Scars

Этой ночью я долго не могла уснуть. Бесконечный поток мыслей просто выбивает меня из колеи, раньше такого никогда не было. Должна признаться, что под действием сыворотки я избавлялись от всего лишнего, а теперь… Это похоже на наркозависимость. Мне стало бы лучше, если бы я снова высказала все то, что так ищет выход. В комнате холодно, потому что я не закрыла окно. Я хотела, чтобы проветрилась голова, но этого не вышло. Я знаю, что если сейчас поднимусь, чтобы закрыть его, то уже точно не засну. Поэтому ещё больше укутываюсь в одеяла и зажмуриваю глаза. На тесты все равно иду не выспавшейся. В столовой, где сидят ученики всех фракций, слишком шумно, и я стараюсь абстрагироваться от этих звуков. Так, как когда-то пыталась не слышать тихий шепот «Спасибо за вашу честность». Тогда те слова только подтверждали то, что все слышали то, что я сказала. Сейчас я хочу не слышать шума, так как занята самобичеванием. Когда приходит моё время, я на трясущихся негнущихся ногах иду к заветной двери. Мой тест принимает женщина-отреченная, как и у всех, кто не является альтруистом. Так как нашей властью правят сейчас они, люди этой фракции принимают и тесты. Хотя по моему мнению, это должны быть Искренние. Кто, как ни они, скажут нам правдивые результаты? Женщина ничем не выделяется из всех альтруисток. Те же волосы в пучке, светлая кожа, серая, абсолютно закрытая, одежда. Типичная Отреченная. Хочу ли я быть похожей на её? Хочу ли быть всего лишь ещё одной женщиной, чье имя ничего не значит? — Не боишься уколов? — спрашивает она, вырывая меня из мыслей. Только сейчас замечаю, что в комнате стоит кресло, похожее на то, в каком я сидела в кабинете у стоматолога. Что со мной будут делать? — А что это за инъекция? — опасливо спрашиваю я. Неужели они используют сыворотку Правды, чтобы выведать у нас, к какой фракции мы относимся? Я никогда не думала об этом. — Вещество запустит моделирование. Потом сама все поймешь, — я лишь киваю ей в ответ. Она поднесла шприц к моей шее, протерла вену ваткой с дезинфекционным средством и наконец ввела сыворотку. Я успела подумать, что эти действия слишком знакомы для меня. Открыв глаза, я находилась все в той же комнате. Женщины не было, а вокруг меня были только зеркала. Затем внезапно материализовались две чаши, в одной из которых лежали куски сыра, а во второй ножи. — Выбирай, — сказал голос, появившийся неясно откуда. Выбирать? Зачем? — Быстрее, — отчеканил голос, а я так и стояла истуканом. Затем побежала и схватила оба предмета. Вдруг произойдёт что-то страшное? Возможно, мне нужны оба предмета. Сзади что-то зарычало. Я оглянулась. Позади меня стоял огромный питбуль. То есть, я должна воспользоваться чем-то из этого. Но я же не стану калечить животное? А если я его накормлю, не факт, что он на меня не кинется. Я вспоминаю, что это всего лишь действие инъекции. Как меня отец учил сопротивлялся этому? Закрыть глаза, представить, что находиться в другом месте и сказать не то, что рвётся наружу. Сказать то, что хочешь сказать. Солгать. Но что делать в этой ситуации? Здесь ничего не зависит от моих слов. Нужно быстрее решать, что делать. Почувствую ли я боль, если пёс меня укусит? Помня свой опыт с сывороткой Правды, все может произойти. Решаюсь проверить это. Делаю надрез на руке ножом. Кровь медленно капает, но я не чувствую боли. Значит, я могу сопротивлятся. Бросаю на пол оба предмета - и собака подбегает к сыру. Наблюдая за тем, как он остервенело разрывает сыр на кусочки, медленно пячусь назад. — Эй, что мне делать? — кричу я, зная, что меня услышат. Ответа не следует. — Какая собачка! — слышу я звонкий голос ребёнка. Девочка лет шести тянет руки к собаке. Но она же укусит её! Но ведь она не почувствует боли, вероятно, она не настоящая. Но что-то во мне щелкает, когда я вижу, как пёс бросается на неё. Я хватаю нож с земли и безжалостно кромсаю собаку, закрыв глаза. Я не могу этого видеть, хоть и слышу прекрасно. Пёс скулит от боли, затем воет. Девочка за мной кричит. Я продолжаю до тех пор, пока собака не умолкает. Затем нож снова летит на землю, а я открываю глаза. Моё отражение все в крови, точнее, лицо, ноги, и белая часть костюма. Трупа собаки нигде нет. Надеюсь, когда я очнусь от модуляции, крови на самом деле не будет. Зажмуриваюсь, представляю, что просыпаюсь, однако этого не происходит. Я появляясь в новом месте — освещённая улица, рядом на скамейке сидит человек. — Девушка, вы знаете этого человека? — спрашивает он, не выглядывая из-за газеты, лица я его не вижу. Он показывает на изображение на титульном листе. Лицо того человека очень сильно покромсано. Я понимаю, что знаю его, но не могу сказать этого. Правда рвётся наружу, но меня учили сопротивляться. Я должна солгать. — Нет. Я не знаю его, — газета опускается, и я вижу того самого человека. И он жутко улыбается. Я вскрикиваю и через мгновение просыпаюсь. — Ты должна никому не говорить. Молчи, — говорит женщина-альтруистка. О чем молчать? — Ты дивергент, — выговаривает женщина тихо и быстро, словно это слово отравляет её. Честно говоря, я подозревала подобное. Отец всегда удивлялся тому, что я могу сопротивляться его сыворотке, как бы больно мне не было, в то время как другим это совсем не удаётся. — И к каким же фракциям я принадлежу? — тише, чем было бы нужно, спрашиваю я. Женщина явно удивляется моей реакции и чётко, медленно произносит: — Дружелюбие, Эрудиция, Бесстрашие, Отречение, — она замолкает. Что? Без Искренности? Серьёзно, что ли? Я заливаюсь историческим хохотом, пока женщина не вводит мне какую-то ещё сыворотку. Моя истерика быстро прекращается, и она говорит мне, что я должна пойти домой и сказать родным, что мне стало плохо во время проверки. И ещё раз приказала никому не говорить о моей дивергенции, хотя я и сама это прекрасно знаю. Отец даже не заметил, что я пришла домой раньше положеного, поэтому мне ничего не пришлось говорить. Когда я пришла, он даже не посмотрел в мою сторону, и я решила, что это правильно. Чем он будет отдаленнее от меня, тем легче мне будет бросить его. Но вот что мне выбрать? Из этих четырёх фракций? Вероятно, я не подошла под Искренность только потому, что отец так долго заставлял меня лгать. Сегодняшняя ночь явно будет бессоной.