Если ты где-нибудь есть

      Когда команду Чарльза эвакуировали с пляжа, он уже начинал терять контроль над собственным сознанием, не говоря о том, чтобы подчинять себе чужие. Впервые оказавшись настолько беспомощным, бесполезным и полностью в чужой власти, Чарльз мог только уповать на то, что его друзья всё сделают правильно, в то время как сам он пытался перекрыть нескончаемый поток чужих мыслей, прорвавший ослабевшую преграду его разума. Утешало только, что от боли и кровопотери Чарльз вскоре лишился чувств, и в следующий раз пришёл в себя уже в до ужаса знакомой комнате — собственной спальне в поместье.       Позже Чарльз узнает у Хэнка, что Мойре удалось снять с Чарльза ответственность за случившееся на острове и добиться разрешения ухаживать за ним дома, без госпитализации. Однако первые несколько дней после тех роковых событий прошли для Чарльза как в тумане, поскольку он мало что понимал из происходящего, а все его чувства обострились и не давали Чарльзу покоя ни днём, ни ночью. Но в одном Чарльз был уверен: кто-то о нём заботился, и довольно усердно.       Когда Чарльз просыпался среди ночи в горячке, мучимый жаждой, чьи-то руки поднимали его голову и подносили к губам стакан. Кто-то менял повязки на ране, омывал Чарльза влажными полотенцами и занимался прочими нелицеприятными вещами. Чарльза кормили с ложки, и он даже был уверен, что загадочная сиделка меняет ему постельное бельё и читает на ночь. Чарльз пытался определить по голосу, кто за ним ухаживает, но его разум был по-прежнему слаб, и одного человека легко было потерять в бульоне бесконечных дум и переживаний сотен.       Иногда Чарльзу казалось, что в доме что-то происходит. Кто-то ссорится, что-то громыхает. В эти моменты он больше всего боялся, что это спецслужбы пришли по души его друзей, потому что правительство постановило, что мутанты опасны и должны быть изолированы от общества. Тогда Чарльз должен был бы выйти к ним первым, провести необходимые беседы, уладить конфликт полюбовно, а вместо этого он лежит в постели в совершенно жалком состоянии, и таким его доставят в какое-нибудь мрачное заведение на опыты учёным-коновалам. Борец за права и свободы мутантов превратился в кусок мяса и даже не может защищать свои собственные интересы, не то что целую диаспору.       Не меньше Чарльз беспокоился, что шум может исходить от сражения между враждебными группировками мутантов. Что, если Эрик взбесился окончательно и решил переманивать на свою сторону силой? Или что, если в дом забрались случайные воры, решив, что поместье пустует, а встретили их разгневанные и напуганные недоучки Чарльза? В конце концов, это Хэнк мог опять что-нибудь нахимичить, и тогда, когда Чарльз оправится и выйдет наконец из комнаты, которая стала ему как тюрьма и насквозь пропахла лекарствами и плохо вымытым телом, он обнаружит, что у особняка, скажем, снесло целое крыло или провалилась крыша.       Но рано или поздно всё стихало — оставалась только какофония в голове Чарльза, и он невольно стонал от перегрузки сознания. Но потом неизменно в комнате появлялся этот кто-то, кто заботился о Чарльзе, и его рука ложилась на его лоб, и Чарльз пытался уловить хоть обрывок мыслей этого человека, но тщетно, зато ему становилось очень спокойно и хорошо.       По прошествии нескольких дней в полубреду, Чарльз проснулся и в первый момент осознал, что снова может контролировать проходящие через его мозг потоки информации и что к нему вернулась острота зрения. Прищурившись, Чарльз огляделся. Занавески на окнах были задёрнуты, в комнате царила чистота и не было ни следа постороннего присутствия. На тумбочке рядом с кроватью Чарльз обнаружил лекарства, стакан с водой, оставленную загадочным посетителем книгу и, к удивлению, колокольчик. Едва контролируя ослабшие руки, Чарльз взял его непослушными пальцами и несколько раз позвонил, пока силы его не покинули и колокольчик не упал на пол.       Чарльз безвольно откинулся на подушки и постарался не сильно задумываться о том, что даже не в состоянии сам поднять выроненный предмет. Конечно, через пару недель он освоится и привыкнет к тому, что передвижения его теперь ограничены, но до того придётся помучиться и попотеть. И пострадать. Даже сильный человек, вдруг утратив привычный образ жизни, окажется в замешательстве перед лицом новых обстоятельств и может даже ненадолго впасть в депрессию. Так что Чарльзу повезло, что на нём лежит ответственность за учеников: они не дадут ему расслабиться и погрузиться в себя, требуя постоянного за собой присмотра.       К слову, об этом. В коридоре раздался жуткий топот, и в комнату ворвались, толкая друг друга, Шон и Алекс, а вслед за ними чинно ввалился большой, синий и пушистый Хэнк.       — Я же говорил, что выкарабкается! — воскликнул Алекс, подходя к постели больного и почти бесцеремонно, но очень ласково пихая наставника в плечо.       — Этого я никогда и не отрицал, — возразил Хэнк. — Только отмечал, что восстановление может занять довольно долгое время, не говоря о последующей реабилитации.       — Где Мойра? — слегка осипшим голосом спросил Чарльз, и Шон тут же подал ему воду. Чарльз принял стакан дрожащей рукой, ужасно боясь его выронить.       — Носится по инстанциям, доказывает, что мы ни в чём не виноваты. А Эрик освободил Эмму Фрост и сбежал, — рассказал Алекс. — Можно я его найду и шарахну парой зарядов? Нельзя же быть таким засранцем!       — Не выражаться! — возмутился Хэнк. — И вообще, пошли отсюда оба — вам что, заняться нечем больше? Мне надо профессору пару слов сказать.       — Ну уж мне эти ваши секретики, — фыркнул Алекс и помахал Шону. — Пойдём, братан, нам здесь на рады. Профессор, если этот зануда будет вам докучать, звоните не стесняйтесь — мы его приструним.       С этими словами мальчишки удалились и прикрыли за собой дверь. Чарльз кивнул Хэнку, чтобы тот садился, и он подтянул себе стул.       — Ну как, всё плохо? — без обиняков поинтересовался Чарльз.       — Смотря о чём речь.       — Наше положение в обществе. Мутанты, что с ними? Преследуют? Или пока не трогают?       — Пока дебатируют. Но склоняются к тому, чтобы вытравлять их из силовых структур, с руководящих постов и не допускать до работы в госучреждениях.       — Ясно, а что Эрик?       Хэнк замялся и не попытался скрыть смущение этим вопросом. Чарльз тут же заподозрил что-то неладное.       — Вы не помните ничего, наверное, — пробубнил он, перебирая толстыми когтистыми пальцами. — Он был здесь, почти с первого дня.       Чарльз похолодел и почувствовал, как покрывается испариной. Эрик? Был здесь с ним всё это время, не побоялся явиться после всего, что натворил? Сосущая тоска смешалась в Чарльзе с кипящей ненавистью к бывшему соратнику, и он невольно сжал кулаки.       — Что он хотел? Как вы его впустили?       — Мы не впускали, — возразил Хэнк. — Первый раз он проник сюда ночью — Шон обнаружил его утром в вашей комнате, когда пришёл, ну… Утку вынести.       (Чарльз покраснел, но кивнул, выражая одновременно благодарность за проявленную заботу и желание услышать конец истории.)       — Эрик сидел у вашей постели, прятал лицо в ладонях, шлем лежал у него на коленях, и Шон утверждает, что он плакал и просил у вас прощения. Шон был так ошарашен, что выбежал из комнаты и помчался к нам. Но когда мы добрались, Магнето уже не было.       Вечером того дня он прибыл снова, на сей раз вошёл через парадную, нагло, по-хозяйски распахнув двери силой мысли, потребовал, чтобы я шёл с ним к вам, дал полный отчёт о вашем состоянии и предпринятых действиях, а потом испарился с глаз долой, мол, он сам будет о вас заботиться. Мы, конечно, не собирались его ни пускать к вам, ни позволить ему уйти — немного повздорили, покрушили гостиную, но ребята уже заканчивают приводить её в порядок. И Эрик, кстати, тоже помогал.       Он объявился снова на следующее утро, без шлема, в нормальной одежде, зато с инструментами и материалами для ремонта, провизией и медицинскими средствами для вас. Я пытался его не пускать, но Эрик сказал кое-что, что заставило меня изменить своё мнение. Он сказал примерно так: «Я виноват не во всём, что мне приписывают, но ту вину, которая на мне, я искуплю». И он закрылся с вами в комнате на весь день и забаррикадировал дверь. Мы больше всего боялись, что он попытается вас похитить — навредить он вам не мог, это мы уже поняли, — но по истечении дня Эрик вышел от вас, усталый и грустный, и сказал, что на ночь доверяет вас нам, и пригрозил всякими ужасами, которые он с нами сотворит, если с вами что-то случиться.       А когда он пришёл на следующий день, мы думали, что он снова заперся с вами, но когда с наступлением темноты дверь так ни разу и не открылась и мы попробовали проникнуть внутрь, оказалось, что она и не была заперта, а Эрик спал вон в том кресле у стены, только тогда он подтащил его к кровати и держал вас во сне за руку. А вы, видимо, были в бреду и бормотали всякие наставления, обращённые к нему.       Утром Эрик завтракал с нами и перед уходом пообещал непременно вернуться, но так и не объявился. В тот день стало известно о побеге Эммы, а когда Эрик появился в следующий раз, они столкнулись с Мойрой, ну и, в общем, сцена была неприятная. Больше Эрик не показывался нам на глаза, но я точно знаю, что он приходил к вам по ночам. И сегодня тоже. Профессор, вы плачете?       Хэнк встал и потянулся подать Чарльзу воду, но тот отстранил его руку со стаканом, утерев глаза краем одеяла. Слишком много мыслей было в голове в этот момент. Чарльз всё ещё злился на Эрика за его глупость и эгоизм, конечно, но к этому примешались никуда не уходившая нежность и жалость к этому ужасно одинокому, смертельно запутавшемуся, глубоко раненному человеку, которого Чарльз так любил, но всё равно не смог защитить от самого себя.       — Он что-нибудь говорил о своих намерениях или планах? — борясь со слезами спросил Чарльз. — Хоть словом обмолвился, куда направляется, что собирается делать?       — Набирает команду, очевидно. — Хэнк пожал плечами. — Готовит восстание мутантов, может, даже войну на истребление.       — Мы должны ему помешать! — воскликнул Чарльз, пытаясь выбраться из кровати, но, едва пошевелившись, вспомнил о своём плачевном положении, горько усмехнулся и снова улёгся на подушки.       — Ну, а это? — Он похлопал себя по бесчувственным ногам. — С этим можно что-нибудь сделать?       Хэнк многозначительно промолчал и отвернулся. Чарльз вздохнул и поджал губы, чтобы не выдать огорчения и подавить желание заплакать снова.       — Мне будет нужно многофункциональное кресло, — с самым деловым и бесстрастным тоном, на какой был способен, сказал он. — Сможешь наколдовать?       Хэнк выдавил улыбку и кивнул в знак согласия. В этот момент в дверь постучали, и к ним сунулась голова Алекса.       — Там агент МакТаггерт пришла, — возвестил он. — Принять её?       — Да! — Чарльз заметно оживился. — Пусть ждёт внизу. Предложите ей чай или что-нибудь.       Когда Алекс удалился исполнять поручение, Чарльз с прискорбием посмотрел на Хэнка.       — Тебе придётся помочь мне привести себя в порядок.       Оказалось, ученики уже припасли для раненого профессора простенькое, но комфортное кресло. Хэнк осторожно спустил Чарльза на первый этаж и передал в заботливые руки Мойры. Она вывезла Чарльза на прогулку вокруг дома, и тот поёжился от прохладного осеннего воздуха. Мойра пересказывала ему последние международные новости — судя по всему, Карибский кризис, как окрестили ядерное противостояние США и СССР, входил в свою завершающую фазу, и американский народ восхищался рассудительностью и отвагой президента Кеннеди перед лицом этой угрозы, а вопрос мутантов спецслужбы до поры до времени замяли, посчитав разумным сначала разобраться во всём самим, прежде чем бередить народ.       — А что ты собираешься делать, Чарльз? — спросила Мойра, закончив сжатый отчёт о тех днях, которые Чарльз пропустил.       Чарльз меланхолично улыбнулся и поднял глаза на верхние окна поместья. Он так избегал возвращения сюда: даже для них с Рейвен дом был слишком большим и гнетущим, а поди представь, каково было бы оказаться здесь одному. Чарльзу позарез была нужна компания ребят вроде Хэнка, Алекса и Шона, которые будут разделять его идеи, не дадут скучать и будут занимать всё время и пространство, постоянно требуя внимания к себе. Чарльз представил, как будет выглядеть особняк, когда он претворит свою мечту о школе в жизнь и коридоры наполнятся снующими одарёнными детьми и подростками, которые хотят учиться, совершенствоваться и делать лучше мир.       — Открою образовательное учреждение для мутантов, — сказал он, наконец. — Название надо будет придумать поизящнее: всё-таки само слово «мутант» пока ещё воспринимается как оскорбительное.       — И ты хочешь это изменить? — ласково спросила Мойра.       — Но в одиночку мне не справиться.       Чарльз стал рассказывать о планах на школу, об общественных программах, которые можно осуществить для внедрения мутантов во все сферы жизни, чтобы помочь людям привыкнуть к такому необычному соседству, и о том, какие меры будет необходимо предпринять в правительстве, чтобы ускорить этот процесс ассимиляции.       Такое это было время, середина века, когда все угнетённые слои обществе начинали осознавать себя как диаспору и поднимали побитые головы, чтобы вместе бороться за равные права и достойное место в мире. Чарльз понимал, что этот путь будет долгим, за что бы ни сражались активисты, но ему хотелось верить, что он справится, иначе всё это было бы бессмысленным.       Вечером он ужинал за одним столом с прочими обитателями поместья. Мойра отправилась «в народ» — нести слово об истинной природе мутантов. Хэнк рассказывал, какие модификации для кресла Чарльза успел придумать и какие стоит попробовать физические упражнения, чтобы у Чарльза появился шанс встать на ноги, а Алекс и Шон баловались с едой и обсуждали что-то между собой. Глядя на них, Чарльз вдруг отчётливо осознал, что теряет их, что первые же его птенцы уже готовы выпорхнуть из гнезда, и несмотря на благодарность Чарльзу и заботу о нём, больше им здесь не место: роль свою они отыграли, теперь их ничто не удержит.       И ещё больнее было запоздалое понимание, что, даже если бы судьба сложилась иначе, точно так же отдалялся сейчас Эрик, блестяще справившийся со своей партией временного союзника и отмщённого мученика.       После ужина Шон и Алекс тут же разбежались по комнатам, а Хэнк взялся переносить вещи Чарльза в спальню на первом этаже, чтобы упростить тому перемещение по дому. Чарльз удержал при себе тоскливые мысли о том, что всё равно слишком от многих привычек и возможностей ему придётся отказаться в силу травмы. А ещё попытался припомнить, в каком из многочисленных секретеров находился бар.       — Профессор, вам сменить повязки? — заботливо спросил Хэнк, когда Чарльз, пожелав спокойной ночи, направился в новую свою комнату, пряча под боком бутылку скотча.       — Нет, спасибо, ничего не болит, держится хорошо, — бросил он в ответ, закрывая дверь, и раздражённо заперся на ключ.       Ещё до того, как Чарльз поднял глаза, чтобы осмотреть своё новое пристанище, он почувствовал то самое присутствие, которое преследовало его во время болезни.       — Тебе хватает наглости смотреть на меня и самоуверенности — явиться сюда без защиты, — сквозь зубы пробормотал Чарльз и всё-таки поднял взгляд на силуэт у окна.       На Эрике была простая одежда — всё та же кожаная куртка, которую Чарльз успел полюбить за мягкость и запах, и не было шлема. У Чарльза тут же заболела голова, переполнившись лившимся из сознания Эрика раскаянием, смешанным в такой коктейль с другими эмоциями, что точный состав ингредиентов не определил бы даже заслуженный химик.       — Мне нечего сказать, — сухо ответил Эрик, но голос его сочился горечью. — Вернее, слишком много, чтобы это было возможно выразить человеческим языком.       — Ну вырази звериным, — едко парировал Чарльз, подкатываясь к кровати и опираясь на подлокотники кресла, чтобы перебраться на неё. В следующий момент Эрик был рядом, поднял Чарльза на руки и бережно уложил на покрывало.       — Пойдём со мной, прошу, — сказал он. — Я позабочусь о тебе, защищу тебя. Тебе будет хорошо со мной, как было до сих пор.       — Мне было хорошо с Эриком Леншерром, — отозвался Чарльз. — Моим единомышленником, соратником, другом и любовником. А сейчас передо мной стоит помешанный на геноциде тиран Магнето. Мне с ним не о чем разговаривать.       Чарльз почувствовал, как закипает в Эрике ярость, и тот отвернулся, видимо, собираясь уйти через окно, тайком от прочих обитателей поместья. Но в последний момент Эрик остановился, и со вздохом опустил напряжённые плечи.       — Ты сможешь снова ходить? — спросил он.       — Благодаря тебе вряд ли.       — Я не буду извиняться за то, что сделал со своим мучителем. За то, что думаю о людях и что собираюсь сотворить с их никчёмным миром. Но я могу, должен и хочу извиняться за то, что причинил тебе. Наша ссора, твоя боль, — вот единственная цена, которую я не был готов заплатить за свои идеалы. И хотя слова ничего не изменят, всё же прости.       — Эрик мне ничего не сделал, — возразил Чарльз. — Но Магнето должен мне слишком много. Я могу уважать врага. Но простить его — никогда.       — Так и говори с Эриком, чёрт возьми! — воскликнул он. — Читай мои мысли, проникни в меня, почувствуй то, что чувствую я. Мне больно видеть тебя таким, Чарльз. И стыдно за то, что это дело моих рук.       — Я знаю. — Чарльз вдруг слабо улыбнулся. — Спасибо, что ухаживал за мной. Это было мило и загладило вину. Но даже самые самоотверженные и героические действия настоящего не смогут исправить события прошлого. Даже если мы снова станем союзниками и друзьями, простить тебя до конца я не смогу.       — Но ты позволишь мне бывать здесь и выхаживать тебя?       Чарльз молча кивнул в ответ.       — Тогда дай взгляну на рану, а потом мы сыграем в шахматы и разделим этот скотч на двоих. Он так вкуснее, поверь мне.       — Как и любая горечь, — пробормотал Чарльз, переворачиваясь на кровати на живот.