17, седьмой месяц (тайо), 3875 Маджеза (Архэрра)
Звуки… такие разные. Крики чаек, шум прибоя и мягкий шёпот песка, когда зарываешься в него пальцами, стук камешков по камешкам, потрескивание костра. Шум ветра в пустыне, когда дюны плывут вдоль бескрайнего золотого простора и застилают горизонт. Людские голоса — совершенно разные и оттого интересные, ведь у каждого голоса много интонаций, и голоса не бывают одинаковыми… И запахи тоже. Прелая листва, размокшая под обильным дождём. Солёный аромат близкого моря, его давней стихии, куда более великой, чем временная суша. Выжатые водоросли. Еда, горячее мясо и похлёбка. Тёплый хлеб. Мир Кирины строится на ощущениях, на осязаемых физических потоках, будь то запах, звук, вкус или контакт. Она отучилась доверять глазам, а потому развила чувствительность куда более глубокую, ту, что определяет материю этого слоя мира. Кирина, например, всегда чувствовала воду. Морская или пресная, спокойная или бурная, свободная или заключённая в чём-то. У воды своя особенная материя, своя особенная стихия, и у Кирины не ушло много времени на то, чтобы полюбить свой Дар. Полюбить — но и проклясть тоже. Солнечный свет пробивается через веки, и приходится разлепить ресницы, тут же заморгать — слишком ярко. Какие-то секунды вспыхнувшая заревом палитра возвращается к настоящим своим тонам, и Кирина недовольно морщится. Она задремала в неудобной позе, оперевшись спиной на стену, хотя могла устроиться на кровати и подвинуть главную её обитательницу — места всем хватит. Покряхтывая, девушка растирает поясницу, встаёт на затекшие ноги и переступает. Занавески, прикрывающие вход в арендованный домик, раскрыты заботливым ветром, и солнечный свет без труда льётся в комнатушку — совсем небольшую, с одной широкой кроватью и двумя узкими. Это даже не кровати, пожалуй, а койки, но Кирина не привыкла возражать. Будучи бродягой, она так же приучила себя к тому, что жизнь часто поворачивает весьма резко, так что не особо удивлялась нынешнему положению дел. Её отмыли, и теперь волосы струятся волнами по спине; ей дали новую одежду, на которую она не могла тратить с трудом зарабатываемые деньги. В конце концов, она с какого-то перепугу согласилась переть за этими тремя чудиками в полную неизвестность. Да уж, Кирина верна себе! А ещё эта ситуация… Южанка бросает быстрый взгляд на сладко посапывающую во сне девушку. Она никогда до этого не видела северян, так что мраморная белизна кожи того же Ирема показалась ей чем-то чудесно-пугающим. Эта девушка не такая белая, но до любого южанина ей очень далеко, и рядом с Кириной они смотрятся потешно. А ещё у неё светлые волосы, потрясающе. Если их обрезать и продать, можно купить столько еды!.. Ещё в этой банде два чудака. Первый — тот самый священник с севера, с пепельными гладкими волосами и фарфоровой кожей, такой весь белый, будто приведение, держащийся ровно и спокойно. И его друг, играющий роль раздолбая — взъерошенный брюнет с озорной ухмылкой; он ведёт себя раскрепощённо и даже чересчур беззаботно. Кирина их не понимает. Ну вот совсем. Эта блондинка дрыхнет себе спокойно, а ещё неделю назад едва не откинула копыта. Взъерошенный болван объяснял это тем, что Дар слишком долго был в заточении или использовался невольно, к тому же резкая перемена климата… К Мраку все эти премудрости. Фыркнув, Кирина выходит наружу, потягиваясь и разминая руки. Сейчас ей откровенно нечем заняться, зато можно немного погреться на солнцепёке. У неё было мало времени на себя, действительно мало. Кирина помнит в основном тяжесть жизни, а неё её легкость, и в такие моменты – когда не нужно спешить, не нужно ничего делать — она совсем не представляет, чем себя занять. Снаружи — один из закутков бесконечных пыльных улиц, и Кирина какое-то время просто нежится на солнышке. Делать ничего не хочется. Она зевает, затем слышит мягкий голос, напоминающий колыбельную, сыгранную на арфе. — Доброе утро. Девушка в свободной рубахе, закрывающей бёдра, стоит босиком на пороге и смотрит на Кирину. Она бледна и держится за косяк, но выглядит довольно свежо. — Ты? — Кирина щурится. — День уже, вообще-то. — Да, и точно, — слабо улыбается девушка, осторожно приближаясь и садясь на лавочку — благо, что та довольно длинная. — Нам раньше не удавалось поговорить… Кирина, верно? — А ты Эмили, знаю. Мет столько раз твоё имя повторил, что уже тошнит от него. Лучше всего — политика честности. Если с самого начала не строить из себя вежливую милашку, потом никто не будет разочарован. — Спасибо, что присматриваешь за мной. — Девушка покачивает головой. Глаза её сверкают непривычной голубизной. — И извини, что доставляю хлопоты. Шуршит ветер, раздувая лёгкие полы рубахи, и Эмили приглаживает её на коленях. — Ты перед ними извиняйся — мне-то плевать. — Им не нравится, когда я так говорю. — Она пожимает плечами с виновато-робким выражением, но есть в нём и искорки тепла. Эмили легко улыбается. — Это очень приятно, но я всё равно чувствую себя виноватой, что так напрягаю. — Ты им кто, кстати? — Кто? — Тот въерош… Мет, пока ты в горячке брыкалась, не отходил от кровати. А зануда по имени Ирем сохранял такую странную мину, что я уж подумала, кем ты им приходишься. — О… — Девушка смущённо опускает глаза. — Ирем относится к Мету, как брату. Может быть, поэтому он так ко мне добр, ведь Мет мой… жених. — Серьёзно? — Он просто выручил меня, не то, что обычно подразумевается! Я понимаю, что ему тяжело. Не будь меня, у Мета не было бы столько проблем. Да и Ирем тоже… Они так добры ко мне. А я не знаю, чем отплатить… Кирина не любит слушать чьи-то откровения — это ей открыто скучно, особенно когда человек начинает ныть. Однако эта девушка её младше, да и вообще едва справилась с тяжёлой болезнью, и южанке становится её жаль. — Меня бесят нюни, — мрачно заявляет Кирина. Эмили неожиданно смеётся. — Тогда не буду докучать. — Она весело улыбается, глядя на неё. — А ты славная. Я буду рада путешествовать вместе с тобой! — Это к чему тут вообще?! Эмили поднимает голову к небу. Ровные крыши песчаных домов ограничивают его, но даже так чувствуется отдалённая духота высшего купола. Там нет ни облаков, ни ветра — лишь пустота и жар, бесконечные голубые разводы, однотонные и нагоняющие сон. — Мой Дар в общении со Временем, — тихо говорит Эмили будто самой себе, — но я не пользуюсь им так, как могла бы. Владей я им лучше, может, весь путь упростился бы. Но что-то подсказывает — придётся испытать гораздо больше, чем то, на что я способна сейчас… И каждому отведена своя роль. Мутные слова какие-то. Кирина со вздохом подпирает подбородок рукой, локтём упирается в колено и смотрит на новую знакомую. — Ты видишь будущее? — осведомляется она. — Нет. Я вижу то, что могу увидеть. — Ничего не поняла. — Ну… Есть то, что я не могу знать сейчас. И то, что суждено, раньше срока не придёт. Зато я могу распоряжаться настоящим, а ведь это куда важнее. «Короче, Дар у неё бесполезный», — решает про себя Кирина, снова вздыхая. Было бы лучше, умей Эмили предсказывать всякие неприятности — цены б ей не было! Но, судя по расплывчатому объяснению, Время накладывает на неё свои рамки. — Никто не сказал, куда мы идём, — сообщает Кирина. — А мы и не знаем. Я, во всяком случае… — И что, так просто пойдешь за дружками? — Они не «дружки», — смущённо пыхтит Эмили. — Но да. Пойду. — Ты дура или тебе терять нечего? — Второе… хотя и первое, кажется. А у тебя острый язык. — Не острее взглядов вашего святоши, когда я при нём ругнулась. — Ирем хороший, но я его слегка побаиваюсь, — смеётся Эмили. Она слаба, бледна, истощена, и выражение личика у неё какое-то потерянно радостное, будто она отреклась от всего, будто всё потеряла, и теперь держится за последний проблеск счастья. Поразительная улыбка. — Он всё-таки серьёзный. — Ты реально чудачка, знаешь? Ещё похлеще, чем те два придур… кгхм, чувака. — А ты хорошая. Я пойду внутрь. Она вновь улыбается немного устало и поднимается на ноги, бредёт в дом, неловко спотыкаясь. Кирина провожает её глазами. Вообще-то у неё нет друзей и никогда их не было. Но если вдруг… если бы она… могли бы они с Эмили подружиться?*
Парни приходят ближе к вечеру. Они работали, видимо, и притом не напрасно: несут какие-то сумки, похожие на валики, перекинутые через плечо, переговариваются между собой. Завидев ожидающих, Мет широко машет рукой в угрожающем расстоянии от лица Ирема, так что священник мирно отодвигает его руку. — Йо! Ну как вы тут? Больше всего Кирину удивляет, что Мет, который теоретически должен в первую очередь интересоваться здоровьем своей ненаглядной, спрашивает их обеих. — Всё хорошо, — улыбается Эмили. Кирина ловит задумчивый взгляд Ирема и вызывающе хмыкает. Её просто бесят его равнодушное спокойствие и извечная ровная мина, пф. Однако священник кивает ей и переводит взгляд на Эмили. — Тебе стоит больше отдыхать, — замечает Мет, ероша светлые волосы девчушки, та чуть ёжится. — Действительно, — соглашается с ним Ирем. — Всё в порядке, правда. Я чувствую себя гораздо лучше! Кирина наблюдает за этой умильной сценой без раздражения, как за чем-то далёким. Ей говорили, что вся эта компания существовала около недели до «заболевания», но сейчас они смотрятся на удивление тепло. Они словно сияют; даже у ровнолицего Ирема проглядывает слабая улыбка. Этот свет недоступен, и Кирина не хочет сожалеть. Она отворачивается, предпочитая разглядывать улицу, а не эти слепящие свей тихой радостью физиономии. Ей такое не нужно, да, не нужно. До этого жила — и теперь перебьётся. — Кир, ты что там? — зовет её Мет. — Не сокращай моё имя! — Как скажешь. — Он, кажется, совсем не обижен. — Ирема пустили в здешний архив. — Там мало что сохранилось, зато есть карты, — продолжает его слова сам священник. — И мы собрали вещей в дорогу! — Скоро уезжаем? — спрашивает Эмили, присаживаясь на корточки и кладя руки на колени, с интересом смотря, как уже устроившийся на земле Мет показывает содержимое сумки — какие-то припасы, тряпки. — Как только будем уверены, что ты перенесёшь дорогу, — отвечает парень, щёлкая пальцами. — Не тревожься, ты не заставляешь нас ждать. — Я и не тревожилась, — бурчит Эмили, хотя Кирина-то знает: именно этого заклинательница Времени боится. Маджеза — прогнивший город. Он заметён пылью и лишён дождя, сух и бесплоден, как пустыня, а люди умирают на улицах от голода. К единственному фонтану посреди площади не подпускают нищих, иссохших от жажды, а несколько богатых купцов уже не вытянут всю торговлю в месте, где людям нечем платить за товары. Кирина готова на любое, лишь бы скорее отсюда уйти. Покинуть этот горячий дым, болезненную желтизну и испещрённые морщинами лица бездомных нищих, их мёртвые взгляды. Она сама могла бы стать такой… что ж, нужно быть хоть немного благодарной Мету и его компашке за предложение. По крайней мере, в пути с ними она не умрёт от голода. Кстати об этом… Ей же не придётся им платить? Судя по тому, что Мет уже говорил, они просто будут работать вместе, а деньги тратить на разумные вещи. Работать — эти-то? Эмили такая хрупкая, что любая взваленная на неё ноша раздавит бедняжку. Ладно ещё Ирем с Метом — эти двое, видимо, не пренебрегали тренировками, вот только остальное радости не вызывает. А ей, скажите на милость, что с ними делать? Грузы таскать? И вообще что за «разумные вещи» такие? И вообще… — Хэй, у нас задание есть. — Мет помахивает ладонью, отвлекая от бессвязных сердитых мыслей. — Торговец, нанявший нас на временную подработку, предлагает вместо него последить за лавкой. Разумеется, с его проверенным помощникам — нам-то не особо доверяют… — Мы можем! — горячо восклицает Эмили. Поддержки ради она даже оглядывается. — Да, Кир? — Возможно, — ворчит южанка, щуря глубокие синие глаза цвета океанских вод. — Не сокращай так! Бесишь. — Вообще-то я имел ввиду, что сам иду, — отзывается Мет, хмурясь скорее обеспокоенно, чем зло. — Мы сами можем! Мет, я не хочу сидеть на ваших шеях, ничего не делая. Что-то в её взгляде заинтересовывает Кирину. До этого Эмили казалась слишком робкой, слишком тихой, какой-то неуверенно-улыбчивой; теперь же мелькнуло что-то в голубизне взора стальное. «Кажется, я ошиблась на её счет». Ирем наблюдает за разгорающимся спором с покорным терпением. Кирина не горит желанием уговаривать Мета, но тут же вспоминает: должно быть, с неё ждут своей части во благо путешествия. Лучше уж что-нибудь сделает, чтобы потом не лезли. Наконец, Ирем со вздохом прерывает перепалку, хлопая Мета по плечу. — Отпусти их уже, — предлагает он. — Если что-то пойдёт не так, ты услышишь их сигнал. Мы пока займёмся делом того купца из столицы. — Ладно, — фырчит Мет, точно рассерженный лис. Серо-зелёные глаза пронизывают двух девушек насквозь. — Будьте осторожны. Маджеза — не самый миролюбивый город. — Я знаю всю подворотню, — усмехается Кирина. Серьёзных особо-то и не осталось — вымирают вместе с городом. Правда, есть с десяток грязных воров, профессионалов своего дела. И один наёмный убийца — чуваки этой конторы раскиданы по всем городам вне зависимости от их уровня. Эмили бесполезна, зато Кирина что-то да может. Не пропадут. — Пошли уже, — рявкает южанка, потягивая светлоглавую девчушку за ворот рубашки. — Переоденься и шагом марш! — Да-да! — весело откликается Эмили, стуча босыми пятками по нагретой ровной земле. Спустя полчаса они уже устроились на новом местечке. За прилавком пахнет маслами, душистыми и пышными туманами, которые так излюблены южанами всех возрастов. Архэрра известна как родина благовоний — их создают из всего, что хорошо иль плохо пахнет; Маджеза, несмотря на гиблый вид, торгует парфюмом довольно-таки успешно. Разукрашенные полотна фиолетовых, синих да жёлтых красок полные, свисают, заслоняя слепящее солнце. От ароматов клонит в сон, и Эмили зевает, смахивая слезинки с ресниц. Кирина, более привычная к выжиданию вопреки требованиям организма, зорко оглядывает улицу. С ними в лавке ещё один торговец — крепкий, с тесаком на поясе, явно бывавший в городской страже; он держится равнодушно, но Кирина то и дело ловит его подозрительный взгляд. Впрочем, жаловаться ему не на что — когда за прилавком стоят две девушки миловидной наружности (ну, что скромничать-то?), молодые, а одна из них ещё и белокожая, так покупатели валят даже интереса ради. — Эй! — Кирина деловито дёргает Эмили за лёгкую ткань, которая накинута поверх головы. Внимание новой спутницы моментально переключается на вопрошающую. — Не улыбайся им так. Им лишь бы девчонку посимпатичнее, а ты выделяешься слишком. — Хорошо, — отвечает явно сбитая с толку Эмили. Она поспешно поправляет платок, чтобы убрать выбивающиеся светлые пряди. — Ты столько знаешь! — Это горький опыт. Просто не улыбайся и по возможности прячь глаза. — Я думала, все люди любят улыбки… — Ты где росла вообще? — В княжеском дворце, — легко отвечает Эмили с прямотой, достойной бегущего навстречу табуну лошадей пастуху. «Зря спросила». Кирина с сухим смешком отворачивается. Реально, и вот такая девчушка, странствующая с мечником и рыцарем Церкви, родилась в подобном месте? Среди слуг была, небось, но почему тогда руки светлые и мягкие? Кирина слышала от торговцев, с которыми прибыла в Маджезу, что на севере при дворах держат специально обученных девушек, которые убираются, шьют и работают с гостями. Эмили из них? Жарко. Кирина подпирает рукой подбородок, со скукой поглядывая на проходящих. Охранник позванивает заработанными монетами, отсчитывая каждую из подозрения, что две незнакомки что-нибудь да украдут. Не будь здесь Эмили, Кирина б рискнула, но сейчас такой ход означал бы подставить северянку под удар. Фе, сплошные проблемы от этих взаимодействий. — Я мало знаю людей, — вдруг тихо произносит Эмили, сосредоточенно вертя в руках ароматическую свечку. — Я всю жизнь провела в замке закрыто от других… Поэтому, пожалуйста, если я делаю что-то не так, скажи, как правильно. С каждым часом всё чуднее и чуднее. — Для начала — не будь такой наивной, — вздыхает Кирина, упираясь руками в бока. — Милая мордашка может стать твоей отличительной чертой, но не переусердствуй. Большинство людей этому не поверят. И хватит корчить свои лыбы, будь собой, в конце концов. — М-мордашка?.. Лыбы? — Она выглядит растерянной. Затем прыскает в ладошку и тут же, будто смутившись веселья, поднимает глаза. — Спасибо? — Па-жал-ста! Не отвлекайся, дел и так полно. Как раз подходит новый покупатель, и Эмили обращается к нему с предложением осмотреть товар. В этот раз Кирина с удовлетворением замечает, что хотя вежливость и общая приятность девичьей улыбки не исчезла, энтузиазм немного погашен. Что ж, этого хватит, чтобы не впутаться в неприятности. Больно уж любят мужчины милых девочек… За прилавком кто-то мелькает, и Кирина вздрагивает. Эта тень знакома ей, ох как знакома. «Только не говорите, что…» Только не это. Этого ей ещё не хватало. — Эмили, — зовёт она, — сходи к торговцу. У нас закончились ванильные палочки. — Сейчас? Ладно. Охранник заставляет их продемонстрировать, что палочек действительно не осталось, и только тогда отпускает. Эмили выходит из-за прилавка и лёгким шагом следует к ближайшему дому. Кирина дрожащее выдыхает, сжимая пальцы в кулак и заставляя себя не слишком спешить. Теперь хоть эта безалаберная особа в безопасности. — Здесь поблизости — вор, — обращается она к охраннику. — Серьёзный вор. — Так я тебе и поверил! — гаркает тот насмешливо. — Если не поверишь — сам пострадаешь. — Кирина стискивает зубы. — Так ты посмотришь, кто там, или нет? — Щас, уже бегу! — Ну и отлично. Сдерживая злость, Кирина лихо перепрыгивает прилавок и быстро заворачивает за угол, желая поскорее убраться подальше от улицы. Она двигается осторожно, нервно нащупывая мыслями ближайший источник воды. К сожалению, в сухом городе мало жидкости, и это не добавляет уверенности в себе. — Ну здравствуй, — произносит хрипловато некто. Кирина резко отпрыгивает — но недостаточно далеко. Перед тем, как погрузиться во тьму, она успевает только подумать, что сама во всем виновата.*
Дзынь. Эмили бежит, спотыкаясь на слабых ногах, и у самой лавки вываливаются из рук забранные свечи. За прилавком — только охранник. Интуиция не подвела. — Где она? — ломко спрашивает Эмили. — Где Кирина? Страж смотрит на неё со скукой. По позвоночнику пробегает дрожь; ресницы играют радужными лучиками, в зрачках тонет солнце. — Эмили! Что произошло? Я слышал, как ты нас зовёшь. Мет, Мет пришёл. Эмили оборачивается к нему — маленькая, взволнованная, заламывающая тонкие руки. Затем поворачивается вновь к охраннику, и тон её звучит подозрительно низко. — Где Кирина? — Та девчонка? — пренебрежительно хмыкает тот. — Сказала, что увидела вора, и смылась. — И ты — её — отпустил? — раздельно выговаривает Эмили. — Больно нужно за ней носиться! Захочет — сама найдет. — Отпустил, значит? На миг ей кажется, что задохнётся от жара. Пламя гнева разливается, травя внутренности, пеплом осыпая связи. Не уследила, не добежала… От злости, досады и чувства вины Эмили хочется разорваться, сгореть вместе со всем; в голове звенит. Ещё минута, и Эмили бы добежала, и Кирина бы не исчезла. А теперь её нет, и этот охранник даже не пытался её остановить. — Мне плевать, сколько грязных шавок шастают здесь, — рявкает охранник, ловя прищуренный, полный злобы взгляд девушки. — Сами разбирайтесь со своими шлю… Эмили не успевает даже уследить за взмахом собственной руки, о деле же ей сообщает звонкий хлопок пощечины. Эмили ниже, Эмили слабее, но эффект неожиданности сказывается. — Вау, — присвистывает Мет без недовольства, — а ты боевая девочка, когда злишься. Эмили, до боли стискивая кулаки, шагает к нему. — Нужно найти её! — нервно говорит она. — Должно случиться что-то плохое! — Успокойся, дитя Луны, — мягко произносит Ирем, поглядывая на неё с долей уважения. — Мы сейчас же отправляемся на поиски. Что касается вас, — он окидывает охранника таким взором, что и в камине дрова бы покрылись коркой льда, — стоит вам подумать над приоритетами. Отпускать к ворам девушку — высший позор. Мет касается плеча Эмили и тихо предлагает сперва спросить здешних, не видели ли они что-нибудь. Она кивает, плохо понимая, что нужно делать. С Иремом они делят пополам места поиска, так что обходят людей довольно быстро. Спрашивают торговцев, спрашивают прохожих, но точного ответа никто не дает. Зато некоторые вспоминают, что продавщица из лавочки с ароматами выскочила ни с того ни с сего, поругалась о чём-то с охранником и скрылась в соседнем переходе — и не вернулась. Эмили неловко ёжится и наконец спрашивает: — Слушай, Мет, а существует Дар следопыта или… что-нибудь такое? Стихиарий… легендарное существо, использующее все Дары мира. — Есть, думаю, — соглашается Мет. — Вот только… понимаешь, я могу использовать те силы, которые тренирую. Огонь, например, некоторые другие Дары. Сила пути развита у меня не так хорошо. Но указать путь Кирины смогу. Почему же он не попробовал раньше?.. Эмили склоняет голову на плечо. Впрочем, он не обязан открывать все свои причины. — Ирем, хэй! — Мет подзывает его и, кладя руки на плечи обоим спутникам, понижает тон: — Тут что-то неладно. — Неужели? — протягивает Ирем. Только потом до Эмили доходит, что это было ехидство. — Чуйка меня не подводит, особенно когда приправлена магией, — фыркает Мет. — След Киры просматривается, но… её, короче, не просто утащили, а именно увели. — В смысле, она сама пошла? — ахает Эмили. Тревога не оставляет, бьёт ключом, но почему, если Кирина скрылась по своей воле?.. — Возможно, ей пришлось, — вздыхает Ирем. — Так или иначе, Мет, обнаружил ты её след? — Естественно. Но что-то в нём задумчиво-отстранённое, как при первом пути через Маджезу, и Эмили не по себе. Она не может не допустить варианта, что Кирина могла исчезнуть по своей воле… целиком по своей воле. В конце концов, она была не в восторге от самого нахождения рядом с компанией. Цыкала через зубы, смотрела с такой ядовитой жалостью, как на детей глупых. Возможно ли, что ей просто не захотелось дольше с ними общаться? Но нет. Она неплохая девушка, и она бы не могла так всех бросить. Не попрощавшись и слова не сказав — что за глупость? Если бы она соврала охраннику и сбежала, то почему не могла попрощаться в лицо? Нет уж. Что бы ни произошло, сейчас Эмили нужно её найти. Нужно узнать правду. Маджеза, где они находились до этого, представляет собой город бедный, но относительно чистый. Однако пути ведут извилистые, пыли наметает больше, и за тёмными углами открываются картины всё страшнее. Шагая по грязной земле, Эмили старается не подавать голоса, хотя напрягается против воли и смотрит вокруг распахнутыми глазами. — Это начало трущоб, — мрачно говорит Мет. Зрачки его не мерцают, как два чёрных колодца. — Держись ближе. Эмили идёт между двумя юношами, чуть подрагивая от ощущения опасности в воздухе. Дома здесь полустёршиеся от времени, мерзкий запах грязи и помоев пробивает ноздри, и встречные люди похожи на обтянутые кожей скелеты. В их запавших глазах дотлевает надежда, ни капли жизни не сияет, и Эмили всю передёргивает. — Белый плащ, — покряхтывает некто. — С крестом. Компания тут же оборачивается на звук. Слышится хихиканье, и из тени ближайшей арки показывается измождённое лицо. Скулы остры, как лезвия, подбородок торчит углом, глаза запали и оттого кажутся больше. Волосы старика совсем пожухли. Ирем делает к нему шаг одновременно со спутниками и присаживается напротив на корточки, заглядывая истощённому нищему в лицо. В нём не светится ни сострадание, ни боль, но что-то успокаивающее есть в ровном выражении монаха, что-то надёжное. Да, он не убивается горем, но само его присутствие внушает ощущение безопасности. Эмили это трогает. — Что с вами? — спрашивает священник. Старик смотрит на него, чуть опустив веки. — Белые волосы, — говорит он, в голосе будто скребёт песок о камень. — Но ты юн, да? — Мне восемнадцать зим, сударь. — Он признает это без малейшей издёвки. — Вы хотите воды? Письменность стран различается, что нередко ведёт к проблемам в бумагах, но устное произношение остаётся единым. Эмили вдруг думает, что было бы много проблем, разговаривай люди на разных языках. Конечно, есть всякие наречия и акценты, но смысл цельный. — Нет, сынок. — Звуки, издаваемые стариком, отдалённо напоминают ржавый смех. — Помру, как и жил. Ни дня не осталось. — Мы ищем девушку… Примерно наша ровесница, смуглая, с каштановыми кудрями. Пересохшие губы старика шевелятся, пытаясь выговорить, но он слабым жестом отказывается от протянутой Метом воды. Зато договаривает: — Вам нужно остановить его. — Кого? — Ваша подруга… у него. Он всех контролирует. Он не прощает измен. — Дедушка, — подаёт голос Мет, присаживаясь рядом, — о ком вы говорите? Веки старика дёргаются, из груди вырывается протяжный вздох, и весь он откидывается назад — юноши едва успевают поймать немощное тело, чтобы он не ударился о стену. Никто не обращает на них внимания, на то, что умирает человек. Эмили в спешке смачивает ладонь водой из бурдюка и прыскает в лицо дедушки; это приводит его в чувство. С горячностью гибнущего он хватает Ирема за плечо, неожиданно цепко и сильно для столь ослабшего человека. — Ваша подруга, наверно, задолжала ему, — яростно бормочет он, силясь, чтобы успеть досказать всё до конца. — Он не прощает должников. Ищите в переулках. Его зовут Шахрар, и он глава воров. Удачи, детки… Тело его слабеет, как мешок из-под зерна. Глаза стекленеют. Эмили прижимает руки ко рту, чтобы не вскрикнуть, но холод прошибает её насквозь. Вокруг жара, пыль и вонь, но ужас перед такой безнадёжностью убивает любое тепло. Мет поднимается на ноги, на лице его печаль. Ирем закрывает веки старика и бережно устраивает у стены — лучшее, что можно сейчас сделать. — Кирина… — Мет прокашливается. — Кирина работала на здешних воров, значит. — Они убьют её? — спрашивает Эмили побелевшими губами. Ей дурно, но стоит она ровно, гордо. Вокруг такой хаос и затхлое смирение перед горем, что дышать нечем, но она всё же стоит и смотрит прямо. Она жива. И у неё, в отличие от этих бедных, этих несчастных, этих умирающих людей есть надежда. — Мы не допустим, — говорит Ирем. В его глазах отражается та же надежда, и Эмили становится легче.*
Со всей силы вбивают в жёсткую землю, точно мяч какой-то, обдирая щеку. Скулу жжёт, она явно промокает — должно быть, ударили до крови. Нога на затылке давит плашмя, обутая в дорогую туфлю. Наверно, эта обувь была украдена не так давно, причём у человека богатого; но к Кирине это не относится. Она морщится, уставившись в землю, но никак не на присевшего напротив её лица человека. Молодой мужчина с повязанным на голове платком, в чёрном кафтане с пёстрым узором, наискось перевязанными на груди шёлковыми лентами. Обычно он натравливает на неприятелей своих громил-рабов, а тут сам решил испинать, хах. Мерзкий ублюдок. Кирина с ненавистью смотрит перед собой, лишь бы не встречаться с его змеиными глазами. — Хочешь сказку? — елейно тянет он. Щелкает пальцами. Кирину подхватывают под руки и жёстко заламывают их, поднимая на ноги. Сводит лопатки, девушка рычит через зубы. Молодой мужчина становится напротив, обаятельная улыбка бродит по его узким сухим губам. — Жила-была непослушная девочка, — начинает он. При каждом слове руки Кирины заламывают всё сильнее. — Она никому не верила. Но вот девочку согласился поддержать один замечательный человек… Я уже говорил, что он был красив и благороден, выше Архэрровских принцев. Он и сам был принцем – принцем самой пустыни! «Ты принц шавок, шлюх и воров, а не пустыни». Ненависть вскипает диким потоком. Рабы с такой силой заворачивают руки, что против воли вырывается взвизгивание, а в уголках глаз выступают слёзы. — Принц дал девочке работу, а попросил всего ничего — трудиться, не покладая рук. И девочка трудилась! Однако что же последовало? Девочка упорно старалась, но внезапно перестала! Она сообщила через сети слуг принца, что уходит из его общины, хотя знала, что была полезна. Ничего не напоминает, а, Ки-ри-на? Она кричит, уже не сумев сдерживать боль, и зло плюёт в улыбающееся лицо своего бывшего работодателя. Тот с невозмутимым выражением вытирается платком, который подаёт нынешняя прислужница, и деловым тоном распоряжается: — Можете немного подмять ей бока, но рёбра пока не ломайте. Будем отсчитывать по одному. — Агрх! Кирину бьют безжалостно, в самые мягкие и болезненные места. Маджеза — большой город, несмотря на свою бедность, и у Шахрара полно связей. Самые отъявленные бандиты, самые прогнившие лжецы, самые бесчеловечные убийцы… Кирина их всегда ненавидела, но ей нужно было выжить. Нужно было есть. Она столько украла… Она служила действительно неплохо. И теперь за всё следует своя кара, как сказал бы тот священник с белыми волосами, менхелловец по крови… Кирина совершила много ошибок. Она была украдена из родного края в возрасте десяти лет и продана в рабство. Намучилась, передаваемая из рук в руки, нося цепи и кандалы, пока кожа до крови не стиралась. Последние два года она провела здесь, в Маджезе. Чтобы выжить, нужно было воровать, лгать, изворачиваться, но отчаянное желание жить не угасало — и Кирина послушно делала всё, что прикажет король здешних преступников, лишь бы не закончить свои дни в канаве с пустым животом. А потом появились эти трое. Сперва священник, которого она чуть не прирезала водяными путами. Потом — Стихиарий и девчонка с сапфировыми глазами. Они отнеслись к ней иначе, чем стоило относиться к прогнившей изнутри воровке; они отнеслись к ней — как к человеку. Кирина даже захотела уйти с ними. В любое место, лишь бы с ними, с такими солнечными радостными людьми. Девчонка чуть не погибла, когда её Дар вырвался из-под контроля, но и она улыбалась. И парни с таким воодушевлением обсуждали предстоящую дорогу, будто это пустяки. Кирине вряд ли хватило бы смелости улыбаться в лицо грозному будущему, которое ощутимо повисло над теми тремя макушками. «Я не заслужила их», — горько думает Кирина, только вяло вздрагивая, когда трескается кость под ударом. Боль приходит потом, разрывающая и пульсирующая. «Если бы я была лучше… если бы всё сложилось по-другому…» Ей вспоминаются улыбки, тёплая аура, окутывавшая троицу. Они и между собой знакомы недавно, почему же решили отринуть сомнения и довериться друг другу? Кирина бы так смогла? Она вообще никому не доверяет — не умеет. Она не доверяет даже себе. — Мне не нравится, когда меня предают и бросают, — тянет Шахрар, поправляя и так идеально сидящий халат. — Ты ведь понимаешь это, девочка? Оборванка, посмевшая предать меня, должна сгорать в муках! Лицо его искажается безумием, и новый пинок раба приходится в уже сломанное ребро. Кирина кричит, заглатывая воздух. Перед глазами темнеет. «Сжальтесь». Небеса ей не отвечают, обжигающими лучами гравируя кирпичные стены закрытых зданий. Кирину бьют и бьют, и всё болит, и боль составляет всё. «Сжальтесь...» Боги отвернулись от Маджезы, отвернулись от Кирины. Она одна среди безликих убийц, одна из них. Бессчётные жизни никчемны, бессмысленно всё существование, если оно соткано из страданий… — Кьяяяя! Тонкий визг, воодушевляющий и боевой, раздаётся над крышами. Даже сам Шахрар удивлённо вскидывает голову, поблёскивая змеиными глазами, будто стекляшками. Кирине хватает сил только перевернуться на спину, щурясь от яркости контрастного неба. Нечто большое, сверкающее всеми тонами, словно взбешённая радуга, приземляется с громким хлопаньем на площадку, где они находятся, так близко к лежащей Кирине, что она видит каждую деталь. — Ну и гонка! — задыхаясь, выдавливает некто. — Так быстро! — Я сам выбираю свои крылья, не как у магов! — весело отвечает второй голос. — Когда свалим отсюда, научу и тебя летать! — Хорошо! Ошеломлённая Кирина смотрит на Мета, чьи расправленные радужные крылья постепенно тают, и на Эмили, сидящую у него за спиной и обнимающую его за шею. Северянка с Даром времени соскальзывает со своего ездового друга и оказывается рядом с Кириной; склоняется над ней, обеспокоенно касаясь прохладными пальцами разодранной щеки. — Как они посмели? — спрашивает она голосом, в котором сквозит недоумение, плавно перерастающее в нечто негодующее. — Тц! Не шевелись, Кирина. Сейчас я отмотаю назад время получения ран… это ненадолго, но… — Что там у нас? — Мет внимательно оглядывает её, не приближаясь. Его крылья сияют так, что глазам больно, становятся ярче и притягательнее даже солнца. Рабы и прочие прихвостни Шахрара даже приблизиться не смеют. Боль отступает, будто гаснет под мягким одеялом. Тепло окутывает Кирину. Она взирает почти с суеверным шоком на Эмили, зрачки которой будто очерчиваются, радужка идёт странным узором. «Это активация её Дара??» — Ясно. — Мет поворачивается к обидчикам, словно темнея. — Ребята… Вас не учили, что с девушками нужно обращаться нежно? Крылья его окончательно таят, и Шахрар смотрит на незнакомца со злостью, коей давно не видно было во взгляде стеклянном, привыкшем смотреть на всех свысока. — Это моя преступница, — шипит он. — О, а мы и не знали. — Мет покачивает мечом, вытащенным из ножен. — Неприятное совпадение, верно? Так вот. Вы обидели нашего друга и теперь понесёте за это кару. — Именно так, — ровно звучит ещё голос. Сзади скопившихся бандитов Шахрара вышагивает священник в белоснежном одеянии с золотыми вставками. Хотя по нему не заметно, ледяная аура вокруг такая плотная, что даже Кирина ощущает его ярость. «Нашего друга…» Она рывком садится, тяжело опираясь на плечо Эмили. Девчонка шепчет ей: — Не напрягайся, пожалуйста. Мы пришли за тобой. Теперь всё в порядке. «Вы не знаете, на что наемники способны!» — хочется кричать Кирине. Но она только прерывисто хрипит. «Уходите, пока можете!» По сетям распространяется быстро тревожная информация. Скоро здесь будет вооруженный отряд крепких ребят Шахрара. Они не будут церемониться, просто вырежут всех… И это из-за Кирины. — Жаль, что вы упустили шанс попросить прощения, — облизывает сухие губы Шахрар, щурясь — признак высшей ярости, на которую способен. Ещё бы, расправу прервали! По его сигналу наёмники бросаются к Мету и Ирему, по двое на каждого. Кирина вздохнуть не успевает, не успевает закричать, чтобы они уносили ноги отсюда. В погасшем радужном сиянии она успевает только подумать: «Я всего лишь хотела быть ближе к свету». Слышится короткий пронзительный звук. Это не металл — Мет даже не потянулся за мечом. Это свист, подобный урагану в пустоши, когда тот рассекает деревья, подобно страшнейшему природному кинжалу. Не издав ни вопля, неприятели падают, как подсечённые, а Мет только насмешливо посвистывает. — Ветер — сильная штука, когда его сила сконцентрирована, — замечает он. — Не бойтесь, я задел обычные сухожилия. Это лечится. Кирина в панике оглядывается на Ирема и успевает мельком увидеть, как тот прикасается ладонями к напавшим. Те, только синхронно всхлипнув, тоже валятся; по кончикам пальцев священника пробегают маленькие голубовато-белые молнии. — Что? — тупо спрашивает Кирина. Эмили вовсю улыбается. — Я же говорю, что всё в порядке! — посмеивается она. Однако недолго звучит её смех, потому что в следующую минуту девушку хватают за шиворот и резко дёргают. — Стойте! Заложник! — рявкает подбежавший наемник. Мет, окружённый людьми, но не перестающий борьбу, ладонями указывая своему ветру направление, рывком оборачивается. Но он не успевает и кинуться на помощь: Эмили сама изворачивается и с такой силой бодает преступника, что тот пошатывается и разжимает хватку. Сама же северянка подхватывает Кирину под локоть и с неожиданном для столь слабой фигуры упрямством тащит под защиту Мета. — Ты ж моя умница! — кричит тот, с размаху откидывая потоком воздуха ещё троих. Ирем прорывается к ним, и при его появлении пыл наемников — из стоящих остались человек пять, остальные десять едва сидят — мгновенно остывает. Наверно, вид босса, зажатого в цепких руках священника, не вызывает желания продолжать бой. — Мы с ним разберемся, — нейтральным голосом произносит Ирем, показывая на парализованного магией короля воров. — Сдадим страже. А вам советую бежать, или — да видят Солнце и Луна! — я готов пустить электричество по вам всем. Храбрость хороша тогда, когда есть стимул сражаться. Кирина слабо реагирует, широко раскрытыми глазами взирая на побеждённую шайку. Мет перехватывает и с неожиданной жёсткостью тянет голоса Шахрара наверх за волосы. — Надеюсь, наш друг свободен? — говорит он. — Да, — едва выдавливает Шахрар. Мет теряет к нему интерес. Кирина же вновь ощущает, как боль пронзает грудную клетку; видимо, Дар Эмили перестал действовать, когда она отвлеклась на бандита. Она с трудом держится на ногах, но каждый вздох кажется последним от нестерпимого ощущения разрыва. Мет мягко касается её, от ладоней идёт живительное тепло. — Я не умею исцелять, — признается он со смешком. — Вернее, я не умею заживлять раны. Но кости сращивать почему-то получается. — Спасибо, — шепчет Кирина, оглядывая сияющие лица ребят. И её благодарность относится не только к спасению из лап воров. — Ну что, побежали? — говорит Эмили, открыто улыбаясь. — Нам ещё этого бандита ведь сдавать? — О да, неприятностей теперь не оберёшься! — весело подхватывает Мет. — Придётся бежать нам из Маджезы! — Что-то я не сильно жалею, — фыркает Кирина, а Ирем впервые касается её, легонько хлопая по плечу. «Спасибо». Кажется, небо всё же бывает неравнодушным даже к отбросам типа неё. Иначе почему вокруг столько света?