5, седьмой месяц (тайо), 3875 Хиткейм (Эваррой)
Найтхелл, Мирнборн, Хайлес — он сменил много имён, большую часть которых разделял на полезные и на ненужные, придуманные ради одного-пары делишек. В конце концов, настоящее имя он давно утерял и в кругах своих «коллег» звался Шелтом, привычно ухмыляясь чуть криво, так, чтобы заострённые клыки чуть-чуть сверкали, и сверля собеседников пристальным острым взглядом. Этакий образ, который вполне его устраивал и создавал атмосферу, соответствующую его стандартам. Итак, Шелт работал на самую затаённую гильдию и официально носил звание путешественника, прикрывая этим алиби свои настоящие заказы. Обаяния хватало сполна, и пока юношу никто не раскусил; те же, кто совал нос не в свои дела, больше не предпринимал вообще ничего. Ничего в своей жизни. Шелт свою работу не ценил, но относился к ней серьёзно. И всегда действовал в одиночку, именно поэтому в очередной раз отказался от напарника, сославшись на лёгкость заказа. Правда, кое-что всё же пошло не по плану, и это Шелта злило — пришлось добираться обратно пешим ходом. Юноша вздыхает, набирая в ладони воду из источника и ополаскивая лицо. Идти ещё долго, смысла спешить нет. Рассветное солнце, играя на ручейке, освещает и его склонённый силуэт, теряет блики на ножнах кинжала — обычно их скрывает накидка, а расположены они на спине, незаметно и надежно. Ровные холмы восточных земель пространственно раскиданы вокруг, перемешавшись светотенью, а восход вычерчивает каждую незаметную в обычные часы детальку и бликами её одухотворяет. Мир в ранние минуты кажется не столь свежим, сколько юным; ему тысячи и миллионы лет, но, когда солнце поднимается над линией горизонта, он как никогда молод и честен, открыт и пьянит своей зарождающейся энергией. С удовлетворённым вздохом Шелт откидывается на спину, ощущая через тонкую ткань рубашки покалывание травы. Небо над головой уже светлое, разгоняется ночной мрак, ветерок в вышине гонит мягкие, неспешно меняющие оттенки тона. Облик Луны на небосводе гаснет, уступая место поднимающемуся дневному светилу, но не исчезает; Луна всегда на своем месте. Порыв смешанного ветра — тепло с прохладой переплетаются в нём — резко обдувает лицо, и Шелт подскакивает от нахлынувшего чувства тревоги. Инстинкты, выработанные за годы службы, кричат: «Беги», каждый нерв в теле напрягается до предела. Пора уносить ноги; нечто неизвестное, мощное, сметающее уже приближается, и Шелт, если хочет сохранить сознание и разум, должен мчать со всей дури. Однако неведомая сила заставляет его остаться на месте, замереть подобно изваянию — лишь подрагивание тёмных зрачков указывает, что юноша выжидает. Он напряжён и сосредоточен. Кончики пальцев неуловимо касаются рукояти кинжала. Сейчас, ещё немного. Выждать совсем чуть-чуть. В следующий миг тонкий клинок, купленный за увесистую горку золотых монет, рассекает призрачный воздух; Шелт никогда не промахивается, он не знает пощады, тем более при таком обострённом предчувствии. Но почему-то сердце у него сжимается, когда слышится протяжный звонкий крик. На востоке, совсем недалеко, падает чья-то фигура, сражённая метательным ножом. Шелт подскакивает и двигается осторожно, по-кошачьи, скользит по траве ловкой тенью. Увы, на открытом пространстве ему не спрятаться, однако навыки не потерялись. Шелт осторожно приближается к сражённому неприятелю, прислушиваясь к внутренним ощущениям, но они молчат. Абсолютно молчат, как и мир вокруг. Точно всё замерло; солнце замедлило свой ход, ветер утих, трава не колышется, а ручей снизил своё ласковое журчание до едва разборчивого шёпота. На траве, скрутившись, прижимая ладони к груди, лежит девушка. Она рвано дышит, брови её изгибаются, выдавая не страх смерти, а скорее непонимание, испуг от боли. Странно, но ужаса в ней действительно нет; недоумение, как такое произошло и почему так колет. Между пальцев вытекают алые струйки и капают на зелёную траву. — Эй, — подает голос Шелт, прищурившись, глядя на незнакомку, — кто ты? Они встречаются взглядами. Глаза девушки странного оттенка, кристально-чистые, но точный цвет сказать нельзя. Серый, голубой, зелёный и карий перемешиваются в них, но в конце концов останавливаются на мягко-розовом оттенке, точно лепестки дорогих цветов. Приоткрытые губы подрагивают, но на ресницах — ни слезинки. — Ты волшебница? — опять спрашивает Шелт. Лучше знать наверняка, а то эта девчонка ну точно может ему пакость устроить, хотя и выглядит так невинно, точно дитя. Тонкие брови изгибаются теперь уже удивлённо, и сомнения отпадают. Магический Дар Шелт чувствует сразу же, а у неё аура какая-то дымчатая, прозрачная, ни отпечатка выдающихся способностей. — Ладно. Допустим, я тебе верю. Ближайшая деревня недалеко, я могу донести тебя, но учти — возиться не буду. Твои проблемы, что такая неженка. Опять молчание. Крови стало больше, у девушки все ладони перепачканы. Шелт приглядывается: он попал кинжалом ей в область чуть пониже ключицы с правой стороны. Юноша без щепетильности резко вытаскивает холодное оружие, не реагируя на короткий крик, вырвавшийся у раненой. Ха, какая-то ирония: сам ранил и сам же собирается спасать. Во всяком случае, она ему не опасна. Наёмнику никто не ровня, тем более слабые пустоаурные девицы. Ранена она не смертельно; во всяком случае, дожить до лечения сумеет, хотя шрам наверняка останется. Шелт наклоняется и подхватывает её под плечи и под колени, игнорируя опять вырывающийся стон боли. Невесомая; интересно, сколько надо есть, чтобы быть такой лёгкой? При этом, вроде, не костлявая, хотя и телосложения хрупкого. Длинные волосы спадают вниз водопадом, шлейфом взметаются, когда Шелт разворачивается в сторону ближнего посёлка. Жаль, что кинжал придется бросить здесь; нельзя, чтобы узнали о нанёсшем ранение. А так Шелт только спасителем выставит себя… конечно, если эта девчонка не выдаст. Хотя в таком состоянии она, должно быть, предпочтёт молчать, но жить. Шелт с усмешкой двигается, всё же стараясь быть аккуратнее — не хочется пачкать одежду ещё больше.*
Хиткейм, один из бесчисленных городков на западе, не облюбован посетителями, в основном здесь бывают торговцы да послы, передающие новости из дальних земель. Сама деревушка немноголюдная, жители — смесь коренных пожилых да юных людей, подростков, родители которых зарабатывают в других местах. Три тихие улочки да две небольшие площади, окружённые лиственными деревьями, река неподалёку. Маленький, уютный мирок, в котором тишь да гладь. Удивительно, что лекарь в этой глуши имелся вполне приличный. В его небольшом домике пахло травами и засушенными фруктами, под потолком висели связки препаратов, на полках вдоль стен стояли склянки и колбы с разноцветным содержимым. Шелт, не заморачиваясь приветствием, проходит к кушетке. Лекарь, мужчина крепкого телосложения, совсем не старый, хотя короткая борода посеребрена временем, в дешёвой, но чистой одежде суетится, разогревая отвары и смачивая в тёплой воде бинты. — Где же ты нашел её? — сокрушается он. — Бедная! В таком возрасте да в грудь! Ах, хорошо, что кровь остановилась, ну, сейчас подлечим… Шелт не вслушивается в болтовню старика. Девушка на его руках то ли потеряла сознание, то ли спит; так или иначе, грудь её слабо, но равномерно вздымается, показывая жизнь, хоть лицо и бледно, не лишено признаков жизни. Заляпанная кровью одежда её — белое платье до колен, совсем простое, но из непривычно мягкой шёлковой ткани. Длинные волосы словно невесомые; они сбегают серебристым водопадом по плечам, по спине до бёдер. Чёлка с лица убрана, передние пряди заплетены в косы и опускаются, полукругом касаясь плеч — на затылке они переплетены в подобие узла. Кроме этих тонких косичек ещё по одной с каждой стороны проходят над ушами и так же вплетаются в узел. Интересно, сколько времени требует создание подобной прически? Удивительно, что ещё не растрепалось. Кожа бледная; мягкие черты лица, делающие её младше на вид, тонкие брови. Волосы явно не крашены — брови тоже серебристого цвета. Бледные ресницы подрагивают, губы плотно сжаты. Ей больно. Шелт не чувствует ни жалости, ни раскаяния — давно отучил себя от подобных чувств — но всё же ему не стоило так спешить с метанием ножа. И что дальше делать? Можно, конечно, бросить её здесь. Девчонка явно не местная, иначе сразу узнали бы, да и внешностью не смахивает на какую-то определённую национальность. Оклемается — сама найдёт дорогу домой. Но часть ответственности лежит на Шелте, как ни горько это признавать. Придётся юноше немного задержаться здесь да подождать, пока эта бледнолицая очнется да сможет ходить, тогда и свалить тихо, пока не раскрыла его перед жителями. Размышляя, Шелт бдительности не теряет, и сразу разворачивается, когда слышит лёгкий хрип. Девушка за его спиной морщится, хмурится. Неспокойно ей, больно. Что ж, ей благодарить надо, что проверки ради Шелт пустил ей кинжал в ключицу, а не в сердце, и жизненно важных органов не задел. Мрачный юноша выходит из домика лекаря и останавливается. День начинается, ласковыми лучами встречая ранних пташек; петухи давно отозвались. На небольших улочках появляются люди, и Шелт возвращается обратно в дом: не хочется лишний раз встречаться со здешними. Меньше людей знает Шелта в лицо — меньше вероятность попасть в ловушку. Вот и недостатки путешествий налегке: заняться откровенно нечем. Шелт выпрашивает книгу у лекаря и, пока тот возится с подопечной, присаживается в плетёное кресло у окна. Солнечного света вполне хватает, чтобы разбирать письменный текст — скука смертная, повествующая о горных травах, но Шелт всегда ценит любую информацию, связанную с выживанием. Проходит время. Городок снаружи шумит, бодро лают дворовые собаки, слышны голоса. Шелт отрывается от исписанных листов и бросает взгляд на окно. Небо голубое, яркое, признак приходящего лета. Юноша со вздохом закрывает книгу и откладывает её на подоконник, а сам подходит к кушетке и… встречается взглядами с девушкой. Она лежит спокойно, не шевелясь, укрыта наполовину лёгким одеялом, и смотрит с удивлением — опять без страха. Глаза широко раскрыты, делая выражение лица каким-то наивным, беззащитным; радужка у них серебристо-розовая, точно туманная, но зрачки смотрят ясно. Шелт вздрагивает и недовольно отводит взгляд, но опять возвращается к ней. Девушка же уже повернула голову вправо и безмолвно смотрит в окно, чуть приоткрыв губы; какое-то спокойное созерцание в ней. Чудачка. Главная забота Шелта — чтобы она не проболталась; однако девушка молчит. Юноша, с досадой выдыхая, резко разворачивается и выходит на улицу. Всё лучше, чем видеть эту мягкость и всепрощение. Куда этот мраков травник смотрит? Умотал, видимо, к торговцам, мало ли что может понадобиться. Уж лучше бы Шелта послал, чем оставлять его с этой… Наёмник шикает сквозь сжатые зубы и осматривается. За домиком раскидывает толстые, надежные ветви могучий дуб, густой кроной точно прикрывая убежище врачевателя; к нему юноша и направляется, на ходу ухватываясь за ближайшую ветвь и подтягиваясь. Вскоре он уже сидит на нижней ветви, скрестив ноги — пространство позволяет — и мрачно глядя вдаль, там, где за деревенскими строениями виднеются безбрежные леса. Скоро его существование вернётся в обычное русло. Работа, мытьё рук и сожжение одежды. Он раздобудет новое оружие, вернётся в гильдию и продолжит работать на них. Всё станет как прежде. Но, глядя вниз и так и замирая, Шелт вдруг отчётливо понимает — нет. Девушка с длинными серебристыми волосами, раздуваемыми ветром, стоит у могучего ствола, придерживая руками развевающийся подол платья, и смотрит наверх, ловит взгляд Шелта своими серебристыми очами. Прежним ничего уже не станет.*
8, седьмой месяц (тайо), 3875 Ламеннские леса
Он не понял, когда решил пойти с ней. Всё случилось слишком быстро, закрутилось и сдавило, и больше он не мог думать об ином. Однажды заглянув в глаза всех цветов возможных, он уже был готов идти за ней. Нет, дело не в любви и всяких благородных чувствах, мол, заблудится она в одиночку. Просто было нечто сильнее, чем построенные за двадцать лет жизни устои — он не мог не подчиниться зову этой силы. Он был ей нужен… поэтому решил, что нет смысла отрицать. На западе континента много равнин и густые лиственные леса. Деревья стоят не плотно, так что двое путников идут легко и беспрепятственно, но Шелт всё равно постоянно оглядывается в поисках разбойников. Говорят, злая душа чувствует подобную за километры; что ж, так и есть — наёмник не может избавиться от ощущения, что за ними следят. Возможно, с самого начала их пути… — Шелт, а что это? — шелестит тихий голос, который по какой-то причине всё равно идеально слышится. Детский восторг сияет на милом личике, когда девушка рассматривает растение с закрученными полосатыми листьями. — Тигровый папоротник, — неохотно отвечает наёмник. Эта мисс надоела уже с постоянными расспросами — ещё и дивится всему, будто мира не видела. Лекарь в городке сказал, что её память не должна быть повреждена из-за раны, но девушка всё равно донимает спутника бесконечным изучением открывшегося ей мира. — Почему тигровый? — Потому что полосатый, как тигр. — Что такое тигр? — Животное с юга. — А какие ещё на юге есть животные? У Шелта дёргается веко. Нет, он определённо сглупил, решив вести эту дикарку через леса к неясной цели. Много раз спрашивал уже, что придётся делать, так она только улыбается растерянно и плечами пожимает: «Не знаю, мне просто туда нужно». Шелт думал, что давно остыл ко всяким сказкам. Последний раз он брал в руки книгу ещё при живых родителях и часто бегал за отцом, прося почитать вслух. Это, конечно, глупо, но и имя девушке он дал, вспомнив вдруг одну из далеких сказок, — имя принцессы, которая смогла подняться к звёздам, коснуться Луны и Солнца. Селестия — так зовут девушку с серебряными волосами и глазами цвета смешанного леса — улыбается ему часто. Она подхватила привычку от горожан, которые были ласковы к ней. Наивна и доверчива, как ребёнок: если Шелт захочет её наказать, может просто предложить подружиться с медведем из бурелома. Однако не предлагает почему-то. Совсем расклеился, придурок. — Шелт, а ты отличаешься от людей в том городе, — замечает Селестия, с любопытством сверкая глазами. — То была деревня. Города гораздо больше. — А ты покажешь мне города, Шелт? Как будто ей нравится называть его по имени — при каждом обращении повторяет. Это тоже раздражает. Наёмника вообще ужасно бесит то, что происходит, а в особенности сея девчонка с ветром в голове да лунными бликами в глазах. — Когда-нибудь, возможно, — ворчит он, лишь бы отвязалась. Довольная Селестия улыбается, сияя, как новая монетка. Она всё так легко подхватывает, быстро осваивается. Странное дитя — ласкова со всеми, но как-то нейтрально-дружелюбна. Всё ей интересно, но нет в ней ни глубокой тоски, ни глубокой любви. Чистый лист, на котором можно писать всё, что хочешь. Шелт может запросто воспользоваться этим, а что? Воспитает её наемницей, будут работать вдвоем. Он вообще-то не переносит общества всяких подонков, к которым и себя отнести может, но с хорошо обученной напарницей будет проще. Действительно, чистый лист, будто созданная с нуля девочка. Не знает ничего, некоторые слова понимает, только услышав объяснение или привыкнув к звучанию, говорит четко, словно учащий новый язык труженик. Шелт говорит с ней на языке, принятом в Альянсе, и девушка повторяет каждое слово, а по вечерам он замечает, как она шевелит губами, неслышно произнося выученное за день. Он может рассказать ей об иных понятиях. Добро и зло может переставить местами, и тогда она будет достаточно жестокой, станет даже хуже скатившихся во тьму ублюдков — потому что она с самого начала не сможет понять другое мировоззрение. Шелт может сделать с ней всё, что угодно; это только вопрос времени… и желания. А Селестия по внешности застыла между девочкой, девушкой и леди. Она стройная, гармонично сложенная, и руки у неё тонкие, с женственными длинными пальцами, ровными ногтями. Личико красивое, эмоциональное, и вся она будто светится — изнутри всегда, а снаружи лишь когда лучи солнца на неё падают. Белое одеяние выброшено в деревне, новое платье же светлых тонов тоже — Шелту кажется правильным одевать её в белое. Она так невинна и прелестна, но всё же не ребёнок. — Шелт, скажи, почему тебя так зовут? — Потому что я так захотел. — А тот человек-лекарь сказал, что имя дают родители. А где твои родители? — Умерли. — Как это? — Был человек – и не стало. На личике Селестии проступает озадаченность. Она касается пальцем тонкой верхней губы, наклоняет головушку на плечо и, удивлённо моргая, спрашивает: — Как же его может не стать? Человек ведь есть, куда он денется? Не поборов стремительное желание, Шелт щиплет её за кончик носа, отчего девушка фыркает. «Она и о смерти понятия не имеет», — мрачно думает наемник. «Реально вычищенная личность». Он в ответе за дитё неопределённого возраста. М, спасибо, Боги, очень удружили. Лес широк и просторен. Между ровными толстыми стволами достаточно места, и путники проходят спокойно. Селестия норовит коснуться каждого ствола, и личико её озарено такой мечтательной улыбкой, какую Шелт не встречал на лицах никого другого. Ему вообще редко улыбались — или же улыбки быстро гасли, сменяясь гримасами ужаса, когда Шелт приставлял к глоткам леденящий кожу клинок… «Кстати о птичках», — вспоминает он с неудовольствием. «Как отнесётся гильдия к тому, что я куда-то ломанулся до выполнения заказа? Не думаю, что в ближайшее время займусь работой. Хм…» И всё же он дико жалеет, что пошёл в путь. — Так куда мы идём? — ворчливо интересуется он. Селестия немного застенчиво приподнимает не закрытые платьем плечи и смотрит слегка виновато — выучила уже, что неопределённые ответы вызывают у спутника раздражение. — Туда, — робко говорит она, указывая пальцем вперёд. — В смысле — туда? Если не знаешь название страны, то хоть местность опиши! — Ну… — Она страдальчески морщится, всем видом выражая, что объяснить не может. — Там… меня ждут. Шелт с трудом подавляет тяжёлый вздох. — Кто ждёт? — спрашивает он настойчиво. «Держи себя в руках. Это просто глупый ребёнок со стертой памятью, ничего особенного». — Он, — Селестия прикусывает нижнюю губу. — Кто «он»? — Он… просто меня ждут. — То есть ты понятия не имеешь, куда и к кому мы идём?! — Нам надо туда! — Девушка даже ногой притопывает. Теперь во взгляде её, таком разномастном, горит решительность. От назревающей перепалки их избавляет появление на горизонте новой неприятности. Шелт — наёмник, и чутьё никогда его не подводит. Юноша вздрагивает, дёргается в сторону, хватает Селестию за плечи и резко впечатывает её в дерево. В следующий миг остроперая стрела проносится в том месте, где мгновением назад была её голова. Метко. — Мрак! — ругается Шелт через зубы, перетаскивая остолбеневшую от удивления девушку на другую сторону дуба, быстро становясь так, чтобы прикрыть её, доставая кинжал — все движения выработаны до автоматизма. — Что это? — спрашивает Селестия. В зрачках её не видно испуга вообще. Что за создание она такое?! — Кто угодно, — сплёвывает Шелт. Взор улавливает колебание, и вот он отбивает кинжалом стрелу. Слышится весёлый свист. — Не так плохо! — замечает молодой голос. — Хорошая реакция, да ещё с такой скоростью! Человек выпрыгивает прямо из ствола дерева, и вот уже его нож приставлен к горлу Селестии, неподвижной и удивлённой. Шелт много раз видел, как это происходит. Один надрез в чувствительном месте — и с ней покончено. Не будет неприятностей, не будет ничего. Шелт может развернуться и помчаться в чащу, он быстро скроется — даже человек, путешествующий по деревьям, не найдет его. Но когда подбегают другие люди, беря в кольцо путников, Шелт не делает ни движения. Так и стоит с кинжалом на уровне лица, чуть отведя локоть, и взор его прикован к разбойнику. Селестия смотрит в глаза Шелта, точно любопытствует: «Что мне нужно делать и как реагировать?» — Опусти клинок, — дружелюбно говорит разбойник. Он в одежде из яркой листвы и явно предводитель. Из-под зелёной шляпы с широкими полями и острым верхом высовываются вьющиеся рыжие локоны, лицо его усыпано веснушками и заметно молодо — ровесник Шелта, скорее всего. — Отпусти девушку, — отвечает наёмник невозмутимо. Он мгновенно оценивает положение. Он ещё может выжить, если рванётся, но есть точная вероятность получить стрелу в спину: все люди вооружены луками и ножами, и стоят плотно. Мрак. Нужно было бросать эту дряную девчонку. — Разве вы не знаете, что эта территория принадлежит народу арс’ил? — насмешливо вопрошает главарь шайки, подводя лезвия ещё ближе к светлой шее девушки. Это все же не разбойники. Когда-то Шелт слышал про то, что в здешних лесах обитает дикое племя, но не воспринимал слухи всерьёз. А зря! Ему, как наёмнику, нужно было знать, что слухи не бывают беспочвенны! — Мы не знали, — жёстко говорит Шелт. — Извините, — подаёт голос Селестия. — Вы можете убрать это? Оно колется… Среди шайки проносится шумок, легкий, как шелест в листве. Даже главарь изумлён поведением захваченной, но почему-то не спешит прирезать её за дерзость. — Девушка с серебряными волосами, — говорит он в глубоком удивлении, так что даже Шелт непонимающе вскидывает брови. — Куда вы направлялись? — Мне нужно к центру, — отвечает ему Селестия. Она стоит ровно, не дрожа, и в её взоре нет ни страха, ни почтения. Только смешанные оттенки листьев, неба и лучей, и тени пляшут в зрачках. — Лорд, это она, — подаёт голос кто-то из разбойников. — Она, точно она! — соглашается некто с ним. — Та самая! — Лорд, она это, зуб даю! Главарь ухмыляется, но вовсе не зло. Он убирает нож и делает шаг назад — достаточный, чтобы иметь в поле зрения всех собравшихся. — Вам несказанно везёт! — весело восклицает он. — Теперь вы наши гости, но пойдёте, как пленники. Убери клинок, парень, мы вас не тронем. Подобные слова звучат искренне, но Шелт не был бы жив, если б доверял каждому встречному. Потому он просто опускает кинжал, но не убирает в ножны. Разбойников это, кажется, не волнует. Главарь раскидывает руки в стороны. — Вам оказана неведомая честь! — заявляет он торжественно. — Прямо сейчас мы проводим вас в наш лагерь! И да… если попытаетесь сбежать — мы вас убьём. Лицо его освещает беззаботная улыбка человека, у которого в жизни приключилось что-то очень хорошее.*
8, седьмой месяц (тайо), 3875 Ламеннские леса; город арс'ил
«В глубине лесов обитает дикое племя, что живет в деревьях. Устилают они земли своим листьями, одеваются они в листья, и проросли у них цветы на ладонях, а всё от тесной связи с лесом. Способны они говорить с деревьями, слушать песни их и внимать самой земле, а потому прячутся лучше всех и никогда не допускают к своим тайнам чужаков. Они — арс’ил…» Старая сказка кое в чем ошибалась — вовсе не растут на них цветы. И, по словам Огненного Ветра, с деревьями они не разговаривают, хотя знают много способов вырастить то, в чём нуждаются. Например, они умеют придавать дереву необходимую форму с самого его появления, и потому строения их действительно похожи на раздутые стволы неправильных форм. Могучие дубы обвешаны домиками — некоторые прямо в широченных стволах, другие на ветвях, настолько огромных, что на них построены настилы. Зачарованная роща пускает лишь тех, кого приводят члены племени, а потому в иной ситуации эти могучие деревья не были бы найдены. Деревня, спрятанная от посторонних глаз, построенная в симбиозе с лесом, встречает с распростёртыми объятиями гостей. Люди обступают их кругом, так и норовят хоть кончиками пальцев коснуться незнакомцев. Они все поджарые, ловкие, лучащиеся здоровьем; одежда из ткани зеленых, бежевых и бурых тонов, на лицах — странные метки в виде полосок, треугольников и точек. Каждая метка что-то означает, как говорит Огненный Ветер, и ещё их одежда меняется по сезонам — осенью все наденут пёстрые оттенки оранжевого, жёлтого и багряного, зимой все будут в белых мехах, а по весне вновь меняться начнут на бурые и зелёные лесные тона. Селестии нравится народ — во всяком случае, она реагирует на них с любопытством и восхищением. Её пытаются коснуться, и она принимает каждую руку, пожимает каждую ладонь, обхватывает пальцы ласково и приветливо, и благоговейная счастливая улыбка блуждает по её бледному личику. Шелту не по себе. Арс’ил приветствуют их, будто они выставное шоу или посетившие их уголок мира божества — такой чистый восторг сияет в их глазах. Дети, молодое поколение, взрослые и даже удивительно крепкие для почтенного возраста старики — все выходят к ним, спускаются по плетёным лестницам, пробираются через ветви и выходят из зарослей, и все шумят и смеются на незнакомом наречии. — Велвик! — покрикивает на них Огненный Ветер. Кажется, на их языке это означает «расступись». — Велвик, санле кьевда! Руки Селестии гладят другие. А кто-то даже легонько целует костяшки. Шелт подрагивает от напряжения, когда его пытаются коснуться. Огненный Ветер со смехом заявляет: — Ферьот хенхле ду влифк! — Он не застенчив, — вставляет Селестия как само собой разумеющееся. — Ты понимаешь их речь? — резко оборачивается к ней Шелт. Девушка мигает. — А ты нет? — наивно спрашивает она. Отвечать нет времени — их уже ведут к главному дереву поселения — то есть дому, конечно. Мощные корни его расходятся, а между ними — проход в настоящую пещеру, занимающую большую часть ствола изнутри, и вход прикрыт занавесями, сплетёнными из тонких цветочных гирлянд. Огненный Ветер раздвигает их и первый делает шаг внутрь, сразу опускаясь на одно колено, сводя запястья и переплетая пальцы, расставив локти. Шелта и Селестию вводят следом, но за ними не идут. — Охта сенссээ фельвикт, — негромко, но отчетливо произносит Огненный Ветер. Поля его шляпы будто трепещут вместе с ним. — Хие дель Флию ду ферьот, вё дайлен. — Здравствуйте, гости. — Глубокий, полный ощутимой жизненной силы тон встречает их. — Проходите. — Он обращается к Огненному Ветру: - Таэ, Хайсель. Юноша поднимается на ноги, взирая с таким благоговением на встречающего, что даже веснушки его бледнеют. До этого Шелт не подозревал, что насмешливый и острый на язык разбойник способен к такому глубокому уважению. Это дерево просто огромно! Внутри отделан целый зал — высокий, с расписанными красками сводами, а сверху обильно льётся солнечный свет. Там ствол изгибается, поэтому прямо в стволе сделано широкое отверстие для освещения; зимой или в дождь, должно быть, его накрывают чем-нибудь. Вдоль высоких стен — стеллажи, вырезанные в дереве полки, заваленные свитками, огромное количество старых бумаг. Широченный письменный стол тоже завален ими, там же много чернильниц, ярких перьев, целые схемы и рисунки. Их встречает человек на удивление молодой для столь почётного сана — лет тридцать, не больше. Он в свободных светлых одеждах, а волосы его длинные, как у девушки, и взъерошенные — должно быть, из-за работы не успевает ни причесаться, ни даже подстричься. Тем не менее, лицо его чисто выбрито, и сам он чист, а взор у него приятный, добрый, хоть и усталый. Глаза — потрясающе синие, огромный контраст с зелёными и карими глазами жителей поселения. У Шелта сердце режет, и он сразу отводит взгляд. Неожиданно становится жарко, и он вспоминает всё: кто он есть, кем он стал, кем он отныне и навсегда будет. Однако тёплые сухие руки ласково ложатся ему на плечи, и синие глаза смотрят будто в душу. Так же человек приветствует и Селестию, смотрящую на него с выражением не удивлённым и не благоговейным, но светлым и чистым. — Вы славные дети, и вы заслужили отдых, — мягко произносит человек, отходя. Он опирается на стол, но не сводит с них улыбающегося взгляда — такой спокойный, такой настоящий. — Моё имя на наречии арс’ил — Вельхем-Кемоэ, для вас же оно звучит как Хранитель Знаний. — Вы управляете деревней? — дерзко спрашивает Шелт, проглатывая ком в горле. Сейчас он должен вести себя смело, но никогда ему не было так плохо. Хуже, чем после первого убийства. Почему же это такое тяжёлое ощущение? Хранитель Знаний ничего ему не сделал, даже не говорит — хотя будто действительно чувствует кровь на руках гостя. — Друзья приходят ко мне за советом, — кивает человек. — Но я не руковожу ими. Арс’ил — вольный народ, нами правят Боги лишь. «Возможно, он заменяет еще и священника. Напряженно как-то», — ёжится Шелт. Неудивительно, что он выглядит таким уставшим — однако откуда в нём тогда так много этого внутреннего добра? Ну, слабости не дождётся. — Зачем нас привели? — жёстко задает он второй вопрос. — Вы поёте листьям, — произносит вдруг Селестия, с любопытством глядя на Хранителя Знаний. — Они растут, потому что вы их бережёте. И люди касались меня, они говорили, что свету нужна мелодия, если он желает сиять. — Поговорка нашего народа, а друг наших друзей — сама земля, — поясняет Хранитель Знаний. Шелт морщится: эти двое на своей волне, говорят непонятно. Человек отвечает и Шелту: — Свитки гласят, что однажды люди должны встретить деву с волосами цвета лунного кружева, дать ей приют. — Пророчества промахиваются. — Возможно, но дева пришла, — улыбается Хранитель Знаний, протягивает руку и коротко поглаживает девушку по щеке. Та смотрит ему прямо в глаза безо всяких эмоций, но и без равнодушия. — Как тебя зовут, дочь Луны? — Селестия. Шелт называет меня так. — Здравствуй, Селестия. — Хранитель Знаний делает шаг в сторону наёмника, и тот отшатывается, опасаясь, что его тоже облапают. Мужчина виновато улыбается, извиняясь за бестактность, и говорит лишь: — Здравствуй, Шелт. — Мне нужно идти, — говорит девушка. Она слегка наклоняет голову. Длинные серебристо-белые пряди её уложены всегда хорошо, хотя они пробирались через лес, и она так же внутренне светится. — Меня ждут. — Арс’ил не будут задерживать вас. — Хранитель Знаний показывает рукой наверх. — Ваш путь освещён. Однако я прошу вас остаться. — Почему мы должны тут торчать? — цедит через зубы Шелт, сверкая глазами. Всё это ему не нравится. Рядом с этими сияющими существами он чувствует себя грязным и осквернённым. Нет, ему не стыдно, но присутствие Селестии и Хранителя Знаний его бесит. — Шелт, давай останемся, — просит вдруг Селестия, не глядя на него, — пожалуйста. Что это она удумала? Вот же проблемная девчонка! Шелт не знает, чего можно ожидать от дикого лесного народа, а тут ещё тупое желание его спутницы. Однако делать нечего. — Ладно, — почти выплёвывает он. — Недолго. — Благодарю, — кивает Хранитель Знаний. — Друзья обеспечат вам всё, о чем пожелаете. Ещё бы не обеспечили! Шелт, между прочим, не для того через заросли проходил, чтобы тесниться среди корней! Огненный Ветер кланяется в пояс Хранителю Знаний и выводит их так поспешно, что чуть не спотыкается. — И что это было— – мрачно интересуется Шелт. — Что это за тип? — Это наш великий наставник! — выдыхает восхищённый парень. — Ну, знаете… Дар. Я, например, могу путешествовать по деревьям, сливаться с ними, потому первый охотник, а вот Вельхем-Кемоэ — он… он наш покровитель. Он особенный. — И в чём же его дар? — недоверчиво вопрошает Шелт, но рыжий разбойник игнорирует его интерес. — Он дает нам всем имена, а ещё он самый мудрый в лесу… Кстати, друзья уже приготовили ваш временный дом. — Почему ты зовёшь их друзьями? — Шелту это кажется довольно мерзким. Лицемерие так и прёт — никто не может жить без ссор, какие же они тогда друзья? — Мы едины, — ухмыляется Огненный Ветер. Ну и народ. Однако если придется засесть здесь, Шелту нужно знать больше. — Вы ведь не торгуете, так? Как тогда выживаете? — Так я и рассказал, дубина! — Парень показывает ему язык, и наёмник едва сдерживает желание перерезать ему сонную артерию. — Ладно, не злись. Чего ты всегда такой хмурый? Мы разбойничаем в лесах, естественно. И у нас есть свои связи, так что торговля идет потихоньку-помаленьку, а еду мы выращиваем в деревьях! Удивительный народ. Жители обступают их вновь, но Огненный Ветер тараторит что-то на своём наречии, и они перестают их лапать. Так лучше. Шелт всё ещё насторожен: у него не отобрали кинжал, видимо, из желания показать доверие, и пальцы невольно тянутся к рукояти. Огненный Ветер перехватывает его кисть и улыбается ему в лицо, но в глазах его угроза. «Не смей», — так и говорит его взгляд. Шелт с раздражённым вздохом стряхивает его руку и отворачивается. Селестия разговаривает с одной из жительниц, девочкой лет тринадцати… Стоп. Разговаривает. Слова на лесном языке вылетают у неё так же легко, как на западном, и Шелт остолбевает. Эта девушка ещё несколько дней назад не знала половину всех слов привычного слога, а теперь уже шпарит на лесном?! Эта особа — сплошная загадка. Девочка смеется и машет им ладошкой, мол, идите следом. У неё по два ровных зеленых треугольничка под глазами, вершинами направленных в сторону подбородка, и густо-зеленые глаза, а соломенные волосы убраны в низкий хвост. — Её зовут Шёлковая Бабочка, — представляет девочку Селестия. — Странное имя… у них всех. — Она говорит, что «шёлк» означает, что она родилась в день торговли, а «бабочка» — что она была маленьким и хрупким ребёнком. Хранитель Знаний даёт им имена в пять лет. Любопытно, но Шелта всё равно раздражает ситуация, в которой они оказались. Их домик в центре, словно все хотят приглядывать за ними. К широченной ветви ведёт лесенка, и Селестия спотыкается, не зная, как забраться. С ещё одним тяжёлым вздохом Шелт подтягивается, помогает ей его оседлать, обвив руками шею и ногами — пояс, и легко поднимается сам. Селестия почти ничего не весит, но фигура у неё женственная: через ткань походной куртки чувствуется. «Как же всё бесит», — уныло думает наёмник, поскорее опуская девушку на плетёный настил. Он оглядывается. Лесная деревня таится в глубине рощи, и дубы здешние не обнять руками, а жители отделены от всего мира ветвями и не грустят по этому поводу. Странное место… И ему здесь определённо не нравится.