Если ты где-нибудь есть

      Вторая волна набора прошла в более организованном порядке и при непосредственном участии Чарльза. По прошествии полугода он был более уверен и в себе, и в предлагаемой программе. Теперь он мог прийти в дом будущего «одарённого» ученика и провести тщательную деликатную беседу с родителями. Правда, Чарльз постановил себе не вербовать детей из семей, которые не знали о способностях отпрысков. Чарльз не хотел быть тем, кто сорвёт покров тайны, тем более, что такое изобличение может быть травматично для всех сторон, если родители окажутся закоснелых взглядов.       Чарльз начал свой «крестовый поход» в конце июня, когда зеленела трава и ярко светило солнце, а ученики первой волны изнывали на уроках от жары и духоты и просили перенести занятия на свежий воздух. Чарльз, конечно, разрешал, но потом решил устроить ребятам каникулы, вверил их заботам Алекса и Шона, а сам отправился на поиски следующего поколения.       Он был полон энтузиазма и оптимизма теперь, когда программа опробована и усовершенствована, подводные камни обнаружены и устранены, методы обучения отработаны и остаётся только с успехом их применять и радоваться, что год от года его маленькая оранжерея приносит всё более спелые и оригинальные плоды. Пределом мечтаний Чарльза было только тотальное перевоспитание Эрика.       За прошедшие полгода он заметно успокоился, почти не провоцировал конфликтов с людьми и стал всё чаще наведывать в поместье за советом, утешением или просто для удовольствия. Его приспешники сбегали к Чарльзу, испугавшись злодейских планов, слабые духом ученики Чарльза тика́ли к Эрику, надеясь тут же обрести могущество и признание.       Но Эрик становился всё мягче. Стал проводить в школе дни, а то и недели, разговаривал со студентами, вёл высоколобые полемики со старыми знакомыми (кроме Чарльза его больше никто так и не простил за фортель на Кубе), как-то раз привёз с собой Рейвен, и она до слёз радовалась видеть Чарльза, хотя расстались они довольно холодно. И вот по прошествии полугода Магнето уже расхаживает по поместью без шлема, ведёт практические занятия, играет с Чарльзом (и не только) в шахматы, втихомолку помогает бежать из дома детям, чьи родители не признают их особенности.       После небольшого перерыва в разъездах Чарльз отправился по очередному адресу. Он мог, конечно, довольно свободно перемещаться сам, но для компании и на случай непредвиденных обстоятельств с ним отправлялся кто-то из «старичков», как называли друг друга Шон, Алекс и Хэнк. На сей раз была очередь Алекса, но вместо него у машины ждал Эрик.       Чарльз невольно улыбнулся. Всё та же машина, всё тот же Эрик, разве что, с бо́льшим грузом ответственности на плечах и очерствевшим для всего человечества сердцем, но всё такой же талантливый, авантюрный и нежно любящий Чарльза. Он был в тёмных очках и белой рубашке-поло и выглядел просто-таки как кинозвезда. Если бы они были незнакомы и Эрик подсел к нему в баре с непристойным предложением, Чарльз ни за что не ответил бы отказом.       — Пришёл проводить и поцеловать в дорогу? — шутливо спросил Чарльз, подъезжая. — Когда я вернусь, мне будет где жить и кого учить?       — Не могу ручаться: от твоих обалдуев можно всего ожидать. — Эрик игриво улыбнулся и открыл багажник машины. — Я сам поеду с тобой.       Чарльза бросило в дрожь, и в памяти живо встали картины их первой совместной вербовки. Бесконечные ночные перегоны, вдумчивые многочасовые дискуссии, хмельные вечера в душных барах, одноликие серые гостиничные номера и море нерастраченных чувств. Теперь сдерживать себя было бы не нужно, но зато тогда они с Эриком были на одной волне, тогда они видели светлое будущее вместе, тогда Эрик ещё не был мономаном с пунктиком на расовое превосходство, а Чарльз мог ходить.       Чарльз отогнал эти мысли и весело засмеялся, когда Эрик поднял его на руки, чтобы пересадить из кресла в машину, а каталку отправить в багажник силой мысли. Когда Эрик уселся рядом с Чарльзом и завёл мотор, друзья встретились взглядами, и Чарльз вдруг понял, что это будет его лучшая поездка.       Занятия в школе начались в середине сентября, и бо́льшую часть новичков составил совместный улов Чарльза и Эрика.       Школа кишела молодёжью обоих полов, разнообразных национальностей и возрастов и великого множества способностей. Хотя Чарльз зарёкся выделять любимчиков, он всё-таки не мог без должного восхищения относиться к одной девушке, которая могла создать четырёхмерную иллюзию всего, что она читает. Ещё в абсолютный восторг его приводил парень-художник: у него не просто был огромный талант к живописи, но по желанию он мог оживить нарисованное, поэтому частенько по особняку порхали тропические птицы, а как-то раз в сад вышли на попас целый табун лошадей и единорог. К счастью, эти создания исчезали по прошествии некоторого времени, количество которого было обратно пропорционально размеру животного.       Эрик тоже не отставал. Особенно он пестовал девушку, создававшую вакуумные поля и чёрные дыры. Очень долго весь «научный отдел» во главе с Хэнком бился над загадкой, куда же деваются исчезнувшие предметы, пока не вынужден был признать, что они действительно распадаются на атомы. Но, наверное, Эрику в ней нравились не только разрушительные способности, но и характер: замкнутая, дерзкая, прагматичная. Так что удивительно, что вторым фаворитом Магнето был бойкий, развязный парень, управлявший электричеством и генерировавший его. Правда, заряды разлетались во все стороны, и Хэнку пришлось изобретать перчатки, чтобы их контролировать.       Осень выдалась тёплая и красивая. Деревья покрылись золотой листвой, опавшая — шуршала под ногами, и чистый воздух звенел тишиной и благоухал ароматом прелой земли. Пожухла трава, иногда по утрам выпадал иней. Ребята любили проводить дни на улице, играли, веселились, устраивали конкурсы, с удовольствием помогали подметать обширную территорию поместья и иногда случайно поджигали сугробики листьев, а Чарльз позволил по выходным устраивать пикники и согласился всем вместе выезжать в автокинотеатр смотреть фильмы.       Отношения Чарльза с Эриком были очень домашними и ровными. Конечно, Чарльз знал, что под спокойным фасадом в Эрике всё так же кипит лава неприязни к человеческому роду и жажды власти над оным, и, хотя хоронить эти амбиции в себе, смиряясь с пацифистской политикой Чарльза (в его присутствии), было несколько лицемерно, Чарльз ценил то, что Эрик мог контролировать себя ради него, ради них обоих и их дела, которое снова стало общим.       Было ясное прохладное утро, но не слишком раннее, чтобы солнечный свет уже наполнял комнату, несмотря на укоротившиеся дни. Чарльз проснулся на спине и прикрыл глаза рукой, перекинув её через лицо. Из-под локтя он видел Эрика, уже одетого, читающего книгу у окна.       — Доброе утро, — позвал Чарльз.       Эрик тут же прервал чтение, подошёл к Чарльзу и наклонился его поцеловать.       — Ещё какое доброе, — отозвался он, бегло касаясь губами линии челюсти и шеи Чарльза. — Но я знаю, как сделать его ещё добрее.       С этими словами рука Эрика нырнула под одеяло и, погладив голую грудь Чарльза, направилась ниже, но Чарльз остановил Эрика.       — И не мечтай, — выпалил он, — у меня сегодня ранние уроки, а дел ещё надо переделать кучу. Ты меня очень обяжешь, если вернёшь кресло из того угла, куда его вчера закинул, и уберёшь постель.       Эрик притворно раздражённо закатил глаза, но потом улыбнулся, подхватил Чарльза на руки и отнёс до кресла сам, а потом даже довёз его до ванной. Им предстоял завтрак в компании учеников, которые готовили его сами по негласному графику ради удовольствия почувствовать себя как дома, а потом насыщенный трудовой день, полный открытий и приятных трудностей.       Когда после завтрака Чарльз подъезжал к кабинету (кабинет — громко сказано, одна из комнат для приёмов гостей с французскими окнами, где всё ещё стояли рояль и глобус, только теперь между ними жались наспех купленные парты), студенты как раз стекались на занятия густой толпой и, обгоняя друг друга, кинулись придерживать любимому профессору дверь. В этой группе были студенты, способности которых не отображались на внешнем виде, в неё вошли любимцы Чарльза и Эрика и ещё несколько человек.       Студенты расселись, пошуршали немного книжками и тетрадями, готовясь к уроку, а потом затихли. Некоторые из них ещё плохо управляли своими способностями, и они выходили из-под контроля, если обладатель переживал бурные эмоции. На занятиях частенько происходили инциденты, если ученики волновались или слишком распалялись во время «круглых столов», и Чарльз начинал подумывать о том, чтобы поручить Хэнку изобретение блока любых способностей, чтобы сохранять спокойную атмосферу.       После травмы Чарльзу было сложно привыкнуть к тому, что теперь ему придётся вести уроки в сидячем положении. Когда раньше ему доводилось выступать с докладами или проводить занятия в качестве стажёра, всё отведённое ему время он проводил на ногах, довольно активно вытанцовывая перед доской. Теперь он почти не отъезжал от стола, чтобы лишний раз не светить креслом, и завёл отвратительную привычку рисовать, слушая ответы учеников. Но они, кажется, не обижались, а художник, оживляющий свои творения, даже предлагал дать профессору пару уроков.       Стол Чарльза был довольно велик, на нём при желании можно было бы лечь спать без риска свалиться. А ещё в столе была ниша, в которой можно было свободно вытянуть ноги. Когда Чарльз выбрал эту комнату в качестве кабинета, он попросил Хэнка сделать затворку на эту нишу, какая была у Франклина Рузвельта, чтобы скрыть кресло от аудитории.       Чарльз подъехал в столу и поприветствовал учеников. По заведённой традиции занятие начиналось с проверки домашнего задания. После чего Чарльз должен был читать небольшую лекцию, а дальше студенты работали самостоятельно с учебником, подготавливая обсуждение предложенных вопросов. Иногда устраивались тесты, но не сегодня. Чарльз вёл политологию и историю, вежливо уступив естественные науки Хэнку.       Они были в самом разгаре проверки, когда Чарльз вдруг услышал внутри своей головы голос Эрика, звавший его по имени. Придя в некоторое замешательство, Чарльз одним ухом продолжил слушать ответ одного из учеников, а мысленно отозвался: «Что?»       «Посмотри вниз», — ответил Эрик, и Чарльз, начиная подозревать неладное, постарался как можно незаметнее заглянуть под стол. Будьте прокляты нечувствительные ноги.       В нише сидел вполне довольный собой Эрик, положив голову и руки Чарльзу на колени, и гладил его бёдра. «Помню времена, когда от подобных ласк ты уже вовсю заводился», — телепатически передал Эрик и послал Чарльзу картинку того, как это выглядело со стороны. Что ж, интересные особенности человеческого организма: даже если сейчас ноги Чарльза были невосприимчивы к прикосновениям, тактильная память была довольно подробной, и вспоминая, как раньше ощущал себя в руках Эрика, Чарльз почувствовал лёгкий укол возбуждения. Тем более, что и теперешние намерения Эрика были легко понятны и стали совсем уж очевидны, когда тот мысленно потянулся к ремню Чарльза.       «Эрик, нет», — рявкнул Чарльз, но дальше ему пришлось оторвать своё внимание от хулиганившего под столом Эрика, так как кто-то из учеников задал ему вопрос. Чувствуя, как расстёгиваются его брюки, Чарльз вынужден был сохранять невозмутимость и как ни в чём не бывало пояснять, в чём принципиальное различие политик демократической и республиканской партий.       «Ты знаешь, как сексуален, когда строишь из себя профессора?» — проворковал в его голове голос Эрика, а его губы в следующий момент сомкнулись на головке частично возбудившегося члена Чарльза. Чарльз слегка вздрогнул, но сумел сдержать рвавшийся наружу облегчённый вздох.       «Я и есть профессор, Эрик», — парировал он, а потом вслух обратился к ученикам:       — Тема сегодняшней лекции: «Культурологический аспект сегрегации и прогнозы расового вопроса».       «Эрик, это переходит всяческие границы, будь благоразумен. Давай я отвлеку учеников, а ты проявишь здравомыслие, оставишь эти игры и незаметно улизнёшь», — добавил Чарльз, едва удерживаясь от того, чтобы закрыть глаза, вальяжно откинуться на спинку кресла и позволить себе растаять в умелых руках — губах — без разницы, — Эрика.       В ответ от Эрика прозвучало только самодовольное нечленораздельное междометие, когда он почти целиком вобрал член Чарльза в рот и принялся тщательно сосать, дополнительно лаская чувствительную плоть языком. Чарльз прикусил губу, перевёл дыхание и начал читать лекцию, пытаясь сдерживать дрожь в голосе, но получалось плохо. Оставалось только надеяться, что студенты либо не заметят, либо предположат, что профессор приболел.       В Эрика словно вселился дьявол. Продолжая вытворять что-то неимоверное языком, он плотнее сжал губы и ускорил темп, а вдобавок обхватил член у основания одной рукой, двигая ею в том же ритме, что и ртом, а в другую взял яички Чарльза и начал их бережно массировать, заставляя Чарльза напрягаться всем телом, так как удовольствие было ошеломляющим, но продемонстрировать его он никак не мог. От напряжения Чарльз начал потеть и дрожать, но продолжал мужественно читать лекцию, слишком часто, впрочем, поглядывая на часы, мучительно дожидаясь, чтобы закончилось хотя бы время лекции, потому что дыхания Чарльзу уже не хватало, и речь его начала сбиваться.       «Никогда бы не подумал, что политология может так возбуждать, — ни с того ни с сего обратился Эрик к Чарльзу. — Если бы ты знал, как у меня стоит. Пожалуйста, профессор, я так для вас стараюсь, можно я себя потрогаю?»       Чарльз подавился воздухом и буквально крякнул посреди предложения, чем вызвал недоумённые взгляды учеников.       — Таким образом мы можем считать южноафриканский апартеид крайней степенью проявления сегрегации, — отрапортовал Чарльз завершающую строчку лекции и тяжело сглотнул. — Теперь откройте, пожалуйста, учебники и подготовьте к обсуждению следующие аспекты…       Из последних сил борясь с подкатывающим оргазмом, Чарльз продиктовал вопросы, и кабинет погрузился в тишину, оставив студентов наедине с книжками, а Чарльза — во власти совершенно извращённого разума Эрика.       «Профессор? — позвал он. — Так, можно? Я весь горю, ей богу».       «Господи, Эрик, да делай ты что хочешь, только закончи уже это безобразие, ты мешаешь мне вести урок». Несмотря на резкость формулировки, было бы лицемерно сказать, что Чарльз не получал от происходящего удовольствия. Чарльз облокотился на стол и сделал вид, что тоже читает, но на самом деле глаза его были зажмурены, а губы приоткрыты в немом стоне.       «О, спасибо, профессор, вы всегда так добры», — произнёс Эрик, и Чарльз исподтишка поглядел под стол. Лучше бы он этого не делал. Эрик выглядел как модель из эротического журнала: взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо, блестящие от слюны губы, обхватывающие член Чарльза, и его рука в собственных брюках, почти грубо двигающаяся вдоль едва виднеющейся из-под одежды плоти. Чарльз поспешно заставил себя отвести взгляд, но Эрик успел его заметить. «Как я вам, профессор? Достаточно хорош?»       «Совершенство», — ответил Чарльз. В следующий момент он буквально услышал ухмылку Эрика (и понадеялся, что только он), а потом Эрик почти отстранился, оставив во рту только головку, и присосался так, как будто хотел выпить Чарльза до капли. Эта соломинка сломала спину верблюда — Чарльз обхватил себя руками, грубо впиваясь пальцами в плечи, затрясся, как в лихорадке, и кончил Эрику в рот, стараясь даже не думать, как тот смотрелся бы с брызгами спермы на губах. Эрик, видимо, подслушал эту мысль и в ответ прислал воспоминание того, как в подобном виде выглядит Чарльз.       «Продолжайте урок, профессор, — сказал он. — Вашего голоса будет достаточно, чтобы довести меня до разрядки».       «Но ты бы, конечно, предпочёл что-нибудь более материальное, — фыркнул Чарльз. — Руку, рот, а лучше всего — задницу, не так ли? Уж я тебя знаю, ты от моей дырочки без ума».       — Время вышло, вы готовы к обсуждению? — ни с того ни с сего обратился Чарльз к студентам, и вдруг на всю аудиторию раздался вполне себе отчётливый стон.       Все замерли в недоумении, и Чарльз, не теряя времени, парализовал класс и заглянул под стол. Эрик сидел, привалившись к затворке, и выглядел совершенно измотанным, а его рука всё ещё была в штанах, но на запястье белели капли семени.       «Совершенство», — с улыбкой сказал Чарльз, юркнул под стол и бегло поцеловал Эрика в губы. А потом вынырнул обратно, как ни в чём ни бывало стёр ученикам воспоминания об этом инциденте и совершенно ровным тоном повторил заданный вопрос.