Тирания порядка

Спустя шесть дней. «Моргенштерн». Гостевые комнаты борделя «Алые небеса». …Если над миром грозовые тучи лишь сгущались, то в голове Лены Окстон, уже вовсю бушевал убийственный шторм, с молниями. Просыпаться в странных местах, и при странных обстоятельствах, уже стало для Лены своеобразной традицией, и даже обыденностью. Но то что происходило сегодня, явно выходило за все, даже самые оптимистичные рамки. Если-бы Окстон составляла рейтинг самый тяжелых, и ужасных пробуждений за свою жизнь, то поставила-бы сегодняшнее на первое место — на втором числилось утро в ЦБК, а на третьем первый «подъем» в армии, когда с перепугу Лена врезалась головой в верхний ярус койки, а сразу после этого, лейтенант сломала ей нос, пытаясь заставить новобранца одеваться быстрее. Теперь пробуждение произошло так внезапно, что Лена не успела этого осознать. Еще миг назад, видя какой-то очередной шизофреничный сон про купание в мармеладе, или что-то в этом роде, Лена внезапно осознала, что видит красноватую изнанку собственных век, и слышит биение сердца. Первым же позывом было открыть их, и она даже предприняла пару отважных попыток, но веки, будто склеили, или замазали арахисовым маслом. Глаза жгло при каждом движении, а в голове постепенно начинало что-то гудеть. Тошнотворный гул постепенно нарастал и менял тональность то скатываясь в писк комара, то напротив, резко возрастая до басовитого пароходного гудка, выдавливающего ушные перепонки наружу. Осознав что открыть глаза она не сможет, Лена оставила эту попытку и тяжело вздохнув, попыталась провалиться обратно в пьяное забытье. Но как она не старалась соскользнуть в блаженную тьму, та всякий раз выталкивала Лену обратно в мир бодрствующих, да еще пинала напоследок, вызывая у несчастной резкие, болезненные спазмы. Сердце словно пропускало удар, а желудок сжимался в кулак, и его кислое содержимое разъедающим плоть потоком рвалось к глотке. Вместе с подступающей рвотой, во рту появлялся убойный запах спирта и сивухи, от которого Лене становилось еще хуже. Организм, нещадно эксплуатируемый последние несколько дней, и отравленный самым разным алкоголем, решил отомстить хозяйке, самым ужасным методом… Ощущения, испытываемые Окстон, очень сильно приближались к предсмертному состоянию, когда душа вот-вот отделится от тела. В данном случае ее вытеснял ехидный зеленый змий, наполняющий плоть своим ядом. Лена страдала… Как и все страдающие от похмелья, она думала «за что, за что, за что, что я такого сделала? Ну выпила чутка, с кем не бывает?!», и естественно не желала признавать ответственность за случившееся, подсознательно сваливая вину на Грима. Всякое ее движение отдавалось сокрушительной болью, от которой разум Лены уверял ее что тело по меньшей мере жестоко искалечено, или почти полностью лишено кожи. Ноги и руки не слушались, превратившись в пару деревянных чушек, без пальцев и локтей — по ним прокатывалась жестокая, рвущая боль, отдающаяся даже в костях, перемалывая их в пыль. Страшно гудели колени и локти, на спине ощущалось резкое, неприятное жжение. Лене хотелось почесать это место, но не могла найти сил чтобы это сделать, или хотя-бы пошевелить мышцами. Все болело и гудело, будто вены, и мышцы залили расплавленным чугуном, и он теперь медленно застывает, лишая тело подвижности. Сердце билось часто и сильно, порой сбиваясь с ритма, и ударяясь в грудь изнутри — в такие моменты, у Лены перехватывало, и без того тяжкое дыхание. Проходя через пересохшие, забитые чем-то липким ноздри, воздух посвистывал, и Окстон делала вдох, ощущая как давление изнутри, растекается по ребрам. Стоило ей задуматься об внутренностях, как желудок опять отозвался болезненным, давящим спазмом. Он резко сжался, желая избавиться от булькающего, жгучего наполнения и Окстон начало подташнивать еще сильнее. Горло запершело и в нем поднялся горький привкус готовой излиться наружу желчи. Во рту ощущалась самая настоящая Сахара — беспощадная жажда терзала нёбо и щеки, а глотка, будто склеилась, не жаля пропускать даже липкую, горькую слюну. Отекший, тяжелый язык, источал ужасный горький вкус, и почти не шевелился. Губы высохли, и покрылись корочкой — одним словом, Лена испытывала самое страшное похмелье в своей жизни. Голова Лены лежала на теплой, очень мягкой подушке — во всяком случае англичанке хотелось верить, что это подушка, а тело накрыто тяжелым одеялом, пожалуй, слишком тяжелым. В нос ударял густой коктейль из самых отвратительных запахов какие-только можно вообразить: в основе, этого, «похмельного» парфюма, лежал удушливый, сухой запах табака, и Лена, буквально кожей ощущала, как дым стелется по ее лицу, цепляясь за капли холодного пота. К нему примешивался запах застойного алкоголя, дешевого вина, спирта, и еще черт его знает чего, и Окстон не без оснований считала что он исходит из ее рта. В качестве подтверждения этой теории, ощущался аромат неделю не чищенных зубов, и собственной засохшей рвоты. Помимо этих, без сомнения очаровательных запахов, вокруг витала густая, жирная вонь, столь свойственная дешевым номерам придорожных мотелей — пыль, жир и старая, разваливающаяся мебель, пережившая бесчисленные сотни пользователей, даже не надо открывать глаза, чтобы это ощутить. К тому же, вдохнув поглубже, Лена ощутила запах прогорклого освежителя воздуха, и чьи-то приторные духи… Пока она с трудом пыталась осознать где находиться, и что вообще вокруг происходит, в голове начал зарождаться набат. Постепенно он становился громче, и уже через пару минут, в черепной коробке раздавались грубые, приглушенные звуки ударов. Они разносились прямо из глубины мозга, вырываясь сквозь пространство, и постепенно расползаясь по отравленным алкоголем извилинам. С каждым мигом звук становился громче, и достигая ушей превращался в громоподобный скрежет металла об металл, как если-бы невероятных размеров молот, бил по завернутой в войлок наковальне, а вокруг водит хороводы толпа мартышек, бьющих в тарелки. Их звон аккомпонировал грохоту, превращая весь звуковой фон в сплошную какафонию непонятных отзвуков, и лязга, а на фоне этого, внутри головы кипела, нет, не так, ревел и бушевал в урагане, настоящий шторм тупой, тянущейся боли. Жидкостью она облепляла череп и мозг, кипящими, раскаленными каплями затекая прямо между полушарий, и взрываясь там. Давило на глаза, особенно на правый, и под веками плавали неуловимые фиолетовые, и тифозно-желтые, с красным отливом пятна. Они разбегались перед зрачками, принимаясь кружить где-то на грани видимости, и от этого вращения, Окстон становилось еще хуже — тяжелое ощущение, что вращается вообще все вокруг, сжимало желудок, и горло, в нестерпимом рвотном позыве. «Твою-то мать…» — Подумала Лена и ее собственные мысли прозвучали столь оглушительно, что она сморщила лицо. — «Вот зачем так пить? Что я наделала, это даже хуже чем смерть… О боги… Грим, я тебя ненавижу, зачем… Зачем?!» Вопрос был воистину риторическим, ибо всплывал у нее в голове, вот уже седьмой день подряд, но обычно заглушался очередной конской дозой алкоголя. А подумать поглубже стоило, неделю назад, она сама согласилась покуралесить, по полной программе. В момент когда Окстон это осознала, на ее груди кто-то пошевелился, и влажно всхрапнул… «Это еще что за нахрен?!» — Внезапность этого звука, еще больше озадачила Лену. Она уже привыкла к ощущению давления на грудь — хроноакслератор часто принимался понемногу подергиваться, или гудеть, причиняя небольшие неудобства. Привыкнуть к этому не стало проблемой, но прибор не храпел, и уж тем более не пытался перевернуться на другой бок. Желая удостовериться «какого хрена» происходит, Лена все же собралась с силами, и открыла глаза. Вопреки ожиданиям, по зрачкам не резанули ослепительные лучи света, и инопланетяне не разнесли голову несчастной на сотни осколков пенетрационным лучом, а лишь неприятное ощущение давления на глазные яблоки, стало сильнее. Несколько секунд она не видела ничего, кроме разводов, и собственных сцепившихся ресниц. Проморгавшись, она лицезрела низкий потолок, обклеенный грязными, бледно-розовыми итальянскими обоями в цветочек. Обычно такие клеили в дамских будуарах, или в театрах-кабаре где-нибудь вокруг сцены, но судя по огромному количеству желтых пятен, и разводов, подобно плесени расползающихся по нарисованным розочкам, она была явно не в таком заведении. Прямо над головой Окстон, висела старая лампочка накаливания, одетая в убогий плафон, в виде розового бутона — розовое, прозрачное стекло, видимо никогда не протирали, и оно покрылось пылью, и свет, проходящий сквозь нее, оказался настолько тусклым, что Лена подумала будто он выключен. Лишь из самого центра, где «бутон» раскрывался лился довольно яркий свет. В нем летала пыль и уже почти рассеявшиеся облака табачного дыма, от которого у Лены чесался нос — курили какую-то сладковатую гадость. Подняв глаза под самый лоб, Лена увидела изголовье кровати — если точнее, это была массивная спинка, обтянутая потертым темно-розовым бархатом, с красными вставками. Её покрывало потрепанного вида кружево, да и саму спинку покрывали потертости, и толстые, заметные швы, скрывающие прорехи. Над изголовьем висела какая-то картина, в пластиковой рамке, и ее угол глядел Лене прямо в лоб, при этом опасно покачиваясь из-за какого-то шума за стеной — один сильный удар, и Окстон получит еще одно сотрясение. Попытавшись разглядеть еще-что-нибудь, Окстон обнаружила лишь высокий редут из темно-красных и розовых подушек, окружающих ее со всех сторон. В тон кровати, их покрывало кружево и бархатные вставки, но вид был явно поновее, и пахли они хлоркой, а не пылью — похоже их стирали, и довольно часто. Судя по теплой, удобной мягкости, под головой и плечами у Окстон тоже лежала подушка. Почти до самого подбородка, Лену укрывало тяжелое зебровое одеяло, по краю которого шли коротенькие позолоченные «кисточки», как на шторах. Где-то справа виднелся верхний край окна, закрытого пластиковыми ставнями. Все это не сказало Окстон ровным счетом ничего. За последние дни, она просыпалась в самых разных местах, начиная от мусорного бака, заполненного отходами оружейного производства, и заканчивая подкроватным пространством какого-то постоялого двора, что уже не могла точно вспомнить, где заснула вчера… С равным успехом это могли быть гостевые комнаты портового бара «Рыбья харя», в котором Лена еще недавно уснула прямо за барной стойкой, так и дом кого-нибудь из друзей Грима… «Зашибись… Еще одно неопределенное место…» — Подумала она, собираясь с силами чтобы сесть на кровати. С явным усилием и болью, волной растекающейся по плечам, Лена подтянулась и помогая себе руками, села. При этом в голову ударили будто в колокол, и она с шипением схватилась за виски. Как и ожидалось, она лежала на поистине титанических размеров кровати, заваленной килограммами подушек, и несколькими разноцветными одеялами. Она тяжело скрипела под Леной, и она буквально задом ощущала как перекатываются пружины. Вокруг была маленькая, почти лишенная мебели комнатка, по размерам, едва-едва превышающая квартирку из Уайтчепела. Стены как и потолок, покрывали эти гадковатые обои — они не вызывали у Лены никаких эмоций кроме головной боли, а нарисованные повсюду розы, и сердечники, вызывали отвращение. На полу лежал густой и безобразно грязный ковер — весь покрытый пятнами свалявшегося ворса и дырками, прожженными сигаретами. Кровать стояла в самом центре, разделяя комнату на две равные части — справа была входная дверь, и пирамида из пластиковых контейнеров для одежды. Там же, расположился небольшой металлический шкаф, с кодовым замком для каких-то особо ценных вещей, конечно у владельца этого заведения скорее всего был универсальный код, а потому сейфом никто не пользовался, и его дверца, была печально приоткрыта. По другой «борт», все было куда веселее — вдоль стен стояли три продавленных до самых пружин дивана, обтянутых потрескавшейся черной кожей. На них лежала чья-то цветастая одежда, среди которой, Лена не признала ничего своего — какие-то цветастые куртки из хрусткого пластика, чьи-то штаны… У самого ближнего дивана, на полу валялся новый дробовик Грима, а рядом с ним, несколько больших запечатанных чемоданов, с клеймом оружейной. Между диванами стоял стол, накрытый прозрачной скатертью — на нем стоял кальян, от которого и исходил тот самый, сладкий запах. Вокруг него, неровным строем, стояло, лежало, валялось и каталось, немыслимое количество бутылок. Их хватило бы чтобы наполнить витрину какого-нибудь ларька, или доверху набить салон джипа — Лене попросту не верилось, что можно столько выпить. «О господи… Это многое объясняет» — Тяжело подумала Окстон пытаясь посчитать бутылки, но сбившись уже на третьем десятке, бросила эту идею. В глаза ей бросились несколько переполненных пепельниц, и огромный пакет углей для кальяна — от них медленно поднималась струйка фиолетового дыма, похоже один или два окурка попали туда, и так и не погасли. Меж бутылок в полном бардаке, лежала какая-то посуда, грязные тарелки и стаканы, пара перевернутых вверх дном графинов, внутри которых еще плескалась жидкость. Отдельно стояла башня их двух рюмок, заполненных не-то водой, не то водкой, между которыми лежал лист бумаги — Это Грим вчера показывал фокусы с непроливаемым спиртом… — Да твою-то мать… — Уже в слух произнесла Окстон, потирая сухой лоб. Кожа казалась не естевственно натянутой и шелушайщейся, Лене казалось что еще немного и она просто рассыпется в пыль, как мумия. Голос тоже показался ей едва-ли не загробным, сухим, и хриплым, а глаза продолжали бессмысленно блуждать по комнате, отдаляя время когда придется наконец-то опустить взгляд, и увидеть кто лежит у нее на груди, а точнее, теперь уже на ногах. А между тем, этот кто-то пошевелился и захрапел куда громче. — Ладно… — Лена медленно опустила взгляд. На ней лежала какая-то смуглокожая девица, с длинными, гладкими волосами насыщенного марганцовочного цвета. Сквозь них проглядывало довольно симпатичное лицо с широкими скулами, и коротким, скругленным носом, через который было продето золотое кольцо. Слегка раскосые глаза, окружали пятна расплывшейся фиолетовой туши, и теней. Макияж расплывался по ее лицу, будто она рыдала, или макнулась харей в ушат с краской. Накладные ресницы на левом глазу отклеились, и теперь болтались на ниточке синтетической кожи. Губы рассекал шрам, для красоты тоже скрепленный кольцом. Всю ее спину покрывала сетка татуировок, и шрамов, складывающихся в стилизованный коровий череп. Немного подзависнув, Лена обнаружила что левая рука девушки лежит у нее под поясницей, и длинные ногти впитываются в кожу. Из одежды на ней были лишь черный чулок в крупную клетку и побитая жизнью ковбойская шляпа, перетянутая ремнем. Глаза Лены широко раскрылись, она вспомнила что происходило вчера, но, для начала, давайте обратимся к самому началу недели, иначе мы попросту не поймем всего того афига, в котором оказалось Окстон. ......Приказ Джека Морриосна, наша парочка выполнила беспрекословно. Как образцовые солдаты, Грим и Лена, прошабашили всю неделю с таким усердием, как-будто уже в следующий понедельник состоится конец света, или еще что-похуже — неминуемое похмелье длинною в вечность. В первую очередь, Грим разумно рассудил, что сразу после обжорства гулять не очень-то хорошо для пищеварения, да и самое веселье всегда начинается часам к девяти вечера, а потому, оба направились на разминочный круг, а если конкретно, то Буфорд повел Окстон знакомиться со всеми своими друзьями и знакомыми, каких только удалось застать на «Моргенштерне», или вообще в живых. За пару часов, длительного хождения по верхнему и среднему ярусам, она узнала больше странных людей, чем видела за всю свою жизнь — даже в «Овервотч», не числилось столько разномастных фриков, скольких знал Буфорд. Тут был и вечно пьяный ирландец, грозящийся разнести все вокруг их гранатомета, и бывший моряк испанского флота, гоняющийся за мифическим плавучим омником, имитирующим кита (при встрече он так сильно хлопнул Лену по плечу, что та едва не рухнула на колени) и парочка убийц, из-за сотен травм уже больше походящих на роботов, и дантист у которого на шее висели бусы из вырванных зубов, и коллекционер человеческих голов, продающий их в банках с маринадом (по совместительству он на заказ очищал черепа от кожи, и мяса, придавая кровавым трофеям цивильный вид небольшой безделушки, которую не стыдно поставить на камин), и многие-многие другие, на фоне которых, встретившая группу наемница-комендант порта, казалась совершенно обычным человеком. Особенно долго они пили чай в гостях у четы наемников, решивших остепениться — бывший сапер, женился на медсестре, что ампутировала ему руку (та до сих пор плавала в банке с формалином, на витрине у уже упомянутого торговца головами). Лена была немного ошарашена тем фактом, что в условиях наемничьего хаоса, вообще создаются новые семьи, и даже рождаются дети. С последними поступали двумя разными путями — чаще всего их подбрасывали в детские дома, неофициально финансируемые наемниками, таким образом, дети, рожденные вне чьей-либо юрисдикции, получали все те же права, что и отпрыски обычных семей, получая государственное образование, медицинскую страховку, документы, и все такое прочее. Как правило эти люди, вырастая даже не подозревали о своем происхождении. Реже, детей оставляли себе, воспитывая прямо на «Моргенштерне» — про таких людей можно сказать очень мало, обычно они не блистали образованием, но представляли из себя почти образцовых солдат. Иметь ребенка, и содержать его самостоятельно, считалось негласной прерогативой наемничьей знати, впрочем, это не значило, что снизу не подрастает армия будущих убийц… Все эти встречи, стали для Лены очень приятной разгрузкой. Мир постоянно вращавшийся с ног на голову, замедлил свое движение, став ненадолго более обычным. Друзья, семьи, простое веселье, все это целебным бальзамом лилось ей на душу, успокаивая расшатанные в хлам нервы. Кроме того, принимали Грима радушно, его не видели больше пяти лет, и успели уверится в смерти старого друга, так-что непременно звучал призыв «накатить» за встречу. Алкоголь, стал отличным топливом, от которого у Окстон вновь запустился задорный «моторчик», за который ее так любили в компаниях. Она впервые за несколько дней начала улыбаться по-настоящему, и даже смеяться. Один из встреченных оказался ее фанатом, и даже имел коллекционную фигурку, на которой Лена расписалась, испытывая при этом такое душевное тепло, какого не было уже много лет. Каждая новая выпитая чарка, затеняла все ужасы, произошедшие за эти дни, и старая-добрая Лена Окстон, вновь выползала на поверхность… Спустя часы, когда визиты всем знакомым были даны, Лена и Грим уже бесцельно шатались по широким улицам среднего города. В это время суток, большая часть наемников отправилась на заработок, и меж покосившихся зданий шатались толпы отдыхающих гуляк. Пьяные, или обдолбанные в хлам, они шумели, и галдели, уже предвкушая, как развлекутся вечером, когда откроются самые лучшие заведения. Раздобыв литровую бутылку виски, и пакет какой-то соленой, хрусткой снеди, наши герои, забрались на крышу одной из конструкций, и просидели там пару часов, крича, и хохоча, над пошлыми шутками, и историями. Под их ногами сновали толпы людей, изредка проезжали БТР и грузовики, все шумели и гудели. Несколько раз, Грим даже поддержал стрельбу в воздух, разразившуюся парой улиц ниже. Пили прямо из горла, по варварски расплескивая и не смакуя дорогую выпивку. Серые, дождливые улицы «Моргенштерна», начали казаться вполне домашними, а лица встречных более приветливыми. Зазывные вывески и голографическая реклама, еще вчера казавшаяся похабной, и тусклой, заиграла новыми красками, а хриплые голоса зазывал, уже не вызывали желания выстрелить на звук. Когда же часы показывали около девяти, а на улице стало холодно, и праздно шататься от одной наливочной до другой уже начало надоедать, Грим открыл сезон охоты на бары… Волею англичанина, состоялся настоящий крестовый поход против алкогольных запасов «Моргенштерна» — несколько дней к ряду, Лена и Грим, посещали один бар за другим, зависая в них на многие часы, и даже дни. Большинство заведений «Могренштерна», имели комнаты отдыха, или отдельные помещения, а потому, чтобы прерваться на сон, совершенно не требовалось покидать стойку. Бесконечная плеяда баров, пабов, борделей и наливочных, слились в голове Лены в сплошной калейдоскоп ярких, шизофреничных картин. Чего только с Окстон не происходило — она заливалась пивом, едва не захлебнулась в абсенте, когда Грим впихнул ей в глотку воронку, где-то она блевала на стол, а следующее воспоминание, уже повествовало о позорных танцах на барной стойке, в обнимку с каким-то карликом, отчаянно пытающимся покинуть объятия англичанки. Потом они пили прямо из бочки, или цистерны, Лена уже не была уверена до конца, зато отлично припоминала свое неудавшееся падение на нижний ярус — Грим успел схватить Лену за ногу, и вытащить обратно. Одна попойка в голове смешивалась с другой, превращаясь в одну огромную мега-пьянку, среди которой не было ни продыху, не перерыву. Она засыпала под пьяные песни, и просыпалась от них же, или от того что ей в руки впихивали новую бутылку. Лишь в четверг состоялась небольшая передышка, когда Грим затащил ее в портовый кабак на партию в покер, которая в итоге растянулась на семь с лишним часов, и закончилась взаимными обвинениями в шулерстве, и дракой. Потом все тонуло в пучине беспамятного пьянства, из которой айсбергами всплывали одиночные, обрывочные воспоминания. Где-то она кричала в караоке, под одобрительный гул зала, где-то опять играла в карты, и продулась в ноль, и даже проиграла свои защитные очки, пыталась залезть на какой-то памятник, или наоборот спуститься по канату, но все тот же Грим не давал ей совершить это суицидальное намерение. Он как очень пьяный ангел-хранитель спасал ее от совсем бесшабашных поступков, которые могли закончиться не очень хорошо. Вместе они посетили самый крупный стрип-бар на нижнем ярусе, где развлекались тем, что швыряли в танцовщиц кредитные чипы, а на выходе Буфорд попытался выкрасть одну из них, за что получил в морду от вышибалы. Сразу после перед глазами проплывал относительно тихий эпизод в арабской кофейне — алкоголя там не было, зато был самый лучший (по заверению Грима) кальян во всей Европе, а кроме того, владелец хорошо знал Буфорда, а потому не пожалел для него всего самого лучшего. Уже старый араб в белом халате и с длинной седой бородой, деловито щурил глаза, и разговаривал с Гримом на арабском, которым тот, как оказалось, весьма неплохо владеет. Они сидели на пышных коврах, сложив ноги «по-турецки» и под звенящую, почти гипнотическую мелодию, потягивали сладкий дым, заедая его сладкими сухофруктами, и финиками покрытыми кристализованым медом. Лена, подражая Гриму, пыталась выпустить изо рта колечко, но не преуспела, а потому «играла» в дракона, выпуская струи дыма сквозь ноздри. Он сизыми клубами растекался по темному округлому залу, заполненному такими же любителями кальяна. Освещали его очень тусклые огни, изображающие свет свеч, и костра. Густые, сладкие запахи забивали ноздри, время текло медленно медленно, будто густея от каждого вдоха, и вскоре Окстон начала забывать, где она, и что происходит. По дыму гуляли тени и волны, от проходящих через него людей — они неясными силуэтами, словно фантомы, всплывали прямо перед лицом, и столь же быстро исчезали. А потом в зал выпустили танцовщиц — они метались в дыму как призраки, и каждое движение расслаивалось в глазах Окстон, оставляя за собой длинный шлейф из силуэтов. Их цветастые восточные одежды с открытыми животами, громко звенели бубенцами, и монетками, и вскоре Лена совсем перестала понимать что происходит. Дым и движение женщин дурманили ее, уносили куда-то очень далеко, и не было вокруг уже никакого темного зала, не было Грима, не было ничего, лишь дым… В какой-то момент, одна из танцовщиц подошла ближе и осторожно приподняла полупрозрачный платок, закрывающий ее лицо и англичанка с трепетом осознала что видит Эмили. Она манила ее рукой, зазывая в дым, и злорадно хихикая. Лена тихо звала ее, протягивала руки, ее сердце начало биться чаще, будто подражая ритму музыки, и звону бубенцов. Эмили ускользала все дальше, хихикая и хихикая — этот звук эхом гулял у Окстон в голове. Повинуясь странному внутреннему позыву, Лена на коленях поползла вперед, протягивая руку — все ее тело стало ватным, и чисто по ощущениям, было готово рассыпаться на тысячи шариков. Её пальцы все тянулись и тянулись к танцовщице, но каждый раз хватали лишь дым, протекающий сквозь них. — Эмили… Эм… И-и-и… Ли? — Шептала Лена, падая на пол, и жидкостью растекаясь по нему. Мир вокруг начал вращаться, сначала медленно, потом быстрее. Дым все густел и густел, постепенно превращаясь в молочную бездну, из которой выступили сразу шесть Эмили. Они принялись водить хороводы, вокруг Лены, напевая детские песенки-дразнилки, и насмехаясь над ее беспомощностью. Где-то на этом моменте, англичанка отрубилась, а очнулась фиг знает через сколько, от того, что Грим хлопает ее по лицу. Оказалось что табак был с гашишем и она словила такие мощные глюки, что Буфорду пришлось долго отпаивать ее пивом… После такого, Лена сбавила обороты, да и Грим ощущая себя виноватым, решил перейти на более мягкие развлечения. Они посетили импровизированный музей Омников, где в стазис-полях содержались все известные науке, модели омников; пару часов позалипали в кино под открытым небом — крутили нетленную классику вестернов. Не удовлетворившись этим, Буфорд потащил Лену на гладиаторские бои — в роли гладиаторов выступали задолжавшие наемникам клиенты и пленники. Им впихивали в руки клинки, и под одобрительные крики огромной толпы, заставляли драться насмерть. Иногда против толпы гладиаторов выступал боевой омник, или парочка дюжих наемников — тогда у жертв не было ни единого шанса. Поначалу, Лене это показалось варварством и Грим с огромным трудом убедил ее сделать ставку. Скрепя сердце, она поставила четыре сотни кредитов, на жалкого вида юристку, похищенную из офисов Лумерико, во время какого-то налета. Дрожащей и молящей о прощении жертве всучили длинный кинжал, и буквально пинками вытолкали на арену. Лена ощущала себя очень плохо, будто она лично обрекла ее на гибель. Но это ощущение быстро рассеялось, когда юрист-заморыш, выиграла сразу три раунда подряд, принеся Лене доход в три тысячи кредитов. Вид денег, а главное глинтвейн, который разносили по рядам зрителей, породили в англичанке азарт, и спустя какое-то время, она уже кричала и бесновалась, наблюдая за кровавым зрелищем. Её «фаворитка» погибла буквально через раунд — ее разорвал пополам наемник в экзоскелете… …Закончилось все в одном небольшом кабаре, по совместительству выполняющему роль борделя. «Алые небеса», не имели какой-то особой славы, или популярности, просто Грим любил здесь отдыхать. Небольшое заведение, расположилось у самого порта, но из-за большой конкуренции, не пользовалось большой известностью. Чтобы привлечь клиентов, владелец облепил весь фасад розовыми прожекторами, освещающими как сам бордель, так и просто бьющими в небо — в лучах ярко-розового света, вращались сердечки, и розовые бутоны, постепенно раскрывающиеся в розу. На фоне обычной неоновой рекламы, это смотрелось неплохо, но работало не очень хорошо, по прежнему оставляя «Алые небеса», довольно нишевым заведением. Соответствуя названию, заведение внутри, соблюдало розово-бордовую цветовую гамму — сравнительно небольшой гостевой зал, освещали большие потолочные лампы, укрытые розовыми колпаками, из-за этого, все вокруг, даже пол и стены (покрытые пластиковыми плитами имитирующими не струганные доски), имели вырвиглазный оттенок. Розово-красный свет скрадывал тени, и черты лица, превращая лица в ровные розовые маски, на которых даже эмоции сложно было различить. Весь вечер Лена и Грим просидели за одним из дальних столиков, распивая экзотичные коктейли и хохоча от разворачивающегося на сцене, комедийного бурлеск-шоу. Действо на самом деле не отличалось изобретательностью или какой-либо художественной ценностью, но для пьяной аудитории казалось верхом остроумия. Размалеванные дамы, одетые скудно и без какого-либо вкуса, разыгрывали примитивный и совершенно бесконечный спектакль, якобы случайно светя исподним, или полным отсутствием оного. Изредка на сцену выходила шпрехталмейстер — одетая в латексную пародию на мундир начала девятнадцатого века (особо пикантной ситуацией являлось то, что мундир присутствовал только на передней ее половине, стоило актрисе повернуться к залу спиной, и зрители лицезрели разрисованный розочками, и сердечками зад), при этом она вращала в руке жезл, и изредка ради смеха покрикивала на других актрис, заставляя их смешно семенить по сцене, или кланяться в зал. За ней носился полуголый мим — он подражал ее движениям, и мимике, но до невероятного гиперболизировал их, вызывая у зрителей еще больше смеха. Немногочисленная публика (в зале с трудом насчитывалось больше шестидесяти человек, и много столиков пустовали) хохотала, свистела и хлопала, когда актрисы специфического жанра откалывали очередной пошлый, эротический, или откровенно порнографический «фокус». Изредка на сцену приглашали кого-нибудь из гостей, но Грим предостерег Лену от такого, ибо порой шоу заходило слишком далеко, доводя до членовредительства, и публичного зашквара добровольцев (возможно именно это являлось причиной непопулярности заведения). Где-то к полуночи, когда Лена уже совершенно не понимала что происходит, и просто гоготала над каждой шуткой, представление сменилось, на эротический вестерн. Сменились декорации на сцене и костюмы на актерах, даже шпрехшталмейстер облачилась в какое-то странное платье, и натянула на голову парик с буклями, явно пародируя британского губернатора в колониальном городе. На сцене развернулось совсем непонятное действо — линии сюжета Окстон потеряла почти сразу, впрочем, его и не было — по сцене бегали какие-то кричащие селяне, которых ловили индейцы, все постепенно скатывалось в совершенно типичную для порнографии сцену. Все это не вызывало у Лены особого интереса, пока не раздался выстрел, и на сцене не появилась шериф… Та самая девка с волосами цвета марганцовки — она принялась стегать всех подряд кнутом, и крича стрелять в воздух (выстрелы были настоящие, и в процессе на голову актеров сыпались куски потолка), попутно распинывая сопротивляющихся ударами высоких кожаных ботфорт. Увидев ее Лена присвистнула, и поняла, что кажется обрела планы на ночь… В «Алых небесах», правило «смотри, но не трогай», считалось анекдотом, и не работало. Об этом вещал большой, светящийся винтажными лампочками плакат, висящий прямо над входной двери. Абсолютно любого актера, позволялось арендовать на ночь, или на иное неопределенное время (а вместе с тем, приобрести целый букет венерических болезней)… …События вчерашнего дня пролетели перед глазами Лены со скоростью уходящей электрички, оставив на ее лице выражение характеризуемое фразой «видела некоторое дерьмо». Ощущение падения на социальное и нравственное дно, внезапно охватило ее еще больше, чем во время жизни в Уайтчепеле. Это наложилось на совершенно убийственное похмелье, из-за чего Лена ощутила себя грязной и разбитой в хлам, как старый жигули, гниющие на заднем дворе давно заброшенной дачи. Она с болезненным вздохом упала обратно на подушки — абсолютная жажда самоуничтожения, охватила её душу, отвращение к себе, становилось все сильнее, и сильнее. Типичное состояние для человека по пьяни наворотившего несколько больше, чем обычно. Ей хотелось чтобы сейчас кто-нибудь зашел и выстрелил ей в голову, да даже пытки Вдовы, начали казаться заслуженными, ведь она отвратительное, и грязное существо… В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и Окстон слабо вскрикнула, на секунду возомнив, что ее желание сейчас исполниться, и в дверном проеме появится точеная фигурка Лакруа. Но вместо смерти во плоти, в комнату вошел Грим. Свежий и сияющий, он похоже, вообще не ощущал никаких последствий пьянства. Более того, лицо его выражало полнейшее удовлетворение жизнью, как у собаки поевшей вдоволь, поспавшей под батареей, и наконец-то поймавшей собственный хвост. В его слегка красных, полуприкрытых глазах, не было ни грамма стыда, или смущения за дела сотворенные на неделе. В руках он держал две, полуторалитровые баклахи пива, и запечатанный блок сигарет. — С добрым утром мумия! Как самочувствие? — Ехидно поинтересовался он заметив что Окстон уже не спит. — Может еще водочки? Или виски и партейку в гвин… Тьфу! В двадцать одно, на желания? Что-то ты невесела, а вчера так буянила, что едва не задушила вот эту шмару, а объятиях! Мммм, аж ребра хрустели! — А… — Лена скорчила гримасу, совершенно не желая вспоминать дополнительные детали вчерашнего сабантуя. — Заткнись и убей меня. — Я ведь говорил, что однажды ты меня попросишь об этом! — Задорно провозгласил наемик, и щелкнул языком. Он поставил выпивку на стол, и подойдя к кровати, хлопнул по одеялу. В ответ, к превеликому изумлению Лены, там обозначилось движение по меньшей мере пяти человек, и чьи-то недовольные голоса. — Выметайтесь шлюхи, уже утро! Не произнося ни слова, Лена тупо глядела, как из-под одеяла, подобно тараканам, вывалились еще пять девок, разной степени одетости и вменяемости. Едва-едва шевелясь, покачиваясь и опираясь на мебель, они расползались по полу, пытаясь найти выход. Чтобы ускорить процесс, Грим сгреб в охапку их одежду, и в три шага преодолев пространство до двери, вышвырнул ее в коридор. — Валите-валите! Я уже заплатил за все! Эй там! Выход на этой стороне комнаты, быстрее бля, а-то я тебе руку сломаю! — Покрикивал он ногой подталкивая сонных «ночных бабочек» к коридору. Последнюю — ту самую с марганцовочными волосами — он уже буквально вышвырнул наружу, и захлопнул за ее спиной дверь. Потерев руки, он вернулся к пиву. — Вот же гадостный народец, я им уже заплатил, да с бонусом, а они еще и дрыхнут здесь… Что сказать, проститутки! Кстати, поздравляю тебя, мы выиграли путевку к венерологу! — Ты сейчас серьёзно? — Лена закрыла лицо ладонями. Столь неприятные новости не вызвали особого отзыва в душе, ей просто хотелось сдохнуть. — Да! Ты в портовом борделе, чего еще можно ожидать? Бабочек из жопы? Тут и в проверенных-то заведениях, пятьдесят на пятьдесят, что ничего не поймаешь, а тут мы скорее всего хапнули такой букет, что в книгу рекордов можно заносить! — Грим… Грим… Можно тебя кое о чем попросить? — Тихо спросила Лена, морщась при каждом слове. — Воды? — Нет. Пусть эта неделя… Останется в тайне… Пожалуйста. — Да без вопросов, что произошло на «Моргенштерне, остается на Моргенштерне». — Грим с хрустом открыл пачку сигарет. — Даже подкалывать почти не буду (последние звуки он проглотил, пытаясь удержать в губах сигарету). Но стыдиться тебе нечего, это наемничья база, сюда приезжают получить деньги, а затем пропить или иным способом проебать их. Вставай давай, я «аптечку» принес… — Если я встану… То умру. В голове будто парламент… И… Почему во рту так… Так гадко? Как-будто мертвечины наелась… — Тебя вчера вырвало, и ты отмотала время назад… Зрелище отвратительное, рвота вернулась в тебя обратно. Так-что вкусец, скорее всего не намного лучше… — Грим окинул взглядом стол. — Ого, не помню чтобы покупал перцовую водку, о, да там еще немного осталось! — Заткнись пожалуйста! Не напоминай мне об выпивке! Я не хочу… Не хочу больше! — Желудок Окстон при одном лишь упоминании водки, болезненно сжался, и она ощутила как к глотке подкатывает неудержимый поток. Грим, вовремя увидевший что Лена стремительно позеленела, подхватил мусорное ведро и впихнул ей в руки. Вовремя. Через миг, на всю комнату раздался звук извергающегося гейзера и удар потока жидкости в металлическое дно ведра. — Вот и славно, прочисть желудок заново. — Посоветовал Буфорд, когда звуки рвоты превратились в икоту. — Два пальца в рот и полегчает… — Прости меня Господь, ибо я грешна… — Простонала в ответ Лена, ощущая как к горлу опять подкатывает рвота, однако с каждым новым выплеском ей становилось чуть-чуть легче. — Грим, позови священника, я походу умираю… — За все хорошее приходиться платить. В нашем случае плата незначительная, всего-лишь печень… — Грим раскурил еще одну сигарету и вставил ее Лене в уголок рта. — Давай, кури, полегчает, а может и нет… Это твой первый запой? — Ага… Если честно вообще никогда с алкоголем не дружила… Так, банку пива, может две… Иногда виски… ИК! — Окстон затянулась. Воспоминания про Эмили еще сильнее её расстроили. Уже много лет их отношений официально не существовало, но Лена ощущала себя так, будто променяла любимую на дешевых шлюх. — Никогда не напивалась до свинского состояния… А… Нет… Разок было… На первое рождество, после расставания с Эмили… У нас тогда была большая встреча, для агентов класса «Альфа». Меня позвали, как бойца с неординарными способностями… А, я… Ну… Уже к двум часам ночи нажралась как бомж, и пошла в казарму… Ну, помнишь базу «Овервотч» в Цюрихе? Там где силы специального назначения обитали… — Нет, я там не служил. — Помотал головой Грим. Он придирчиво изучал остатки содержимого бутылок, и усердно допивал его, громко при этом причмокивая. — А, прости, я забыла… Ну, короче, я заблудилась. Заблудилась, на базе, размером с футбольное поле! Забрела на стоянку для вертолетов… ИК! Споткнулась обо что-то… Да там и вырубилась… — Лена отставила ведро в сторонку, и натянув на плечи одеяло, свесила ноги на пол. На ее бедрах красовалось несколько крупных синяков и засосов, да и в целом на теле их достаточно. Через какое-то время она найдет следы от кнута на спине, и целую кучу царапин оставленных ногтями, но пока она об этом не знает. — Где-то через пол часа, меня Ангела нашла… Тоже пьяная в стельку. До сих пор не понимаю, что она забыла на вертолетной площадке… Короче, она меня из сугроба вытащила и откачала… Она что-то посохом сделала, «фьють», и все… — И что дальше? — Проэкзаменовав все бутылки, Буфорд протянул Лене баклаху. — Похмельнись, а-то до конца дня зомби изображать будешь… — Воооот… — Лена взяла пиво, и попыталась его хлебнуть, но лишь ударила крышкой по зубам. — Твою-то мать… Открыть не мог? — А ручки у нас на что? — Усмехнулся англичанин, поигрывая бутылкой. Пена текла по его руке, с шипением капая на пол. — Верно… Так это… Во… Ангела меня воскресила… И мы потащились в казарму… Представь эту сцену — темнотища, снег метет, даже фонари на базе не все работали… И мы идем… Друг о дружку держась, раскачиваемся, падаем, и ржем как ненормальные… У Ангелы в халате, фляга с коньяком была… От нее как самолеты от заправщика подпитывались… — Стоп, Ангела в халате по улице шаталась? — Ага, поверх костюма… — Лена шумно отхлебнула пиво. Оно оказалось горьким, с ярким хлебным привкусом. — Мы шли к казармам, а в итоге опять к вертушкам вышли… Часа два круги наворачивали… Ангела уже хотела сигнальную ракету пустить, и начала искать ракетницу… Но… (Лена тихо смеется сквозь губы) В этот момент салют бахнул… Ангела зависла, как флешбек словила… А потом взяла, да на вспышки пошла… Я за ней… База-то на большом холме, местные его горой кличут… Там короче обрыв резкий с одной из сторон… Что-то кричала, звала… А она идет, и на меня ноль внимания… ИК! Я, тогда просто обосралась, по пьяни вспомнила один фильм, там демоны людей в темноту вспышками заманивали, и жрали… Сам понимаешь какую аналогию в голове провела. И Циглер еще, что-то бормочет, а глаза пустые-пустые… До сих пор не понимаю, она издевалась, или ее просто накрыло… Я за ней бегу, тону в сугробах, падаю, кричу что-то, а она просто идет вперед, как паравоз! Через забор переползла, я за ней! А там кругом склоны, и лес, темно, ну натурально хоррор! Мы так до дороги дошли… Не помню… Гульденерштрассе кажется… Нас там патруль словил, и уже на машине на базу вернул. Мы оказывается километра полтора прошагали! — И что, без последствий отделались? — Да куда там… Выговора конечно не было, Рождество как-никак, все пьяные, и даже в личное дело не занесли, но вот… Мне хоть бы что, а Ангела ноги отморозила, и бронхит словила… Светило медицины месяц в госпитале собственном лечилось, чудом менингит не хапнула. С тех пор я пить запоем зареклась… Как вспомню Ангелу по пояс в снегу, и с глазами как у куклы, так аж дрожь прохватывает.  — Ха, не думал что паинька доктор на такое способна! Хотя, я лично-то ее не знал, лишь видел пару раз… Хочешь воздуха впущу? — Ага, буду благодарна. — Прихлебывая пиво попросила она. — Кстати, где моя одежда, ты ее случайно не выкинул в коридор? — Под кроватью посмотри… — Буфорд подцепил пальцами нижнюю кромку ставней, и с небольшим усилием поднял их. В комнату полился тусклый дневной свет, отдающий зеленым. Немного поколдовав над шпингалетами, он распахнул окно. Поток влажного, холодного воздуха, пахнущего морской солью, рыбой и дымом, волной нахлынул на Лену. Она прищурилась, ловя сквозняк лицом. Ощущение было просто божественное — с каким удовольствием она сейчас просто окунула бы голову в таз с ледяной водой, но за неимением иного, она прикладывала ко лбу бутылку пива. Вместе с воздухом внутрь проник и шум портового района — голоса, стук сапог и грохот швартующихся судов. — Прости… Что-то на истории потянуло… — Сухо улыбнувшись прошептала Лена, глядя на кусочек затянутого зеленым туманом неба, виднеющийся сверху. — Это нормально с такого-то бодуна. Когда-нибудь мы с тобой основательно засядем где-нибудь, месяца на полтора, и я столько историй расскажу… Обалдеешь. — Полтора месяца пить?! Да упаси господь! — Она так мотнула бутылкой, что немного пива пролилось на кровать. — Тут ведь убирают, да? — Ага, мы уйдем, и горничные все простирнут… Забей, можешь хоть на пол наблевать. «Алые небеса» повидали и не таких кошмаров. Я помню как однажды, на сцене был номер с циркулярной пилой. Хех… Кончилось все предсказуемо, весь зал в крови и кишках, шоу просили повторить, но заведующий этой халабудой, решил не тратить персонал попусту… — Отвратительно. — Ой, моралистка нашлась, не ты ли вчера хлопала в ладоши, когда на сцене актрисе палец отрезали? — Это ведь было не по настоящему! Да? — Не знаю, но было весело. — Грим еще закурил и облокотившись на стол, вперился взглядом в бутылки. Кряхтя и постанывая от тягучей боли в мышцах, Окстон встала с кровати. Голова загудела сильнее, а колени едва гнулись, но она нашла силы доковылять до окна. — Сколько я спала? Часов семь, да? То-то ты уже такой бодрый… — Проскрипела Лена жестом прося сигарету. — Да не… Не так много, я минут тридцать назад встал, вниз за опохмелом спустился. — А с фига ли ты такой бодрый, а я страдаю как беременный кашалот? — Опыт Окстон, его, как известно, не пропить! Ну и немного усовершенствований… — Он поднял майку и похлопал по тому месту где у всех должна располагаться печень. Там, сквозь кожу проглядывало что-то черное, и явно инородное. — У меня небольшое приращение к печени, ускоряет усвоение веществ и выведение всякого дерьма, засыпаю бухим, встаю трезвым. — Ах-ты жук… — С завистью в голосе произнесла Лена. — Что же сразу жук? Это необходимость… Знаешь как мне достались эти мышцы? — Буфорд похлопал себя по груди и бицепсам. Сейчас, когда на Гриме не было куртки, их можно было хорошо разглядеть. Мышечная масса Грима явно превышала человеческие возможности, и выглядела скорее как патология, или отек Квинке на ранней стадии. Покрытую шрамами, толстую кожу, усеивала карта слегка вздутых вен, под которыми перекатывались мышцы, позволяющие владельцу без труда завязывать кочергу в крендель, и грудными мышцами лопать арбузы. При этом, каждая мышца вырисовывалась очень фигурно, не превращаясь в бесформенную массу — если поставить Грима рядом с античными статуями атлантов, то он был-бы предельно на них похож, разве-что кубики пресса выделялись на его животе куда-более фигурно. Шея Грима, почти исчезала когда он сидел, утопая в ключицах — скорее всего ему трудно дышать. Лишних шестьдесят кило мышечного веса, заставляли англичанина много жрать, много спать и еще много чего «много»… На человеке меньших размеров, такая мускулатура выглядела бы отвратительно, но поскольку сам Буф был крупным мужчиной, то вся эта громада, гармонично рассосалась по его телу, превращая его в этакий мясной танк. Физическая сила англичанина, превышала все разумные пределы — как и Райнхард, он мог побить любой рекорд по пауэрлифтингу (благо спортивные ассоциации создали отдельные соревнования для искусственно улучшенных людей), и выиграть конкурс «Мистер Олимпия», кроме того, при острой необходимости, его организм выделял такой гормональный коктейль, что Буфорд мог очень долго не спать, не уставать, и почти не умирать от потери крови, но после этого, нуждался в очень долгом отдыхе. — Такого не достичь никакими тренировками, это… Непросто… Не стану рассказывать как это сложно, но ты видела меня в качалке хоть раз? Нет? Вот-вот, чтобы не было паталогий, мне пришлось немного усилить гормональную, эндокринную и кровеносную систему. Это было дорого, но теперь давление не скачет, диабет мне не грозит, похмелье тоже… И нечего на меня так смотреть, твой друг Райнхардт имел такие же улучшения. Ты видела этого кабана? Он выше меня на голову! Да и свои семьдесят, что-то не съежился как сухофрукт, а все так же рвет цепи руками. — Это наверное… Не очень удобно… — Первое время да, до сих пор помню, как после улучшения, вся эта масса начала расти как на дрожжах. Каждое упражнение отдавалось в троекратном объеме, представь, если бы ты отжималась, и прямо в процессе видела, как бицепсы растут. А еще это больно и страшно, тебя будто разрывает изнутри, как свежий хлеб… А, и спать стало не очень удобно, чтобы перевернуться на другой бок, надо приложить немало сил, и кровати все под моим весом ломаются, и лифты часто тоже принимают меня за омника-уборщика. Но потом понимаешь, что это скорее затратно… Одежду надо на заказ делать, машины тоже не все подходят… Чтобы поддерживать имплантанты, нужно употреблять определенные витаминные группы едва-ли не в чистом виде, и в целом питаться очень активно, а заодно периодически проверяться у врача на… Всякие отклонения. Но процедура отлаженная. Открою тебе секрет, тебе это даже Джек не расскажет… — Буфорд придвинулся поближе к Лене и та словно заговорщик наклонилась к нему. — Помнишь как Ангела вынудила ООН принять резолюцию о пересмотре права граждан на имплантацию? Тогда людям запретили без веских причин себя улучшать, так-вот… В «Овервотч» эта операция была поставлена на поток. Помнишь тех здоровяков-штурмовиков? Они все в имплантантах… Если ты вспомнишь меня в годы на базе в Англии, то уже тогда я проходил курс медикаментозной подготовки к модернизации. — Так вот почему тебя регулярно в мед-крыле держали… А ты, собака, хвастал что просто косишь от строевой подготовки! — Нас там десятка два лежало, всех кого сочли перспективными. Я, если честно не очень горел желанием служить вообще, но мысль стать качком покруче Шварца, меня пленяла. Ха, пожалуй, это единственный хороший повод пойти в армию, ведь гражданским такие «пушки» не светят! — Буфорд самовлюбленно показал бицепсы, толщиной с доброе дерево. — Когда «Овервотч» накрылся, мне пришлось на свои средства заканчивать операцию по модернизации. Теперь меня почти нереально отравить, победить в армрестлинге, или обогнать в беге, но обычное ОРЗ, имеет возможность отправить мня на тот свет… Да и реакция страдает, знаешь, я ведь не приобрел сверхчеловеческих способностей, лишь стал сильным. Реально сильным. На все это, ушло около трех миллионов кредитов с батиного счета… Ха, а он даже не заметил этих денег…  — Слушай, а на какие деньги мы веселимся? — Внезапно спросила Лена. Выпивая и веселясь, она как-то не думала о средствах, платил всегда Буфорд. — На мои. — Как ни в чем не бывало, пожал плечами Грим. — За неделю мы просадили около… (Он поцокал языком, глядя на обшарпанный потолок) Трехсот тысяч кредитов… Или около того, я плох в математике… — Триста тысяч?! — С ужасом повторила Лена. За всю жизнь, таких денег она даже не видела, и мысль об огромной задолженности перед Гримом, ее пугала до усрачки. — Как… Как я потом с тобой расплачиваться буду? У меня за душой ни гроша… — Натурой… Шучу-шучу, ты не в моем вкусе… Ничего ты мне не должна, я и один столько же пропил. Видишь ли, как наемник, я успел сколотить капитал, да и по молодости успел много натащить со счетов родителей… О, старики много мне оставили, все что в собственности имел, когда в бега подался, продать пришлось, чтобы не палиться. Да и не надо мне этого было, хватило бы на пару лет сплошного запоя… Или безбедную жизнь на каком-нибудь острове… Кстати об островах… Тут неподалеку, есть бар «Исла Де Муэрте», там просто офигенный ром, бильярд и мулатки, предлагаю навестить его, и просадить еще тысячу другую, а? Что скажешь? Заодно твое похмелье прогоним ссаными тряпками… Не успела Лена выразить свое глубочайшее возмущение, как сама жизнь решила помешать Гриму. Где-то в груде бутылок, тревожно загудел коммуникатор. Противный гудящий звук неприятно отозвался в голове, моментально разрушив хрупкий мирок утреннего похмелья. Грим не отрываясь от бутылки, принялся шарить рукой по столу, и случайно запустив ее в дымящуюся пепельницу, тихо охнул, сетуя на маленький ожог. Потратив еще добрую минуту, он наконец-то выудил прибор из бутылочных джунглей — коммуникатор лежал в луже водки, и был так измазан, что Буфорду пришлось протереть экран рукавом, прежде чем ответить на звонок. — О, это Босс. — Отставляя пиво сказал он. — Интересно что ему надо. — Грим! Лена!!! Срочно возвращайтесь в «Шпиль!» — Хрипло прокричал голос Моррисона. — К чему спешка босс? Сейчас всего… Два часа дня, суббота… — У нас критическая ситуация, планы приходится срочно менять. — Похоже Джек был чем-то всерьёз обеспокоен. — Чтобы через тридцать минут стояли передо мной оба! На том же месте в баре! — Но… — Никаких «но» солдат! Ситуация изменилась, у меня для вас две новости! Первая, Ангела жива! Повторяю Циглер жива! — Что? — Лена и Грим произнесли это хором, и переглянулись, неуверенные в том что проснулись. Это звучало как бред сумасшедшего, они оба отлично знали что случилось в Больнице, видели новости, в которых сотрудники «Вишкар» разбирали завалы. Выжить во взрыве и последующем пожаре казалось невозможным. — Так это же отлично! Где она? Что с ней? — С придыханием спросила Лена, пытаясь докричаться до динамиков коммуникатора. — Все непросто… — Джек подавил вздох. Он помолчал несколько секунд. — Приходите. Немедленно…