавшее её пространство. Как всегда и бывало, любопытство опять пересилило страх, и огромные Ленины глаза принялись изучать окружение. Она оказалась в довольно большом, плохо освещенном помещении, напоминающем излишне широкий ангар. Его кирпичные стены, украшенные пучками старых кабелей, висящих на ржавых скобах и истлевшими агитационными плакатами, возвышались над головой Лены, на добрые двадцать, если не тридцать метров, и выглядели крайне ненадежными. Кирпич был стар и немощен, все покрыто трещинами сквозь которые внутрь пер все тот же источающий кислоту мох. Примерно на половине высоты, раскинулись решетчатые мостки, ведущие в различные части фабрики. Идя вдоль стен, они охватывали помещение и позволяли сверху заглянуть в кузов грузовика, или не спускаясь пройти над уже размещенными грузами. От них вниз шли несколько лестниц и рамп, на одной из которых покоилась ржавая тележка. Да и сами мостки видали лучшего, их некогда блестящий металл стал темно-бурым, перила рассыпались прямо на глазах, а на поддерживающих колоннах, стоящих через каждые десять метров, уже рос мох. Потолок был не намного лучше — Лена едва могла его разглядеть сквозь клубящуюся вверху темноту, но все же поняла что он сложен из длинных бетонных плит, перекрытых широкими ребрами жесткости. С них, на толстых, оплетенных металлом тросах и проводах, свисали выключенные прямоугольные лампы. Между ними раскинулся самый настоящий рай для пауков, чем они и воспользовались. Плотные, почти не проницаемые полотнища паутины мягко колыхались на неизвестно откуда берущемся сквозняке, и издавали громкий шорох. С её основного массива, вниз свешивались редкие, клейкие нити, раскачивающиеся и цепляющиеся за все подряд. Они видимо служили для пауков соединяющей магистралью между полом и потолком. «А может и как сигнализация» — Подумала Лена, замечая в паутине несколько коконов, подозрительно напоминающих людей. И тут Окстон издала тихий, сдавленный писк ужаса и отвращения. Рядом с одним из них она заметила тело одного из поселившхся тут монстров — жирный черный паук, размером с добрую собаку, панцирной тенью сидел в самом центре паутины. Под его весом она едва заметно натянулась, и провисла, но чудовище не обращало на это внимания, продолжая глядеть вниз. Лена испуганно подняла голову, отчетливо представляя как прямо над её головой сидит точно такая же слюнявая тварь и только, и ждет когда девушка дернет за край паутины… Но паука там не оказалось, лишь аварийная красная лампа — именно она окрашивала пар в такой оттенок. Чтож, теперь стало понятно почему фабрика заброшена — похоже когда начались радиоактивные дожди, местные пауки гиперболизировались, и начали хавать персонал. Окстон нервно содрогнулась, помещение резко перестало казаться даже относительно безопасным. Она опустила голову, больше не желая пялиться на потолок. Остальной зал не представлял собой ничего особенно интересного. Это была станция разгрузки фур и грузовозов, а потому тут присутствовала крайняя утилитарность. Бетонный блок, на который облокотилась девушка, оказался ограничителем для роботизированных погрузчиков, и грузовых отделений фур. Он отделял разгрузочную зону, от зоны хранения. Старый бетон был покрыт полустершимися рисунками по технике безопасности, и красно-белыми полосками. Через несколько метров этот блок заканчивался и начинался новый. Они плотно перерывали все пространство входа, отделяя его эдакими «уголком». Справа от него, за рядом из толстых бетонных колонн, поддерживающих потолок, виднелся ряд ржавых роботов-погрузчиков. Довольно высокие, на четырех колесных опорах и с шестью длинными «лапами» с гидравлическими захватами и «вилками», они могли поднимать нереально много. Одним словом, страшно сильные, но страшно тупые. Старенькие машинки, покрытые толстым слоем ржавчины, печально прислонились друг к другу и напоминали стайку богомолов. За ними начиналась главная зона хранения. Её заполняли старые металлические ящики, поставленные друг на друга пирамидками и столбцами, и скрепленные плотными ремнями, или металлическими скобами. Многие из них так и не разгрузили оставив стоять на катящихся поддонах, или запакованными в полупрозрачную пленку. Они стояли ровными рядами, образовывая перекрестные проходы слева и справа, и расстояние между ними было достаточным чтобы тут могли разойтись два или даже три погрузчика. На всякий случай в полу были вмонтированы голографические проекторы, показывающие занят ли путь, но работали из них от силы один или два. Было забавно наблюдать как в пару, прямо в воздухе висят зеленые указующие стрелки. Длинные ряды контейнеров, в озере из подсвеченного красным пара, они казались небольшими каменными нагромождениями. В помещении было душно и невероятно влажно, и вода маслянистой пленкой оседала на всем подряд. Лена уже вся была покрыта её маслянистыми капельками, и очень хотела их стереть с лица, но руки были скованы… На металлических поверхностях осели крупные капли влаги, образующие целые маслянистые озерца. Они стекали по ржавым краям и углам ящиков, оставляя за собой поблескивающие дорожки, затекали в дыры сквозь которые виднелись штабеля консервных банок с отсыревшими этикетками, или вакуумные упаковки с рыбой. Сквозь эти дыры наружу рвалась отвратительного вида зеленоватая и серая плесень, источающая отвратительный смрад гниения и многолетнего застоя. В ней часто виднелись рыбьи кости и чешуя вперемешку с ржавчиной. Её грибковый ковер обволакивал многие ящики, сползал на пол, и обволакивал колонны, поднимаясь к самому потолку. Все это место казалось больным, и пораженным каким-то паразитом или страшным вирусом, коверкающим его до неузнаваемости. Лена из любопытства подошла к одной из стен, увитых узорами плесени и принялась её разглядывать. При этом дозиметр предупреждающе защелкал… На её неровной, шероховатой поверхности, пульсировали какие-то узлы, принимающие оранжевый оттенок и истекали слизью небольшие припухлости, покрытые сколпнениями отверстий. По плесени ползали мухи и жирные личинки, питающиеся этой слизью. В обмен они принимали её споры, и сами покрывались толстым слоем плесени. Одна из таких мух, слабо жужжа пролетела мимо Лены и девушка ужаснулась — существо было раздуто, и увеличилось до размеров теннисного мячика. Все тело насекомого покрывали болезненные вздутия, а лапки превратились в подобие кораллов, покрытых затвердевшим ихором. Воздух вокруг неё мерцал от спор, плавно оседающих повсюду. Насекомое пропарило мимо Лены, слабо размахивая светящимися от радиации крылышками, и миновав продолжающих болеть снайперов, улетело наружу. Неизвестно где оно сядет, но оно уже несет с собой заразу… Один из ближних к Лене ящиков, оказался весь покрыт плесенью, от чего выглядел как большая снежная глыба, с кучей пульсирующих опухолей. На ней уже вздувались бледно бирюзовые митотические мешки. Когда они раздуются окончательно, приняв желтоватый оттенок, то пленка лопнет и очередная порция спор покинет их, заражая ещё больше пространства вокруг. «Вот оно, будущее Лондона» — Печально подумала Лена, отходя на пару шагов назад, и идя вдоль блоков. — «Погибнуть под слоями плесени и радиоактивных отходов». Среди ящиков часто виделись старые морозильные камеры, и контейнеры с разбитыми створками. С годами они стали домом для пауков и различной мелкой живности, вроде мышей, чьи гнезда Лена видел сквозь запотевшие остатки стекла. Вдоль левой стены, стояла целый ряд массивных автоклавов, оплетенных сотнями трубок и темно-красных баллонов из-под пропана. Вся конструкция давно осела и проржавела, а в одном из автоклавов притаился ещё один паук. Ближе всего к Лене стояли несколько рядов проржавевших от времени стеллажей и несколько опасно выглядящих колонн из металлических контейнеров. Они стояли друг на друге и едва заметно раскачивались даже от сквозняка, что будет если их толкнуть было даже страшно представить. Сделав шаг влево, Лена вдруг встрепенулась. Прямо за этими контейнерами виднелась странная деревянная дверь. Точнее как раз странного в ней ничего не было, кроме большой красной кляксы и пулевого отверстия на уровне головы, зато был интересное. Дверь была приоткрыта, и сквозь неё, Лена углядела пустое помещение, с высоким, открытым окном. «Ой-ля-ля, а вот и мой выход… И без всяких там макак, и хриплых голосов справлюсь!» — Подумала англичанка и делая вид что осматривает до невозможности мерзкое окружение, двинулась вперед. Она спокойно обошла бетонные блоки, и погрузилась в пар. В тумане было сложно разглядеть куда она идет, и на всякий случай девушка выставила вперед руки. Бетонный пол под ногами был неровный, продавленный колесами десятков, и сотен погрузчиков, годами перевозивших здесь консервы и рыбу. Отпечатки от их массивных колес и узких гусениц, четко прослеживались от самого входа, и по ним как по желобам, стала какая-то полупрозрачная дрянь, в которой копошились насекомые. А застарелые пятна масла и обрывки изоляции, усеивающие пол, лишь подтверждали догадку девушки. Помимо масла и изоляции, все вокруг покрывал тонкий слой грязи, но не обычной уличной, а какой-то иной — тонкая, графитно-серая пленка, даже не поблескивающая на свету. Она переливалась и громко чавкала под ногами, напоминая своим видом гной. Лена от отвращения высунула кончик языка, и поджала босую ногу, уже чувствуя как эта мерзкая слизь осталась на носке.Через равные промежутки в полу были вмонтированы плоские мелкоячеистые решетки, сквозь которые сюда и проникал пар. Он валил из них плотными клубами, или наоборот, выходил потихоньку, тонкими струйками. Вглядевшись в темноту, Лена углядела за решетками изъеденные эрозией лопасти огромных вентиляторов. Они должны были оттягивать от сюда тепло, и задувать холодный воздух, но вентиляция сломалась много лет назад, и теперь сюда поднимались испарения из канализации. Запах шел просто «потрясающий», а смешиваясь с ароматом тухлой рыбы, становился просто нестерпим. И чем дальше девушка заходила, тем хуже пахло… Засмотревшись в зияющий под ногами мрак, Лена не рассчитала свой курс и врезалась в те самые ящики, что закрывали её проход. Весь план рухнул в одночасье… От удара они опасно закачались и вся пирамида угрожающе нависла над головой девушки, норовя погрести её под парой десятков килограмм ржавого металла. «Э! Нет-нет-нет!!!» — Мысленно возвопила Лена, уже собираясь бросится назад к блокам. Умереть таким тупым способом, после всего пройденного, было-бы совсем глупо, хотя, глупости ей были очень свойственны, и смерть была бы вполне символичной. Глупо жила — глупо умерла… С последней фразой этой мысли она была категорически не согласна и попыталась спасти свое здоровье, сделав неуклюжий шаг назад, будто ящики на самом деле были змеями и бросятся на неё если девушка резко дернется. Но под её изорванный перепачканный глиной и ржавчиной кроссовок, попалось что-то скользкое, и мокрое, и девушка с тихим писком упала на решетчатый пол, покрытый толстым слоем какого-то липкого, теплого жира. Лена тихо охнула от неожиданности и резкой, боли в плечах — ладони уперлись в пол образовывая борозды в наслоениях жира. Башня из ящиков со все нарастающим лязгом своих перемежающихся секций качнулась вперед, а потом назад и между центральными образовалась нехорошая щель. Лена боялась даже пошевелиться, или сильно вдохнуть, впрочем дышать ей и так не хотелось, вонь стояла просто омерзительная, будто она с улицы (на которой пахло не на много лучше) она рухнула с головой в зловонную бездну городской свалки пищевых отходов. После своего рейда по канализации и её стокам, Окстон считала что познала абсолютно всё про омерзительные запахи, и могла бы оставить путеводитель по ним. Но то как воняло здесь, было просто за гранью всевозможного добра и зла. Запах мощным апперкотом врезался в обожженные, покрытые чешуйками сухой кожи, ноздри. Завод, фабрика или чем оно было раньше, насквозь провоняла всеми сладковато-тошнотворными ароматами разложения, многолетнего застоя, навоза и отходов рыбной промышленности. Это была настолько фееричная вонь, что на глазах проступили огромные соленые слезы, смачивающие иссохшуюся роговицу, а в желудке уже собирался мощный рвотный позыв. Но Лене сейчас было не до этого, она внимательно, почти с замирающим сердцем, наблюдала за раскачиванием кучи ящиков. Её амплитуда все увеличивалась и увеличивалась, а соседние штабеля ящиков перенимали её, тоже принимаясь раскачиваться. Внутри у них что-то оглушительно перекатывалось и звенело, ударяясь в стенки, а сквозь дырявые стенки пары и ящиков, на пол рухнули несколько ржавых консервных банок. Одна из них ударилась в пол рядом с Леной, и лопнула. Неизвестно что за рыбу здесь перерабатывали, но то что поперло сквозь лопнувший шов, не поддавалось никакому описанию — мерзкое грифельно-серое месиво из покрытой паршей и слизью чешуи, пожелтевших костей, плесени и гнилой, полной уже давно мертвых личинок плоти рыб. Некогда вкусный деликатес одним своим видом вызывал рвоту, хотя, может так и должно быть, кто их знает, этих гурманов? Лена рефлекторно дернулась от просроченного деликатеса, издавая при этом какие-то совершенно нечеловеческие звуки. И вовремя — на то место где она только-что лежала, рухнули сразу две таких «гранаты» и пол вокруг из просто грязного, стал конкретно загаженным. Башня раскачивалась все сильнее, ящики уже начали сдвигаться, и ерзать в своих креплениях, а банки стали сыпаться куда чаще. Лена пискнула, уворачиваясь от ещё одной металлической тары, ударившей в решетку прямо у её головы — подскочив банка словно мячик ускакала куда-то в красноватую темноту — и уже хотела позвать кого-нибудь из террористов чтобы они её спасли. Но снайперы были увлечены тихим диалогом по рации, и казалось совершенно не замечали разворачивающийся спектакль. Даже удары банок, и писк пленницы их не заботили — воистину, эталон спокойного снайпера. Лена отчаянно позвала, потом позвала уже с матом, а третьего раза не было, банка врезалась в грудь, и девушка поперхнулась словами, едва не выблевав их. О том что уже можно встать и попытаться слинять, Лена как-то не подумала, или позабыла с перепугу. Она каталась по полу, ударяясь обо все подряд и обильно покрываясь слоем тухлого жира, и рыбьих костей, усеивающих решетки, а банки хлопали вокруг, орошая её серыми кляксами. Сквозь решетки, которые обильно покрывали пол своими небольшими, зияющими чернотой прямоугольниками, в лицо девушке ударяли струи горячего, влажного пара, несущего хоть какую-то каплю свежести, а по ушам ударял звон шатающихся ящиков. На конец, она не видя куда катится, перешагнула через какой-то бортик, и врезалась лбом в стену. Секундный взрыв боли, подобный звону от упавшей на пол тарелки, сменился тяжким гулом и оглушенностью. Перед слезящимися, раздраженными от кислоты и пара глазами, помимо красноватого марева, запрыгали ещё, и звездочки, по одной на каждое матерное слово, произнесенное за две секунды. В тот же миг, произошло самое страшное — ремни сдерживающие ящики в стоячем положении, лопнули и те посыпались вниз. Это были уже не «гранаты», а натурально бомбы и по размеру и по эффекту. Первый со свистом сорвался с самого верха и врезавшись со страшным металлическим грохотом разлетелся на куски. Банки как шрапнель полетели во все стороны, врезалась в невидимые стены, пол и потолок, а парочка из них пролетела на улицу, сквозь закрывающиеся створки шлюза. Только сейчас снайперы осознали что происходит и хоть что-то предприняли. Самый рослый из них тот что стоял облокотившись на дверь, дернулся назад и оценив ситуацию, прыгнул к Лене. Скачок был столь широк, что он без труда перелетел проходную, и приземлился на край бетонного блока. В считанные секунды он сполз вниз, и преодолел пространство отделяющее его от терпящей бедствие Лены, и виртуозно увернувшись от двух летящих ему прямо в лицо ящиков, упал на спину. Банки, шрапнелью пронеслись над ним, отражаясь на визоре — одна из них хотела врезаться в плечо боевика, но тот успел вскинуть тонкие пальцы и когти, вылетевшие из них, пробили тару. В следующий миг, боец катнулся влево и оттолкнувшись от жирного пола, проехал на спине несколько метров, и согнув колени, врезался подошвами берцев, в стену рядом с головой отчаянно матерящийся Окстон. Террорист, перехватил ещё две летящие в неё банки, насадив их на свои когти (левая рука теперь напоминала шампур для шашлыка, только вместо сочных, поджаристых шматов мяса, на них были осклизлые, вонючие банки)и схватив девушку за шиворот другой рукой оттолкнулся от стены. Лену протащило по грязному полу и она врезалась в гору уже упавших ящиков, а сверху ещё и рухнул снайпер. В тот же миг, все оставшиеся стоять ящики, издали последний стон и стальной лавиной обрушились вниз, создавая страшный шум и неразбериху… Они накрыли весь погрузочный блок, и принялись лопаться от ударов об бетон. Несколько врезались в пол в опасной близости от снайпера и его пленницы, и в его бок врезалась отлетевшая в сторону банка. Снайпер икнул, хватаясь за ранение, и катнулся вбок, увлекая Лену за собой, в сторону бетонной колонны, не замеченной Леной. Они едва успели докатиться, до неё, когда основной массив ящиков коснулся пола. Снайпер докатившись до колонны, рывком затянул Лену за укрытие, и усадив себе на колени, укрыл собственными руками. Грохот заложил уши, и Лена вскрикнула, дергаясь на коленях террориста. Тот лишь ещё крепче сжал девушку, не давая даже носа высунуть из-за укрытия. И на то были причины. В стены, пол и потолок с дробным металлическим стуком, и протяжным свистом, полетели облака из металлических осколков, и обломков. Вращающиеся обломки стенок, смятые крышки контейнеров, куски стенок и пряжки от крепежей, все это смертельным, шквалом рванулась ь в стороны. Они загрохотали по кирпичам, высекая искры и кучки крошева, или застревая прямо в стенах. Прямо на глазах у Лены, огромный ржавый кусок ящика, с воем врезался в кирпичи, войдя в них как нож в теплое масло, и застрял, раскачиваясь с резонирующим писком. Вокруг начали биться кусочки поменьше — они оставляли от себя небольшие пятна, дырки или трещины, или вовсе застревали в кирпичах, превращая стену в подобие средневекового укрепления с шипами. В здании уже слышался оглушительный топот ног других боевиков, несущихся сюда, а второй снайпер, будучи пойманным в ловушку между стеной и ящиками, лежал на полу, закрыв голову руками. Пар, валивший сквозь решетки, и подсвеченный лампой над дверьми, добавлял этому дурдому ещё большей архаичности. Несколько из небольших осколков просвистели мимо, едва задев колонну, и срезав с неё внушительный кусок цемента, и обнажив её размякшие от кислоты внутренности. Все здесь было построено давно, и пережило не один катаклизм, но бомбежка банками похоже была самым страшным за последние годы.  — Госпожа бы не хотела чтобы вас посекло, так сидите смирно, иначе я сломаю вам руки! — Тихо прорычал снайпер, на ухо перепуганной девушке, когда-та дернулась, от слишком громко кого визга, и вида врезавшейся в пол металлической иглы. От легкого шока, Лена рефлекторно прижалась к боевику, будто тот был её одной отец, и уткнулась носом в бронепластины. В лицо ей уперлись дополнительные магазины для винтовки, а в глазницу рукоять от альпинистского ножа, по форме напоминающая крюк, и норовящая вытащить девушке глаз. От террориста не очень приятно пахло жженым порохом, теплым кевларом, напоминающим жженую резину, и какими-то медикаментами, но по сравнению с рыбной вонью витающей вокруг, он благоухал как роза. Тем временем грохот медленно пошел на спад, сменяясь тихим стуком раскатывающихся банок и скрежетом. Последние ящики падали, но уже не причиняли никаких разрушений, разве-что целая гора из их товарищей пополнялась очередной горкой металлолома. Последний ящик, из тех что все же остались стоять на месте, печально скрипнул и словно нехотя полетел за своими товарищами. Его чавкающий и лязгающий звук стал последним аккордом в этой симфонии безумия. Снайпер, сжимавший её так, будто девушка была самым драгоценным что у него было, потихоньку отпустил Лену, и убедившись что угроза миновала, спихнул на пол. Девушка съехала на бок и приложилась лицом об грязный бетон, впрочем, грязнее её это уже не сделало. Она под боком увидела последствия причиненного погрома. Весь пол покрывал лес из острых металлических листков и обломков, они же торчали из стен и потолка, прорвав паутину. А на полу впереди, была громадная гора из разбитых ящиков, перемешанных в совершенно диком винегрете. Банки с тихим шелестом катились разные стороны, или подскакивали на ящиках. За ними тянулись полоски жира, а сквозь пробитые банки наружу перла тухлая рыба, и вонь стала только фееричнее. Снайпер встал, отряхнулся и подняв её на ноги, влепил неслабую затрещину.  — Слинять хотели? Юная леди? Это очень невежливо, вы же англичанка! Оправдывайте стереотипы возложенные на вас историей! Больше так не делайте. — Сказал он, прихватывая Лену под локоть и оборачиваясь на своего товарища. Тот с громким кряхтением поднимался с пола, судя по странной лужице рядом с ним, и тому как он держался за бок, он был ранен. Снайпер помахал ему ладонью, в ответ получив средний палец. …Удостоверившись что его раненный (три больших осколка металла вошло ему под мышку, и поразили какое-то важное место, и сквозь ранение шла кровь) товарищ по меньшей мере выживет, снайпер потащил Лену дальше. Они двинулись сквозь ряды ящиков, стараясь огибать излишне заплесневевшие участки. Он легонько подталкивал её, вперед, а сам шел чуть позади, ведя забавный монолог касательно того «почему все пленники обязательно пытается сбежать?». Чем дальше он заходил в своих изысканиях, тем запутаннее с психологической точки зрения они становились, и вскоре Лена перестала понимать некоторые термины. Создавалось впечатление что ведет её крайне образованный человек, по случайности попавший в общество террористов. Однако, легче от этого Лене не становилось, и уже через минуту она стала офигевать от словесного поноса своего конвоира. Иногда он что-то спрашивал у своей пленницы или просил согласиться с ним, и у Лены появилось неприятное ощущение, что он её изучает, проверяет реакцию на пленение.  — Вот скажите, вам наручники жмут? — Спросил он, изящно огибая поставленную на пол бочку, заполненную какой-то мутной дрянью, и становясь вровень с Леной. Снайпер даже поднял забрало шлема, но из-за его глубины и мощных затемнителей, разобрать что-то кроме блестящих, закрытых внутренней оптикой глаз, было невозможно. Но эти глаза, о, они горели если не безумием, то безумным знанием. — Ну? Ответите на мой вопрос, или мне ударить вас шокером?  — Жмут. — Односложно ответила Лена. На самом деле её руки уже едва двигались. Плечи и локти страшно горели и ныли, словно на суставы налип толстый слой ржавчины или плоть начинала плавиться прямо на костях. А ладони и пальцы уже похолодели, и начали отниматься, становясь синими.  — А, вот видите это ведь не просто так! — Боевик улыбнулся и зубы засияли в красном свете. Он осторожно обогнул пятно плесени, медленно жрущее пол и мягко положив руку на плечо Окстон, направил её налево. Теперь они шли мимо целого ряда автоклавов, рядом с которыми стояли большие прозрачные колбы, заполненные бурой жижей. Она капала сквозь трубочки и трещины, и тихо шипела падая на пол. Впереди замаячила лестница ведущая на подмостки. — Это (боец почесал щеку) специально сделано чтобы вы не чувствовали себя спокойно. Не могли сесть и начать думать, вас должно постоянно что-то беспокоить, жать или колоть. Жаль у нас кончились шипованные перчатки… Знаете что это?  — Нет. Но догадываюсь… — Прохрипела девушка сплевывая капельку крови. Разговор с боевиком не был приятен, но несколько успокаивал. Его голос, хоть и фанатично слащавый, имел странное, почти гипнотическое свойство, а явственный французский акцент — судя по произношению некоторых слогов приобретенный — был невероятно приятен.  — О, я могу поведать вам столько приятного об сеем пыточном инструменте… — Последнее было сказано почти с эротическим наслаждением, что немало насторожило Лену. По собственному опыту она знала что фанатики пыток редко останавливаются на теоретической части собственного знания. И он пустился в описание перчатки, того как она срывает кожу тысячами игл, направленных внутрь, и о проблеме того что не всегда её вообще можно стянуть. Тем временем они поднялись по лестнице (каждый шаг отдавался гулким металлическим эхом, а с лесенки сыпались мелкие кусочки ржавчины) и теперь шли вдоль право стены, по направлению к двери. Вся стена была увешана плакатами призывающими работника лучше выполнять свой труд, а поверх них висел номер телефона какой-то проститутки, написанный голографическими чернилами. Цифры извивались и переливались меняя раскраску, и структуру, и в какой-то момент, Лене померещилось что они построили из себя слово «потерпи». «Все, крыша едет, а ещё пот на глаза льет» — Подумала Трейсер отворачиваясь в сторону зала. Сверху он казался в разы больше, а колышущееся море красного пара и тумана, создавало оптическую иллюзию зависания на огромной высоте. Ящики и вправду казались мокрыми, острыми скалами, с резкими краями, поросшими кораллами, и ракушками, а автоклавы и криокамеры, были как разбившиеся корабли, навеки застрявшие в этом море. Снизу поднималась влажность и омерзительная вонь, от которой на горле у девушки сформировался большой рвотный ком, норовящий покинуть рот. Ещё хуже дело обстояло с мухами — они целыми роями носились здесь, садясь на все подряд, и на лицо Окстон в том числе. Их прикосновения были противны и щекотали раздраженную, обожженную кожу, а ощущение ползанья, едва не ввело Лену в состояние близкое к истерике. Мухи её раздражали ещё со времен воздушных тренировок над южной Америкой, тогда даже одна «паразитка„попавшая в кабину, могла доставить много неприятностей, а то сколько их облепляло самолет вообще не поддавалось исчислению. Они чистили лапки, жужжали и поедали жир, и пот, каплями стекавшие с её лица, а одна особенно агрессивная пыталась сесть на глаз. И несчастной пленнице не оставалось ничего кроме как дергать головой и сдувать насекомых, но те все равно не отступали.  — Они вас любят. — Неожиданно произнес снайпер прекращая свой излишне кровавый монолог и отгоняя насекомых от её лица. — Никогда не видел чтобы мухи так на кого-нибудь садились…  — Ага, самое время для шутки про то что мухи любят только дерьмо… — Иронично прошептала Лена, глядя как боевик вдруг выбрасывает руку вперед и ловит одну муху пальцами.  — Отнюдь, не только дерьмо… — Боевик придирчиво рассмотрел муху и неудовлетворившись ё помоечным видом, отпустил. Они уже подходили к концу мостков, и теперь Лена разглядела в стене большую металлическую дверь с надписью ‚Холодильные камеры‘. — Эти мелки твари очень любят много всего. Очень глупо считать что они любят жрать дерьмо! Это отдельный вид! Навозная муха, а они ещё любят мед, цитрусовые и нестиранные носки… В вашем случае это… Террорист вдруг придвинулся к ней и резко втянул носом воздух. Только сейчас Лена поняла что его шлем и голова это единое целое! Внутри к черепу, выглядывающем из-под натянутой кожи, подходили тонкие гофрированные шланги, а остальных местах, кожа соединялась прямо с металлом, образуя болезненные опухоли и бугры, из которых показывались головки болтов. — В вашем случае это персик…  — Что? — Спросила шокированная Лена, на миг останавливаясь. — Какой персик?  — От вас пахнет персиками. — Террорист остановился около двери и похлопал пальцем по носу. — Высокоточный анализатор, определяет любую дрянь на почти лбом расстоянии.  — В таком случае он сбит с толку. — Окстон попыталась пожать плечами. — От меня может пахнуть дерьмом, табаком, мочой, рвотой, мазутом, наркотой, рыбой, но никак не персиками…  — Всем этим от вас и пахнет, но персики тоже есть, и мухи это чувствуют… — Улыбнулся боевик, опуская руку на дверную ручку. — А знаете когда человек начинает пахнуть персиками?  — Н-нет… — Почему-то Окстон заподозрила подвох. Боевик что-то знал, чего не знала она. — Н-но, в-вы мне скажете?  — Конечно, почему-бы и нет… Тем более что вам это уже не поможет, запах вполне оправдывает себя. — Он толкнул дверь, и та с тихим скрипом несмазанных петель пошла внутрь. Сначала наружу вырвалось немного синего света, неприятно контрастирующего с красным, следом за ним приятные струи холодного воздуха. Они обдували лицо Окстон, и та наслаждалась прохладой после долгого пребывания в духоте. Жаль что прохлада пахала рыбой и кальмарами… Глазам Лены открылся широкий и невероятно длинный коридор, покрытый серой кафельной плиткой. На ней красовалось множество пятен и потеков, неприятно напоминающих кровь и смытые с пола внутренности. Он был пуст, если не считать нескольких ящиков, бесхозно валяющихся на полу и пауков-погрузчиков, выстроившихся у правой стены. На них все ещё стояли ящики с рыбой, а один бойцы ‚Когтя‘ превратили в диван, и теперь некогда гордая машина, была облеплена кусками поролона, скрепленного изолентой. В той же стене чернели распахнутые створки неосвещенных кабин грузовых лифтов, из которых выглядывали валяющиеся, а полу изоляционные кабели, и вынесенные наружу внутренние створки. Похоже внутри что-то не слабо взорвалось, а одна из шахт полностью выгорела, судя по длинным подгорелостям, тянущимся изнутри. Левее, за погрузчиками, выглядывали оголовки технических шахт, из которых потихоньку затягивало пар. Проходя сквозь жирные, изъеденные ржавчиной решетки, он поднимался к грязному потолку и проходил под несколькими круглыми лампами, излучающими едкий, синий свет. Он был настолько густой, что казался ультрафиолетом, и выжигал глаза, заставляя их болеть и слезиться по настоящему. Пар в нем из кровавого моря превращался в нечто состоящее изо льда и снега, а капельки влаги, оседающие на кафеле поблескивали, и переливались. Однако в отличие от того пара не стремились опуститься вниз, прилипая к потолку, уже покрытому слоем желтых разводов, от постоянного затопления. Левая стена была поинтереснее, через каждые три метра, в ней были массивные металлические двери, закрывающиеся на штурвальные замки. У их оснований были прочные металлические штифты, а над штурвалом небольшое затемненное окошко. Над дверями висели голографические надписи, едва видимые при таком освещении. ‚Холодильник-1‘; ‚Холодильник-2‘ и так далее…  — Так вы хотите знать когда человек пахнет персиками? — Лицо боевика появилось прямо над её левым плечом. — Так пахнет двухнедельный труп… Боевик оглушительно заржал, смакуя дурацкую и далеко не смешную шутку и толкнул Лену в коридор.  — Да ты прикалываешься… — Огрызнулась Трейсер содрогаясь от холода, неожиданно схватившего за бока. Холодильник оправдывал свое название. Террорист продолжая смеяться, провел её к первой же двери и шарахнув кулаком по небольшой кодовой панели у стены, подождал пока дверь распахнется. Она шла ещё медленнее, и Окстон успела разглядеть что та была какой-то совершенно ненормальной толщины, да ещё и с утеплением на другой стороне. Когда дверь открылась, то обнаружилось что это просто большая, и совершенно пустая комната, с металлическим полом, и стенами, украшенными решетками рефрижераторов. Металл был поразительно чист и ухожен, поблескивая в тусклом синем свете. На полу, в который были вделаны решетки кровотоков, даже можно было различить Ленино отражение. На невысоком потолке висели несколько реек, и веревки, за которые раньше цеплялись большие вакуумные упаковки с рыбой, которую нельзя было держать в ящиках. В общем, самый обычный холодильник, вот только в отличие от коридора, здесь температура была нормальной. Даже, несколько более высокой чем надо. Снайпер провел Лену до середины комнаты, и шумно порывшись в карманах, достал массивную связку ключей.  — Так, это от холодильника, это от машины, это от дома, это холодильника дома, это от подвала, это от… Да вот хрен его знает от чего… — Принялся перечислять он, перебирая ключи. На конец он отделил от всех самый маленький, с небольшой лазерной полоской в центре. — Помните я говорил про наручники? Повернитесь, я их сниму… Лена покорно повернулась, ей уже натерпелась на конец избавится от той бандуры что висела за её спиной. Она оттягивала руки и заламывала их, а боль уже проявлялась даже через наркотики. Снайпер вставил один из ключей в замок и повернул его три раза. Тяжеленные браслеты издали короткую трель и громко бахнулись на пол. Давление на плечи исчезло, и Лена с тихим воем боли, на конец могла шевелить руками. Все оказалось несколько сложнее, плечи затекли в одной позе, а мышцы заледенели и отказывались нормально двигаться. Каждое движение давалось что называется ‚со скрипом‘. Она принялась медленно раздвигать и сдвигать их, и её счастью не было предела. Но долго её счастье не продлилось, боевик приказал поднять руки, и когда девушка исполнила приказ, связал ей запястья, свисающей с потолка веревкой. Проверив её на прочность, он улыбнулся и пожелав всего наилучшего, покинул холодильник… …Лена осталась в одиночестве. Несколько минут она повисела спокойно, разглядывая холодильник, и изучая свое положение. Её взгляд был устремлен к узлу, сделанному боевиком — тот не выглядел слишком прочным, как и сама веревка. Её изъела постоянная сырость и плесень, чьи небольшие пятнышки виднелись на черной поверхности веревки. Её второй край был перекинут через балку и несколько раз обернут вокруг неё, оканчиваясь мощным металлическим кольцом. Если сильно постараться, пораскачиватсья и поподтягиватсья, то можно попробовать перетереть веревку, и затем сбежать. Лена подвигала носом, пытаясь прогнать желание чихнуть, и опустила голову. Её подвесили несколько выше чем нужно, и ступни совсем чуть-чуть не доставали пола, приходилось стоять на цыпочках. Пол был холодным и жестким, нога без кроссовка уже промерзла и теперь дико чесалась. Вся лена была покрыта слоем грязи и протухшего рыбьего жира, из-за чего от неё несло как от бомжа. Одежда выданная повстанцами стала напоминать тряпки, из всего предоставленного стойко перенесла все испытания только куртка. Хорошо хоть боли Лена не чувствовала, наркотики пока отлично справлялись со своей задачей. ‚Отходняк будет страшный, столько ран… Бля, как я живая-то вообще… Если освобожусь, надо будет купить ещё ‚Красного дыма‘, черт, а Эйсид был совершенно прав…“ — Девушка пошевелилась, поджимая замерзшую ногу. — „Черт, надо выбираться отсюда побыстрее пока Вдова не появилась!!!“ Лена дернулась вперед, затем назад, принимаясь раскачиваться. Веревка дергалась назад и вперед, издавая тихий скрип, но её волокна все ещё были прочны, и на простой рывок не поддавались. Лена попыталась подтянуть обе ноги и дернулась вниз. Веревка дернулась, натягиваясь как тетива, руки Лены рванулись вверх, и девушка едва не заорала, когда плечи вышли из суставов.  — Твою мать! — Прошептала она, отчаянно дергаясь влево и вправо. Веревка с шорохом ходила по балке, но сил Окстон явно не хватало, чтобы окончательно перетереть старые, сырые волокна. Постояв и отдохнув, Лена предприняла отчаянную попытку. Она распрямила пальцы и схватилась за веревку. На ощупь она была совсем мягкой и ветхой, но в её центре явственно ощущалась металлическая леска. Пальцы напряглись, Лена вся сосредоточилась и напряглась, пытаясь подтянуться. От натуги она вся покраснела, и надулась. Глаза лезли из орбит от напряжения. Левая рука все же умудряется приподнять вес тела, и правая рывком хватается чуть выше. Напряжение веревки ослабевает, Лена уже приподнялась на несколько сантиметров. Правая рука у неё чуточку слабее, но ей тоже удается приподнять тело. Лена сдавленно засмеялась, ощущая как по горящему от натуги лицу, течет пот. Кровь подлившая к голове, гудела в висках и руках, вызывая нытье и боль. Ранки раскрылись и по телу потекла кровь. План был прост и сложен одновременно — добраться до балки, залезть на неё и отвязать руки. Лезть вверх было тяжко. Веревка впивалась в руки, а влага, выходящая из неё, впитывалась в раздраженную кожу и ладони потихоньку соскальзывали. Лена успела взобраться на десяток сантиметров, и попыталась уцепиться ногой за петлю от веревки, как вдруг… До её ушей донесся громкий стук каблуков. Металлических каблуков. Очень знакомых металлических каблуков!!! Лена закусила нижнюю губу, глаза расширились от испуга. Сквозь стук до её ушей доносилась легка нескладная песенка на французском: Comme une ombre vais dans les ténèbres jʼattends dans le silence des jours et des semaines, jʼattends mon heure ne vous décevrons pas mon œil sûr lʼordre obtenu est armé de déclenchement (Отрывок из песни HMKids — Виндикар Ассасин)… Пела явно девушка без голоса и слуха, но она и не особенно старалась, а её голос Лена узнала… И по её коже пробежали ледяные мурашки. Стук каблуков приближался, а песенка переросла в тихое мелодичное мурлыканье, от которого бросало в дрожь. Каждый удар в пол, каждый шаг ещё невидимой француженки, были как удар молотка, вбивающего гвоздь в гроб Окстон. На конец стук стал совсем громким, и остановился перед дверью… Кто-то три раза коротко ударил в дверь, а потом она распахнулась. На синем фоне, был точеный силуэт Вдовы…