5, седьмой месяц (тайо), 3875 Тенелесье
Архэрра на юге, Сиаста на севере, Таймеон на западе… Некогда отец заставлял Иоми учить все способы ориентироваться на местности так, чтобы не пропасть и найти правильный путь даже в буреломе. Она сопротивлялась; она была ребёнком, ей хотелось играть с тряпичными куклами и баловаться с соседскими детьми. Однако спустя годы Иоми почувствовала истинную благодарность к наставлениям отца. Девушка ловко минует овраги и торчащие коряги. Эта часть леса ей незнакома, но от этого не становится опасной; Иоми всегда найдёт нужное направление. Лес — её друг, так учил отец. Она шагает между толстых стволов спокойно, но вежливо, как желанная гостья. Касается неровной коры ладонями, заостряя чувства — так можно ощутить тугое натяжение живой материи, стучащие внутри соки. «Живи с лесом и чувствуй его, дыши в одном ритме с ним — и станешь его частью». Иоми сворачивает налево. Она бредёт без особого смысла, с каждым разом заходя всё дальше, но и в её перемещениях есть цель. Зоркие глаза высматривают в тени папоротников неприметные травы, кое-где редкие цветочки блекло кивают лепестками. Это смысл существования Иоми, если оно вообще имеет право на смысл. «Цветояр чешуелистный», — мысленно повторяет девушка, присаживаясь на корточки и бережно отодвигая широкие листья спиральника. Она не может причинить вред лесу, но всё же чувствует себя его частью; зверь не вредит своему дому, как и друг не вредит своему покровителю. За спиральником обнаруживается целый куст — тонкие ветви с нарывами, цветочки необычайно яркие для растения рощи — малиновые, как спелые ягоды. За ними коробочки, полные драгоценных семян — цветояр используется при горячке, поэтому очень ценен. Иоми не тратит ресурсы леса просто так. Она аккуратно снимает лишь три коробочки — они свободно умещаются у неё на ладони — и отходит. Когда цветояр полностью созреет, а цветы опадут, плоды будут использоваться для лечебного чая, а оставшиеся семена развеются и подарят новое поколение драгоценных растений с малиновыми цветами. Конечно, некоторые на месте Иоми просто бы пообрывали всё, и девушка тихо фыркает себе под нос. Хорошо, что никто не осмеливается заходить так же далеко, как она — боятся потеряться, пропасть в чаще или даже попасть в зубы хищников. Иоми один раз видела медведя, но она стояла в стороне, и он не обратил на неё внимания. Зато лисы и енотовидные собаки встречаются не так уж редко. Мелькает рыжий мех, и на свет показывается лисёнок. Он ещё мал и, видимо, потерялся, потому что жалобно скулит и смотрит на Иоми бусинками тёмных глаз. Девушка медленно опускается на корточки рядом, осторожно протягивает ладонь. Лисенок тычется в неё холодным носом. От этого странного создания, стоящего на двух лапах, ещё и в какой-то странной красной шкуре, пахнет лесом, молоком и заботой — так, наверно, он чувствует. Иоми улыбается и оглядывается. Вон, опять рыжеет за деревьями. Лисёнок с радостным писком несётся туда, забывая про незнакомого зверя. Всё в порядке, он встретился с мамой. Довольная Иоми идёт дальше. За спиной восток, и Иоми следует за солнцем с самого утра. Она брала с собой еду; завёрнутые в ткань продукты лежат в наплечной сумке, отдельно от собранных трав. Ноги не болят — девушка привыкла много ходить — так что она продвигается вперёд, улыбаясь дикой природе, в которую с таким удовольствием погружается каждый раз, сбегая от иного уклада жизни. Только наедине с лесом она может быть собой. Деревья расступаются перед ней, открывая пейзаж, от которого дух перехватывает и сердце словно прекращает ровное биение. Перед Иоми простираются далёкие леса, зелёное море колышущейся листвы и редких проблесков озёр и полян. Роща охватывает всю землю до самых скал, и Иоми восхищённо смотрит на родной край. Она подходит к самому краю. Скалы располагаются ступенями, за спиной девушки густой лиственный лес и открытое светло-голубое небо с росчерками белоснежных облаков. Даже птицы не летают выше ветра, и Иоми смотрит наверх, подняв голову, сквозь пустые солнечные лучи в пространство синевы. Там что-то мелькает. Иоми смотрит с удивлением, потом с лёгким недоверием. Это птица? Орёл, наверно, потому что крылья широки и… Девушка не может рассмотреть, даже щурясь, хотя никогда не жаловалась на зрение. Она бы стояла так ещё долго, но сзади слышатся шаги. Кто-то приближается, раздирая бурелом и кусты. Друзья леса так не ходят, а жители родной деревни не зайдут в дебри. Это враг. Иоми обмирает, понимая, что сейчас они увидят. Молоденькая девушка в ярко-красной, брусничного цвета накидке с капюшоном, что может быть заметнее неё в лесной чаще? Ах, и почему целители обязаны носить яркую одежду… Но, может быть, они её не тронут, даже если принадлежат к племени разбойников. Их около десятка, и зверски горящие глаза смотрят на Иоми, как на добычу. Она стоит у самого края, ветер треплет одежду; пальцы цепляются за сумку, точно за спасательную ниточку. — Я не причиню вам зла, — размеренно говорит Иоми на общем языке восточных земель. — Я лекарь, травница. — Твоя одежда из доброй ткани, — сипит главарь шайки. У него нет правого глаза и нескольких зубов, а лицо пересекает сеть шрамов, старых и не очень. — Твое тело не знает боли. Тут он ошибся, боль Иоми как раз знает. Может, не ощущения от стрелы, вонзившейся в тело, не от нанесенной ножом раны, но она знавала болезни похуже, чем тысячи уколов. Однако юные девушки посреди леса — слишком желанная добыча, даже если они способны исцелять. Без крика Иоми бросается в сторону. Путь к лесу ей преградили, однако есть шанс пробраться на левую сторону, чем она и пользуется, вихрем алого проносясь мимо двоих разбойников. Она мчится вдоль обрыва, но на самом деле это безнадежно — за ней гонятся с воинственными воплями и хохотом. Ей не убежать. Страх отчаянно стучит в груди, рвёт лёгкие, Иоми в ужасе спотыкается, задевает носком сапога камень и со всей силы падает на жёсткое покрытие скалы. Щека ободрана, дыхание тяжёлое. Разбойники опять окружают, в этот раз на их лицах не только свирепость, но и торжество. Загнали в ловушку. Конец. Иоми кричит, молит о пощаде. Им всё равно, они надвигаются тенями. Иоми кусает губу до крови, хотя и так ощущает болезненное гудение во всём теле, она спиной к обрыву отползает. Лучше смерть, чем то, что они с ней могут сделать. Лучше смерть. А потом… потом стоящий прямо перед ней разбойник замирает на полушаге. Лицо его медленно вытягивается, теряет все краски — он заваливается набок и остаётся без движения. — Девчонка-колдунья! — вопит предводитель. — Убейте её!! — Это не я! — отчаянно кричит Иоми, в отчаянной попытке защититься перекрещивает руки. — Пожалуйста! Я не хочу умирать!.. И вновь происходит странное. Ликовавшие только что воры одновременно оседают, падают, стуча костями, глаза их закатываются, а лица бледнеют. Иоми дрожит, как осиновый лист. Главарь разбойников не успевает даже наставить на неё нож, как ему тоже неведомая сила выбивает сознание, и он рушится на спину. Иоми трясётся. Смотрит вперёд, на деревья. За поверженными противниками стоит некий человек. Точно в забытьи Иоми видит его чуть удивлённое молодое лицо, золотистые мягкие волосы, спадающие на плечи, и призрачно-золотые глаза. Она всё ещё отползает и лишь потом понимает, что под руками преграды больше нет. С обрывистым вздохом она соскальзывает в пустоту. Ветер хлещет больнее кнутов по спине, затылку, треплет её, жестоко пытаясь порвать на клочки. Иоми с коротким шоком понимает, что сорвалась с обрыва, а деревья под ней зеленеют беспечным морем. Высота неимоверная. Она разобьётся… «И это всё?» — отдалённо думает она, не в силах закрыть глаза и даже испугаться. Ветер режет, пронзает, пытается её превратить в порошок. «Всё?..» Проблеск ярчайшего золота, которое она когда-либо в жизни своей видела; оно светится и сияет, блистает, чарует своей ослепительностью. Иоми не сразу понимает, что очертания золотого образа несутся прямо к ней. Считанные мгновения, и чьи-то сильные руки обхватывают её за талию, за плечи, прижимают к крепкому поджарому телу. Иоми видит перья. Перья пронзительно золотые, охватывающие четыре огромных крыла. В полусознании протягивает пальцы и касается шикарных перьев — они золотые, но поверх них точно узор из света, непередаваемо прекрасное сплетение линий. Эти крылья ловят поток воздуха и с усилием замедляют падение в пустоту. Их швыряет, ломает. Уши закладывает; Иоми не знает, кричит ли она, но голос точно потонул в течении ветра. Полет выравнивается только над самыми верхушками деревьев. С трудом, преодолевая боль и сопротивление, её спаситель спускается всё ниже, к открытой поляне, он светится и дарит свое сияние ей, точно делясь жизненной энергией, необходимой для жизни. Иоми теряет рассудок, проваливаясь в другую пустоту — в этот раз забвенно желаемую — и понимает только одно, слова, обращенные к ней напряжённым шепотом: — Ты будешь жить.*
В себя она приходит так же быстро, заставляя себя вернуть чувства. Сначала пробуждается осязание; Иоми ощущает своё сердцебиение и сердцебиение кого-то ещё, крепко прижимающего её к себе. Затем — слух и обоняние; свист ветра, шелест ровных взмахов и аромат лёгкий, необычный, но какой-то уютный. Вкус — кровь на губах. Зрение… под ней проносится лес. Иоми с аханьем вжимается в несущего её. Они опускаются на одну из полян, и её бережно сажают на мягкую траву. Иоми тут же припадает к земле, чувствуя колкость растений и горьковатую холодную почву. На ресницах выступают слёзы; никогда она не была так рада прикосновению к поверхности. Дрожа, Иоми поднимает глаза на спасителя. Он стоит ровно, спокойно, но что-то в нём задевает её. Не болен, но в нём есть… уязвимость? Смотрит на девушку без недоумения или иных чувств, но с лёгким удивлением, точно впервые видит человеческое дитя. Он и на весь мир так смотрит. Память услужливо вызывает образ одного из лесников, которого Иоми приходилось лечить. Он наблюдал за всем вокруг с таким же растерянным интересом. Тот человек… потерял воспоминания. Неужели этот тоже? — Спасибо, что спас. — Голос ломкий, но лучше поблагодарить, чем промолчать. Отец всегда учил вежливости. При воспоминании о папе у Иоми пропадает ужас, сменяется облегчением. Она жива. Всё в порядке. — Это ты… сделал что-то с разбойниками? У Иоми нет волшебного дара, она знает это так же, как то, что водопад не течёт вверх. Юноша перед ней выглядит на двадцать с чем-то, не более того. Он красив, по-настоящему красив. Золотые волосы и золотые глаза, четыре крыла за спиной — два больших, растущих из лопаток, и два поменьше — из поясницы. Иоми не раз слышала от старейшин, что маги способны подчинять себе небо, поэтому им даны крылья. Одежда на человеке невесомая, шёлковая, это свободные золотистые штаны и короткая рубашка, мягкие туфли — всё на какой-то южный манер, всё бледно-золотистое. Он весь как сгусток света. Это завораживает. — Я изменил их судьбы, — произносит юноша, у него мягкий приятный голос, который хочется слушать и слушать, — кажется. — Кажется? — Я… не уверен. Я ничего не помню. Он не похож на крестьянина и не похож на богача. Не раб, не воин и не купец. Кто этот странный молодой человек? Иоми не доверяет незнакомцам, но к этому впервые относится без опасения. Он уже спас её жизнь. — Совсем ничего? — уточняет она. Вспоминает, что находится в лесу, и это позволяет успокоиться. Лес — её друг. Она в своей стихии. — Даже имени? — Имя? — Тонкие светлые брови сходятся на переносице, и выражение лица становится почти несчастным. — Слово, которым тебя называют, — подсказывает Иоми. — На что ты готов отозваться? — Не знаю. Я не помню ничего о себе… а ты кто? И ты… помнишь своё имя? — Иоми. Меня все зовут Иоми Вейфелл. — Девушка присаживается, складывает руки на коленях и цепляется за платье. Оно немного помялось. — Значит, ты потерял память. Не волнуйся, такое случается. — Не волнуйся? «Наверно, исчезли и ассоциации с чем-то». — Ты знаешь, кто были те люди? — с бесконечным терпением спрашивает она. — Они угрожали тебе. — Юноша слегка расслабляется. — Они хотели убить. Убивать нельзя. «Элементарные понятия сохранились», — вздыхает про себя Иоми. «Ну, зато он понимает мою речь и отвечает. Мы хоть можем понять друг друга». Она встаёт и приближается к юноше, тот смотрит на неё с прежней заинтересованностью. Он выше неё чуть меньше, чем на голову, подтянутый и крепкий, как воин. Иоми берёт его ладонь и внимательно смотрит на неё — нет, он не держал в руках меч и не занимался тяжёлой работой. Однако нельзя сказать, что он был обмазан ароматными маслами, коими балуют себя богачи… — Я могу отвести тебя в нашу деревню. Там много целителей, мы поможем тебе разобраться во всём, — предлагает Иоми от чистого сердца. Всё-таки она должна ему жизнью. Юноша ведёт себя странно. Он не выпускает её рук, а наоборот, обхватывает их и подносит к своей груди, точно это какой-то особенный жест. Это заставляет Иоми покраснеть — она никогда не была так близко к мужчине, если тот не был ранен — но не отводит взгляда. Он словно хочет что-то сказать; мысль искрится в тёмных зрачках. Но, вместо этого, он со вздохом отпускает её руки. — Я буду очень благодарен тебе, — говорит он. Кажется, звучание собственного голоса ему незнакомо, и Иоми сочувствует ему. Всё же потерять все воспоминания — страшная участь. Девушка не может представить, кем бы она была, если бы вдруг разом стёрлись все воспоминания — отец, деревня, лес… Как, должно быть, он потерянно сейчас себя чувствует. А о даре она спросит потом. Золотые крылья уже растаяли в воздухе, как обычно у магов, и не выдадут его, если он не будет специально призывать их. Зато кое-что молодой человек произносит: — Ты можешь дать мне имя? Иоми смотрит на него с удивлением. Она не ослышалась? Ведь… — Это слишком большая честь для меня. — Она прячет замешательство, надеясь, что румянец не выдаст. — И вообще… крестить без согласия Богов… — Они должны быть не согласны? — удивляется юноша. Он слегка улыбается. — Дай мне имя. Пожалуйста, Иоми. Это окончательно ломает преграды. Девушка смущённо дергает себя за каштановую косу, перебирая в голове все знакомые мужские звания, но ни одно не кажется подходящим. Проходят секунды; она поднимает взгляд на лицо волшебника, ловит его сияющий взгляд и неожиданно для самой себя выдаёт: — Арвин. Он улыбается так искренне, с такой радостью, что она уже не сомневается в своём решении. Всё-таки… ему и правда подходит.*
— Значит, ты совсем ничего о себе не помнишь? — Иоми только коротко вздыхает, когда ноги отрываются от земли. Что ж, способ самый короткий, ведь они спустились с огромной высоты, а беседа поможет отвлечься от созерцания удаляющейся суши. — Не знаю. — Арвин бережно держит её на руках, подхватив под колени и обняв за плечи. Подобная близость безумно смущает девушку-лекарку, но она находит в себе смелость, чтобы обхватить его за шею — им ведь нужно как-нибудь добраться до деревни. Тугой порыв воздуха хлопает её по спине, когда материализуются светящиеся золотые крылья, и опять перехватывает дух от чудесного зрелища. — Ладно, я донимать не буду, но старейшины всё равно расспросят, — вздыхает Иоми. — Они довольно… привычны к старым правилам. Безоблачная улыбка касается губ юноши. — У тебя есть дом, — произносит он утвердительно, но во взгляде его вопрос. — Не совсем. — Иоми прикусывает язык, но затем решает не прятаться. — Ну, вернее, я родилась там. Мы жили с отцом, а, когда его не стало… старейшины просто взяли на себя заботу обо мне. Но я не считаю деревню своим домом… — Разве так может быть? — удивлённо отзывается Арвин, качая головой. — Дом, но не дом? — Может, — грустно улыбается Иоми и тут же встряхивается, приводя мысли в порядок: — Давай поторопимся. Мало ли что произошло, вдруг ты ранен. Вообще-то она давно приучила себя к любому виду людей, будь они в одежде или без, даже истекай они кровью, но проверять незнакомого молодого человека посреди леса не больно-то и хотелось. Тяжёлый взмах, и под перьями словно зародился маленький ураган, подняв их ввысь. Иоми ахает, отчаянно цепляется за широкие плечи Арвина, каждая клеточка тела напряжена. Он делает несколько пробных взмахов, поднимаясь всё выше — и устремляется к обрыву плавно, точно жалея её чувства. Сперва это действительно страшно. Иоми боится даже раскрыть глаза, уткнувшись в шею юноши. От него не пахнет вообще ничем. Странно, учитывая, что он взялся откуда-то посреди леса и вообще одет, как вельможа. Даже дети чем-то пахнут, а уж взрослые и подавно… От этих мыслей Иоми отряхивается и скорее по инерции поднимает веки. Сначала ей становится до трепета страшно, но закрыть глаза вновь она уже не может — взор жадно пьёт окружающий ландшафт, насыщаясь мельчайшими подробностями огромных пространств. Ветер свистит в ушах, ей почти холодно, но вид, вид с высоты полета превосходит всё, что ей когда-либо доводилось созерцать! Под ними плавно перетекает лес, дорогой любимый лес, пушистые вершины, которые не увидеть с земли, и потрясающей красоты кристальные озёра. Арвин специально склоняется к одному, проносится в нескольких метрах над водой — по глади с ними вровень мчится отражение человека с золотыми крыльями и девушки в красном плаще у него на руках. «Весь день того стоил», — проносится сумасшедшая счастливая мысль. «Всё того стоило!» — Тебе не страшно, Иоми? — говорит Арвин, и голос его прорывается через шёпот ветра в капюшоне. Девушка, смеясь, придерживает свободной рукой краешек, хотя волосы треплются, а непослушные пряди скользят по щекам. — Это замечательно! — кричит она. Может быть, ей кажется, но Арвин коротко улыбается ей, и Иоми вслепую улыбается в ответ, вновь переводя взгляд на проносящиеся внизу пейзажи. Они поднимаются над обрывом. Широкие крылья позволяют парить и даже переворачиваться в воздухе, но, видимо Арвин бережёт свою ношу, потому что летит по прямой и старается придерживаться тёплых потоков. Воздушных ям Иоми бы точно не вынесла! И, когда за левым крылом виднеются соломенные крыши домов, Иоми зовёт Арвина, указывая туда рукой. Лёгкий взмах, не требующий усилий, и мягкое скольжение — Арвин поворачивает, маховыми перьями загребая воздух, и опускается на поляну неподалеку, так, чтобы не видели его даже случайные жители. У Иоми горят щёки и ещё ярче полыхают глаза, азарт пульсирует в крови, искрится в каждом нерве. Арвин улыбается на это, смотрит, как девушка пытается отдышаться. — Восхитительно, — шепчет она с восторгом. — Это просто… просто чудесно! Как у тебя получается?.. — Я слушаю ветер, а ветер говорит мне, куда лететь, — отвечает Арвин, хотя в этом нет смысла. — Ты рада, Иоми? — Очень, очень! — Лекарка замирает и смотрит на него с подозрением. — Зачем ты спрашиваешь? Ай, да ладно. Знаешь, будет лучше, если пока что ты не скажешь про свой дар. — Почему? — Как бы… — Иоми взвешивает, стоит ли ей говорить откровенно, и выдаёт: — У нас не очень хорошо относятся к магам, понимаешь? В любом случае, давай я сама переговорю со старейшинами, а ты просто будешь гостем и человеком, которому нужно вернуть память. Договорились? Арвин покорно кивает, и Иоми неожиданно думает, что может ему довериться. Он странный немного, но, наверно, потому что сознание его чисто и невинно, как у ребёнка. Она ведёт его знакомыми тропами и приводит в деревню. Керес располагается на востоке Сиасты, так что полностью располагает прекрасными дикими лесами да озёрами; здесь свой уклад, а слава небольшого городка как места обитания хороших врачей простирается над всей страной. Сюда даже приезжал некогда князь Нитсбен, о том визите до сих пор старухи шепчут сказки своим подопечным. Иоми повезло, что она тут родилась. Наверно, повезло. Девушка едва слышно выдыхает, ступая к воротам — деревянным, расписанным вырезанными поверх цветами. Два стража приветствуют её без удивления — сиротка в красной накидке давно уже известна чудачкой, бродящей по лесам. А вот вид её спутника заставляет их нервничать. — Кого ты притащила, Вейфелл? — с сомнением спрашивает один из них. — Это гость, и ему нужна помощь, — твёрдо говорит Иоми и тянет Арвина за руку. — Пойдём. Ей не нравится это. Просто не нравится. Да, к ней никогда не были добры мрачные охранники, она и не претендовала на любезность, но хотя бы сейчас могли нормально заговорить с ней. Становится горько. «Мне повезло родиться в Кересе», — повторяет себе Иоми, словно заученный урок. «Повезло». Благословение Богов, что Арвин ни о чем не спрашивает. Он молча идёт за ней, с интересом рассматривая деревянные дома и крестьян. Те, в свою очередь, провожают взглядами пришедших — кто-то настороженно, кто-то без любопытства. Иоми нервно отряхивает юбку перед тем, как постучаться в Дом собраний. Здесь проходят заседания старейшин деревни, и входить можно только по особенной надобности. Повод у Иоми имеется, а вот смелости нет, и она с закрытыми глазами приносит молитву Богам. Во всяком случае, пусть её голос достигнет Луны. Неужели ей так и не поможет небо в одном простом неопасном деле?.. Дверь со скрипом открывается. Там стоит старейшина Мардук, причем довольно сердитый. Седая борода его заплетена в несколько десятков тонких кос и перевязана ближе к концу, а тёмные глаза из-под кустистых белёсых бровей смотрят прямо и надменно. Он не самый худший, кто может повстречаться Иоми у входа, но и не самый доброжелательный. — Девчонка Вейфелл, — мрачно произносит Мардук, причём с таким выражением, что у девушки горько сжимается сердце. — Опять шатается без дела. Кого же она приволокла в этот раз? Травы не купят помилование. Помилование. Конечно, как она могла забыть. Иоми сжимает зубы, но нехотя подаёт голос: — Досточтимый старейшина, я привела гостя в наш город… — Гостя или тварь какую? — Он суров и только больше злится. Девушка вжимает голову в плечи, чувствуя себя маленькой и слабой под гнётом старой закалки. Он её не ударит, но его слова режут гораздо больнее побоев. — Вейфелл давно пора понять, что она есть. Пусть убирается к Мраку. Она старается унять дрожь в плечах. Так стыдно перед кем-либо ей давно не было, но Арвин стоит совсем рядом, слышит всё это и наверняка сейчас составляет собственное мнение… Ей становится ещё больнее. Наверно, нужно было попросить его представиться, не ссылаясь на её имя. — Вы и есть старейшина? — неожиданно произносит Арвин. Иоми резко оборачивается на звук. Молодой человек без страха и почтения, но не вызывающе смотрит на старика. — Допустим. — Взгляд Мардука скользит по его лицу, волосам, одежде и… точно вспыхивает. Иоми вспоминает, что сначала одежда юноши показалась ей довольно простой, но, кажется, она ошиблась, иначе бы лицо Мардука так не менялось. — Что требуется уважаемому гостю в нашем уголке? Девушка слышит и не верит ушам. Откуда эта елейность? Откуда сладость? В уголках глаз щиплет. Ну и двуличность, так подло! Только что приказал ей убираться, а сам… Но она одергивает себя. «Я не обиженный ребенок», — мысленно твердит она, повторяет то, чему её учили. «Я не буду строить оскорбления из-за дымки раздоров». Главное — помочь Арвину. — Иоми сказала, что вы поможете мне. — Юноша делает ударение на её имени. — Я ничего не помню. — Мы можем исправить всё, о чем вы пожелаете, — протягивает старейшина, отодвигаясь и давая ему место. — Проходите, милорд, сейчас мы со всем разберёмся. — Иоми?.. — Арвин бросает на неё вопросительный взгляд. Девушке это льстит. Несмотря на то, что он успел услышать из обращения старейшины, он всё равно рассчитывает видеть её рядом с собой. Но жесткость, вновь возникшая в тоне Мардука, не позволяет ей улыбнуться: — Девчонке нет места в Доме собраний. А вы проходите, проходите, сейчас переговорим о вашей беде. Он кидает недвусмысленный взгляд на лекарку и захлопывает дверь почти перед её лицом. Иоми сжимает губы, опускает голову, ровно дыша. «Я не ребёнок, я дитя леса, а дети леса не знают слез», — говорит она себе. Всё нормально. Сейчас её не допустят к Арвину, но, может, завтра… Завтра всё точно прояснится. Арвин ведь не может забыть их полёт, верно?*
7, седьмой месяц (тайо), 3875 Амн-Веял (Сиаста)
Утро Иоми встречает так же, как обычно. Она первая встаёт в домике, который делит с ещё двумя сиротами, распахивает окна, какое-то время занимается наведением чистоты. Они с сожителями договорились убираться по очереди, но все равно утренняя часть всегда взваливается на Иоми — девушка, правда, привыкла и давно не огорчается. «Моё место здесь», — думает она, развешивая выстиранную одежду на маленьком заднем дворике. «Я рада, что мне дали здесь приют и воспитание». Вот только счастья она всё равно не испытывает и с радостью променяла бы всё на ещё одну прогулку по лесу. Там, по крайней мере, она свободна и делает то, что хочет. А деревня… ах, Иоми должна быть благодарна её жителям за то, что они согласились её вырастить. Она должна быть благодарна. Должна… Один из её сожителей показывается на пороге. Он заспанный, волосы торчат во все стороны — разительно отличается от Иоми, вставшей еще с рассветом, уже собранной и бодрой. — Вейфелл, твой больной в окне мерещится, — бормочет он. Его зовут Векс, и он один из немногих, кто относится к Иоми лучше, чем остальные, хоть и ворчит да огрызается на неё вечно. — Наверно, хочет сказать, чтобы ты к нему больше не лезла. Отшей его уже, раздражает. Иоми поворачивается к нему с вопросом во взгляде, и Векс кивает в сторону дома. Тон его голоса, как всегда, звучит с досадой, но одна лишь Иоми может безошибочно угадать подобие поддержки. Векс неловкий и сердитый, но не плохой. «Здесь никто не плохой», — напоминает себе лекарка, следуя за жильцом. Векс возвращается в спальню, общую для троих жителей, а сама Иоми проходит в кухню. Окна здесь она не открывала, так что немного душно, однако она сразу замечает кое-что иное. — Эээ? — Девушка так и подскакивает и мчится к окну. Прямо на газоне перед ним стоит тот самый юноша с золотыми волосами — стоит и ждёт! Спокойное выражение лица, задумчивость во взгляде и… О Луна, он действительно ждёт! — Арв… Ой, то есть… что ты тут… Будет ли ему неприятно, если она назовет его выдуманным именем? Ведь Мардук так долго говорил с ним, наверняка многое рассказал — и об Иоми тоже. Они не виделись весь вчерашний день, Арвина оградили от неё весьма умело, значит, в курс дела посвятили. Как жаль, что ей нечего ему сообщить в своё оправдание… «Дети леса слез не знают», — повторяет про себя девушка и распахивает окно. — Старейшина сказал, что я могу попросить любую девушку, которая мне понравится, показать мне деревню, — отчеканивает Арвин (если, конечно, он ещё согласен носить это имя). «Он пришёл ко мне?» — Иоми в замешательстве, но она выдавливает из себя неловкую полуулыбку. — Лучшие красавицы живут в другой стороне, в центре городка, а это — окраина, — замечает она, молясь Луне, чтобы голос не дрожал. — Я пришёл к тебе, — качает головой юноша. Его глаза пронизывают робкую лекарку насквозь. — Ты покажешь мне город? Иоми не понимает, правда. Она — здешняя тень безликая, отрезок пережитых разногласий. Почему из всех Арвин выбрал её? Но это так. Она неловко оглядывает улочку, но никто не смотрит из окон. Может, всё не так плохо? Или это шутка, розыгрыш? Однако от Арвина веет безопасностью, как от леса, где они встретились. — Только если этого хочешь ты, — смущённо отвечает она. Юноша кивает, и лекарка, словно окрылённая, выбегает из кухонки. Если она пройдет тихо через сени, проблем не будет. Однако ей, конечно, не везёт: у самой калитки, скрестив руки на груди, стоит Моар. Он тоже сирота, живущий в этом домике, и, в отличие от Векса, не питает никаких отдалённо хороших чувств к Иоми. Девушка внутренне сжимается, цепляется пальцами за подол короткого платья, готовясь к чему угодно. — Куда намылилась, тряпка? — хмыкает Моар. У него волосы иссиня-черные, а кожа атласная — мать его была эльвийкой, приехавшей по дипломатической миссии и заблудившейся в соседнем лесу. — Тебе не кажется, что негоже сбегать от труда? — Сегодня твоя очередь стирать, — тихо говорит Иоми, глядя на него испуганно исподлобья. — Слышь, отребье. — Голос его бьёт, как хлыст. — Деревня содержит тебя за счёт долга отца, вот и всё. Ты должна из кожи вон лезть, чтобы вообще иметь ничтожное право существовать рядом с нами, ты, порождение дохлых законов… — Ты уже закончил свою речь? Иоми вздрагивает. Арвин стоит с другой стороны невысокой калитки и смотрит на Моара, но в этот раз его брови недовольно изогнуты. Арвин словно злится, но сам плохо понимает, что есть злость, осознаёт это только как неприятную эмоцию. Тяжело, наверно, жить, потеряв память… Моар затыкается и смотрит на гостя, выпучив глаза. Арвин же, больше не обращая на него внимания, кивает Иоми. Девушка в смешанных чувствах протискивается мимо Моара, коротко кланяясь ему напоследок, и спешит за златовласым юношей. Сердце бьётся в груди испуганно, но радостно. Лес вокруг деревни еловый, и мягкий аромат хвои царит повсюду. Чистые дорожки из плоских желтоватых камней стекаются в несколько более широких, по которым изредка проезжают повозки. Торговля в городке не очень развита, всё необходимое жители получают по личному распоряжению верховного князя Сиасты — всё-таки именно у них живут самые умелые целители и обучают лекарскому делу. Это повод для гордости, Иоми гордится тем, что тоже выросла здесь — должна гордиться, во всяком случае. Аккуратные домики с широкими входами, чтобы можно было пронести раненого, часто открытыми, чтобы допустить тёплый воздух внутрь, стоят ровными рядами по чётко распланированным позициям. Люди снуют между ними, обычные жители в простых крестьянских одеждах всегда заняты чем-то, на них готовка, уборка, стирка, присмотр за скотом. Лекари снуют от дома к дому — даже в разгар лета в деревню то и дело привозят тяжело больных, всех, кто сможет перенести дорогу с любого края Сиасты. Владей они магией, можно было бы облегчить путь, но это мысли только Иоми — их нельзя произносить, ведь в Сиасте не терпят магов. Между тем у Арвина тоже есть крылья… значит, он волшебник. Это следует утаить, если он не хочет неприятностей; это девушка объясняет ему в первую очередь. Юноша покорно кивает. — Иоми, — произносит он вдруг, наблюдая за ней по мере её рассказа, — ты ведь не любишь это место. — Ха? — Лекарка хихикает, но сдавленно. — Почему ты так думаешь? — Я… чувствую? — Арвин хмурится. — Мне пока не удаётся разбираться в собственных ощущениях. Но это ведь так. Девушка предпочитает промолчать, опустив голову. В деревне она не смеет укрываться под плащом, хотя он и сейчас алеет на плечах и спине, и всем на обозрение предстает её каштановая макушка. Она и так ловит на себе недовольные мрачные взгляды. Один раз их даже одернула женщина, сердито спросив, почему Иоми шастает без дела. — Прошу прощения, это я попросил её показать мне город, — сказал тогда Арвин. Женщина смерила его подозревающим взглядом и буркнула: — Охота вам возиться с прокажёнными. Хотя Арвин заметно удивился, слова не стала пояснять ни она, ни Иоми тем более. Его и сейчас, видимо, заставляет голову ломать эта загадка, но юной целительнице не хочется так просто ему всё раскрывать. Его всё равно скоро отберут вновь, промоют сознание своими сладкими речами. Уже через день он будет смотреть на Иоми так же, как все здешние жители и пациенты, так зачем ускорять процесс? Единственное, к чему они так и не пошли — это Дом старейшин, но Арвин и не настаивал. — А какое у тебя любимое место? — спрашивает он. — У меня? — вздрагивает Иоми. Ей, в принципе, никогда этот вопрос не задавали. Но если бы задали… Девушка взмахом руки указывает в сторону: — Пойдем туда, покажу. И они идут к самой изгороди. Забор, окружающий деревню, не сравнится ни с одной стеной, да и не пытается — всё равно войны здесь не было и никогда не будет. Зато, если знать нужные места, можно выбраться из деревни очень легко. Ограда для Иоми чуть выше пояса, так что она смело кладет на неё руки. Там, за деревянной стеной, зеленеет лучшая часть леса, склоняются почти к самой дороге тяжёлые ветви еловые, и тут тихо и тепло. Солнце ярко освещает и саму дорогу, и подошедших тайно собеседников. — Отсюда виден лес, — мечтательно протягивает Иоми. На губах её играет лёгкая улыбка. — Лес всегда даёт нам то, в чем мы нуждаемся, будь то защита, покой или свобода… — Иоми любит лес. Девушка впервые видит, чтобы Арвин улыбался. И, признаётся она себе с внезапно подступившим к лицу теплом, улыбка идет ему просто прекрасно, он будто светится ещё ярче. — Арв… ой. — Она старается замять смущение, но оно почему-то не исчезает. — Кгхм… Как тебя называть теперь? — Разве не ты сама дала мне имя? — Он больше не улыбается, но в лице его что-то тёплое и успокаивающее. — Я думала, Мардук заберёт его. — Иоми неловко рассмеялась. — Имя, данное мною… — Мне оно нравится. Оно звучит, как солнце. В чём-то он прав, из этого Иоми и исходила. Арвин — золотые волосы, золотые крылья, и глаза цвета меда… странно, но сейчас они кажутся вовсе не золотыми, а скорее оранжевыми, как осенние листья. Магия? Она снова обращает взгляд к лесу. Зелень, солнце, желтизна пыльной дороги — она живёт среди деревьев, не среди домов. Ей бы окунуться с головой в природу, забыв про окружающих её людей… Но она всего лишь Иоми. — Вейфелл! — слышится громовой голос, и лекарка чуть не подпрыгивает. Арвин тоже оборачивается. К ним приближается Мардук во главе кучки людей, и на лицах их такие злые выражения, что Иоми невольно отступает, пока не упирается в забор. Ближайшая женщина, та самая, что говорила с ними ранее, первой оказывается рядом и со всей силой размахивается. Удар — и у Иоми от боли выступают слёзы. Она хватается за щёку, горящую, как металл в кузнице. — Что происходит? — слышится голос Арвина. — О, не тревожьтесь, уважаемый. — Опять в голосе старейшины эта елейность. Иоми дрожит с головы до ног: однажды она уже видела это выражение его и может представить, что сейчас будет. — Надеюсь, вы не ранены? Не волнуйтесь, девчонка понесёт наказание. — За что? — взволнованно выкрикивает Арвин. Иоми опять бьют, в этот раз по ногам, так, чтобы она упала, и он кидается вперёд, но его не пускают сильные воины — те, что следят за порядком в деревне. Мардук с довольной ухмылкой разводит руками: — За попытку похищения нашего гостя, разумеется!*
8, седьмой месяц (тайо), 3875 Амн-Веял (Сиаста)
Холодно. Живот сводит. Её и раньше-то не особо баловали едой, но никогда не заставляли голодать; теперь же она сидит здесь, в одиночестве и темноте, дрожа и обнимая себя руками, и даже не знает, какой снаружи час. Соломенная подстилка, неровные стены. Она сама виновата во всем. Нужно было вести себя так же, как раньше. Зачем она взялась за всё это? Зачем вышла к Арвину? Если бы она тогда не пошла за ним… В подвале холодно. На сердце ещё хуже, и девушка покачивается, морщась. Ей хочется наружу, на свежий воздух; ей хочется в родной лес. Невольно приходят на память события, произошедшие сразу после смерти отца. Деревня ополчилась на оставшегося в живых малого ребенка, и их взгляды были полны презрения и ненависти. Двенадцатилетняя Иоми смотрела на людей с ужасом, не понимая, в чём перед ними провинилась. Отец часто говорил, чтобы в первую очередь она слушала сердце. Сердце не способно лгать, хотя способно запутываться, плутать в полутонах. Иоми и сейчас запуталась. Девушка опускает голову, чувствуя, как вьющиеся каштановые пряди скользят по плечам. С неё сорвали накидку, когда кидали в подвал. Когда-то, много лет назад, отец накрывал ей голову капюшоном плаща и шутливо называл её вороненком. Когда Иоми спрашивала, почему именно воронёнок, отец весело говорил, что воронята так же нахохливаются. Папа… Иоми со всхлипом сжимает пальцы в кулачок. Отца больше нет, и она совсем одна. Столько времени она сбегала от жестокой правды… Она знает, что никогда не станет частью поселения, но таит мечту однажды доказать, что принадлежит им. Напрасно, всё напрасно. Они ненавидят Иоми, как ненавидели её отца — только вот отца боялись, а её — нет, потому что она его продолжение и его кровь, и теперь он её от нападок не защищает. Щёку саднит. Девушка касается её. Она стоически выносит боль, но на душе гораздо тяжелее. Чего ради она существует, если всегда будет изгнанником, проклятым ребёнком греха? Иоми много раз спрашивала про свою мать. Жители деревни неизменно хмурились и отвечали, что она пала во грех, а Боги прокляли её. Отец же всегда говорил, что она была самым замечательным человеком на свете. Иоми верит отцу, но слова горожан заставляют её дрожать. Почему они так ненавидят её мать? Почему ненавидят отца? Никто не давал ответа на её вопросы, их всегда избегали. Неужели она не достойна знать правду? Иоми вечно улыбается, вежливо кланяется, прячет глаза. Иоми вечно держится. Иоми ненавидит это и ненавидит себя. Вой не удается скрыть за покусанными губами, но вырывается он скулящим стоном, и девушка зажмуривается отчаянно, прижимает ладони к вискам. — …Эй. Лекарка вздрагивает. Она замирает, сгорбившись, неловко держа приподнятые руки, смотря в пол. В полной темноте ничего не видно, всё тихо. Ей, должно быть, уже мерещится всякое. — Эй! Вейфелл! Иоми вновь вздрагивает, убирает руки от головы. Медленно переводит взгляд влево. Она по-прежнему ничего не видит, но сомневается, что голос — лишь галлюцинация. — Да? — дрожаще откликается она. Слышится вздох. — Слава Солнцу, что еще не загнулась, — ворчит темнота. — Сюда иди. Осторожно, тут решётка. Ей знаком тембр, но догадка слишком странна, чтобы в неё поверить. Иоми осторожно приближается, поднимаясь с колен. Пальцы нащупывают решётку — и тут же чьи-то чужие пальцы обхватывают её, тёплые и сухие, и ласкающе гладят. Настолько неожиданно, что девушка чуть не отшатывается, дрожа всем телом. — Ты... — начинает она, но запинается. — Это я, Векс, — фыркает владелец тёплых пальцев. — Не трясись, как крольчиха. — Векс… Что ты здесь делаешь? Слишком неожиданно. Слишком невероятно. Почему он пришёл? Если узнают, точно накажут. Почему он пришёл? Почему он с ней разговаривает? — Моя мать была не отсюда, — напряжённо произносит Векс. — Её звали Камеко. Моар — мой кровный брат, однако отцы у нас разные. — О… — Иоми и раньше замечала их схожесть. Оба синеволосые, оба невысокие. — Город ненавидит всех, кто ему не принадлежит, но Камеко принесла с собой секреты лекарей Эльвии, так что её быстро полюбили. Нам с Моаром не так доверяют, иначе не поселили бы с тобой в один дом. — Я знаю, — Иоми чувствует горечь на языке. — Я для них прокажённая. Проклятое дитя. — Ты знаешь, почему? Его пальцы кажутся почти горячими. Испуганной девушке хочется вырваться, но он не даёт, обхватывая их сильнее — расстояние между прутьями позволяет. Подвал похож на темницу, и Векс как-то сюда проник — почему же?.. — Не знаю. — Собственный голос кажется Иоми слишком тихим и слишком подавленным. — Мне никогда не рассказывали… — Я услышал случайно. Тебя никогда бы не сделали полноправной целительницей, не дали бы завести семью. — Векс понижает тон. — Твой отец — солдат Лоресса, и его опасались из-за его силы, но твоя мать была одарённой, и она выдала местонахождение деревни другой стране. «Что?» У Иоми будто воздух выбивает. Она закашливается, колени подкашиваются, но Векс опускается с нею вместе. Переплетённые пальцы скользят по гладким прутьям. Их тепло — единственное, за что Иоми держится; её мутит, мир вертится, она задыхается. Одарённая. Она дочь девушки, имевшей Дар. Девушки-предательницы. — Почему? — сдавленно выговаривает Иоми. — Почему она?.. — Никто не знает, и слухи разные. Она успела родить тебя, а потом почему-то… Странно, что прутья такие широкие — между ними могли бы пройти даже две руки, но человек не пролезет. Однако Векс просовывает руку и гладит Иоми по щеке, левой же не отпускает её пальцы. От его прикосновений девушке дурно, но голова кружится, и она недвижима. — Твой отец всегда тебя защищал. Но и он не мог уберечь тебя от того, что ты дочь предательницы, дочь грешницы. — Парень сглатывает и произносит взволнованно: — Я услышал это в детстве, но всегда молчал. Потому и никогда не ненавидел тебя, Иоми. Он первый раз называет по имени её, но ей только хуже. Хочется закричать, чтобы он замолчал. Хочется закрыться, абстрагироваться. Иоми едва может дышать. — Они намерены судить тебя за попытку похищения и точно придумают массу дополнительных причин, чтобы по крайней мере запереть тебя до старости. Ненависть — очень страшная вещь в руках толпы. Я отвлеку их, Арвин спустится за тобой. Больше не возвращайся, Вейфелл — для твоего же блага. — Почему ты помогаешь мне? — непослушными бледными губами выговаривает Иоми. Жаль, что темно, но то даже во благо: он хотя бы не видит потерянного выражения её лица. — Пододвинься сюда. Векс почти жестко прижимает её лицо к прутьям и целует в губы. Иоми словно каменеет, и всё кажется слишком извращённым, слишком неправильным. Так не должно быть. Всё происходящее — ошибка. — Прощай, Иоми Вейфелл. Береги себя. Он уходит, а она не двигается. Короткая полоска света на мгновение освещает узкий коридорчик подвала, решётку, запирающую комнатушку Иоми, и силуэт уходящего Векса. Потом вновь наступает тьма. Иоми давится дыханием и не может заставить себя поверить. Она прижимает ладони к горящим губам, к горящим щекам, к мокрым уголкам глаз. Это всё — правда. Ей нужно её принять. Ах, всё же она столько времени не обращала внимания на собственную ошибочность, что почти смирилась со своим существованием. Отец говорил ей любить себя, но это единственная просьба, которую она выполнить не может. Иоми кажется, будто она сидит во мраке часами, днями, неделями. Даже щека перестаёт болеть, но ей всё равно. Мыслей много, Иоми думает и думает, и содрогается, когда подвал заливает мерцающий ламповый свет. — Иоми! — зовет её Арвин. — Иоми, отзовись! — Арви-и-ин! — тоненько всхлипывает девушка. Слёзы катятся по её лицу, горячие, непривычные. Как давно она не плакала — а теперь всё вырывается наружу, и рыдания разрывают грудь. — Иоми, почему ты плачешь? — обеспокоенно спрашивает Арвин, подбегая, склоняясь над ней. От одного его прикосновения решётка скрипит, и он легко сдвигает её в сторону. — Иоми? Она смотрит на него, и лампа освещает мокрое, опухшее лицо, и плечи вздрагивают. Но Иоми утирает слёзы, поднимается на негнущиеся ноги и смело смотрит в переливчатые глаза златоволосого юноши. — Мне нужно уходить, — говорит она. — Мне тоже, — вторит Арвин, внимательно за ней наблюдая. — Куда тебе нужно? — Меня ждут далеко. Нужно идти… меня скоро будут ждать. Иоми сердито вытирает слёзы, которые не перестают течь, но теперь уже твёрдо, жёстко и решительно. — Я могу сопровождать тебя? — Я прошу тебя об этом. — Арвин слегка улыбается, копируя выражение лица её собственного при первой встрече. — Помоги мне, Иоми. Должно быть, будет трудно и сложно. Она никогда не покидала деревню, никогда не видела других людей, не знает других языков. Но здесь ей не место. Здесь она всегда будет в клетке, всегда одна. Иоми не сможет здесь жить, а потому её единственный верный путь… — Пойдём. Векс сказал, что ненадолго отвлечёт старейшин. Нужно скрыться в лесу, а там никто не догонит — я знаю все потайные тропы. Арвин словно из ниоткуда достает объёмную сумку, расшитую цветными нитками, и девушка понимает, что там уложены тщательно её вещи. А ещё он достаёт красный плащ, в котором Иоми обычно ходит, и накидывает ей на плечи, как много лет назад делал отец, прежде чем отпускать её на прогулку. Иоми сдержанно выдыхает. Она больше не будет плакать. Иоми теперь будет… сильнее. Как того и хотел отец. — Пойдём, — повторяет она, и звон её голоса разносится по освещённому подземелью едва ощутимым эхом. — Обещаю, я помогу тебе!