Тирания порядка

…По длинной, извилистой трассе А-12, что пролегает через весь юг Великобритании, шустро полз побитый жизнью автомобиль, неопознаваемой марки. Это было старое, невероятно раздолбанное корыто, норовящее развалиться от любого резкого маневра, или легчайшего столкновения с другой машиной. То и дело его измотанный временем, и пожранный ржавчиной движок, начинал глухо кашлять и захлебываться бензином, сгорающим не до конца. В такие моменты из глушителя на дорогу вырывалась плотная струя черного, густого дыма, стелющегося по потрескавшемуся, пыльному асфальту. Водителю приходилось сбавлять скорость до жалких десяти километров в час, или вовсе останавливаться, гоня движок на холостом ходу и вознося небу молитвы чтобы развалюха не взорвалась от напряжения, которое она не испытывала последние пятьдесят лет, если не больше. Автомобиль был настолько древним, что на потрескавшейся приборной панели из выцветшего пластика, висел календарик за первое десятилетие двухтысячных годов. То-есть ещё до войн, и даже до открытия антигравитации, об чем явно свидетельствовали изношенные до голой резины колеса. Одно из них было оплавлено до металла, и скребло по дороге, совершенно не сцепляясь с ней, три других подозрительно раскачивались, видимо собираясь отвалиться от подвески, и отправится в собственное путешествие. Но даже не колеса и не возраст пугали свидетели этой ездящей будки для самоубийств, а неказистый, побитый внешний вид машинки. Её измятый, пожранный ржавчиной кузов перепаивали и перешивали столько раз, что он напоминал кожу чудовища Франкенштейна, или гомункулуса, собранного из разный частей других машин. Собственно так и было — передние крылья различались по цвету и форме, водительская дверь тоже была от другой машины, об чем свидетельствовал зазор между ней и стеной. Кто-то тщательно затер его напильником, раскрошив прогнивший металл, но и это не помогло, дверь не закрывалась, принимаясь громко хлопать когда машина скатывалась с холма, отчаянно дребезжа старым карданом. Основную часть корпуса покрывали вшитые куски металла, издалека напоминающие заплатки на старом одеяле или свитере. Разные по размеру, форме и цвету, они сделали только хуже — старые сварные швы проржавели, и металл вокруг них сгнил, став не прочнее мокрого картона. Когда Буфорд Грим садился в этот тарантас, то для начала случайно вырвал ручку от двери, а потом, эксперимента ради, продавил пальцем круглую дыру в самой двери. Металл лопнул под давлением пальца, даже не оказав сопротивления, и на месте касания осталось отверстие, подобные которому покрывали корпус. Сквозь эти неровные кривые дыры, с истонченными ржавыми краями, виднелись изношенные запчасти, и напрочь прогнившая проводка, так-что машина могла ещё и вспыхнуть, если случайно нажать на клаксон. Ближе к капоту, дыр стало так много, что их даже не латали, просто закрыв слоем синей изоленты. За годы её пожрали крысы или ещё какая ползучая пакость, и теперь внушительная часть борта держалась только на тоненьких синих шмотках, грозящих лопнуть. Изогнутую крышу машины покрывали глубокие шрамы и царапины, полученные каким-то фантастическим образом, а место где должен быть потолочный люк, заделали металлической сетью, с которой на веревочках свисали какие-то пыльные амулеты, и пустые гильзы. Но самым забавным и пугающим, был длинный сварной шов, тянущийся от грязного лобового стекла, до самого багажника этого ведра с гайками. Никто даже не взялся предположить что должно произойти с машиной, чтобы её разрезало пополам, но на ум сразу приходила циркулярная пила, или лазер омника-штурмовика. Возможно машина принимала участие в войне в качестве так называемой «технички». В пользу последнего говорило и ржавое крепление для пулемета, приваренное к полу багажника. Жаль самого пулемета не было, лишь пустые ленты, уныло свисающие с открытого багажного люка, да гильзы, со звоном катающиеся по хлипкому, дырявому полу. Остальная часть крыши разделилась на несколько неравных зон разной степени запущенности, от вполне прилично выглядящих, то почти прогнивших. В таких местах даже старая обшивка сохранилась, а сквозь дыры в потолке можно было глянуть на черное, затянутое сплошным дымным слоем небо. Подвеска несчастного транспорта была перекошена и перегружена лишними деталями, и сделать даже самый обычный поворот становилось довольно сложно. Водитель сражался с рулем, стараясь не слышать надсадный скрип и вой ржавых норовящих развалиться на мелкие части (или взорваться, как уже было упомянуто). Из-под смятого капота, сквозь который можно было смотреть как через решето, валил едкий полупрозрачный пар, мелкими каплями оседающий на лобовом стекле и зеркалах заднего вида. Старый, давным-давно не чищенный движок, завывал как раненный зверь, источая при этом густую вонь недогоревшего бензина, и шумя старыми цилиндрами. В такт ему подвывала и поскрипывала вся машина, от глушителя, секущегося по земле, до карданного вала, жалующегося на деформацию — похоже что-то очень большое врезалось в левый борт машины, ставив чудовищную вмятину. Некогда ровный, гладкий борт, с красивыми вытянутыми фарами похожими на дождевые капли, покрывали свежие следы гари и старые вмятины, которые прежний владелец пытался заделать ударяя молотком изнутри. Из четырех фар работала лишь одна, остальные были разбиты. Впрочем даже последняя издевалась над водителем, начиная моргать как стробоскоп, когда человек осторожно — чтобы не продавить металл — вжимал педаль газа в пол. Луч серого, пыльного света, с трудом пробивающийся сквозь покрытое потеками грязи стекло, выхватывал лишь обочину дороги, постоянно отвлекая непосредственно от самого движения машины. Из-за этого водитель часто пропускал ямы, или резкие пригорки, и днище машины с хрустом срываемых слоев ржавчины, высекало искры из асфальта. После таких ударов на дорожном покрытии оставались пятна масла и бензина, медленно убегающего через трещину в бензобаке. Бывший хозяин пытался заткнут все дыры какими-то грязными тряпками, но они пропитались горючими смесями, превратив машину в огромный коктейль Молотова, оставалось лишь подождать пока нужная искра упадет на этот «фитиль». Но выбора у пассажиров этого драндулета, особенно не было, гонимые огнем и нарастающим радиационным фоном, они были вынуждены спасаться бегством. При этом неся на плечах очень тяжелую «трехсотую», и будучи самим в не самой лучшей форме. Ни в каком другом случае, практичный Джек Моррисон ни сел бы в это издевательство над классическими автомобилями, но тогда, стоя посреди разгорающегося пожара, перед распахнутыми дверями заброшенного гаража, он видел не взрывоопасную развалину, а спасение. Чтобы завести её, ушло минут шесть (с учетом того, что лишь Джек хорошо помнил как такой машиной пользоваться), ещё шесть ушло на дозаправку, когда обнаружилось что бензин во всех окружающих канистрах давно высох, а бак авто протекает. Ещё труднее оказалось управлять этой хренью в условиях распространяющегося огненного апокалипсиса. На пути постоянно встречались полыхающие руины заброшенных домов и старых усадеб, обочины полнились мусором и горами угля, а сама проезжая часть местами пострадала так сильно, что превратилась в каньоны. Разрушенные дома и завалы, перекрывающие улицы, превратили пригород Лондона в огромный смертоносный лабиринт, где единственной наградой за прохождение, была жизнь, а в качестве проигрыша жуткая смерть. Об ней неиллюзорно напоминала сплошная стена пламени — из которой герои выбрались, несколько раз едва не сгорев за живо — чье отражение сияло в зеркалах заднего вида, полностью кривая останки древнего города за белоснежными отсветами, и струями огня. Они устремлялись в небо, и даже отрываясь от общей массы не тухли, перекидываясь на плотную тучу из недогоревших частиц и пепла. В тот день, не смотря на то что часы уже перешагнули отметку в час дня — день не наступил. Толстый слой раскаленных, пышущих печным жаром туч, накрыл всю южную Великобританию, полностью закрыв собой солнце, чей золотой лик, проступающий сквозь трещины в пепельном монолите, виделся ужасающим огненным оком. Весь восточный горизонт был затянут столбами черного дыма и пара, сквозь которые проступали очертания огненной стены, окрашивающий нижнюю кромку тучи в ярко-красный. В то утро, многие люди, проснулись далеко не от нежного позвякивания будильника, а от оглушительного грохота, выбившего все окна и двери в домах, и разрушительного толчка. А следом, горизонт затянула ослепительная вспышка, что стала вторым рассветом, и одновременно закатом, потому что почти сразу на её смену пришла горячая огненная тьма. Взглянув на небо, граждане в ужасе вспомнили как во время нашествия омников, весь горизонт пылал, прямо как сейчас, и как воздух полнился от далекой канонады артиллерийских орудий, отчаянно обстреливающих собственный город. Как и тогда, с запада шел горячий воздух, полный пепла, и искр, вызывающих маленькие пожары на своем пути, но даже не это было важно, а запах. Отвратительная вонь пылающего мегаполиса, отдающая железом и горелой резиной. Напуганные люди ждали комментариев от властей, военных, полиции, или хотя бы от вездесущих спикеров «Вишкар», но… Их не было. Ни звука ни на одной радиоволне, телевизоры не включались, интернет не работал, а обычная связь молчала, или из трубки отвечал вежливый электронный голос: «в настоящий момент, все силы связи пущены на федеральные нужды. Пожалуйста сохраняйте спокойствие.» Но об каком спокойствии может быть речь, когда гром от взрыва выносит твои двери, а привычные, назойливые СМИ, вдруг замолчали, как партизаны на пытке. И тогда, началась паника. Она быстрее волны от ядерного взрыва расползалась по пригородам и городкам. Люди в спешке покидали свои дома, отправляясь на север, или на восток, к бывшим базам «овервотч». Шоссе и более мелкие дороги заполнились паникующими толпами и гудящими машинами, рвущимися вперед на максимальной скорости. Красноватая, огненная темнота душила людей, взывая все новые и новые взрывы паники, а когда на горизонте на конец проступили остатки ядерного гриба, вся эта толпа просто ломанулась вперед. Новость об катастрофе, каким-то чудом, успевала разнестись быстрее чем доезжали первые машины удирающих, и на пути у людей были лишь пустые города. Небеса над ними наполняли сияющие красные искры, огненным дождем изливающиеся на сухую, убитую кислотой землю. Где они падали, вспыхивали пожары и огоньки, а когда дул раскаленный радиоактивный ветер, то целый вихрь из огненных точек охватывал побережье, выжигая мелкие прибрежные села и сухие рощи, похлеще чем из огнемета. Четверной термоядерный взрыв взметнул столько пыли и гари, что в скорости вся Европа скроется под сплошным облаком пепла. Стоило отметить, что «Вишкар» действовала крайне медленно, от момента взрыва, до организации экстренной комиссии, возглавляемой Сатьей Вишвани (уже в роли генерального директора) прошло больше часа. И за это время, все из инцидента класса «Альфа-2», успело перерасти в неуправляемую катастрофу государственного масштаба. Но даже когда план действий был выработан, выполнять его стало слишком поздно. Экстренно переброшенные силы корпорации, при поддержке военных Великобритании, уже не могли локализовать очаги скопления беженцев и направить их в нужное русло. Да и надо признать, вид конвертопланов, под завязку загруженных вооруженными оперативниками, не успокаивал, а пугал людей. Они бросались в рассыпную от лучей прожекторов, и фонариков — для большинства были слишком свежи события «Лондонской бойни». Кое-где инцидентов со стрельбой оказалось не избежать… …Нашим героям относительно повезло — основная масса людей кинулась на север, туда где согласно общему мнению было безопасно, а потому трасса А-12, почти пустовала. Ключевое слово почти. Когда скрипящая и дымящаяся машина выкатила на неё, на конец покинув все разгорающийся лабиринт пригородов, то едва не врезалась в понтиак, улепетывающий куда глаза глядят. Старомодную машину, переделанную под антиграв, оседали почти сорок человек, нагруженных скарбом. Люди словно вши цеплялись за сглаженные контуры понтиака, почти невидимого под грудой тел и машина едва-едва летела, паря буквально в сантиметрах над землей. Эту же машину, Джек Моррисон, сидящий за рулем, увидел через пару километров. Она перевернулась от веса, и людей размазало по дороге, будто они были сделаны из мармелада. По асфальту были раскиданы вещи, и кто-то из раненых ещё дергался, пытаясь отползти подальше, от дымящегося антиграва. То и дело фары выхватывали маленькие группки людей, идущих на запад, подальше от разрушительной силы пламени. Грязные и измазанные в саже, они напоминали зомби из старых, черно-белых фильмов Ромеро. Шаркающая, спотыкающаяся походка, остекленелый, бессмысленный взгляд, и жуткие звуки, вроде безумного смеха, или рыданий. Многие были ранены или обожжены до костей, но пока ещё не осознавали этого, пребывая в глубоком шоке. Они даже не замечали автомобиль, продолжая брести вперед, и лишь немногие принимались махать руками, или выскакивать на дорогу. Но Джек не останавливался, объезжая несчастных или ускоряя ход машины. Он ничем не мог им помочь, разве-что сделать выстрел милосердия, или переехать для быстроты. Это причиняло ему почти физическую боль, нестерпимую и мучительную, будто все эти раны, ожоги, рубцы, и переломы, получил он, а не эти люди. Она скручивала ему горло, и на глаза старого ветерана невольно выступали крупные капли слез. Джеку хотелось бы остановиться, сплотить эту толпу вокруг себя, вновь стать тем прежним Капитаном Моррисоном, идолом и светочем для людей, но нет, слишком многое теперь было по другому. Пусть этими людьми займутся специалисты из «Вишкар», чьи вертолеты уже несколько раз пролетали над дорогой, высвечивая её своими прожекторам. Один раз винтокрылая машина даже попыталась опуститься на землю, чтобы подобрать группу людей, но ей помешали деревья, густо растущие вдоль обочин. На землю на тросе спустил оперативника, который принялся что-то объяснять людям, но те его не слушали, набросившись на бойца с кулаками. Джек не увидел развязки ситуации, лишь вспышки выстрелов, отразившихся от зеркал заднего вида, и треск автоматных очередей, скрывающихся за ревом лопастей вертолета. Он старался не думать об том скольких людей вероятно оставил без помощи, сосредоточившись на ведении машины. Но предательский инстинкт «героя» все равно давал о себе знать. Его руки в темных перчатках крепко лежали на грязном руле, в форме трехконечной звезды в кольце, а глаза, прикрытые визором, следили за дорогой… …Внутри машина выглядела ничуть не лучше чем снаружи — грязный, засаленный салон, от которого остался лишь тлен, и обрывки поролона. Через дыры в корпусе, внутри проникал свет, и горячий воздух. С низкого потолка свисали обрывки тряпочного покрытия, и провода. Раньше на них крепились лампы, но кто-то очень сильный вырвал их «с мясом», а неоновая подсветка идущая вдоль крыши, горела лишь наполовину. Пол укрывали обрывки самого обыкновенного ковра, грязного как пол хлева, и почти такого же засаленного. По нему с мерзким назойливым звоном катались банки из-под пива, стрелянные гильзы и кусочки ржавчины, мелкие настолько что походили на песок. Они забивались под ковер и осыпались сквозь дыры в полу, исчезая где-то в темноте, или принимаясь греметь в ней, как шарики в банке. Водительскую част когда-то отделяла пластиковая перегородка, но её выломали, оставив лишь небольшие куски вдоль стен. На её место, и заодно на место подлокотников переднего сидения, установили пластиковый ящик от пива, на дне которого лежали окровавленные бинты, и пустой магазин от «Энфилда». На его грязной поверхности, Грим с удовольствием различил символику SAS времен омнического кризиса. Некогда синие, плюшевые сидения были продавлены до пола, а их пружины прорывали обивку. Та была настолько грязна, что потеряла свой исходный цвет, приобретя приморский серо-голубой. От них воняло дрянным табаком, мочой и плохим пивом, вроде того что подавали в уайтчепельсокй закусочной. Той самой закусочной от которой теперь точно ничего, кроме обгорелых останков и запах мочи не осталось. К омерзительной вони примешивался смрад застоявшегося бензина, чьи пятна покрывали спинку водительского сидения, и углекислого газа, собирающегося под потолком. Похоже в системе газоотводов была пара дыр, и газ затягивалась вовнутрь. В качестве заднего сидения, служил украденный откуда-то кожаный диван с отрубленными подлокотниками, и прикрученный прямо к полу с помощью огромных угловатых болтов. Его черная поверхность была липкой и заляпанной полупрозрачными пятнами неизвестного происхождения. Впрочем, узнавать их историю вряд-ли кому-нибудь хотелось, ведь правда может быть безумнее самой больной фантазии. Из освещения в салоне были лишь несколько зеленых лампочек на приборной панели, но и они похоже сбоили, показывая неверные данные. Все остальные показатели даже не горели, а стрелка спидометра и вовсе давно отвалилась, застряв за стеклом панели. Пластик вокруг приборов выцвел и потрескался, его усыпали мелкие ожоги и ссадины, порой превращающиеся в трещины, сквозь которые виднелась электроника. Коротящая и пахнущая горелым, она не вызывала чувства безопасности, даже у Грима. Как уже говорилось, за рулем авто, с сосредоточенным видом человека которому по плечу все на свете, кроме собственной совести, сидел Джек. Он очень внимательно глядел на дорогу, изредка скашивая взгляд на обочину, чтобы заприметить очередной след беженцев, или силуэт вертолета «Вишкар», мчащегося на запад. В машине было довольно жарко, корпус нагрелся после длительного пребывания около огня, и по лицу старого вояки стекали крупные капли пота, смывающие налипшую сажу. Они медленно появлялись на кромке седых волос и обтекая вокруг визора, собирались на подбородке, Джека, капая на пол. Это раздражало его, и 76 раз в несколько минут принимался вытирать лицо рукавом, ненадолго отвлекаясь от вождения. Это было бесполезное рефлекторное действие, от которого пот и сажа лишь размазывались по лицу, и визору, на стекле которого отражались огоньки пожаров, изредка встречающихся на обочинах, или прямо посреди дороги. Дважды прямо посреди дороги встречались разбитые или выгоревшие автомобили, и один раз целый автобус. Он полыхал, яркое, почти ослепительное пламя вырывалось из огромной дыры в борту. Джеку не приходилось вспоминать что оставляет подобные дыры — оплавленные, вывернутые края, покрытие мелкими каплями ещё раскаленного металла, отсутствие выходного отверстия, и синеватые языки пламени охватившие салон, вне сомнений, стационарное плазменное орудие. Таким оружием могли располагать лишь оперативники «Вишкар», и Джек невольно представил как вокруг дороги притаилась засада. Вполне вероятно что прямо сейчас, цилиндрический ствол плазмагана, наводится на машину, а его расчет подтаскивает очередной баллон с жидким азотом чтобы охладить ствол после залпа. Рука Джека невольно сползла с тряпичной поверхности руля и потянулась вниз, туда, где между водительским и пассажирским сидением притаилась заряженная магнитная винтовка. Джек даже не выставил её на предохранитель, видимо опасаясь что первая же встреча с «Вишкар» закончится перестрелкой. Автомобиль медленно обогнул автобус. Отсветы пламени отразились от лобового стекла, высветив мрак салона и заиграв на каплях пота, покрывающих лицо Джека. На удачу наших героев, засада оказалась лишь плодом воображения Джека, и за автобусом обнаружился лишь чей-то обгорелый труп, рядом с которым лежала опаленная лазерная винтовка. Джек выдохнул, и его оружие вернулось на свое место, опасно поглядывая дулом на пассажирское сидение, которое оседлала Ана. Она забралась на него с ногами, приняв позу лотоса. Она уложила свое оружие на колени, и затянув прицел предохранительной капой, принялась смотреть вперед. Её взгляд был сосредоточен, и пуст одновременно, будто она витала в каком-то параллельном мире, видя вещи недоступные остальным. Изредка её расширенный зрачок дергался, замечая какие-то интересующие её детали, но скорее всего это были простые снайперские рефлексы, призывающие следить за подозрительными объектами. Все остальное, вроде обострившейся паранойи Моррисона, или следов мародерских банд, е совершенно не волновало. Она витала в эмпиреях, все глубже и глубже опускаясь в свои размышления. С тех пор как они покинули Лондон, она ни сказала ни слова, на все вопросы отвечая лишь нечленораздельным мычанием, или бормотанием, напоминающим лопотание ребенка. Джек выказывал серьёзные опасения за её рассудок, и по пути к шоссе, пытался разговорить Ану. Впрочем, безуспешно, все что он выдавил из неё, это сдавленную ругань, когда старушка осматривала раны и вправляла Моррисону ногу. Грим же считал что «все со старушкой в порядке», и что у неё просто обычный посттравматический шок от потери дочери. Буфорд оказался излишне габаритным для машины, и она изрядно просела, когда англичанин залез на заднее сидение, и уложил рядом Лену. Свою силовую броню он частично скинул в багажник, закрепив её большим тросом, а частично оставил на себе, что ещё серьёзнее повлияло на пространство салона. Но, куда хуже было то, что англичанин был ранен — на его правом боку красовались несколько неровных кровавых отверстий, из которых медленно текла густая кровь. Он нанес на рану обеззараживающую мазь, воняющую как давно не стиранные носки, и вколол себе в плечо конскую дозу различных стимуляторов. Теперь, здоровяк громко пыхтя и матерясь, пытался забинтоваться, но темнота и его недостаточность пространства играли против него. Он уже давно потерял скользкий край эластичного бинта, и просто пытался найти его, все больше и больше запутываясь. В какой-то момент, он почти поймал убегающий краешек и невольно толкнул Лену, бесчувственным мешком лежащую рядышком. И в этот момент она очнулась… …Отличить бытие, от небытия порой довольно сложно, ведь даже если тебя не существует, ты никак это не докажешь. Казалось бы, ты есть, и доказать это не сложно, просто ты это знаешь, но что так ли это, и реально ли хоть что-то вокруг тебя? Нет ни малейшего способа это выяснить, или доказать, а если долго размышлять о подобном, то можно «выиграть» билет в дурку, и там будет уже не важно, существует она, или просто плод твоего больного воображения. Да и кому доказывать свое небытие если ничто вокруг не существует? Самому себе что-ли? В тот момент Лена не особенно понимала, есть она или нет, и реально ли хоть что-нибудь вокруг неё. Вокруг была сплошная душная тьма, полня раскаленного ветра, сдирающего с неё кожу и плоть, вплоть до самых костей. Это продолжалось уже довольно давно, она бесцельно парила в пустоте, не видя ни своего тела, ни чего-либо вокруг. Истинное небытие. Изредка сквозь тишину, прорывался зловещий женский смех, который, не смотря на жару, вызывал мурашки на коже Лены. А следом приходил смутный темный образ, очень худой, бледнокожей женщины с чем-то длинным и очень горячим в руке. Вокруг её головы, увенчанной темным «конским хвостом», пульсировал багровый ореол состоящий из чистейшей боли и страдания, приправленных животным ужасом перед увечьями и болью. В сознании ярко вспыхивали картины последних секунд пока Окстон была в сознании — фиолетовый свет, холодные пальцы и раскаленное железо, впивающееся в её плоть, своими раскаленными зубами. При воспоминание об нем, в невидимом теле вспыхивала боль. Она становилась все сильнее и сильнее, концентрируясь в груди и животе, будто их наполняли расплавленным металлом, и девушка начинала плакать. В общем-то, это были стандартные симптомы потери сознания или клинической смерти, но в тот момент, Лене было не до этого. Её мышление было в лучшем случае фрагментарным, образы и обрывки мыслей, приправленных откровенным и порой страшным бредом, всплывали вокруг неё, и вновь исчезали в чернильной черноте. Все было медленным и невероятно горячим, и почему-то очень напоминало те ужасные дни, когда у Окстон уже стало не хватать на проверенные обезболивающие, и она покупала разную дрянь с рук аптекарей. Как правило, это было либо просроченное, либо старое и не очень эффективное средство, завалявшееся в аптеке, по случайности. Прождать их легально было уже нельзя, выкидывать тоже, так-что многие провизоры нашли для себя дополнительную прибыль, сбывая торчкам испорченные средства. Порой они вызывали очень странные эффекты. Она приходила в свою убогую Лондонскую квартирку в настолько об долбанном состоянии, что едва закрыв глаза, уходила в параллельную реальность. Ты ложишься на диван и даже если ты ещё не отрубился, создается впечатление, будто диван куда-то плывет и при этом вращается, а поставленная на пол нога лишь усугубляет это ощущение. Вот и сейчас, её сознание словно плыло в густой реке из чистого гудрона, или нефти — медленно и размеренно, постепенно разворачиваясь вокруг своей оси, и в то же время куда-то поднимаясь. Приятное тепло окутывало спину, и бока, но живот и грудь оставались холодны, боль вновь начинала терзать их. Лена мысленно приготовилась вновь стиснуть зубы, как вдруг надрывный, кашляющий шум мотора и жуткий скрип металла, приглушенным набатом ворвались во мрак, окружающий Лену со всех сторон. По черной, непроницаемой поверхности бессознанки, пошла рябь, а вслед за ней легкие волны, сквозь которые прорывался тусклый свет. Он все расползался и расползался, как трещины поверх тонкого стекла, пока Окстон вдруг не поняла, что темнота ей не мерещится… Лена осторожно приоткрыла глаза, ощущая как налитые свинцом веки медленно разлипаются, и в их угольках появляются соленые слезинки, смачивающие засыхающую роговицу. В тот же миг она осознала что покачивание и ощущение движения, ей отнюдь не приснились. Вокруг все как-то странно дергалось, и покачивалась как на старых качелях, и когда Лена приоткрыла глаза, раздался металлический лязг, и её подбросило, больно ударив головой обо что-то жесткое. Она точно куда-то двигалась, скорее всего её везли или тащили на скрипучей телеге. Эта мыль очень сильно обеспокоила Лену, и в голове тут же вспыхнула паническая мысль, что Вдова все же добилась своего, и теперь её везут к шато сумасшедшей француженки. Однако, что-то в этой мыли не укладывалось, наверное отсутствие цепей, или гогочущей ватаги террористов вокруг, да и обещанного розового платья на себе Лена не ощущала. Вокруг царил зловещий теплый полумрак, но не тот жуткий из морозильной камеры, где её пытала вдова, и не липкий как в глубине собственного сознания, а скорее какой-то пепельно-шершавый. Он словно скреб по глазам, присыпая их песком и пылью, которой вокруг её головы летало столько, что можно был заполнить камеру пылесоса. Лена моргнула, уже несколько увереннее и на несколько секунд зажмурилась, ощутив как в мозг начинает прокрадываться притупленная боль. Мысли в голове текли слишком медленно чтобы осознать все и сразу, а потому она сосредоточилась на самом важном. В первую очередь где она, и главное, с кем? Последние воспоминания путались и были слишком фрагментарны, повествуя лишь об дикой боли и страданиях, сквозь которые прорывалось странное чувство удивления, и облегчения. Вот только чем оно вызвано, было непонятно, вроде, её кто-то чудесным образом спас, вот только кто, она не помнила… «Вдовы рядом нет, и ладно…» — Подумала Окстон вновь открывая глаза и уже четче распознавая окружение. Она лежала на левом правом боку, в довольно-таки неудобной позе, напоминающей позу эмбриона. Кто-то поджал её ноги к груди, а голову попытался устроить так, чтобы в случае чего, ей не сломало шею. Для верности, её пристегнули старыми автомобильными ремнями, перехватив девушку сразу в нескольких местах. Руки были сложены перед её лицом, будто Окстон собиралась молиться. На их коже красовалось несколько царапин и толстый слой сажи. Под боком у девушки было что-то довольно мягкое и в то же время неудобное, как старый матрац, на котором она спала последние месяцы. Под её весом тихо громко скрипели старые пружины и черная, потрескавшаяся кожа, к которой основательно прилипла щека Лены. Сквозь трещины в коже лезла набивка, и старые зловонные тряпки, активно щекочущие её нос и заползающие в ухо. Осознав это, Лена пожалела — в носу зачесалось, и захотелось чихнуть, но девушка сдерживалась, чтобы не выдать себя раньше времени. Дальше простиралась тьма, полная расплывчатых фиолетовых пятен, мельтешащих перед глазами Окстон. Сквозь неё выглядывали растрепанные очертания второго сидения, и части невероятно загаженного автомобильного салона. «О, отлично, меня куда-то везут, на старой разваливающийся машине, просто, блин, замечательно.» — Подумала Окстон, незаметно поворачивая голову. За рулем машины сидел какой-то угрюмый тип, очень похожий на супер-злодея из довольно крипового мультфильма «Бибоп и омники». Лене он сразу не понравился — какой-то зловещий седой дед, с устрашающим боевым визором, заркрывающим большую часть лица. От него буквально веяло нервозной агрессией, такому человеку не нужен повод чтобы начать стрелять, хватит мельчайшего подозрения, на угрозу. Человека сидящего на соседнем сидении, Лена не увидела, лишь огромный дульный тормоз снайперской винтовки неизвестного типа. Её обладатель или обладательница, сидел не двигаясь, и даже когда машина вздрагивала оставался недвижим, как мертвец привязанный к стулу. Чтож, главное что это была не Вдова и не кто-то из её зловещих помощников, напоминающих своим поведением роботов. Куда больший интерес для Окстон представлял кто-то сидящий рядом с ней. Человек громко пыхтел и сопел, своими движениями сотрясая все сидение с амплитудой в добрые два балла. Периодически с его уст срывалась непристойная ругань на английском и каком-то африканском наречии, по звучанию напоминающем лопотание умственно-отсталого. Голос, как и манера общения человека, показалась знакомой, но при попытке вспомнить, в голове Лены раздался взрыв боли. Лена тяжко вздохнула перебарывая жгучую боль и, ощущая как по груди разливается ноющая, горячая боль, напоминающая удар током или попадание брызг раскаленной воды. Легкие с трудом расклеивались после стрессовой ситуации, и в горле у Окстон зачесалось. Она закрыла рот, ощутив как чесотка превращается в щекотание. В момент вдоха она случайно втянула в себя кусочек поролона, и теперь он скреб на горле. Окстон тихо хрюкнула, пытаясь харкнуть его. Она провела корнем языка по небу, но от этого желание чихнуть стало только острее. Оно стремительно распространялось по слизистым, раздражая их и в носу засвербело. Напрасно Лена боролась с чесоткой, пытаясь потереть нос и… Она оглушительно чихнула, разбрызгивая сопли и слюни!!! На фоне монотонного рычания машины, чих показался взрывом, и её пассажиры невольно обернулись на Окстон, а водитель даже потянулся за винтовкой. Три пары глаз уставились на Лену, у которой с перепугу глаза стали по пять рублей. «Бля-бля-бля-бля.» — Мысленно тараторила она, готовясь задать стрекоча при первой же возможности. Она мысленно потянулась к хроноакселератору и ощутила что прибор горячий как печка, и к сожалению не готов к скачку. — «Ну вообще офигенно! Ладно, раз меня раскрыли то притворяться нет смысла…» — Хей, Босс! Наша спящая принцесса приходит в себя! — Басовито пролаял её сосед, на конец прекращая свою возню. — Да? — Боссом оказался водитель. Он впервые завсе время развернулся лицом в салон, и Лена вздрогнула от вида визора, уставившегося на неё своими прицельными точками. Во мраке они были яркими и отчетливо различимыми, и Казалось будто это не голографические метки, а глаза человека сияют огненным светом. — Эй! Кокстон! — Сосед ткнул в девушку пальцем, и Лена вздрогнула от неожиданности. В последнее время она привыкла что если её трогают, то значит скоро начнут отрезать конечности. — Давай! (ещё один тычок) Сделай что-нибудь забавное! Например сальто, или какой-нибудь трюк со временем! Ну хоть шутку ядовитую отпусти! — Отстань от неё, у Окстон шок, это нормально после таких травм и доз обезболивающего. — Водитель при отпустил педаль газа и развернулся всем телом, облокотившись на сидение. — Так ведь? Окстон, сколько пальцев я показываю? Он поднял ладонь и показал два пальца, или три, из-за качки Лена не могла понять сколько точно. — Вроде… Два… — Простонала девушка, отмечая про себя что голос водителя ей знаком. Однако чтобы вспомнить где она его слышала, пришлось изрядно подумать, но когда ответ пришел, Окстон испытала нечто вроде облегчения. — «Ага, а вот и обладатель таинственного „хриплого“ голоса появился, ну посмотрим что ты за человек». — Молодец. — Водитель отвернулся обратно. — Как ты себя чувствуешь? — Ужасно… — Не стала скрывать Трейсер, немного приподнимаясь на локте. — Я побита… Все болит… В голове пусто… И в довершение всего меня везут куда-то на машине которая больше всего подошла бы Безумному Максу, или педофилу из провинции… — Хех, шутить может, значит здорова! — Сосед Лены с глухим смехом ударил её ладонью по спине, едва не выбив из девушки дух и уронив её обратно на сидение. — Ой, сломал… — Грим! Что я сказал? — Водитель опять повернулся, но на этот раз его рука сжалась в кулак. — Ещё одна такая шутка и в морду! — Грим? — Англичанка в недоумении повернула голову к своему соседу. Из мрака на неё смотрело окровавленное и порядком поцарапанное лицо Буфорда Грима. От щеки до щеки по нему проходила трещина болезненной улыбки, а волосы здоровяка осыпал пепел и жирная сажа. В этот момент в её голове щелкнула, вставая на свое место. Все сразу вспомнилось, а картина происходящего прояснилась. Грим, работая на «хриплый голос», спас её, и теперь они вместе куда-то везут её. От удивления у Англичанки даже челюсть отвалилась.  — Да это я… — Буфорд прислонился к спинке сидения и тут же ахнул от боли. Его бок был красным от крови проходящий сквозь неряшливо затянутый бинт, а на полу машины лежал обломок арматуры, видимо извлеченный из его бока. — И я кстати все ещё жду «спасибо» за твое спасение… — Спасение? — Лена болезненно засмеялась заходясь хриплым кашлем, от которого её легкие опять зажгло. — Сначала ты избил меня шоковой дубинкой, напугал до смерти, а в довершение всего ты сдал меня этой больной, на блюдечке… Это по твоему спасение — Буфорд Грим? — Ты это, поспокойней, а-то обратно в нокаут отправлю. — Грим принялся рыться в подсумках, висящих на его груди. — Я был под прикрытием, работал довольно долго, а тут с неба падешь ты… Как думаешь, стал бы я рисковать охранительно долгой, опасной операцией, ради спасения ТЕБЯ. Если бы не Босс, гнить бы тебе в подвалах Вдовы… — Рядовой, я думаю не надо вываливать на Окстон всю информацию сразу, она ещё не совсем в себе… — Водитель, или же Босс, резко повернул руль, и машина со скрипом обогнула упавшее на дорогу дерево, объятое пламенем. — Ей ещё надо восстановиться, а прежде я хочу знать, что у тебя спрашивала Вдова? — Уж нет… Довольно вопросов с вашей стороны… — Рассердилась Окстон. — Тут творится какая-то нездоровая херня. За этот день меня дважды пытались убить, гоняли по всему Лондону, похищали, и пытали. У меня много вопросов, и я жажду получить на них ответы! Первый: где я и черт возьми что происходит? — Что происходит, эх, хотел бы я тоже знать это… — Простонал Босс, опять поворачивая руль. — Но, я могу объяснить. По моему приказу Грим вытащил тебя из рук Вдовы и мы активно смылись от неё. Сейчас, мы улепетываем по трассе М-12, с целью найти транспорт и переправиться на материк, подальше от сюда. — Окей, допустим, почему я? Я ведь знаю ваш голос, вы звонили мне, тогда, перед нападением «Когтя» и сегодня. — Потому-что тебя легче всего найти… — Усмехнулся водитель. — МакКри в бегах, Генджи зализывает раны где-то в Японии, Мэй кажется погибла, Уинстон исчез без вести и скорее всего прячется. Черт, да даже такой старый пердун как я зашифровался, а ты на самом виду… Даже номер телефона спустя столько лет не поменялся… Мне, как и «Когтю» почти не составила труда тебя найти… — Что моментально приводит меня к следующему вопросу. Кто вы такой? И почему черт возьми мне помогаете? — Это очень долгая история, не думаю что стоит рассказывать её сейчас. — О, я никуда не тороплюсь. — Лена вальяжно развалилась на сидении. — Верно Грим? — Верно… — Здоровяк прикурил сигару и салон стал заполнять густой дым, пахнущий дурманящими травами и настоящим, разъедающим глаза табаком. — Ну хорошо… Ты сама попросила. — Водитель повернулся лицом к Окстон и положил ладонь на лицо. Крепежи тактического визора тихо запищали, выпуская тонкие струйки испарившегося хладагента, и Лена на конец увидела лицо своего спасителя…